182
      В Revue des deux Mondes от 15 марта 1857 г. помещена статья некоего майора Фридолина, побывавшего в Индии: Les Anglais et l'Inde. Он рассказывает, отчасти даже на основании специального и личного сообщения одного английского офицера, о в высшей степени замечательном явлении, часто случающемся в королевстве Ауд, в лесах недалеко от Лукнова (Лакнау), именно, что волки похищают детей, иногда даже трехлетнего уже возраста, и воспитывают их вместе со своими детенышами; и человеческое дитя становится тогда совершенно звероподобным и таким и остается. Если его поймать, даже в девятилетнем возрасте, то его никогда уже нельзя более воспитать по-человечески, вернуть ему язык и разум. Одного такого ребенка держали даже, подобно другим зверям, в клетке зверинца. Если так, то история Ромула и Рема не была басней. Нужно думать, что если волк не съедает ребенка с голоду, то, следовательно, его превозмогает что-то более сильное, именно желание присоединить ребенка к своему потомству.
      Не замечательно ли в высшей степени то обстоятельство, что, подобно тому как человек приручением и гуманизацией одной волчьей породы приобрел себе вернейшего своего друга, собаку, которую Фредерик Кювье назвал драгоценнейшим из его приобретений, - совершенно так же и волк приручает к себе человеческих детей? Не свидетельствует ли это об особой симпатии, о скрытом сродстве между обоими generibus, которое в таком случае может служить также и для объяснения подчас безграничной любви между хозяином и собакою? В качестве пояс
      156
      нительнои аналогии можно привести также и противоположный случай, именно - сильную антипатию, даже ужас и отвращение многих людей к жалобам, что может иметь лишь скрытое метафизическое, а не физическое или эстетическое основание; при этом нужно принять еще во внимание, что жабы издавна употреблялись для магических целей, - а не ядовитые, например, змеи.
      183
      На насекомых и на других низших животных можно смотреть, во всем их обиходе и жизни, в их побуждениях и намерениях, как на сохранившиеся первые пробы творения; они представляют рудименты наших действий и' побуждений.
      184
      Всякий раз, когда, в силу великих переворотов в природе, поверхность нашей планеты погибает, а с нею и все породы живущих существ, чтобы на смену им явились новые, - происходит Changement de decoration на мировом театре.
      185
      Большинством зоологов generatio aequivoca отвергнута вот уже лет 10-15 тому назад. Однако в Comtes rendus от декабря 1858 г. Пуше подтверждает действительность самопроизвольного зарождения с помощью экспериментов. Но от 5 января, там же, против него выступают, ссылаясь на прежние эксперименты, Мильн Эдварде, Катрфаж и двое других. И - еще один писатель, в следующей статье Comtes rendus [1]. Последние утверждают, что сильно
      1 Но в No от 17 янв. Comtes rendus следует на 10 страницах опровержение всех этих писателей, принадлежащее Пуше, который остается прав. В No от 21 марта он доказывает, что в воздухе нет носящихся зародышей и что зарождение инфузорий возможно во всяком способном к брожению веществе.
      157
      прокаленное сено в прокипяченной долгое время воде дает инфузории лишь при условии доступа настоящего атмосферного воздуха, а не воздуха, составленного из 79 частей азота и 21 кислорода, которые только что получены из химических соединений; и не тогда, когда - как это проделано ими - воздух сначала пропущен сквозь разные кислоты и щелочи и лишь затем получил себе доступ [1]. И вот они заключают отсюда, что в атмосферном воздухе постоянно носятся биллионы зародышей всевозможных грибков и инфузорий, пока тот или другой из них не встретит подходящего для себя Medium. (Об этом говорит уже Окен, "Die Zeugung"). Я заключил бы, вместо этой чудовищной гипотезы, что условием возникновения новой жизни (растительной или животной) является настоящий атмосферный воздух, а не его химическое бездушное подражание (также не воздух, у которого с помощью реагентов (как выше) отнята животворящая сила), так как атмосферный воздух содержит что-то, не воспринимаемое нами (вроде, например, озона), недостающее воздуху искусственному.
      1 Это сказал и Пуше, 17 января, в виде добавления.
      Encheiresin naturae зовут... и т.д.
      Вообще же, моя illustres confreres, generatio aequivoca до известной степени очевидна - на том основании, что животные всякого рода действительно существуют. Откуда же, откуда взялись бы они в противном случае, хотя бы сколько-нибудь мыслимым образом? Что же думают эти господа? С неба, что ли, они свалились? Единственно возможная мысль - та, что из неорганической природы возникли низшие растения, из их гниющих остатков - низшие животные, а из последних - высшие, последовательными ступенями.
      Я не думаю, чтобы эти господа были из жидов - хотя и чувствую уже что-то вроде Foetor judaicus.
      158
      186
      До сих пор философы много старались о том, чтобы поучать свободе воли, я же буду учить всемогуществу воли.
      187
      Тяготение к колдовству коренится в сознании, что у нас и у всего мира, наряду с нашей временной природой и временной природой мира, имеется еще и природа вневременная, путь от которой к каждому пункту в пространстве и во времени, а значит, и к каждой материи одинаково короток. Суеверие же, далее, возникает благодаря амфиболии понятий, именно - мы просматриваем, что все действия и поступки совершаются уже во времени, следовательно, никакое волшебство невозможно, и, хотя самая воля магична (как я уже часто говорил), но никогда не ее проявление; этот искомый путь от нашей вневременной сущности к каждому пункту во времени хотя и открыт для нашей воли, но не для проявления ее - индивидуума; он ведет, следовательно, лишь чрез смерть. Однако кажется почти, что в магнетическом сне найден такой путь, который обходит смерть; также ясновидение соответствует понятию волшебства.
      188
      Диана (Diva Jana) - это Геката как богиня луны; ибо магическое влияние луны было известно уже давно.
      189
      Если принять во внимание, какое значение имела вера в магию у индусов, халдеян, евреев, греков, римлян, у всех христианских и почти всех диких народов, короче - во все времена и во всех странах, вплоть до профессора Томазия, который в начале прошлого столетия доказал, что вера эта суетна, и тем положил конец процессам о
      159
      ведьмах, тянувшимся в течение всего средневековья, - ведь даже у римлян встречаются различные leges против maleficos, maleficia, veneficia, один закон даже в двенадцати таблицах (см. Plin. hist. nat. L. 30, с. 3), - то могло бы, пожалуй, явиться искушение усмотреть во всеобщности этой веры аргумент в пользу ее правильности, если бы argumentum e consensu gentium не был раз навсегда отвергнут. Однако можно думать, что так как человек внутренне сознает себя микрокосмом, т.е. чувствует, что воля в нем служит сокровеннейшим творческим принципом всех вещей, и именно в силу этого приходит к допущению, что все присущее воле, как вещи в себе, принадлежит также и ее проявлению, а также что мир как представление, так как он вообще зависит от субъекта, не может быть вполне независимым также и от индивидуума как носителя субъекта, - можно думать, что из обоих этих воззрений вырастает вера в то, что воле человека доступно непосредственное воздействие на всякую часть внешнего мира; а это и есть самое существенное в вере в магию, так как на всякие церемонии можно смотреть как на простое средство к точному истолкованию индивидуальной воли, поскольку она хочет проявить себя как общая, или воля в себе [1]. Тогда эта вера была бы коренящимся в человеческой природе заблуждением, несколько похожим на то другое заблуждение, в силу которого человек переносит свободу, присущую лишь воле в себе, на волю индивидуума.
      1 Магию можно определить также как учение, согласно которому известный поступок или отправление имеют своим следствием такое событие, которое, по общему признанию, не находится с ним в причинной связи. В сущности же такой поступок всегда является вспомогательным средством известного волевого акта.
      190
      Кажется, что в средние века, когда в силу недостаточного знания природы и ее сил лишь в незначительной мере могли действовать физически, тем более стремились действовать магически, т.е. метафизически.
      160
      191
      При совершении таких поступков, благодаря которым ход нашей жизни принимает новое направление, хотя мы этого в данный момент и не сознаем; также при наступлении таких событий, которые поворачивают нашу судьбу в благоприятную или неблагоприятную сторону, - нас захватывает значительность и важность момента, хотя мы и не знаем - почему; предчувствие будущего оказывает свое воздействие; это походит на то, как при повороте за угол открывается новый вид. Это бывает или вследствие забытого в бодрственном состоянии сомнамбулического предвидения, или же потому, что хотя мы и не предвидим ясно последствий сделанного шага, однако чувствуем их, т.е. имеем некоторое смутное о них представление.
      Так, Бонапарте говорит (manusc. de St. Helene): "j'en recus l'impression tn signant l'ordre du systeme continental".
      Относительно таких внутренних сигналов со мною, пожалуй, согласятся; но уже труднее ожидать согласия относительно внешних предзнаменований - как если, например, конь закусывает в страхе удила и спотыкается, когда всадник заставляет его ступить на чреватую бедствием дорогу. Чтобы понять возможность этого, нужно постичь, что все внешнее, с высшей точки зрения, опять-таки - внутреннее, и вся действительная жизнь опять-таки - лишь сон, скрытые вожатые которого - мы сами.
      192
      Гений и ясновидящая сомнамбула - оба представляют собой ненормально повышенное функционирование обоих противоположных центров нервной системы. Гений возможен лишь в мужском поле, ясновидение - в женском, или во всяком случае у мальчиков до половой зрелости.
      193
      Неверие в магию основывается на отсутствии причинной связи в магических событиях. Трудность магии именно в том, что некая уже индивидуализированная и, в силу этого, ограниченная определенной материей воля должна воздействовать на другую материю так, как если бы она не была индивидуализирована.
      161
      194
      Чтобы всячески и до самой смерти служить истине, я запишу, что в ночь на новый год между 1830 и 1831 я видел следующий сон, указывавший на мою смерть в этом году. В возрасте от 6 до 10 лет я имел закадычного друга и постоянного товарища игр, совершенного ровесника - Готфрида Иениша; он умер, когда я, на 10-м году жизни, был во Франции. В последние 30 лет я вспоминал о нем крайне редко. Но в названную ночь я попал в какую-то неизвестную мне страну; на поле стояла группа мужчин, и между ними - взрослый, гибкий, длинный человек, в котором я, не знаю - каким образом, узнал этого самого Готфрида Иениша, и он приветствовал меня [1].
      1 Этот сон много способствовал тому, чтобы побудить меня покинуть Берлин при наступлении холеры 1831 г.; он мог быть гипотетически истинным, т.е. в нем заключалось предостережение, что если бы я остался, то я умер бы от холеры.
      Тотчас же после своего приезда во Франкфурт я видел совершенно отчетливое явление духов; то был[и] (как я думаю) мои родители; это явление означало, что я должен был пережить еще бывшую тогда в живых мать мою; уже покойный тогда отец держал в руках свечку.
      195
      Спор о том, существуют ли призраки или нет, представляет собою настоящую антиномию, которая разрешается таким образом, что призраки существуют для мозга, но не для органов чувств [2].
      2 [Позднейшая приписка: ] Но ведь [мозг] вторичное [явление]!!
      162
      196
      Кто постиг, что в силу сокровенной мощи и необходимости, орудием которой служат вещи, все его переживания, хотя они и причинены внешними, совершенно чуждыми ему причинами, могут, однако, рассматриваться как наступившие и осуществившиеся исключительно ради него и по отношению к нему (как собственные его сны), - тот легко может перенести это также и на то, что лишь проходит пред его глазами, не касаясь его и не затрагивая его фактически, - omina.
      197
      Вера в предзнаменования (omina), которая твердо упрочилась во все времена и во всех странах, вопреки здравому рассудку и всем наиболее очевидным разумным основаниям, покоится в конечной основе своей на двух следующих истинах. Во-первых: все, что случается, случается необходимо, так как некая непрерывная, строгая и безизъятная причинная цепь связывает все происшествия, от начала мира и до настоящего момента; поэтому возможна лишь относительная, а не абсолютная случайность. Во-вторых: одна и та же сущность пребывает во всем и лежит в основе всякого явления. Поэтому-то каждое отражается в каждом, все говорит из всего, и каждый данный миг находит отзвук во всем и окрашивает в свою краску все, что совместно в нем находится. Ибо всякая вещь лишь пространство свое имеет для одной себя; время же обще всем вещам; они существуют зараз.
      198
      Если явления духов реальны также и с объективной стороны, то для мертвецов их явления - то же, что для спящих их сны.
      199
      Признаки духовидения: духов не пугаются, не боятся и считают их телесными, людьми.
      163
      200
      Мое учение объясняет бытие мира, которое считалось делом Бога, из всемогущества воли. И вот приходит на помощь опыт с животным магнетизмом и связанными с ним явлениями и показывает, что магнетические действия, которые считались делом дьявола, производятся сильною волею. Это дано в опыте и может послужить для того, чтобы сделать и первое положение менее парадоксальным и даже понятным. А именно: если воля человека в состоянии сделать то, что считалось делом дьявола, то, следовательно, она вполне в состоянии сделать и то, что считали делом Божиим.
      Sic res accendunt lumina rebus.
      В средние века и до начала XVIII столетия веру в Бога считали неотделимою от веры в дьявола; и кто не верил в последнего, того поэтому уже называли атеистом: мы находим, что это не было так абсурдно.
      201
      На магию потому смотрели как на сродную злому началу и противоположную добродетели и святости, что она, совершенно так же, как добродетель и чистая любовь, основывается на метафизическом единстве воли, но вместо того чтобы, подобно добродетели и любви, воспризнавать сущность собственного индивидуума в чужом, пользуется этим единством, чтобы распространить деятельность собственной индивидуальной воли далеко за ее естественные границы.
      202
      Английские газеты (конца августа 1845) повествуют с большою насмешкой, как о неслыханном суеверии, что один молодой человек, долго страдавший постоянно возвращавшейся перемежающейся лихорадкой (ague and fever) и тщетно пользовавшийся указаниями врачей, по совету одной мудрой женщины применил следующее симпатическое средство, от которого и выздоровел: взял паука, посадил его в пустую ореховую скорлупу, завязал ее и носил на шее: по мере того как чахнет, умирает и истлевает паук, исчезает и лихорадка [1].
      1 [Позднейшая вставка:] встречается у Most, "Sympathie".
      164
      203
      Dr. Нееф рассказал мне следующий случай удачного симпатического лечения, который он наблюдал собственными глазами. Дело касалось костной опухоли на руке; ее натерли яйцом, так что это место стало несколько влажным, и затем зарыли это яйцо в муравейник больших муравьев (большие красноватые муравьи в полдюйма величиною). В первую же ночь больная почувствовала на месте опухоли нестерпимый зуд, как бы от муравьев, и с этого времени опухоль стала опадать, пока, по прошествии некоторого времени, не исчезла совсем и без возврата. Сравню Kieser's Archiv, Bd. 5, Stck. 3, S. 106; Bd. 8, Stck. 3, S. 145, 148; Bd. 9.
      204
      Есть лишь одна целительная сила - сила природы; мазях и пилюлях нет ее; в лучшем случае они могут дать целебной силе природы указание, где есть для нее дело.
      205
      Morbus ipse est medela naturae, quae opitulatur per-turbationibus organismi: ergo remedium medici medetur medelae [2].
      2 Самая болезнь, это - лекарство природы, которое успокаивает замешательства в организме: следовательно, средство лекаря лечит лекарство.
      165
      206
      Когда кто-либо вопрошает, как оракула, стучащий стол и стол верно возвещает ему прошлое и даже будущее, то это можно объяснить тем, что стол доводит до его сознания уже известное ему бессознательно. В нас таится скрытый пророк, который становится явным в сомнамбулизме и ясновидении, когда он возвещает нам то, что было или будет у нас, в бодрственном состоянии, - бессознательным. Также в глубоком сне он знает все и пытается иногда довести это до сведения мозга в аллегорических снах, реже - в непосредственных видениях. Но часто он не может довести до мозга ничего, кроме смутного предчувствия. (Ср. "О духовности и т.д.".) Всеведение этого пророка и должно быть тем, что посредством стучащего стола доходит до сознания, подобно тому, от которого слышно лишь эхо; или подобно тому как наше лицо мы можем видеть не непосредственно, а лишь в зеркале, благодаря отражению лучей. Даже когда спрашивающий не касается стола, он воздействует на него (стол), в силу единства вещи в себе во всех существах, - чрез тех лиц, которые касаются стола. Дюпоте влиянием своей воли делает людей безвольными, так что они выполняют все движения уже по его указанию и воле, а не по собственной. Далее, и самый стол ведь имеет волю, хотя и очень слабую, которая обнаруживается как тяготение; но эта воля точно так же побеждается волею лиц, накладывающих на стол руки, так что стол, вместо собственной, следует их воле.
      207
      В объяснение американского вызывания духов столоверчением и т.д. можно было бы сказать: после смерти остается ведь чистая, голая воля, без интеллекта. Эта воля нуждается для восприятия вещей в каком-нибудь чужом интеллекте, которым она и пользуется, как паразит (и которым ссужает ее медиум), воспринимает благодаря ему и затем, сообразно с этим восприятием, проявляет магическую силу, которая находится к услугам всякой воли, значит, также и воли умершего, - в стуке, бросании и т.д.
      166
      208
      Астрономы признают бесспорным, что тяготение не нуждается, подобно свету и т.д., в каком-либо времени для распространения своего действия: оно дано моментально, при всяком расстоянии; следовательно, тяготение - поистине actio in distans; оно - высшего порядка, чем все физические силы, подобные свету и т.д.
      209
      Пока вы будете ставить всякой философии conditio sine qua поп, чтобы она была выкроена по еврейскому теизму, нечего и думать о каком-либо понимании природы или даже о серьезном исследовании истины.
      210
      Современный материализм - это навоз для удобрения почвы под философию.
      211
      Все естественные науки подлежат тому неизбежному злу, что они постигают природу исключительно с объективной стороны, не заботясь о субъективной. Между тем главная суть необходимым образом кроется именно в субъективной стороне: это выпадает на долю философии.
      Глава VII
      К ЭТИКЕ
      212
      Древние философы объединяли в одном понятии много совершенно разнородных вещей: каждый платоновский диалог дает сколько угодно примеров этого. Наиболее грубым смешением и путаницей этого рода является смешение этики с политикой. Государство и Царство Божье, или моральный закон, настолько разнородны, что первое - пародия на второе, горький смех по поводу его отсутствия, костыль вместо ноги, автомат вместо человека.
      213
      Принцип чести находится в связи с человеческой свободой; он - как бы злоупотребление этой свободой. Вместо того именно, чтобы пользоваться ею для исполнения морального закона, человек пользуется своею способностью добровольно сносить всякое физическое страдание, преодолевать всякое переживаемое впечатление - для того, чтобы утверждать своеволие своего я, на чем бы оно ни настаивало. Так как, далее, он показывает этим, что, в противоположность животным, он ведает не только телесное благополучие и все, что ему служит, то отсюда и происходит частое смешение или сближение принципа чести с добродетелью - но это неправильно: хотя этот принцип и отличает человека от животного, однако сам по себе он, в силу этого, еще не возвышает человека над животным: как цель, он остается, подобно всему, что возникает из индивидуальности, призраком и мраком; примененная же как средство или случайно, честь может породить добро, но и это добро будет в области ничтожного; злоупотребление же свободою, которая является единственным преодолевающим весь чувственный мир оружием, - вот что именно и делает человека столь бесконечно более страшным, чем животное, так как последнее производит лишь то, чего требует влечение данного момента, человек же поступает, руководствуясь понятиями, которые могут требовать уничтожения мира [1].
      1 Сопоставление чести с добродетелью облегчается также тем, что тот, кто может проводить свою волю, показывает, что он мог бы проводить ее также в том случае, если бы эта воля была добродетелью. Более, чем все здесь приведенное, побудило к этому то обстоятельство, что те из наших поступков, которые мы должны бы презирать и сами, снискивают презрение и со стороны других, и поэтому многие, которые не боятся чести, не хотят и добродетели. Но когда мы должны выбирать между нашим одобрением и осуждением света, как это часто бывает при запутанных случаях и заблуждениях, - куда девается тогда принцип чести?
      168
      Два характерных примера принципа чести имеются у Шекспира, К. Henry VI, Part II, Act IV, Sc. I. Один пират хочет своего пленника убить, а не, подобно другим пиратам, взять с него выкуп, так как он при взятии его в плен потерял глаз и считает, что честь его, пирата, и его предков будет замарана, если он, как купец, позволит себе откупиться от мести. Напротив, пленник, герцог Суффолкский, предпочитает скорее, чтобы голова его болталась на рее, чем обнажить ее перед таким низким человеком, как пират, и подойти к нему с просьбою.
      214
      Подобно тому как гражданская честь, т.е. мнение, что мы заслуживаем доверия, служит палладиумом тех, которые хотят идти в мире дорогою честного снискания, так и рыцарская честь, т.е. убеждение в том, что нас должны бояться, служит палладиумом тех, которые хотят идти в жизни путем насилия; поэтому рыцарская честь возникла среди разбойничающих и других рыцарей средневековья.
      169
      215
      Действия инстинктивные - это такие действия, которым понятие цели не предшествует, как при всяких других, а за которыми только следует. Инстинкт, следовательно, это - a priori данное правило такого действия, цель которого может быть неизвестною, так как понятие цели не требуется для того, чтобы к ней прийти. Напротив, действие разумное или осмысленное происходит по правилу, которое найдено самим рассудком сообразно с известным понятием цели; поэтому такое действие может быть и ошибочным, инстинкт же непогрешим [1].
      1 Ср. об априорности инстинкта Платона: Филеб, р. 257. Платону инстинкт кажется воспоминанием о чем-то таком, что еще никогда не ощущалось. Точно так же всякое учение по Платону (Фе-дон и др.) есть воспоминание; у него нет никакого другого слова, чтобы выразить данность a priori, прежде всякого опыта.
      Следовательно, существует три рода данного a priori:
      1) Теоретический разум, т.е. условия возможности всякого опыта.
      2) Инстинкт, правило к достижению некоей неизвестной, споспешествующей моему чувственному бытию цели.
      3) Моральный закон, правило к некоему действию без цели.
      1) Разумное или осмысленное действие происходит согласно понятию о цели, по предначертанному правилу.
      2) Инстинктивное действие - по правилу без понятия цели.
      3) Моральное - по правилу без цели.
      Подобно тому как, далее, теоретический разум представляет собою совокупность правил, которым должно подчиняться все мое познание, т.е. весь мир опыта - так, инстинкт - это совокупность правил, по которым должны происходить все мои действия, если они не встречают никакого препятствия.
      Поэтому, как мне кажется, название практического разума наиболее подходит к инстинкту: ибо он определяет, подобно теоретическому разуму, то, что должно быть для всякого опыта.
      170
      Так называемый моральный закон, напротив, есть лишь одностороннее, с точки зрения инстинкта взятое, выражение высшего сознания, которое лежит по ту сторону всякого опыта, следовательно, и всякого разума, как теоретического, так и практического (инстинкта), и не имеет к нему никакого иного отношения, кроме того, что в силу таинственной своей связи с ним в одном индивидууме сталкивается с ним, и тогда индивидуум должен выбирать, хочет ли он быть разумом или высшим сознанием.
      Если он хочет быть разумом, то как теоретический разум он будет филистером, а как практический - злодеем.
      Если он хочет быть высшим сознанием, то о нем mi ничего далее не можем сказать положительного, ибо все, что мы вообще можем сказать, лежит в области разума, и сказать мы можем лишь то, что происходит в ней, почему о высшем сознании мы говорим лишь отрицательно. Итак, разум тогда испытывает некую помеху: с теоретической стороны он оттесняется, и на его месте мы видим гений; с практической стороны - он оттесняется, и на его месте выступает добродетель. Высшее сознание нельзя назвать ни практическим, ни теоретическим, ибо это лишь разделение разума [1]. Если же индивидуум стоит еще на точке зрения выбора, то высшее сознание с той стороны, с которой оно оттесняет практический разум (vulgo - инстинкт), кажется ему повелительным законом, долгом; кажется ему, говорю я, т.е. оно принимает такой вид в теоретическом разуме, который все обращает в объекты и понятия. Поскольку же высшее сознание хочет оттеснить теоретический разум, оно совсем никак не кажется ему, именно потому, что, как только выступает здесь высшее сознание, теоретический разум уже подчинен и лишь служит высшему сознанию. Поэтому гений никогда не в состоянии дать отчет в своих творениях.
      1 В "Gottliche Dinge" Якоби, р. 18, встречается смешение высшего сознания с инстинктом путем такого синкретизма, к которому способна лишь такая нефилософская голова, как Якоби.
      171
      216
      В вопросе о моральности нашего поведения юридическое правило audienda et altera pars не может иметь значения; т.е. чувственность и эгоизм совсем даже не должны быть выслушиваемы. Скорее можно провозгласить, когда выскажется чистая воля: пес audienda altera pars.
      217
      Отсутствие у животных нравственной свободы проистекает, по-видимому, не оттого, чтобы у них не было и следа, не было ничего подобного высшему сознанию в нас, проявление которого и есть нравственность; ибо тогда животное - явление, которое все же во многих отношениях столь сходно с нашим, что мы рассматриваем человека как род животных, - должно было бы иметь совершенно иную основу своего существования и по самой внутренней сути своей, в самом корне, быть иным, чем мы. Против этого явно говорит также злобный, неприязненный характер некоторых животных (крокодилы, гиены, скорпионы, змеи) и мягкий, ласковый, спокойный характер других (напр., собаки). В основе проявляющегося характера у животных, как и у человека, должен лежать характер вневременный. "Ибо есть сила в каждом животном, сила неразрушимая, которую spiritus mundi свидетельствует в себе самом, для разрешения на страшном суде" (Якоб Беме, 56-е послание). Тем не менее животных нельзя назвать свободными, и это происходит оттого, что у них недостает глубоко подчиненной высшему сознанию способности, разума; разум это способность всепонимания, способность постигать целое; как эта способность проявляется в теоретической сфере, показал Кант; в практической она делает то же: разум позволяет нам созерцать и обдумывать всю нашу жизнь, все поступки и мысли постоянно как нечто целое и оттого поступать по максимам вообще; эти максимы могут иметь свой источник в рассудке (правила мудрости) или в высшем сознании (моральные основоположения). Если в нас пробуждается какое-либо сильное желание, или аффект, то мы, и равным образом - животные, в этот момент бываем всецело полны этим страстным желанием - полны гнева, полны утехи, полны страха, - и в такие мгновения высшее созна
      172
      ние молчит, и рассудок не может обсуждать последствий; однако разум и в это время заставляет нас видеть в наших действиях и в нашей жизни некую непрерывную цепь, которая соединяет наши прежние решения или также будущие последствия наших поступков с моментом аффекта, наполняющего в данное мгновение все наше сознание; разум показывает нам тождество нашей личности, даже когда она находится под самыми разнообразными влияниями, и поэтому мы в состоянии поступать согласно максимам. Этого нет у животного; охвативший его аффект завладевает им всецело и может быть подавлен лишь другим аффектом: например, гнев или страстное желание - страхом, хотя бы устрашающий образ и не воспринимался чувственно, а был лишь смутно в памяти и воображении животного. Неразумными поэтому можно назвать тех людей, которые, подобно животным, поддаются влиянию момента. Разум настолько далек от того, чтобы быть источником нравственности, что, наоборот, именно он-то и способен сделать нас злодеями, что недоступно животным. Благодаря разуму мы можем, например, принять какое-нибудь злое решение и питать его и тогда, когда повод к злому поступку уже прошел; такова, например, месть; если даже в тот момент, когда явится случай отомстить, высшее сознание и заявит о себе, как любовь, caritas, все же, благодаря разуму, человек поступит вопреки ей, по злой максиме. Поэтому Гете и говорит:
      Er hat Vernunft, doch braucht er sie allein,
      Um thierischer als jedes Thier zu seyn [1].
      1 Он имеет разум, но пользуется им только для того, чтобы быть животнее всякого животного (нем.).
      Ибо мы удовлетворяем не только страстное желание данного момента, как животные, но и утончаем, возбуждаем его, чтобы подготовить удовольствие удовлетворения: благодаря разуму!
      173
      С изумлением находим мы следы разума у животных - не тогда, когда замечаем доброту, способность к любви у некоторых животных (что мы именно поэтому считаем за нечто отличное от разума), но когда мы подмечаем у них такие поступки, которые, по-видимому, обусловливаются не минутным впечатлением, а принятым ранее и сохраненным решением; таковы, например, рассказы о слонах, которые мстили за оскорбления много спустя и обдуманно; о львах, которые отплачивали за благодеяния при позже представившемся случае.