Что до неотвязных мыслей моих о Кактее, то дело обстоит, кажется, гораздо хуже, чем я думал. Что ни час, ловлю себя на том, что мысленно вперяюсь глазами в ее. такие желанные и неотступные красавкины очи, Бегонию тоже давно бы надо подрезать. Но разве стригут волосы больному? Однако, с другой стороны, где ж ей взять силы для дальнейшего роста? Не у солнца же, о котором она не знает даже понаслышке. И не из истощившейся земли в горшочке.
      5 июня. Судьба, как видно, хочет наказать меня за то, что я продаю это никуда не годное искусственное удобрение. Умолял Бруно подарить мне, пакет компоста - напрасно. А все мое красноречие касательно преимуществ естественного удобрения он парирует такими ударами: зачем же это мне, представителю хваленого искусственного удобрения, понадобилось удобрение натуральное? Вот и дурында - разве торговец неоновыми лампами утрачивает право на дневной свет?
      Одно слово - дожили; это насчет того, что искусственное удобрение мое безвредно! Все анютины глазки, которые тот самый интендант высадил в ящики на балконе, предварительно нашпиговав их моим удобрением, вымерли. Друг мой пастор поговаривает о воле небесной, но я не верю ему, не может быть небо настолько жестоким, чтобы ни за что ни про что обречь на смерть целую дюжину анютиных глазок. Нет, это я виноват в их гибели. И я знаю, как себя наказать: заявлю на себя в полицию.
      7 июня. Полиция, оказывается, ни бельмеса не смыслит в справедливости. Сколько я ни повторял, что на совести моей двенадцать интендантских анютиных глазок, слова мои тонули в их раскатистом хохоте. Ступайте себе с миром домой, говорит мне их дежурный, все еще задыхаясь от смеха, и забудьте думать про это. "С миром!" Притом, что на совести двенадцать загубленных растений! Да что же это за мир такой, где безнаказанными оставляют такие преступления?
      8 июня. Совершенно не способен ни к какому делу. Сижу у себя в мансарде и таращусь на стену. Ах, кабы явился наконец бабушкин дух и совлек меня на скамью того судилища, коему убийство цветов представляется столь же злодейским деянием, как мне самому.
      Трудно поверить, но, кажется, я услышан, хоть и не совсем так, как ожидал. Только что был здесь мой друг пастор; выходит, в гибели анютиных глазок не виновен ни я, ни небо - но интендантша; выяснилось, что она подрезала им корни, вероятно, потому, что они показались ей в таком беспорядке!
      10 июня. С трудом прихожу в себя. Боюсь, однако, не предупреждение ли это относительно собственных моих цветов. Но как я спасу своих деточек без натурального удобрения?
      Лошадь! Полцарства за лошадь!
      Знать бы воробьиный язык, по-моему, воробьиха тоже прилетела с кусочком лошадиного яблочка в клюве. Где же они отыскали эту лошадку-невидимку?
      Сегодня мне приснилось, будто я бабочка и кружу над Кактеей, которую представлял цветущий Кактус. Опуститься на нее я, однако, так и не решился, слишком уж остры колючки.
      Прескверно: стало быть, все сначала, и опять эта нелепая тоска в груди.
      Гортензия с недавнего времени смотрит на меня так, словно я тайком съедаю лошадиное яблочко на завтрак. Нет, долго я этот взгляд не вынесу.
      14 июня. Фрау Бритцкувейт переименовала свой магазин в "Цветочный институт" - чтобы подчеркнуть филантропически-психологическую сторону своего предприятия, как она мне сказала. Говоря по правде - весьма восхищен ею. В ее картотеке клиентов уже около пятисот адресов, и о каждом из своих абонентов она знает буквально все, вплоть до интимнейших подробностей. Поэтому она не только механически отсылает заказанные цветы, но иной раз чтобы, например, деликатно напомнить вдовцу о дне смерти его жены позволяет себе и поправки, посылая, как в указанном случае, вместо гвоздик хризантемы. Не говоря уже о коммерческой стороне дела, она достигает этой методой таких моральных результатов, что они могли бы запросто пристыдить любого пастора.
      Ах, какое душевное равновесие я бы мог обрести, если б цветочки, деточки мои, не хворали! Даже несчастный жребий - быть пособником надувательской фирмы - я бы сносил тогда спокойнее.
      16 июня. Кладу теперь каждое утро совок с пакетом в портфель, чтобы быть вооруженным на всякий случай. И постоянно мерещатся ржанье и стук копыт, все это ужасно действует на нервы.
      Процветанию торговли помешанность на лошадях также не способствует. Все чаще случается, что я прерываюсь вдруг посреди своего гимна искусственному удобрению - замерев и прислушиваясь, не замечая того, на кого смотрю и перед кем выступаю, приводя его в замешательство или вовсе вынуждая захлопнуть дверь перед самым моим носом. И на каждом шагу лицо Кактеи перед глазами!
      Добро бы глаза мои довольствовались сами тем, что видят, так нет, они все сразу же передают в самое сердце, и это приводит к тому, что стоит мне произнести про себя слово "Кактея", как в душе моей разверзается маленькая мировая катастрофа личного свойства.
      18 июня. Чувство вины перед цветочками, деточками моими, приобретает уже размеры мне непосильные. Дошло до того, что поворачиваюсь к ним спиной, когда ем!
      Предположение мое было верным: Бруно гложет любовная тоска. Да и помимо нее в нем живет какая-то по-медвежьи неуклюжая меланхолия. Он говорит, что подруга бросила его, потому что цветы завладели всей его страстью, и это ее взбесило. "Взбесило" - слово, которое, по всей вероятности, недалеко от истины; он показал мне парничок, все стекла которого были выбиты камнями. "А ведь поверь мне, Альбин, - сказал Бруно с тяжким вздохом, - я люблю Доротею больше, чем себя самого!" В его устах это значит немало; ведь он может часами любоваться на свое отражение в любой грязной луже, получая от этого превеликое удовольствие.
      21 июня. Стараюсь не выходить больше на солнце. Раз уж цветочкам моим суждено жить в темноте, то и я не желаю ничего знать о свете. Если терпеть, то во имя " солидарности.
      До чего же судьба придирается к словам! В ответ на мои сетования она посылает мне письмо от фирмы с угрозой сократить жалованье, если я и впредь буду заключать так мало сделок. Да что там еще сокращать!
      Отношение мое к Бруно колеблется между сочувствием и возмущением. Возмущает он меня тем, что по-прежнему никак не хочет наполнить мой пакет компостом. Какой толстокожий, однако! А жалко мне его за простоту, ведь он верит, что его Доротея начнет страдать из-за того, что он предпочел ей цветы, и с покаянием вернется к нему. Как будто женщина страдала когда-нибудь из-за того, что ей что-либо предпочли!
      Да хоть бабушку мою вспомнить. Только ее второй муж начал собирать свою - вскоре прославившуюся на весь город - коллекцию трубок, как она поставила его перед выбором: или она, или трубки. И только он заколебался с ответом, как она - фьюить! - и развелась с ним. Хотя сама на протяжении многих лет цветами интересовалась гораздо больше, чем семьей.
      Иной раз мне кажется, что мое возмущение Бруно намного перевешивает жалость к нему. Только что он пытался выведать, почему я не кормлю своих деточек искусственным удобрением, которое рекламирую. Дал ему пакетик на пробу. Он только разок лизнул и сказал: "Дрянь!" Даже если он прав - друзья так не поступают. Еще расскажет фрау Бритцкувейт, этого только недоставало. Я-то предусмотрительно никогда ей ничего не продавал; а такое, несомненно, ее шокирует - с ее-то благородством.
      25 июня. Наконец дела, кажется, пошли понемногу в гору: продал одной вдове-генеральше три четверти центнера нашего "Синтетического гумуса". Хочет переоборудовать могилу своего мужа - в связи с новейшей политической переориентацией. Советовалась, что ей лучше всего посадить. Рекомендовал остролистную пальму. Так-то вот. Деньги вложил с умом, тут же купил себе новую лейку, старая никуда не годилась. И от генеральской могилы может иной раз быть толк.
      27 июня. Ну, хоть Примулы и Пеларгонии пересадить бы в новые горшки! Да попробуй пересадить без удобрения. Если б решиться и, подобно Кактее, добыть себе на кладбище все необходимое - ведь сколько там компоста! Но для этого я трусоват и слишком хорошо воспитан. Бабушкина Араукария уже с такой откровенной обидой свесила свои ветви, что я просто боюсь взглянуть на нее. Все время думаю, на какой цветок больше всего похож мой друг пастор. Будь у него волосы на голове, найти соответствие было бы легче, а так... Какой, спрашивается, цветок может походить на розовую фосфоресцирующую лысину? Впрочем, вот что, пожалуй: это крепенький бутон пиона, готовый вот-вот раскрыться. Не обидится ли, если сказать ему об этом?
      Напротив, он был даже польщен. Кстати, начальник его, тот самый интендант, снова высадил на балконе анютины глазки - в ящики с моим искусственным удобрением, и на этот раз они расцвели пышным цветом. Сказав мне об этом, пастор радостно засмеялся. И подмигивая, добавил: "Знаете, что он собирается сделать?" - "Нет", - ответил я не без тревоги. "Послать благодарность вашей фирме. Что вы на это скажете, а?" Я молчал; что тут скажешь, когда наместник неба на земле благодарит дьявола за его проделки?
      Как бы там ни было, но этот удивительный случай полностью меня реабилитировал. Повезло еще, что я тогда ничего не добился моими самообвинениями. Вот уж где нужна особая осторожность: в части поспешного признания собственной вины.
      30 июня. Даже муху цветочки Фуксии не устраивают больше в качестве качелей. Она собрала вокруг себя все свое семейство и отбыла с ним куда-то в небесную голубизну. Мне стоит огромных усилий не пожелать им окончить свой путь в утробе какой-нибудь ласточки.
      Это гложущее воспоминание о красавкиных очах Кактеи сквозь дымку паутины постепенно начинает угрожать самой моей жизни. Нужно решительно выбрать: или быть аскетом и забыть ее, или поддаться чарам и попытаться снова ее увидеть.
      А может, соединить полезное с приятным да и попросить у нее немного компоста? Что же все-таки происходит с бабушкиной Араукарией? На моих глазах она еще на три четверти сантиметра опустила свои и без того повисшие ветви. Ах, да: компост у Кактеи ведь краденый, да еще с кладбища. Совсем упустил из виду.
      Примулы утратили уже всякую надежду. Жалобно поникнув, оцепенев от несбыточных грез о вкусном лошадином яблочке, они влачат свое существование на грани полного изнеможения. Неужто во всем этом сверкающем, как фарфор, небе не найдется никого, кто бы сжалился над малютками? Тут ведь не обязательно нужна высшая инстанция, и ангела бы хватило, важно ведь... Но минуточку: не копыта ли там стучат? Нет, увы, двое сорванцов во дворе играют жестяной банкой в футбол.
      4 июля. Фрау Бржтцкувейт и в самом деле добилась уже заключения одного брачного союза посредством своего цветочного абонемента. От затуманенного поволокой, но соколиного взора ее не укрылось, что один из клиентов, некий министериальдиригент в отставке, выказывал заметные признаки волнения всякий раз, когда, покидая ее магазин, сталкивался в дверях с одной, почтенного возраста и знатного рода, фрейлейн. Путем осторожных расследований удалось установить, что министериальдиригент вот уже тридцать два года почитает фрейлейн, а та, хоть все оное время и догадывается об оном факте и умеет ценить его, но благодаря изысканному воспитанию, а еще более - тонко развитому чувству приличий и такту не может ответить на чрезвычайно сдержанные и робкие проявления чувства ничем иным, как смущенным опусканием глаз своих долу при встрече. Всему этому, как сказано, фрау Бритцкувейт положила решительный конец. Достаточно было отправить предназначенные фрейлейн кувшинки министериальдиригенту, а заказанную им резеду - ей. После чего, загодя закрыв, заметим себе, лавку, она извинилась по телефону перед министериальдиригентом за свою "ощибку" и незаметно дала понять, что находится в затруднительном положении, поскольку ни другого букета кувшинок, ни человека, которого можно было бы с ним послать, у нее под рукой сейчас нет, так что министериальдиригенту, не державшему горничной вследствие слишком куцой, как он выражался, пенсии, не оставалось ничего другого, как согласиться самому отнести кувшинки. После этого фрау Бритцкувейт позвонила фрейлейн, извинилась и перед ней, вставив, между прочим, что на ее счастье один из самых почтенных ее клиентов, некто министериальдиригент X., со свойственной ему учтивостью предложил незамедлительно и самолично доставить фрейлейн попавший к нему по ошибке букет. Ну, что ж тут оставалось бедняжке фрейлейн, как не откупорить диригенту дрожащей рукой бутылочку изысканнейшего вина из подвала? А отсюда до помолвки, как известно, всего один шаг.
      Что я особенно ставлю в заслугу фрау Бритцкувейт, так это то, что она даже не попыталась использовать этот брак, осуществленный простым букетом кувшинок, в качестве аргумента за срезание цветов - и тем самым против меня. А ведь если начистоту: мне было бы трудно отстаивать свои позиции в таком случае. (Что, разумеется, не означает, будто я стал бы сдаваться.)
      5 июля. Впервые в жизни обратился непосредственно к небу с горячей просьбой. Ну, что им стоит послать мне навозную кучу где-нибудь на обочине дороги? Одним маленьким чудом больше, и только. Гм, только этого не хватало: ботинки хоть совсем выбрасывай. Завтра захвачу с собой двойную порцию пакетиков. А если чуда не произойдет...
      10 июля. Произошло большее, нежели чудо: я лежу в постели с сотрясением мозга и пытаюсь припомнить, как все было... Только не так это просто, как выясняется, надо побеседовать сначала с врачом. Откуда этот легкий аромат свежего лошадиного яблочка? Нет ли где поблизости лошади?
      Нет, померещилось - наверное, от озноба.
      Врач не внес особенной ясности в мой затуманенный мозг. Говорит, полицейский (во имя всего святого, какой еще полицейский?) сказал, что я действовал в состоянии умственного помрачения. Будто совершенно внезапно, без всяких на то причин, невзирая на поток транспорта, я, крича, хохоча и размахивая руками, бросился к какой-то повозке, прямо к лошади, которая как раз собралась, судя по ее поднятому хвосту...
      Ага, теперь вспоминаю: она тащила повозку с молоком, и красновато-коричневый след дымящимся золотом стелился за ее вихляющим крупом. Я чуть с ума не сошел от радости, что правда, то правда, возликовал во все горло и тут же испугался, что машины раздавят все и увезут на своих шинах, вот и побежал, закричал, замахал руками, пытаясь вразумить их, чтобы они объезжали драгоценные кучки. Наконец я у цели. Обмирая от счастья, шепча молитвы, сажусь на корточки, достаю из портфеля совок и пакет, засовываю в него порцию за порцией нежданного дара, как вдруг чувствую жуткий удар в плечо, солнце раскалывается калейдоскопом красноватых осколков, визжат тормоза, кто-то кричит, я ударяюсь головой об асфальт и теряю сознание.
      Портфель! Где портфель с удобрением?!
      Он здесь, его поставили на бабушкин ночной столик, и опухоль на нем показывает: запах в комнате не померещился мне.
      Небо вняло!
      Терпение, цветочки, деточки "мои, терпение! Дайте срок, вот встану и сразу же накрою вам на стол самый душистый на свете яблочный компот.
      13 июля. Странный человек этот доктор. Уже третий раз замечаю, что он тайком хочет унести от меня лошадиный навоз. И в растениях он - ни уха ни рыла.
      Голова трещит так, что сны снятся самые неожиданные. Прошлой ночью приснилось, будто я лейка и с небольшим запасом воды гуляю по пустыне. Вдруг прямо передо мной из - песка высовывается ежевидная головка Кактеи. Иссохшие губы беззвучно шепчут одно и то же слово: нет сомнений - она умирает от жажды. Я решительно наклоняюсь сколько могу - чтобы накренить носик, и чувствую, как содержимое изливается из меня. Вдруг из-за бугра выскакивает Бруно в каком-то развевающемся бурнусе с болтающимися на нем капустными листьями и осколками парникового стекла и кричит как оглашенный: "А, так вот ты каков!" И с этими словами хватает меня за шиворот и бросает на постамент какого-то сфинкса. Просыпаюсь я с головой, полной скрежещущего металла.
      Что бы мог значить сей сон? Если Кактея обречена в нем на смертельную жажду, то Бруно-то что в нем забыл?
      15 июля. Сызнова безуспешно пытался объяснить наконец, что означает для меня содержимое портфеля. Доктор всякий раз посмеивается в кулачок настолько вымученно, что во мне закрадывается подозрение: может, он озабочен не столько физическим, сколько психическим моим состоянием?
      Цветочки, деточки мои, испытывают адские муки, так и слышу их всхлипы и хрипы. Но делать нечего, как только пытаюсь встать, розочки на обоях набрасываются на меня с кулаками.
      19 июля. Мой друг пастор был у меня. К сожалению, недолго и все кашлял - не переносит запаха. Каково же ему будет общаться с вельзевулом, от которого разит серой? Насколько все-таки крепость веры зависит от выносливости носа! Пламенные грезы о запыленном, паутиной затянутом парничке с кактусами опаляют мне сердце. Иногда так колет в груди, точно мое сердце само стало кактусом. Так и есть, доктор принялся за свои психотерапевтические штучки. Стал выведывать, кто та особа с красавкиными глазами и в шубе из дикобраза. Я-де все твержу о ней в забытьи. "Кактусовый демон", - ответил я. "Интересно", - пробормотал он и что-то пометил себе, подчеркнув помеченное красным карандашом.
      25 июля. Ну, знаете, Араукария могла бы немного и подержаться - видит же, что со мной творится! Так, нет, это обидчивое создание все ниже и ниже гнет свои ветви. А ведь бабушка завещала именно о ней печься в первую голову! У нотариуса-душеприказчика даже остался ордер, по которому можно взыскивать с меня за небрежный уход. И что теперь? Нет уж, встану - и будь что будет.
      А вышло интересно: ногой я нечаянно наступил на полу халата и тотчас же свалился, как в нокауте, ударившись затылком об пол. Хорошо еще, что угодил между пустыми горшками.
      23 июля. Получил открытку от Бруно: "Как дела-то тваи, Альбин? Очинь биспакоюсь и пириживаю". И четырнадцать, даже пятнадцать отпечатков измазанных землей пальцев. Нет, человек, он, право, приличный, а что во сне так вскипятился из-за Кактеи, то это, верно, какая-то ошибка.
      Может, попросить врача, раз уж он не в силах вылечить меня, по крайней мере, отнести мои ботинки к сапожнику?
      Какое там! Только я заикнулся, чтобы он взял на себя этот труд, как он поднял мне веко и стал всматриваться в зрачок, приговаривая: "Спокойно, спокойно, это пройдет". Все это начинает действовать мне на нервы.
      Только бы цветочки, деточки мои, продержались еще немного. Скоро я закачу им такой лукуллов пир! Но они уже не верят моим обещаниям. Свесили измученные, увядающие головки на свои отощавшие плечи и руки, которые день ото дня становятся все прозрачнее. Еще немного, и можно будет рассматривать их скелеты, как на рентгене, на черном брандмауэре соседнего дома.
      26 июля. С тех пор как я заговорил с ним о ботинках, врач относится ко мне так, словно я заряжен электричеством. По комнате ходит только на цыпочках, а стоит мне вздохнуть или поменять положение, как его ветром сдувает к двери, где он и мнется со смущенной улыбкой. Сейчас опять, вобрав голову в плечи и сверля меня глазами, в которых недоверие занавешено напускной добротой, он попытался подобраться к моим тайным мыслям. Положа, говорит, руку на сердце, что вы испытываете по отношению к портфелю с лошадиными яблочками? "Чувство небывалого счастья", - ответил я, и он опять отскочил как ужаленный к двери.
      27 июля. Соседи тоже начинают выражать недовольство запахом. Время от времени стучат в дверь, и уже раздалось что-то вроде: "Какое хулиганство!" Все это очень похоже на новый психотерапевтический трюк.
      Так и есть: врач явился сегодня с каланчой-санитаром, и они вместе попытались отнять у меня удобрение. От природы я, конечно, не слишком крепкого сложения и такой ерундой, как гимнастика, тоже пренебрегал, но грабеж касался не меня, а цветов, и это придало мне силы прямо-таки необыкновенные: санитар пулей скатился с лестницы, а врач вот уже с полчаса пыхтит под кроватью - ищет свои очки.
      Уже настолько оправился, что с прежним пылом грежу иной раз о Кактее. Правда, образ ее в душе моей несколько смазался; наверняка это связано, я полагаю, с безжалостными методами лечения, какие практикует мой врач.
      28 июля. Едва одолеешь внутреннего врага, как у ворот уже враг внешний. Названивая в дверь, барабаня в нее кулаками, изрыгая ругательства, соседи обрушили на меня ультиматум: либо я незамедлительно выбрасываю удобрение, либо сам буду выброшен в мусорный ящик. Тут уж никак не обойтись без хотя бы самой осторожной попытки встать. И - что я говорил: в этих розочках на обоях сидит какая-то вредная сила. Стоит мне приподняться, как они опутывают меня своими вьющимися гирляндами. И постель не удерживается оттого, чтобы не включиться в эту предосудительную карусель. Так что придется защищать удобрение в положении лежа. Для чего может пригодиться и состарившаяся под кроватью картошка.
      У бабушки, припоминаю, тоже однажды вышли неприятности с удобрением. Как-то она дешево приобрела впрок на городской скотобойне солидную кучу для своих цветочных ящиков и до времени поместила ее на балконе. Поначалу соседи позатыкали да позажимали себе носы, однако ж потом терпение их лопнуло, а поскольку бабушка моя была, мало сказать, туговата на ухо, но к иным обращениям и вовсе глуха, то они вызвали пожарников. Последние живо выпростали к бабушкиному балкону, а это был третий этаж, пожарную лестницу с решительным и бравым капитаном на верхней ступеньке. Но бабушка моя была не промах. Едва завидев выросшую из цветов медную каску, сиявшую в лучах заходившего солнца, она выпорхнула на балкон и, подставив слегка опешившему гвардейцу банкетку, помогла ему перескочить через перила. Спустя короткое время оставшиеся внизу могли видеть, как пожарный капитан, орудуя изящным совком, питал бабушкины ящики удобрением. Произошло то, что и всегда происходило в подобных случаях: бабушкино обаяние легко одержало верх над казенной зловредностью намерений да еще и поставило ее себе в услужение. Врач прислал счет с описью всех лечебных расходов, включая услуги санитара, а также стоимость разбитых очков. Увидим, как посмотрят на сие профсоюзы.
      30 июля. Соседи предъявили новый и, как мне пытались внушить, последний ультиматум: если запах не будет ликвидирован, то... Перечислять все их посулы значило бы с головой окунуться в безбрежность. Достаточно сказать, что среди прочего запланировано нанять опытного морильщика насекомых.
      Сгустившиеся надо мной тучи подвергают жесточайшему испытанию все мое мужество, обрекая на отчаянные поступки. Например, послал открытку Кактее по адресу: "Кактусовый парник в оранжерейном раю". Всего два слова: "Как дела?" Сразу открыть ей обуревающие меня чувства было бы слишком опрометчиво; ситуация весьма серьезна.
      1 августа. Началось. Делегация квартиросъемщиков взломала замок моей двери и, ворвавшись в комнату (где членам ее пришлось зажимать себе носы), потребовала немедленного удаления удобрения. Затем, как видно, прилив сочувствия все же растопил их сердца и, поспешно удалившись за дверь, они уже оттуда сообщили мне о том, что, так и быть, они согласны на некоторый срок.
      Как мне сейчас рассказали, этой поблажкой я обязан держателям цветов в нашем доме, они пригрозили противникам цветов (из каковых состояло проникнувшее ко мне воинство), что начнут настоящую войну с ними, если со мной что-либо случится. Вот какие, оказывается, бывают соседи, а тут живешь себе в сторонке и ничего не знаешь.
      Придумать бы теперь, как доставить письмо Кактее для полного удовлетворения на первое время.
      Надписав имя адресата и снабдив письмо, как положено, маркой, я попросту бросил его в окошко. Ежели небеса благосклонно относятся к моему чувству, письмо наверняка дойдет.
      2 августа. Впервые, привстав с постели, не подвергся нападению обойных розочек. За окном стрижи гоняют белые облака, как стадо потучневших барашков. До этого была у них, луженоголосых, кипучая сходка во дворе, где они располосовали стальными крыльями весь воздух на серебряные ниточки серпантина. Цветочкам, деточкам моим, тоже досталась изрядная толика угощения. Они передавали друг другу пакетик и застенчиво брали из него по конфетке из чистого, освежающего ветра.
      4 августа. Только что ворвался ко мне Бруно. Не столько затем, чтобы справиться о моем здоровье, сколько в поисках утешения. Приснилось ему, будто полол он грядки, вырвал Осоку да и выбросил ее в кучу с прочими сорняками. И та вдруг как зашипит: "Подлец треклятый!" И что хуже всего: то был голос его Доротеи. И что же; спрашиваю, посадил ее обратно? Нет, этот болван предпочел проснуться. Не удивительно, что его гак обругали.
      5 августа. Наконец свершилось то, на что уже не было, казалось, никакой надежды: цветочки-деточки получили четырнадцать леек воды, сдобренной лошадиными яблочками. Словно вздох облегчения пронесся по склоненным головкам сих праведных страдалиц. Даже бабушкина Араукария, хоть она еще явно не в духе, решилась приподнять свои ветви.
      А ведь это был всего-навсего супчик! Как же поправится их здоровье, когда я пересажу их в новые горшки и каждая деточка получит отдельное яблочко на второе!
      Опять Примулы клонятся к преувеличениям. Закатывают глазки к небу и аплодируют листочками. Будто не я добыл им удобрение, а кто-то сверху. Трам-тарарам! Гроза... Ну, известного участия неба никто ведь и не отрицал.
      6 августа. Впервые после долгого перерыва не пришлось отворачиваться от цветов за завтраком. Ах, сколько самоуважения может сразу придать человеку какой-нибудь портфель удобрения!
      А где же это совок с пакетиком? Я бы вернулся, пожалуй, на то место. Теперь вспоминаю: грузовик совсем их перекорежил тогда. Как ни горька потеря, но подслащена она превосходно: цветочки-то сыты!
      Мой друг пастор опять дал о себе знать. Пишет, что интендант не дал испариться своему энтузиазму, но послал все же восторженную эпистолу фирме с изъявлениями глубочайшей признательности за высокое качество удобрения. Анютины глазки сего господина и впрямь вымахали выше всяких похвал.
      Вот и, поди, разберись тут, кому охота. А может, это искусственное удобрение на что-нибудь и годится?
      8 августа. Сенсация. Письмо от фирмы: если я полагаю, что от фиктивных изъявлений благодарности будет толк, то я заблуждаюсь. Единственное, в чем убедило руководство фирмы это подложное письмо, под которым я в своей наглости не постеснялся поставить имя ни много ни мало почтенной духовной особы, так это в том, что я не достоин занимать должности доверенного представителя фирмы и сим могу считать себя освобожденным от соответствующих обязанностей.
      Нет, какова глубина самопознания: они так неколебимо убеждены в бессмысленности своей продукций, что даже случайную похвалу не могут квалифицировать иначе как фальшивку.
      Так славно взирать на жизнь с более высокой точки зрения. Насколько отвлекает постылый обыденный труд да еще на ниве обмана - от истинного предназначения человека! Ну, разве мог я когда-нибудь раньше всего себя посвятить цветочкам, деточкам моим? Праздность - это невинность души, а труд - сплошное сквалыжничество.
      И к небу теперь совсем другое, незамутненное отношение; вон оно как блещет своей голубизной, даже стрижи поутихли и только плавно парят в нем, подобрав тормоза.
      9 августа. Пеларгонии уже пересажены. В награду за свою стойкость каждая из них получила по дополнительному лошадиному яблочку под корень, а для удобства я поставил им по деревянной подпорке под спинку. Пусть теперь хозяйничают в новых своих латифундиях да назначают свидания ветреным пчелам.
      Однако! Нет, какое коварство: сейчас воробьиха, с помощью кавалера, конечно же, перерыла всю почву под ногами у Примул в поисках кусочков лошадиного яблочка. Если это шантаж, то я и не подумаю откупаться от хулиганов яблочком. Правда, эдак они могут обобрать и всех других моих деточек... Так и быть, но выберу экземпляр крепкий, как камень, и подам им на блюдечке с золотой каемочкой - для пущего устыжения.
      Фуксии также получили свою долю. Они страшно утомлены столь обильной трапезой и всякий раз, когда нежные стебельки их сотрясает безуспешно сдерживаемая икота, их венчики-фонарики раскачиваются, как гондолы игрушечной карусели на ветру. А листики-щечки так зарумянились во славу съеденного обеда, будто то был не яблочный компот (он же компост), а по меньшей мере - отбивная.
      11 августа. Трудно даже поверить такому счастью: Кактея прислала ответ, хотя и несколько обескураживающий: "Да уж какие там дела - хреновые!" А вместо подписи - "Д. Д.? Д.??" Ну-с, это еще положим, но что значит "хреновые"? Относится ли сие (с чем нельзя не согласиться) к жизни вообще или только к ее, Кактеиной жизни?
      Принципиальность оборачивается иной раз такими веригами! Теперь бы самое время послать букет цветов Кактее. Но ведь я заявил себя категорическим противником срезания цветов. А все-таки такая твердость порою подрезает крылья. Вот и фрау Бритцкувейт того мнения, что смерть срезанного цветка искупается улыбкой на устах той, кому его дарят. А если Кактея не улыбнется?
      Не важно, пусть даже красавкин ее взгляд испепелит мою душу. Но какой стыд. Ради столь сомнительного завоевания я готов принести в жертву голому чувству один из самых железных моих принципов.
      P. S. Эпитет "сомнительный" беру назад.
      12 августа. Снова, как снег на голову, свалился Бруно. Он рыдал, извержения слез точили кряжи его колючих щек. Выдавил из себя, что когда он занимался сортировкой фиалок, прилетела вдруг траурница и, сложив вялые крылья, уселась в самый центр сердца, вытатуированного у него на руке. Он показал мне рисунок, а в нем слово "Доротея". Все пропало, стонал он, уж это верный знак, последнее доказательство. И впрямь, трудно не увидеть перст судьбы в таком пассаже. Все же уверял его в необходимости искать выход. Ибо сколь ни предпочтительным казались ему цветы, пока Доротея была с ним, столь же уверенно он готов поставить их на второе место, когда ее нет. Мы имеем здесь дело с примечательным казусом, когда потребность в сближении с объектом возрастает по мере его удаления.