Зимний семестр 1820/21 г.

До опыта, изначально, безусловно (лат). — Примеч. сост.

Мне ничего не нужно (лат.). — Примеч. сост.

Чистая доска (лат.). — Примеч. сост.

Веды (санскр. — знание) — главные священные книги древних индийцев. Упанишады — книги, составляющие раздел Вед, в которых дается философское обоснование культу и мифологии Вед. — Примеч. сост.

Следовательно, эти философы не спрашивали, как вообще возможна та или другая природа — этот вопрос, в сущности предшествующий всем другим, предложил лишь Кант через две тысячи с половиной лет; они же спрашивали лишь, каким образом возникла данная природа, обладающая такими-то качествами. Лишь через две с половиной тысячи лет Кант стал искать объяснения тому, что первые философы считали не нуждающимся в объяснении, понятным само собою.

Родословная богов, система мифов о происхождении богов. — Примеч. сост.

По новейшим исследованиям англичан в Калькутте, можно утверждать вполне решительно, что древняя египетская религия в незапамятные времена была заимствована из Индостана и господствовавшие в Египте жрецы прибыли оттуда же; поэтому нет безусловной необходимости в том, чтобы Пифагор лично доходил до Индостана.

Переселение душ. — Примеч. сост.

Латинское написание фамилии французского философа Р. Декарта. — Примеч. сост.

Академиков, перипатетиков, мегарейцев, гедоников, циников, стоиков, скептиков и т.д.

Конечное, субстанция и акциденция (случайная форма), качество, количество (лат.). — Примеч. сост.

Как образчик Suarez disp. met.

Видимо, здесь Шопенгауэр имеет в виду работу испанского теолога и философа Франциско Суареса (1548-1617). — Примеч. сост.

Итальянский философ, математик, врач Джероламо Кардано (1501-1576). — Примеч. сост.

С точки зрения вечности (лат.). — Примеч. сост.

Data (лат.) — данные. — Примеч. сост.

В скольких опасностях жизнь, в каких протекает потемках этого века ничтожнейший срок! — Примеч. сост.

Подобно лошадиному копыту, от которого дьявол не может отделаться, какой бы образ он ни принял, или же подобно вообще кровавому осуждению всякого объекта на смерть и небытие, чем мы проникаемся, когда видим, что каждая секунда существует, лишь поскольку она поглощает предыдущую, что проходит через все классы, обнаруживается, например, в нашем дыхании, которое не что иное, как постоянно задерживаемая смерть, и т. д.

«Что ты хочешь, бедняга, предложить?

Ты же имеешь яства, которые не насыщают, у тебя есть червонное золото, которое беспрестанно, как ртуть, расплывается у тебя в руке, — игра, в которой никогда не выигрываешь.

Покажи мне плоды, которые гниют, прежде чем их срывают, деревья, которые каждый день зеленеют сызнова»

(Гете).

Чистое познание по отношению к субъекту — свобода от воли; по отношению к объекту — свобода от закона основания.

Учение Платона, что действительно существуют не чувственно воспринимаемые вещи, а лишь идеи, вечные формы, представляет собою иначе выраженное учение Канта, что время и пространство не присущи вещам в себе, а являются лишь формами моего восприятия. Ибо только благодаря времени и пространству единая идея распадается на многие обособленные индивидуумы. Тождество этих обоих знаменитейших парадоксов обоих великих философов еще никогда не было замечено: вот доказательство, что со времени выступления Канта ни он, ни Платон, в сущности, никем не были поняты. Но оба парадокса именно потому, что, выражая совершенно одно и то же, они, однако, звучат так различно, представляют собою наилучший комментарий друг для друга.

Тождество этих обоих великих и темных учений представляет собою бесконечно плодотворную мысль, которая должна стать одной из главных опор моей философии.

Эти противоположные воззрения выражает Платон в Софисте, с. 259…266. — См. изложение философии Бруно у Якоби, в его «Письмах о системе Спинозы», 1789, с. 269…287.

В высшей степени удачно поэтому для того, что я называю первым классом представлений, обычное в немецком языке слово Wirklichkeit: бытие вещей — это не что иное, как их действенность.

Воздействие тел друг на друга — это условие всякого познания, и наоборот, рассудок, для которого исключительно и существует познание и в котором лежит закон причинности, — это условие материи, которая есть не что иное, как причинность и представление субъекта.

Хотя, строго говоря, пожалуй, у Спинозы extensio стоит вместо ens extensum, a cogitatio вместо ens cogitans — следовательно, понимаются как мыслящая и протяженная субстанция, т.е. дух и материя.

Ср. «Крит. чист, раз.», 1-е изд., с. 380 (то, что эмпирически — материя, то взятое само по себе — воля).

Хотя с прибавкою qua extensa это и было бы правильно.

NB. Это сказано не слишком сильно — они заслуживают этого: они — шарлатаны, а не философы; по своему бесстыдству они не заслуживают и пощады.

Nihil novum sub sole: этот шарлатанский прием — импонировать чистейшей бессмыслицей, который ввели шеллингианцы, а Гегель развил до кульминационного пункта, вполне точно описывает уже Джордано Бруно, Opera, Vol. 2, p. 282.

Подходящий эпиграф к сочинениям Гегеля имеется в «Цимбе-лине», акт 5, сц. 4, где говорится о людях с языком, но без мозга: such stuff as madmen tongue, and brain not.

Конец цитаты переведен по тексту самого Гегеля: «das aber unmittelbar nicht als seyendes, sondern als Gesetztes und Vermitteltes ist». У Шопенгауэра текст искажен: «das unmittelbar nur als ein Gesetztes und Vermitteltes ist». — Примеч. пер.

Здесь имеется в виду понятие Гегеля «ничто». — Примеч. сост.

Кстати говоря, «Бог и мир тождественны» — это просто лишь вежливый оборот для того, чтобы в вежливой форме дать Господу Богу отставку; ибо мир понятен сам собою, и нет нужды, чтобы кто-либо о нем заботился.

Ergo, что действительно, то разумно и т.п. и что бы мы ни мыслили, какой бы сумасбродный вздор ни пришел нам в голову, все это должно также быть в реальном мире; и что действительно в мире, то должно вполне соответствовать и системе наших мыслей и быть правильным (разумным). Такое применение основной мысли — просто иезуитская уловка, чтобы санкционировать весь существующий порядок вещей.

Когда же впоследствии он испытал побуждение выставить результатом и финалом своего учения евангелическое христианство, expiicite, с Триединством и Аугсбургским вероисповеданием, то он этим вновь вытащил из-под низу упомянутый краеугольный камень, взятый из Шеллинговой философии, и оставил свой дурацкий карточный дом висеть в воздухе.

Быть — неопределенное наклонение связки.

Согласно ему, всякое движение и всякое бытие исходит из и в силу этого — из познания и представления, и так же думали и думают все, кроме материалистов гилозоистов; тогда как поистине изначальное, или первый принцип в вещах не

[Позднейшая приписка:] Бэкон Веруламский был просто плутом.

To же самое подробно в его Комментарии к Луллиго.

Но в No от 17 янв. Comtes rendus следует на 10 страницах опровержение всех этих писателей, принадлежащее Пуше, который остается прав. В No от 21 марта он доказывает, что в воздухе нет носящихся зародышей и что зарождение инфузорий возможно во всяком способном к брожению веществе.

Это сказал и Пуше, 17 января, в виде добавления.

Магию можно определить также как учение, согласно которому известный поступок или отправление имеют своим следствием такое событие, которое, по общему признанию, не находится с ним в причинной связи. В сущности же такой поступок всегда является вспомогательным средством известного волевого акта.

Этот сон много способствовал тому, чтобы побудить меня покинуть Берлин при наступлении холеры 1831 г.; он мог быть гипотетически истинным, т.е. в нем заключалось предостережение, что если бы я остался, то я умер бы от холеры.

[Позднейшая приписка:] Но ведь [мозг] вторичное [явление]!!

[Позднейшая вставка:] встречается у Most, «Sympathie».

Самая болезнь, это — лекарство природы, которое успокаивает замешательства в организме: следовательно, средство лекаря лечит лекарство.

Сопоставление чести с добродетелью облегчается также тем, что тот, кто может проводить свою волю, показывает, что он мог бы проводить ее также в том случае, если бы эта воля была добродетелью. Более, чем все здесь приведенное, побудило к этому то обстоятельство, что те из наших поступков, которые мы должны бы презирать и сами, снискивают презрение и со стороны других, и поэтому многие, которые не боятся чести, не хотят и добродетели. Но когда мы должны выбирать между нашим одобрением и осуждением света, как это часто бывает при запутанных случаях и заблуждениях, — куда девается тогда принцип чести?

Ср. об априорности инстинкта Платона: Филеб, р. 257. Платону инстинкт кажется воспоминанием о чем-то таком, что еще никогда не ощущалось. Точно так же всякое учение по Платону (Федон и др.) есть воспоминание; у него нет никакого другого слова, чтобы выразить данность a priori, прежде всякого опыта.

В «Gottliche Dinge» Якоби, р. 18, встречается смешение высшего сознания с инстинктом путем такого синкретизма, к которому способна лишь такая нефилософская голова, как Якоби.

Он имеет разум, но пользуется им только для того, чтобы быть животнее всякого животного (нем.).

С испорченной сердцевиной.

Большинство людей — люди дурные.

[Позднейшая приписка:] Нет, а потому, что вид всякого удовольствия или обладания, которого мы лишены, возбуждает зависть, т.е. желание самому обладать или наслаждаться вместо другого.

Ибо близки к ночи и близки ко дню пути.

Напр., спорят должник и кредитор, причем должник отрекается от своего долга. При этом споре присутствуют законовед и моралист. Они примут живое участие в деле и оба будут желать одного и того же исхода дела, хотя каждый из них ждет совершенно иного. Юрист говорит: «Я хочу, чтобы этот человек получил назад свое». Моралист: «Я хочу, чтобы тот человек исполнил свой долг».

Да и возникнуть-то эти внешние знаки должны были лишь вследствие признания природной аристократии, так как все они, по-видимому, должны выражать совершенно иное, чем простое превосходство в силе, и они, очевидно, изобретены не для признания силы.

[Позднейшая приписка па полях:] 10 тещ вместо одной!

[Позднейшая приписка на полях:] Много!

Наивысшая степень аскетизма, полное отрицание временного сознания — это добровольная голодная смерть, мне до сих пор известны только два примера ее; один пример я выписал из «Nurnberger Korrespondent von und fur Deutschland» от 29 июля 1813, другой упоминается в моих тетрадях по физиологии у Блюменбаха. Избрать какой-нибудь иной род смерти, кроме голодной, исходя из вполне чистого аскетизма, нельзя, потому что намерение избежать долгих мучений — уже утверждение чувственного мира; вместе с тем голодная смерть была в обоих случаях особым Божеским волнением. Исключение составляют избранные из синкретизма положительных религий с чистым аскетизмом роды смерти, например — искусно устроенное самораспятие одного сапожника в Италии. Я думаю, что этот случай также упоминается в упомянутой тетради.

[Позже:] Цитируется Блюменбах:

1) Bresiauer Sammlung von Natur und Medicingeschichten: 9-ter Versuch, сентябрь 1719.4* p. 363 seqq. (в гостинице).

2) (Бейль) Nouvelles de la rcpublique des lettres, февраль 1685, p. 189 seqq. (в сумасшедшем доме).

3) Циммерман об одиночестве, т. I, р. 182.

Из вещества того же, как и сон, мы созданы, и жизнь на сон похожа. И наша жизнь лишь сном окружена (англ.).

Откуда берется скрытый ужас преступника перед собственным деянием? Оттуда, что в сокровенной глубине своей души он сознает, что мученик и мучитель разъединены только пространством и временем; а то, что главным образом подвержено муке — это жизнь; между тем он именно путем своего деяния утвердил эту жизнь с такою силой, что его ожидает равная этой силе степень мучения, прежде чем умрет в нем воля к жизни. (Это пришло мне в голову при созерцании Иродиады у Леонардо да Винчи.) Преступник видит сразу, как ужасна жизнь и как крепко сросся он с этой жизнью, тем, что самое ужасное исходит именно от него самого.

Более того. Всякий, кто не отрекается добровольно, в силу уразумения ничтожества и гибельности воления или жизни, что одно и то же, от чувственных наслаждений и, следовательно, не стремится умертвить свои похоти, — такой индивидуум говорит, что он хочет предоставить мукам и смерти сделать то, что сам он не в состоянии сделать с помощью высшего познания, а именно: умертвить в себе желание (которое представляет ядро жизни). Он уподобляется Мессалине, которая, хотя и видит, что она погибла, и хотя ее мать увещевает ее положить конец своей жизни, не в состоянии сделать этого, напрасно обращает сталь против своей груди и ждет, чтобы трибун совершил то, на выполнение чего у нее нет силы (Taciti, Anales, XI, 37, 38).

Только проходимость вообще принадлежит идее и должна поэтому находить себе место в ее выражении.

[Позже:] Это неверно: адекватная объектность воли — вот идея. А явление представляет идею, вошедшую в principium individuations. Сама же воля — это кантовская вещь в себе.

А в последней — утешительность света и красок больше всего.

NB. Вся жизнь представляет агрегат таких мгновений.

Чтобы мир или человек обрел высшее и истинное счастье, нужно было бы прежде всего исчезнуть времени (лат.).

Ибо желанный объект, как только он достигнут, принимает только иной вид и стоит перед нами снова: это — истинный дьявол, который дразнит нас каждый раз под новой внешностью. Бесконечно разнообразны меняющиеся мотивы — мотивы-примеры, из совокупности которых мы должны путем абстракции найти сущность нашей воли. Без мотивов нельзя было бы прийти ни к какому познанию воли — как глаза не видят без раздражения света. Глаза и солнце, воля и ее мотивы, короче говоря — весь мир дается сразу. Ведь они и представляют только явление единой воли. Индусы считают, что солнце возникло из глаза, а пространство — из уха.

Наша жизнь — это лоскуток, в который мы закутываемся, сами не зная как (англ.).

Необыкновенно хорошо показывает скорбность нашего существования то обстоятельство, что мы должны изображать в своей жизни всю печаль трагедии и тем не менее не можем даже нести достоинство трагических лиц (которое только в camera obscura искусства украшает героев трагедии), а должны, в длинных деталях жизни, неизбежно быть пошлыми персонажами комедии.

Характера в полном смысле этого слова не было ни у кого никогда, даже у Христа и у Бонапарта. Человек, который действительно обладал бы таким характером, обладал бы и дальнейшей жизнью своей индивидуальности, за пределами смерти; ибо ни смерть, ни жизнь не могли бы изменить в нем ничего: он был бы вечен, как Платонова идея, он был бы несокрушимым единством.

[Позже, заметка на полях:] а богатые?!

На языке Канта: идея в чисто регулятивном, а не в конструктивном смысле.

Только нужда возносит тебя над тобою самим (нем.).

«Только страдание возвышает тебя над тобою самим» (нем.).

[Позднее:] Но они полезны тем, что обращают наше внимание на поражение и необходимость оберегания соответствующей части.

По вопросу о самоубийстве ср. несколько раньше написанную статью, § 336.

Так же относится и злобный человек к мизантропу. § 337.

Которую представляет каждый из нас, выставляя то одну, то другую из трех голов.

Нет страсти более, чем сладострастие (англ.).

Так позади самых черных грозовых туч небо отличается наиболее голубым цветом — не тогда, когда везде расстилаются вялые белые испарения.

Ср. § 315.

Это двоякое воззрение излагает Платон в Софисте, с. 259…266. Ср. § 352.

Человек — это длящийся след совокупления (лат.).

Обманчивость наслаждения (греч.).

Paulus ad Romanos 8, 3: «Deus filium suum misit in similitudinem carnis peccati» («Господь послал сына своего во образе грешной плоти») — Св. Августин поясняет это liber 83 quaestionum quaestio 66: «Non enim саго peccati erat, quae non de carnali delectatione nata erat: sed tamen inerat ei similitudo carnis peccati, quia mortalis caro erat». («Ибо плоть была греховна, потому что она была рождена не плотским вожделением, но все же в ней было подобие греховной плоти, потому что плоть смертна»).

«Alii» Valentinum secuti historiam generationis Christi totam converterunt in allegoriam; cui se opposuit ex orthodoxis Irenaeus. Post hunc Appelles aliique Christum verum hominem esse negarunt, Phantasma sine corpore esse affirmantes.