Три года назад зловещая перемена в природе нашего исконного врага, птерты, поставила Колкоррон на колени. А теперь оказывалось, что произошло еще одно увеличение силы шаров. Новая форма птертоза - а ничто иное не могло уничтожить хамтефцев, - убивающая человека даже не за часы, а за секунды, предвещала мрачные дни.
      Я передал сообщение Кадалу, предупредил, чтобы он оставался в лесу и был готов к появлению птерты, а затем вернулся к наблюдению. В бинокль я увидел, как еще несколько птерт группами по две-три дрейфуют на южном ветре. Мы находились в безопасности, под защитой деревьев. Я подождал, пока небо очистилось, и лишь после этого отдал приказ собрать синерогов и с максимальной скоростью вернуться на свои позиции.
      ДЕНЬ 109. Обнаружилось, что я был абсолютно не прав по поводу новой возросшей угрозы от птерты.
      Леддравор выяснил истину весьма характерным для него методом. Он привязал к столбам на открытой местности несколько хамтефских мужчин и женщин, а рядом - тех наших раненых, у которых было мало шансов на выздоровление. В конце концов дрейфующая птерта отыскала их, и наблюдатели с подзорными трубами проследили, что из этого вышло. Колкорронцы, несмотря на тяжелые ранения, сопротивлялись птертозу целых два часа, а злополучные хамтефцы умерли почти мгновенно.
      Чем объясняется эта странная аномалия?
      Одна из теорий, которую я услышал, гласит, что хамтефская раса имеет некую наследственную слабость, из-за чего более уязвима для птертоза. Но я полагаю, что настоящее объяснение намного сложнее; его выдвинули наши медицинские советники. Они считают, что имеются две разновидности птерты. Иссиня-пурпурная, которая исстари знакома колкорронцам, высокотоксична, а розовая, обитающая в Хамтефе, безобидна, по крайней мере относительно. (Оказалось, что розовые шары наблюдали и в других местах.)
      Далее эта теория гласит, что за столетия боевых действий против птерты уничтожены миллионы шаров, и все население Колкоррона подверглось воздействию микроскопических количеств пыли. Это придало нам некоторую стойкость к яду и увеличило сопротивляемость организма благодаря тому же механизму, из-за которого невозможно заболеть более одного раза одной и той же болезнью. Хамтефцы, напротив, совершенно не имеют сопротивляемости, и для них столкновение с ядовитой птертой оборачивается большей катастрофой, чем для нас.
      Можно будет проверить эту теорию, подвергнув группы колкорронцев и хамтефцев воздействию розовой птерты. Если мы вступим в район, где много розовых шаров, Леддравор, несомненно, устроит такой эксперимент.
      Далакотт оторвался от чтения и взглянул на запястье, где на ремешке находилась часовая трубка из упрочненного стекла: обычная полевая модель, если нет компактного и надежного хронометра. Часовой жук внутри трубки уже приблизился к восьмому делению. Время последней назначенной встречи подходило.
      Далакотт еще немного отхлебнул из чаши и открыл последнюю страницу дневника. Он заполнил ее много дней назад и после этого отказался от привычки всей своей жизни - записывать дела и мысли каждого дня.
      Этот поступок был как бы символическим самоубийством и подготовил его к нынешнему, настоящему.
      ДЕНЬ 114. Война окончена. Птертовая чума сделала за нас всю работу.
      Всего за шесть дней после появления пурпурной птерты в Хамтефе чума пронеслась вдоль и поперек континента, сметая на своем пути миллионы людей. Моментальный геноцид!
      Нам больше не приходится наступать пешком, пробиваясь ярд за ярдом через позиции упорного врага. Мы теперь спешим на воздушных кораблях, подгоняемые реактивными двигателями. При этом, конечно, расходуется много энергетических кристаллов и в камерах реактивных двигателей, и в противоптертовых пушках, но это сейчас несущественно. Мы - гордые властелины целого континента бракки и целых залежей зеленых и пурпурных кристаллов. Мы ни с кем не делимся богатствами. Леддравор не отменил приказ не брать пленных, и, когда нам попадаются небольшие группки ошалевших и деморализованных хамтефцев, мы предаем их мечу.
      Мне довелось пролетать над городами, поселками, деревушками, фермами, где не осталось ничего живого, кроме неприкаянной домашней скотины. Хамтефская архитектура впечатляет- чистая, величественная, с хорошими пропорциями, - но восхищаться ею приходится издалека. Зловонием от разлагающихся трупов пропитаны даже небеса.
      Мы больше не солдаты.
      Мы разносчики чумы.
      Мы и сами чума.
      Мне больше нечего сказать.
      Глава 12
      В ночном небе над Хамтефом нет Верхнего Мира, и потому оно менее яркое, чем над Колкорроном. Но зато через весь небосвод здесь протянулась огромная спираль туманного света, искрящаяся бесчисленными белыми, голубыми и желтыми алмазами звезд. По сторонам от нее находятся две большие эллиптические спирали, а по остальной части небесного купола щедро рассыпаны маленькие сияющие спиральки, жгутики и полоски да еще пылающие перья комет. Созвездия Дерева здесь не видно, но повсюду сияют ослепительные крупные звезды, такие яркие, что на фоне остальных они создают иллюзию глубокой перспективы.
      Толлера завораживала эта картина. Он привык, что, когда небо темное, Верхний Мир находится на дальней от солнца стороне своей траектории вокруг Мира и его большой диск превосходит и затмевает звезды своим сиянием. Только в середине малой ночи он чернеет - но и тогда заслоняет значительный и, как кажется, ближайший кусок звездного неба прямо над головой.
      Толлер неподвижно стоял и глядел, как дрожат отражения звезд на тихой воде широкой Оранжевой реки. В просветах между деревьями леса мерцали огоньки штаба Третьей Армии. Из-за птертовой чумы времена лагерей на открытом воздухе миновали. В голове у Толлера засел один вопрос: зачем генералу Далакотту понадобилось говорить с ним наедине?
      Несколько дней Толлер провел в праздности в транзитном лагере в двадцати милях к западу - теперь этой части армии стало нечего делать - и пытался привыкнуть к новому образу жизни. Но тут командир батальона приказал Толлеру явиться с рапортом в штаб. По прибытии его наскоро допросили несколько офицеров, одним из которых, как он думал, был генерал-адъюнкт Ворикт, и сообщили, что генерал Далакотт хочет лично вручить Толлеру медали за доблесть. Эти офицеры явно недоумевали по поводу столь необычного приглашения и осторожно вытягивали из Толлера информацию, но вскоре убедились, что он тоже ничего не знает.
      Из-за ограды появился юный капитан. В усеянных звездами сумерках он подошел к Толлеру и сказал:
      - Лейтенант Маракайн, генерал ждет вас.
      Толлер отдал честь и прошел с офицером к палатке, которая, против его ожиданий, оказалась совсем маленькой и лишенной всяких украшений. Капитан ввел Толлера в палатку и быстро удалился. Толлер встал по стойке "смирно" перед худощавым суровым мужчиной, сидевшим за походным столиком в слабом свете двух полевых фонарей. Коротко остриженные волосы генерала были то ли светлыми, то ли седыми, и выглядел он удивительно молодо для человека с пятьюдесятью годами службы за спиной. Лишь глаза его казались старыми, много повидавшими - глаза человека, лишенного иллюзий.
      - Садись, сынок, - сказал генерал. - У нас совершенно неофициальный разговор.
      - Благодарю вас, сэр. - Все более теряясь в догадках, Толлер занял указанный стул.
      - По твоему личному делу я вижу, что ты совсем недавно поступил в армию рядовым солдатом. Конечно, времена изменились, но разве это не странно для человека твоего общественного положения?
      - Меня направил сюда принц Леддравор.
      - А что, Леддравор твой друг?
      Решительный, но дружеский тон генерала воодушевил Толлера, он отважился на слабую усмешку.
      - Не могу приписать себе подобную честь, сэр.
      - Хорошо. - Далакотт улыбнулся в ответ. - Итак, менее чем за год ты собственными усилиями дослужился до лейтенанта.
      - Все дело в полевом назначении. Боюсь, я не во всех отношениях соответствую этому званию.
      - Не думаю. - Далакотт отхлебнул из эмалированной чаши. - Прости, что не предлагаю и тебе. Это экзотический отвар, он вряд ли придется тебе по вкусу.
      - Я не хочу пить, сэр.
      - Возможно, тебе понравится вот это. - Далакотт открыл отделение в столе и достал три медали за доблесть. Они представляли собой круглые кусочки бракки, инкрустированные белым и красным стеклом. Генерал вручил их Толлеру и откинулся на спинку стула, наблюдая за реакцией лейтенанта,
      - Благодарю вас. - Толлер пощупал диски и убрал их в карман. - Это большая честь для меня.
      - Ты весьма умело это скрываешь. Толлер смутился:
      - Сэр, я никоим образом не намеревался...
      - Ничего, сынок, - ответил Далакотт. - Скажи мне, армейская жизнь не обманула твоих ожиданий?
      - Стать военным я мечтал с детства, но...
      - Ты готов был обагрить свой меч кровью противника, но не знал, что он будет измазан и его обедом?
      Толлер посмотрел прямо в глаза генералу.
      - Сэр, я не понимаю, зачем вы меня вызвали.
      - Пожалуй, для того, чтобы подарить тебе вот это. - Разжав правый кулак, Далакотт бросил Толлеру в ладонь небольшой предмет.
      Предмет оказался неожиданно тяжелым. Толлер поднес его ближе к свету и поразился странному цвету и блеску полированной поверхности - белой, но не просто белой, а похожей на море, когда на рассвете волны отражают лучи низкого солнца. Предмет был обкатанный, как галька, но не круглый. Он напоминал миниатюрный череп, детали которого стерлись со временем.
      - Что это? - спросил Толлер. Далакотт покачал головой:
      - Не знаю. Никто не знает. Много лет назад я нашел его в провинции Редант на берегу Бес-Ундара, и никто так и не смог объяснить мне, что это такое.
      Толлер обхватил теплую вещицу, и его большой палец вдруг сам. собой стал скользить кругами по гладкой поверхности.
      - За одним вопросом следует другой, сэр. Почему вы дарите его мне?
      - Потому что, - Далакотт улыбнулся Толлеру странной улыбкой, - это он свел меня с твоей матерью.
      - Понятно, - механически сказал Толлер. В сущности, он сказал правду. Слова генерала были подобны волне, окатившей воспоминания Маракайна. В одно мгновение очертания берега изменились, но новая картина была все же не абсолютно незнакомой. Догадкам Толлера был необходим лишь толчок, чтобы превратиться в уверенность.
      Последовало долгое молчание, изредка нарушаемое щелчком, когда масляный жук налетал на трубку с огоньком лампы и соскальзывал в резервуар.
      Толлер серьезно смотрел на своего отца, пытаясь почувствовать хоть что-нибудь, но внутри у него все словно омертвело.
      - Не знаю, что сказать вам, - признался он наконец. - Это случилось так... поздно.
      - Ты еще не знаешь, как поздно. - Лицо Далакотта вновь стало непроницаемым, и он поднес чашу к губам. - У меня было много причин - и не все сугубо эгоистичные, - чтобы не признавать тебя, Толлер. Ты не обнимешь меня... один раз... как обнимают отца?
      - Отец. - Толлер встал и сжал в объятиях прямое, как меч, тело старика. В этот короткий миг он уловил в дыхании отца чуть заметный запах специй. Он взглянул на чашу, и страшная догадка мелькнула в мозгу. Когда мужчины отошли друг от друга и сели, у Толлера защипало глаза.
      Далакотт невозмутимо продолжил разговор:
      - Скажи теперь, сынок, что с тобой будет дальше? Колкоррон с новым союзником, птертой, одержал славную победу. Солдатская работа практически закончена, что же ты планируешь на будущее?
      - Кажется, я не думал, что для меня возможно будущее. Было время, когда Леддравор собирался лично прикончить меня, но что-то произошло, не знаю, что именно. Он отправил меня в армию, видимо, понадеявшись, что меня убьют хамтефцы.
      - У него, знаешь ли, много забот, - сказал генерал. - Надо было ограбить целый континент в порядке подготовки к строительству миграционного флота короля Прада. Возможно, Леддравор просто забыл о тебе.
      - Зато я не забыл о нем!
      - Это что, до смерти?
      - Я так думал. - Толлер вспомнил кровавые следы на светлой мозаике, но это видение заслонили картины резни. - Теперь я сомневаюсь, что меч отвечает на все вопросы.
      - Рад слышать это от тебя. Хотя душа у Леддравора и не лежит к плану переселения, он, возможно, лучше всех способен успешно довести его до конца. Может быть, все будущее нашей расы лежит на плечах Леддравора.
      - Я знаю, отец.
      - И, конечно же, можешь решить свои проблемы без моего совета. - Губы генерала чуть дернулись. - Пожалуй, мне было бы приятно держать тебя рядом. Ну, так что ты ответишь на мой первый вопрос? Неужели ты ни о чем не мечтаешь?
      - Я хотел бы повести корабль на Верхний Мир, - сказал Толлер. - Но, по-моему, это пустая мечта.
      - Почему же? У тебя влиятельная семья.
      - Мой брат - главный советник по строительству небесных кораблей, но принц Леддравор ненавидит его почти так же, как меня.
      - Ты действительно хочешь пилотировать небесный корабль? Подняться в небеса на тысячи миль? Полагаясь только на шар с газом, несколько веревок и кусочки дерева?
      Толлера удивил вопрос.
      - Почему же нет?
      - Поистине новое время выдвигает новых людей, - тихо сказал Далакотт самому себе и добавил более оживленно: - Тебе пора, а я должен написать письма. У меня есть некоторое влияние на Леддравора и очень большое - на Карраналда, главу Воздушных Сил. Если у тебя имеются нужные способности, ты станешь пилотом небесного корабля.
      - Не знаю, что и сказать, отец... - Толлер встал, но не уходил. Так много произошло за несколько минут, и собственное равнодушие наполняло его чувством непонятной вины и беспомощности. Однако какой удар - повстречаться и проститься с отцом на одном дыхании!
      - Не нужно ничего говорить, сынок. Только поверь, что я любил твою мать и... - Далакотт замолчал и удивленно оглядел палатку, словно почувствовал присутствие постороннего.
      Толлер встревожился.
      - Тебе плохо?
      - Пустяки. В этой части планеты ночь слишком длинная и темная.
      - Может быть, если ты ляжешь... - сказал Толлер, порываясь подойти.
      Генерал Далакотт остановил его взглядом.
      - Ступайте, лейтенант.
      Толлер аккуратно отдал честь и вышел из палатки. У порога он обернулся и увидел, как отец взял ручку и начал писать. Толлер отпустил входной клапан, и нереализованные возможности, непрожитые жизни и нерассказанные истории мелькнули и исчезли в тускло освещенном треугольнике.
      Шагая в сумерках под звездным ковром, он дал волю чувствам и разрыдался. И слезы его были горше и обильней от того, что безнадежно запоздали.
      Глава 13
      Ночь, как всегда, принадлежала птерте.
      Марн Ибблер служил в армии с пятнадцати лет и, подобно многим опытным солдатам, развил в себе сверхчувствительность: если приближались шары, он испытывал тревогу.
      Бессознательно он всегда был начеку, даже пьяный или усталый следил за обстановкой и инстинктивно чувствовал, когда в окрестности заплывала птерта.
      Благодаря этому он стал первым, кто узнал об очередном изменении в поведении старинного врага колкорронцев.
      Он нес ночной дозор в большом базовом лагере Третьей Армии в Тромфе, в южном Миддаке. Дежурство было легким. Когда Колкоррон вторгся в Хамтеф, в тылу империи оставили лишь несколько вспомогательных подразделений, а ходить ночью по открытой сельской местности дураков нет.
      Ибблер стоял в компании двух молодых часовых; они долго и горько жаловались на питание и низкую плату. В глубине души он был с ними согласен: никогда еще армейские пайки не были такими скудными и тяжелыми для желудка. Но, как и положено старому солдату, Марн упорно отказывался признать это, ссылаясь на лишения в различных кампаниях прошлого. Солдаты стояли около внутреннего экрана, за которым находились тридцатиярдовая буферная зона и внешний экран. Через сетки виднелись плодородные поля Миддака, простирающиеся к западному горизонту, а над ними висел наполовину освещенный Верхний Мир. Под его сиянием все было неподвижно, кроме падающих звезд, и потому, когда обостренные чувства Ибблера уловили легкое перемещение теней, он мгновенно понял, что это птерта. Поскольку он и солдаты стояли в безопасном месте за двойным экраном, Ибблер как ни в чем не бывало продолжал разговор, но с этой минуты его внимание целиком сосредоточилось на птерте.
      Через мгновение он заметил вторую птерту, за ней третью; за минуту он насчитал восемь шаров, которые держались одной группой. Они плыли с легким северо-западным ветром и скрылись из виду справа, там, где параллакс слил вертикальное сплетение ячеек сетки в плотную ткань. Ибблер наблюдал внимательно, но спокойно. Он ждал, когда птерта снова появится в поле зрения. Повинуясь воздушному течению, шары, следуя к югу вдоль периметра лагеря, должны были наткнуться на внешний экран и в конце концов, не найдя добычи, бросить свои попытки и уплыть к юго-западному побережью и дальше в Отоланское море.
      Однако они повели себя непредсказуемо.
      Проходили минуты, а шары так и не показались. Молодые товарищи Ибблера заметили, что он их не слушает, а когда ветеран объяснил, в чем дело, они рассмеялись. Солдаты предположили, что птерта - если только это была птерта, а не плод воображения, - должно быть, попала в восходящий воздушный поток и поднялась над забранными сеткой крышами лагеря. Меньше всего Ибблер хотел, чтобы его назвали нервной старухой, и потому не стал возражать, хотя птерта вблизи людей обычно не летает высоко.
      На следующее утро нашли пятерых землекопов; они загнулись от птертоза в своей хижине. Солдат, который на них наткнулся, тоже умер. Умерли и еще двое, к которым он в панике прибежал; после этого ввели в действие правила изоляции, и всех, кого подозревали в том, что они заражены, лучники отправили по Яркой Дороге.
      Именно Ибблер отметил, что хижина землекопов находилась в том самом месте, куда должна была долететь вдоль периметра лагеря группа птерты. Он добился аудиенции у командира и выдвинул теорию, что птерта, прикоснувшись к наружному экрану, лопнула группой, создала очень густое облако ядовитой пыли, которое проникло сквозь стандартную тридцатиярдовую зону безопасности. К этой теории отнеслись скептически, но в ближайшие несколько дней такое же явление наблюдалось еще в нескольких местах.
      В том же Тромфе эпидемия птертовой чумы унесла сотни жизней, прежде чем власти поняли, что война между Колкорроном и птертой вступила в новую фазу.
      Все население империи почувствовало перемены. Буферные зоны удвоили, но и это не гарантировало безопасности. Самой опасной погодой стал легкий устойчивый ветер, который мог переносить невидимые облака яда далеко в глубь поселения, до того, как концентрация падала ниже смертельного уровня. Но даже порывистый и переменчивый ветер уже не мог спасти от большого скопления птерты, и смерть поселилась почти в каждом доме: украдкой она гладила спящего ребенка, а к утру оказывалось, что заражена вся семья.
      Кроме того, едва ли не опаснее птерты было резкое падение сельскохозяйственного производства. В регионах, где продуктов питания не хватало, начался настоящий голод. Традиционная система непрерывной уборки урожая теперь работала против колкорронцев. Ведь у них не было опыта в долговременном хранении зерна и другого продовольствия. Ограниченные запасы в наспех сколоченных хранилищах гнили или уничтожались вредителями. Появились новые болезни, напрямую не связанные с птертой.
      Перевозка из Хамтефа в Ро-Атабри огромных количеств энергетических кристаллов продолжалась, но на фоне ужесточающегося кризиса пострадали и военные организации.
      Пять армий не просто застряли в Хамтефе, им отказали в возвращении в Колкоррон и в родные провинции и приказали устроиться на постоянное жительство в Стране Долгих Дней. А птерта, будто почуяв их уязвимость, хлынула туда во все возрастающих количествах. Только подразделения, связанные с потрошением бракки и погрузкой энергетических кристаллов на корабли, обеспечивались всем необходимым и находились под защитой принца Леддравора.
      Изменился и сам принц Леддравор.
      Сначала он принял ответственность за переселение на Верхний Мир из лояльности к отцу и заглушал свой страх перед этой безумной затеей, целиком отдавшись тотальной войне в Хамтефе. Готовясь к постройке небесного флота, Леддравор в глубине души был убежден, что эта авантюра не состоится и проблемы Колкоррона найдут другое, более привычное человеческой истории решение.
      Однако прежде всего принц был реалистом, проводившим четкую грань между желаемым и возможным. Предвидев исход войны с птертой, он уступил.
      Отныне миграция на Верхний Мир стала его личным будущим, и окружающие, почувствовав эту перемену, поняли, что он устранит любые препятствия на своем пути.
      Глава 14
      - И надо же, чтобы именно сегодня! - простонал полковник Картканг. Надеюсь, ты не забыл, что твой полет запланирован на десять часов?
      Для представителя военной касты полковник был слишком худощав, лицо имел круглое и такой широкий рот, что между зубами виднелись зазоры.
      Его назначили главой Экспериментальной Эскадрильи Небесных Кораблей благодаря административному таланту и умению подмечать любую мелочь. Он никак не хотел отпускать с базы пилота-испытателя перед важнейшим испытательным полетом.
      - Я вернусь задолго до десяти, сэр, - убеждал Толлер. - Вы же знаете, в таком деле я не стану рисковать.
      - Да, но... Тебе ведь известно, что принц Леддравор будет лично наблюдать за подъемом.
      - Тем более я вернусь заблаговременно, сэр. Я же не хочу, чтобы меня обвинили в государственной измене.
      Картканг нервно подровнял квадратную стопку бумаг на столе.
      - А что, магистр Гло много значил для тебя?
      - Ради него я готов был рисковать жизнью, сэр!
      - Значит, оказать последние почести ты обязан. Но не забудь насчет принца.
      - Благодарю вас, сэр. - Толлер отдал честь и вышел из кабинета; душу его раздирали противоречивые чувства. Ему казалось, что судьба жестоко насмеялась над магистром, чьи похороны должны были состояться в тот самый день, когда первый небесный корабль собирался долететь до Верхнего Мира. Ведь именно Гло был отцом проекта и из-за него сначала прослыл чудаком и впал в немилость, а потом получил унизительную отставку. И теперь, в момент своего триумфа, он, неотступно терзаемый болезнью, скончался.
      На территории Большого Дворца не появится статуя с объемистым брюшком, и сомнительно, что народ вообще запомнит имя Гло, который помог ему поселиться на новой планете. Все получалось шиворот-навыворот!
      Видение миграционного флота, который спускается на Верхний Мир, постоянно преследовало Толлера. Он работал с такой напряженностью, стремясь пройти отбор и попасть в первое межпланетное путешествие, что перестал замечать фантастичность происходящего. Ему казалось, что время течет невыносимо медленно и он никогда не достигнет цели, что она всегда будет как мираж маячить впереди. И вот, когда внезапно настоящее столкнулось с будущим, Толлер испытал шок.
      Время великой экспедиции подошло; многое предстояло узнать, причем не только о технических деталях космического полета.
      Толлер вышел из административного корпуса ЭЭНК и поднялся по деревянной лестнице на равнину, которая простиралась к северу от Ро-Атабри до самых подножий Сласкитанских Гор. Получив синерога у начальника конюшни, он отправился в двухмильную поездку до Зеленой Горы.
      Крытый пропитанным лаком полотном путь сиял желтоватым рассеянным светом, воздух был душным и спертым от запаха навоза. Большая часть транспорта двигалась из города: специальные повозки везли секции гондол и реактивные цилиндры из бракки. Довольно быстро Толлер добрался до восточной развилки, въехал в туннель, ведущий к Зеленой Горе, и вскоре был уже в пригороде Ро-Атабри, защищенного старыми экранами из сеток. Он проехал через развалины заброшенных жилищ на открытом склоне горы и наконец добрался до маленького частного кладбища, которое примыкало к колоннаде западного крыла Зеленогорской Башни.
      Прочие участники церемонии уже собрались. Среди них он заметил брата и стройную, облаченную в серое Джесаллу Маракайн. Толлер увидел Джесаллу впервые после той ночи, когда принц Леддравор надругался над ней, и с беспокойством осознал, что не представляет себе, как с ней держаться.
      Толлер спешился, расправил синюю вышитую форменную куртку капитана небесного корабля и, все еще робея и смущаясь, подошел к брату с женой. При виде Толлера Лейн сдержанно улыбнулся, одновременно гордясь братом и не доверяя ему, - так он всегда улыбался в последнее время, когда они встречались на технических летучках.
      Толлеру нравилось удивлять старшего брата своей целеустремленностью в борьбе с любыми препятствиями на пути к заветной цели - стать пилотом небесного корабля. Кстати, трудности с чтением тоже были преодолены.
      - Сегодня печальный день, - сказал он Лейну. Джесалла, которая не видела, как он подошел, резко обернулась и прижала руку к горлу. Толлер учтиво кивнул ей, но промолчал, решив предоставить инициативу в разговоре. Джесалла молча кивнула в ответ, однако ничем не выказала неприязни, и младший Маракайн слегка приободрился. Он помнил Джесаллу с осунувшимся из-за болезненной беременности лицом, а сейчас ее щеки округлились и порозовели; и выглядела она моложе, чем прежде. Толлер смотрел на нее, не видя больше ничего вокруг. Наконец он почувствовал пристальный взгляд Лейна и сказал:
      - И почему Гло не протянул подольше!
      Лейн пожал плечами - на удивление небрежно, учитывая, как он был близок к магистру, - и спросил:
      - Ну что, подъем состоится?
      - Да. В десять.
      - Я знаю. Я хотел спросить, ты все-таки летишь?
      - Конечно. - Толлер взглянул на загороженное сеткой небо и на перламутровый серп Верхнего Мира. - Я просто рвусь покорить невидимые горы магистра Гло.
      Джесаллу, похоже, заинтриговал этот разговор.
      - Какие горы? - спросила она.
      - Нам известно, что между Миром и Верхним Миром атмосфера убывает, ответил Толлер. - Скорость убывания измерили приблизительно - послали вверх шары с газом и в калиброванные телескопы наблюдали, как они расширяются. При испытательном полете мы, конечно, это еще проверим, но считается, что даже в средней точке достаточно воздуха для жизни.
      - Послушай новоиспеченного эксперта, - заметил Лейн.
      - Меня учили лучшие специалисты. - Толлер обиделся и начал обращаться только к Джесалле: - Магистр Гло сравнивал этот полет с восхождением на вершину одной невидимой горы и спуском с другой.
      - Не подозревала, что Гло был поэтом, - сказала Джесалла.
      - Он обладал многими талантами, о которых людям не суждено узнать.
      - Да, он, например, приютил твою стажерку-жену, когда ты уехал играть в солдатики, - вставил Лейн. - Кстати, что с ней сталось?
      Враждебность в голосе Лейна озадачила Толлера. Лейн уже задавал ему этот вопрос, а сейчас, похоже, заговорил о Фере только потому, что эта тема всегда задевала Джесаллу. Неужели он ревнует из-за того, что "маленький братик" принимает участие в величайшем научном эксперименте века?
      - Фере надоело жить в Башне, и она переселилась обратно в город. Я думаю, то есть надеюсь, что у нее все хорошо, но я не выяснял. А почему ты спрашиваешь?
      - Гм... Просто из любопытства.
      - Если твое любопытство простирается и на мою службу в армии, то могу тебя заверить, что выражение "играть в солдатики" здесь совершенно неуместно. Я...
      - Тише, - сказала Джесалла и положила руки на локти обоих братьев, церемония начинается!
      Толлер умолк, а в это время от дома двинулась к ним похоронная процессия.
      В завещании магистр Гло объявил, что предпочитает самую короткую и простую процедуру, возможную для колкорронского аристократа.
      Кортеж состоял лишь из прелата Балаунтара в сопровождении четырех священников в темных одеждах. Они несли белый гипсовый цилиндр, в который уже заключили тело Гло. Балаунтар, с вытянутой шеей и в черном облачении похожий на ворона, прошествовал к круглой яме, которую пробурили в скальном основании кладбища.
      Он нараспев прочитал короткую молитву, вверяя бренную оболочку Гло земле, чтобы та поглотила ее, и призывая, чтобы духу Гло была дарована безопасная дорога до Верхнего Мира, после чего произойдет возрождение, долгая жизнь и процветание на планете-сестре.
      Толлер смотрел, как цилиндр опустили в яму и зацементировали вытекавшим из украшенной урны цементом, и чувствовал себя виноватым. Он-то ожидал, что при расставании с Гло его станут терзать горе и печаль, но мысли его более занимала Джесалла, доверчиво положившая руку ему на локоть. Означало ли это, что Джесалла изменила отношение к Толлеру, или повлияла случайная размолвка с Лейном, который, в свою очередь, вел себя странно? Но больше всего Толлер думал о том, что скоро он поднимется в небо - так высоко, что уйдет за пределы видимости самых мощных телескопов.
      Поэтому он с облегчением встретил окончание короткой церемонии. Скорбящие, по преимуществу кровные родственники, начали расходиться.
      - Я должен возвращаться на базу, - сказал Толлер. - Нужно еще много... - Он не договорил, так как увидел, что прелат отделился от своего окружения и направляется к ним. Решив, что у Балаунтара дело к Лейну, Толлер вежливо отошел на шаг и удивился, когда тот приблизился к нему и несильно ударил в грудь растопыренными пальцами. Близко посаженные глаза первосвященника смотрели гневно.
      - Я помню тебя, Маракайн, - сказал он. - Это ты схватил меня в Радужном Зале перед королем. - Он снова ударил Толлера, явно желая оскорбить его этим жестом.
      - Вот вы и сровняли счет, - непринужденно сказал Толлер. - Чем могу быть вам полезен, господин?
      - Выбрось эту форму, она оскорбляет всю церковь и меня в частности!
      - Чем же?
      - Всем! Ее цвет символизирует небо и афиширует твое намерение осквернить Горний Путь! Эти синие тряпки оскорбляют любого возвышенно мыслящего гражданина страны, даже если твои нечестивые амбиции останутся лишь намерениями.