Умник будет в убытке наверняка!
      В наше время доходней валять дурака,
      Ибо разум сегодня в цене чеснока.
      Омар Хайям
      - Какая же она умная, эта Тора!
      Шимон на это откровение Святого презрительно усмехнулся.
      - Свежее открытие.
      - Точно-точно тебе говорю, все это не так просто! Взять хотя бы первую главу. Ведь это ключ ко всему Танаху, не поняв его, нечего и браться дальше. Обычно же это как воспринимают? Ну, история. А вот Змей хотя бы. Сказано: "Положу вражду между ним и тобой". (Речь о женщине.) - Шимон кивнул подтверждающе. "Ты будешь поражать его в голову, а он тебя в пятку." Произнеся это, Бар-Йосеф посмотрел на собеседника так, как будто в этом изречении и был скрыт ответ на все мировые загадки.
      - Ну и что?
      - А то, что Змей - это я уже понял - это член. - Шимон шумно выдохнул. Его уже достала зацикленность Святого. Похоже, за долгое время аскезы бедняга так натерпелся, что мысли его постоянно съезжали на одно и то же: древесные стволы, звери, залезающие в нору, хвосты и башни, особенно если по три - все ассоциировалось у Бар-Йосефа с одним и тем же.
      - Ну змей-то чем похож?
      - Женщина поражает его в голову, то есть не дает подниматься, ослабляет, и отбирает энергию... Это все точно... Вопрос другой: почему в пятку? Может быть в пятке... находится... образуется... заложено... - Бар-Йосеф начал мямлить что-то невнятное, как нерадивый школьник, выдумывающий на ходу заново невыученный урок, который его спросили. Конечно, он ломится в открытую дверь. Гораздо более ученые люди в Иерусалиме давным-давно уже обсудили каждую букву Писания и выяснили, что она значит. Все изыскания и откровения Святого, конечно, идут от полной его необразованности, просто-таки девственной. И глупости. Вот и опять:
      - Вчера мне снился сон, и он указывает мне путь к истинному ответу...
      Ну разве умный человек станет доверять снам? Недавно Святому, как он любит говорить, "открылось", что он не Назир (назаретянин), а Назорей (подвижник) - по созвучию. Он вообще помешан на этих созвучиях и случайных совпадениях. Прочтя слово наоборот, переставив половину букв или переогласовав, он утверждает, будто открывает истинный его смысл... Когда же Шимон заметил, что тогда и Яков - Назорей, Бар-Йосеф ответил, что Меньшой скорей Нахир (язычник). Остроумно, конечно, но с логикой, мягко говоря, напряженка.
      С другой стороны, кто сказал, что Исайя или Иеремия не был глуп? Мудры были Соломон и Иосиф Прекрасный. Обоих святыми назвать трудно.
      Критический ум ни за что и никогда не решит, что то, что тебе приснилось или привиделось, есть нечто большее, чем просто сон и видение, а если и решит, то станет метаться в сомнениях: от Бога ли слышит слово или от хитрого Дьявола, да так никому ничего и не скажет. Чтобы о каждом пригрезившемся тебе от голода и зноя чудовище кричать на всех базарах, необходима наивность, граничащая с идиотизмом... Правда, такая же, если не б(льшая, должна быть и у народа, иначе пророк так и останется "гласом вопиющего в пустыне", как переделали ессеи знаменитое высказывание Исайи. А люди теперь - не то что раньше: кто от греческих циников ума поднабрался, кто - от римских легионеров... Так что не светит Йошуа Бар-Йосефу продолжить своим именем перечень книг Пророков...
      - А ко мне сегодня Эстер обещала привести какую-то свою подружку послушать. Святой сказал это небрежно, как бы мимоходом, но в тоне его чувствовалось почти ликование, что кто-то ходит его слушать, и интересуются все новые, и, может быть, таким путем Господь и подарит ему с дюжину настоящих учеников.
      - Постой, разве ты продолжаешь общаться с Эстер? А кто ее демоном обзывал и падшим ангелом, и пауком хищным?..
      - Точно-точно тебе говорю: раньше в ней говорил Демон, а постепенно пробуждается спавший в ней Ангел. Пробуждается Дух. Ты бы видел, с каким интересом и вниманием она меня слушает, какие вопросы задает...
      - Часто приходит?
      - Иногда приходит, иногда я захожу. Так ты бы видел...
      Видел. Тогда, правда, она слушала не Бар-Йосефа, а Шимона, и интересовалась, столь же искренне, не возрождением духа, а конструкцией военных машин. Но разве важно, чем "искренне интересоваться"? Важно - кем.
      Борух в свое время хотел купить проститутку и подослать ее Святому. Идея застопорилась потому, во-первых, что денег было жалко, а во-вторых, они бы все равно зря пропали...
      - А что подружка?
      - Пока не знаю...
      - Чего ты это стал так активно проповедовать именно дамам? Причем, мягко говоря, не самым праведным. Разве они не самые падшие и все такое?
      - Я не выбираю, - развел руками Святой. - Точнее, выбираю не я. И ты же прекрасно понимаешь, кому нужнее врач - здоровому или больному.
      - Обоим.
      - Ну, разумеется! Разумеется! Но кто больше к врачу обращается и скорее его послушает?
      - А по-моему, тебе просто доставляет наслаждение ощущение собственной праведности и сознание того, что даже это общество тебя не пятнает.
      - Ну, вот, в чем только не обвинят. А что делать?
      - А еще ты ловишь кайф от того, что производишь впечатление на девушек. Психологический, так сказать. Сильнее и длительней, чем я - телесный.
      - Уже нет, - совершенно серьезным тоном объяснил Бар-Йосеф. - Раньше - да, точно.
      - И скоро эти девицы к тебе прийти должны?
      - Да вот-вот уже.
      - Если ты не против, я их, пожалуй, подожду.
      Глава 15
      Я имя трамваю задумал
      "трамвай"
      (и т.д., см.ниже)
      Дима Строцев
      - Пожалуй, подожду троллейбуса: все быстрее, чем пешком топать, - решил Саня, но, дойдя до троллейбусной остановки, остановился в нерешительности. Нет, а и пьян же он! Даже адреса не спросил! Ну, и куда ехать? Хотя раз первые цифры телефона такие же, как у дяди Гриши, значит, перво-наперво надо ехать к нему, заодно, кстати, стрельнуть гитару и оттуда перезвонить. Хорошая идея. Если только у дяди Гриши есть гитара. Должна быть! Играешь ты или нет, а в каждом приличном доме должна быть гитара. Саня повторил эту свежую, но утешительную мысль несколько раз, не чтобы запомнить, а просто так, и строго погрозил пальцем фонарному столбу, который, кажется, был несогласен.
      Троллейбус подошел не сразу - по Саниному ощущению, так вечности через две-три. Но вид этой рогатой телеги показался Фришбергу таким уморным, что сердиться на его медлительность просто не было сил. Пассажиры тоже были на редкость смешными. Смешны были их одежды, жесты, разговоры. Но особенно комичной выглядела нарочистая серьезность на всех лицах. Каждый как будто пытался изобразить себя аккумулятором народной мудрости или народной скорби. Но Фришберга обмануть было не так-то просто: он по себе ощущал сейчас ту звенящую легкость полушарий под черепом, которую должен был чувствовать, конечно, и любой другой в этом троллейбусе, только почему-то стеснялся ее выразить. Первым порывом Сани было развеселить этот народ, расшевелить: ну, спеть им какую-нибудь веселую песенку, фокус показать, рассказать о чем-нибудь захватывающе интересном, например, о вторичных мессенджерах у растений. Но он прекрасно понимал безнадежность затеи и сел обреченно на ступеньку у выхода.
      - Грязно ведь, - сказал кто-то рядом; фраза не была обращена ни к кому конкретно, но относилась, видимо, к Сане и ступеньке. Фришберг оглянулся на говорившего, постепенно продвигая взгляд от импортного туфля вверх к лицу человека не только не пьяного, но явно и не пьющего, одним словом - чуждого духом...
      - Грязь внешняя лучше грязи внутренней, - нравоучительно изрек Саня, помолчал и спросил, - А Вы и есть то человечество, ради которого жертвовать?
      Никакой реакции не последовало. Тогда, не отрывая своего взгляда от непьющих глаз, Фришберг стал декламировать прочитанное где-то на днях:
      - Я имя трамваю задумал -" трамвай",
      Он будет, задумал, по рельсам ходить,
      По городу станет маршрут совершать,
      Поэтому имя такое - трамвай.
      Читал Саня громко, но нечуткая к лирике публика никак им не заинтересовалась. Только одна старушка, чувствуя себя в относительной безопасности в другом конце троллейбуса, сказала что-то о милиции и хулиганстве.
      Автобусу имя задумал другое.
      Автобусу имя "автобус" задумал.
      Он будет маршрут совершать автономно,
      Но тоже удобный общественный транспорт...
      Народ безмолствовал. Трезвый тоже. Но и не отвернулся: стоял, смотрел Сане прямо в лицо и слушал.
      - Вот! А троллейбус что? Гибрид? Автоэлектрический полукровка? Кентравр - Минотавр? - и сочтя, что Трезвый морально уже повержен, Фришберг умолк и вышел не на нужной, а на ближайшей остановке, тем более, что после пивной его особенно манила укромная подворотня напротив.
      Пробыв там минут пять, не больше, Саня пошел через два троллейбусных перегона пешком к дяде, а еще через четверть часа стоял с гитарой под мышкой у Юлькиной квартиры.
      - Выкристаллизовывался конвергенциальный неоколониализм, пробормотал Фришберг себе под нос. Получилось отчетливо, без единой оговорки, - Хм, не так уж и пьян, - и позвонил в дверь.
      Глава 16
      После определенного пункта повернуть
      назад становится невозможным.
      Но достигнут ли уже этот
      пункт, узнать нельзя.
      Ф.Кафка
      В дверь постучали, и Бар-Йосеф бросился открывать. На пороге стояла Эстер, а вторая гостья - в меру симпатичная и совсем незнакомая (видно, только на днях приехала) - пряталась в ее тени. Эстер совершенно машинально протянула руку к дверному косяку и, не нащупав на обычном месте мезузу, удивленно округлила глаза.
      - Все нормально, заходи. И ты, - скомандовал Святой новой посетительнице, тоже подозрительно косившейся на косяк. Мезуза мне уже не нужна. Но по крайней мере радует, что вы вообще заметили ее отсутствие.
      Шимон знал, как все произошло; и даже, можно сказать, был виновником: именно он, входя, так сильно хлопнул дверью, что плохо закрепленный на прогнивших дверях футляр отвалился. Правда, Святой стал искать символический смысл этого происшествия, по своему обыкновению, сразу, но то, что гостям он представляет отсутствие мезузы уже как что-то умышленное, говорило скорее в пользу его ума, нежели глупости.
      - Свиток Закона на дверях должен напоминать входящему в дом о Боге. А если я и так помню о Нем всегда, то зачем нужен зримый символ?
      - Действительно, - согласилась Эстер. - Ведь все внешнее это пережиток язычества.
      - Для начала, - возразил Бар-Йосеф с видом учителя, довольного ответом, но спешащего продемонстрировать все-таки свое превосходство над учеником, - совсем неплохо и это. Нужно, обязательно нужно пройти стадию внешнего, чтобы от него отказаться. Это нормально. А ты как считаешь? - спросил он вдруг новую гостью. Конечно, ничье мнение, кроме своего собственного, Святого не волновало, но по-человечески неудобно было бы не уделять ей внимания и дальше.
      - Я хотела тебя послушать.
      - Что же именно тебе интересно? - спросил Бар-Йосеф и покосился в ту сторону, где Эстер примостилась очень уютно к Шимону и начала о чем-то активно с ним перешептываться. Нет, нескоро у этих двоих дойдет до истинного духовного прогресса...
      - Ты, говорят, можешь предсказывать судьбу?
      - Это не главное. Но хорошо, попробуем. Ведь ты из людей, похожих на тростник. - В глазах слушательницы выразилось удивление, но больше интерес: как понимать этот образ? Почему тростник? Потому что он гнется, или пустой внутри, или густо растет? Но Святой не стал объяснять ничего, а пошел дальше, к способностям, проявлявшимся в детстве (кто же их в детстве не проявлял?), и сильным внутренним переменам, произошедшим лет в 11-12. - Возможно, были тогда же и внешние, - вскользь заметил он, но не увидав никакой реакции на лице, оставил этот тезис и заспешил дальше, к туманным словам "искупление", "эгоизм" и "космос". На взгляд Шимона все, что говорил Бар-Иосеф было либо совершенно банально, либо безнадежно запутано и скрыто за необъясняемыми какими-то дождями и посевами. Эстер старалась придать лицу такое выражение, чтобы Бар-Йосеф прочел на нем внимание и интерес, а Шимон - скептичную надменность. Подруга же ее действительно пожирала говорившего глазами и поражалась точности каждой фразы. Как остроумно назвал он посевом ту ее ссору с родителями, которая только теперь дает "урожай", как деликатно упомянул, но не стал вдаваться в ту историю, которая была у нее как раз лет в 12, от силы - в 13... И ведь знать ему обо всем действительно неоткуда...
      Шимон, чтобы не отвлекать Святого своим шепотом, протянул руку к валяющейся рядом восковой дощечке и нацарапал на ней всего одно слово: "Блефует?"
      Эстер поглядела на профиль своей подружки и дописала: "Мириам - девочка впечатлительная". Пожалуй, это можно было считать ответом, и скорее всего положительным.
      - Ты любишь прятаться от непогоды за каменную стену, продолжал тем временем Бар-Йосеф. - Но сама стен не строишь. Трудно представить улитку, прячущуюся в чужую раковину, или черепаху - в чужой панцирь, но это - про тебя.
      Мириам беспомощно глотнула воздух.
      - Она говорила, что видела вокруг головы Йошуа сияние, шепнула Шимону Эстер: то ли не доверила доске, то ли лень стало писать. Святой расслышал свое имя и повернулся всем телом "на звук". Но речь свою не прервал, а логично продлил:
      - Вот кто любит возводить стены собственоручно, так это этот. - Непонятно, чего было больше в жесте проповедника и его словце "этот": дружелюбия, презрения или страха. - Настроит себе, настроит. Точно-точно тебе говорю, не просто вал оборонительный сложит, а стену дворца: философия, история, то, это - все, замуровался, и фигу кто достанет. Но это не так здорово. Зря улыбаешься. Я тебе говорю: все премудрости только мешают найти истинный путь. Легче всего детям. Точно-точно: они как просто верят, так же просто войдут и в Небесное Царство.
      - Тогда - и дураки, - подал голос Шимон. - Дети и дураки.
      - Дураки дуракам рознь. - Святой развернулся опять к Мириам. Он говорил сейчас только с ней. - И те умники, которые
      день - точно-точно тебе говорю: ни за что не войдут в Царство Божье. И я скажу этим умникам: зачем вы столько думали о еде, а о душе не думали? Где же ваш ум, если обеспечили себе немногие дни до смерти и не позаботились о многих - после? Так скажу этим умникам. А фарисеям скажу: что же вы молитесь так, чтобы все видели? Что за праведность ваша, о которой вынуждаете говорить весь город? Разве купец получает когда-нибудь вознагражденье за свой товар дважды? За показную праведность все вас почитают теперь уже, так, значит, не получите награды посмертной. И зелотам скажу: для чего делаете вы из Закона помело? Разве затем дан вам вечный Закон, чтобы использовать его для сиюминутной политики? Не путайте Божий дар с яичницей: отдавайте римлянам то, что принадлежит им, и Богу - все, что принадлежит Ему. И ессеям скажу: почему прячете свою науку от других в пустыне? Почему не несете ее всем?.. Никто не прав теперь в своей вере. А я тебе говорю: чтобы попасть в Небесное Царство, праведности мало. Тут святость нужна. Каждый еврей делает вид, что выполняет все заповеди, и каждый десятый действительно выполняет. Но можно выполнить так, что лучше бы вообще не выполнял. Если ты постишься в срок, но ходишь весь этот день с унылым и голодным видом, чтобы все знали и видели, что ты постишься, для кого ты это делаешь? Для Бога? Нет - для людей. То же самое и в остальном: сказано "не убивай". Ну, а если я ругаюсь, кричу: "Убью!", - и не делаю этого только потому, что боюсь тюрьмы , это же ненормально. Или "не прелюбодействуй". Ну, он и не прелюбодействует - держится, так сказать. А каждую встречную женщину взглядом - точно тебе говорю: раздевает...
      - А что же ему делать? - теперь голос подала Эстер. Веселый задор ее вопроса мило украшали нотки смущения. - Что делать, глаза-то у него видят, и, ну... Ну, нравится ему...
      - Тяжело. - резюмировал Бар-Йосеф, опять же, не поворачивая даже головы. - Но - точно тебе говорю: лучше вообще глаз тогда себе вырви. Что лучше тебе - одного члена лишиться или всей погибнуть?
      - Ты серьезно? - В вопросе Мириам ни шутки не было, как у Эстер, ни подвоха, как у Шимона, а один ужас. И это был ужас покорного: неужели ей придется это сделать? Серьезен был и Бар-Йосеф:
      - Время шуток прошло. Время, которое наступит теперь, будет уже действительно веселым, но иначе. Глаз, конечно, никто тебя вырывать не просит. "Оторвать" ты должна будешь другие вещи, а именно - свои привычки: пить вино, есть трупы, встречаться с парнями...
      Он перегнул палку. Девочка, секунду назад еще согласная принести на алтарь любую часть своего тела, не способна была на жертву пусть куда меньшую, но не моментальную, а постоянную.
      Святой и сам это почувствовал, попробовал пойти на попятную, сказать, что для начальной стадии это не обязательно... Но было поздно. Ведь ясно уже прозвучало, что рано или поздно эту жертву принести все равно придется и приносить ее ежедневно, ежечасно, ежеминутно.
      Но сама Мириам не поняла, что ее отпугнуло именно это. Просто в течение двух последующих фраз весь интерес в ней угас, и она подумала, что, в общем, он говорит глупости.
      Что до Шимона, то ему - понравилось. Бар-Йосеф определенно растет, и не по дням, а по часам. Ведь не больше двух месяцев прошло с их знакомства и забавного, но туманного разговора о красоте и вкусах верблюдов... Особенно хорошо удалась часть про "этому скажу", "тому скажу". Хотя, конечно, сказалась и неравная осведомленность, и слишком большая симпатия к ессеям. Пожалуй, стоит с ним ненавязчиво обсудить эту тему без "зрителей", и тогда другой раз он сможет уже привлечь не одну Эстерову подружку и не на полчаса. Вообще, из Святого - он, Шимон, был не прав сегодня - может выйти толк, но только если за его спиной будет стоять еще кто-нибудь, отнюдь не такой одержимый, но с трезвой головой и хоть какими-то знаниями. Но сегодня, даже несморя на нулевой результат, к чему Бар-Йосефу, впрочем, и не привыкать, он был определенно "в ударе".
      Глава 17
      И взял масла и молока и теленка при
      готовленного, и поставил перед ними
      а сам стоял подле них под деревом.
      И они ели.
      Быт. 18.8
      Сегодня он был определенно "в ударе" и чувствовал в себе азарт шахматиста. О Юльке он думал сейчас исключительно как о спортивном противнике, представил ее лицо - смазливое, но и только, веснущатое, простоватое - и усмехнулся сам своей еще такой недавней реакции восторженного подростка. Теперь в сердце была ледышка, почти осязаемая физически. Что ж, тем легче продолжать играть влюбленного...
      Итак, шахматы. Сложные неожиданные ходы, как всегда, откладываются на потом. А для начала разыграется, конечно, одна из традиционных партий. Е2-Е4: он случайно захватил гитару. D7-D5: она случайно приготовила ужин. Ход конем на С3: их прошлая встреча. С7-С6: ни слова об Олеге...
      Фришберг нажал кнопку звонка еще раз, и Юлька выпорхнула ему навстречу...
      Нет, не гром среди ясного неба поразил Саню. Два грома одновременно.
      Во-первых, не смазливой была она, как нарисованный его памятью портрет, а все так же парализующе красива. И не лед в груди чувствовал Фришберг, а горящую головешку. Но что было самое ужасное, это внутренний голос: "Нет ничего пошлее, чем отбивать девушку, в которую ты влюбился. Это не называется местью, не называется Игрой. Зачем же себя обманывать? Ничего постыдного ведь нет: в животном мире борьба за самку..." "Молчать! - прикрикнул на внутренний голос Саня. - Я знаю правила Игры. Искусство - для Искусства. Как только я заставлю ее бросить Кошерского, и тем самым выбью у него пресловутый последний костыль, я брошу ее и сам... Как бы мне ни было жаль. Я не мародер..." "Это жестоко. Не только к нему, но и к ней," одобрительно резюмировал внутренний голос. "А к себе?" дополнил похвалу Саня и звонко чмокнул Юльку в щеку:
      - Привет!
      - Привет. С гитарой?
      - Да, я просто по дороге из гостей иду.
      - А, ну-ну. - "Под мухой" он и вправду заметно. - Есть будешь? А то я тут ждала к ужину... кое-кого... а он не придет.
      Вот как? Ход конем сделал не он. Это несколько другая партия, чем он ожидал. Тогда и про гитару надо было иначе... Но страшно не это. Тот самый "Второй Гром", рядом с которым и первый - детство, гремел все ближе и уже прямо над его головой. Еще с порога почувствовал Саня запах, ставший непривычным и поэтому кажущийся резким. Свинина! И отказаться нельзя. Сразу нельзя было, потому что если ты отказываешься от повода задержаться, то ну и бери свои конспекты в зубы и вали отсюда. А после такого приглашения и совсем никак. За столько времени общения с Олегом Юлька, вне всякого сомнения, волей-неволей заразилась его дурным символизмом. Не просто ужинать его зовут, а спрашивают: хочешь ли ты есть вместо Олега? после Олега? за Олега? И все похолодело в Сане, когда он беззаботно отвечал:
      - С превеликим удовольствием. Я, если честно, голоден. Как и всегда, впрочем.
      - Я не знаю, понравится ли тебе... - Не только кокетство и ревность хозяйки, которой очень хочется, чтобы ее похвалили, была в этой фразе. Мягким ударением на "тебе" Юлька опять вызвала безымянную тень. Ну что же, Неназывемый, раз так хочет Дама Сердца, я дам тебе бой. Сане пришла в голову шальная мысль пересказать сейчас шутку Сида про мелкие душонки и упомянуть, что Олег смеялся громче всех. Ведь Саня - из гостей. А Кошерский, конечно, объяснил Юле по телефону все про важные дела и богослова... Нет, не то. Зачем заставлять девочку ревновать? Ревнует - значит, любит.
      - А почему ты почти не ешь? Не вкусно?
      - Ну что ты, Юлька. Потрясающе! Клянусь, что года два... Да, точно, года два уже такой вкуснятины во рту не держал. - И он ел. Ел. Это было невыносимо. Но действительно вкусно...
      - А теперь - пой, - капризно приказала королева, когда наконец поверила Саниным уверениям, что он уже "больше не может".
      - Петь? Что ты, Юленька, я и не умею почти.
      - Как же. Так и поверила. Все говорят, одна я не слышала. Давай-давай, пой.
      - Да? Ну, ладно, свет тогда большой погаси, а зажги свечу. Для создания интимной обстановки. - Кажется, он высказался несколько иначе, чем имел ввиду, но, как и обычно о сказанном, не жалел. Саня взял гитару и быстро стал перебирать в мозгу свой богатый репертуар. Ну, Неназываемый, ты заставил меня даже свинину жрать, но теперь мы вышли на мой плацдарм. И, вспомнив один стишок, Фришберг стал на ходу превращаь его в песню.
      Я только рыцарь и поэт,
      Потомок северного скальда...
      А муж твой носит томик Уальда...
      Неприспособленная для пения глотка дребезжала, струны сошли с ума от хаотически переставляемых аккордов и почти плакали, но Юлька слушала со все возрастающим интересом.
      А муж твой носит томик Уальда,
      Шотландский плед, цветной жилет
      Твой муж презрительный эстет.
      Слушательница прыснула: Похоже...
      Не потому ль надменен он,
      Что подозрителен без меры?
      Нет, не потому. Он не ревнивый.
      Следит, кому отдашь поклон.
      Это правда. Шутливо, незлобно, но отмечает всегда...
      А я... Что мне его химеры?
      Сегодня я в тебя влюблен.
      Ах, вот как! И что же, только сегодня?
      - Это Александр Блок, - торопливо пояснил Саня, как бы пугаясь "случайной" параллели, но тем же самым ее и признавая.
      - В такую любовь нельзя не поверить, - кокетливо изрекла слушательница.
      - И очень зря, - неожиданно заявил Фришберг. На этот раз Юлька не "состроила глазки", а округлила их от искреннего удивления: что ж ты отказываешься, глупый? А Саня продолжал: В любовь писателя вообще верить нельзя. Ну, поэта еще ладно. А прозаики - они же рассказчики, а это талант стариковский.
      - Вот уж не сказала бы...
      - И зря. Любая бабушка и любой дедушка готовы часами травить байки о своей молодости, ну, не хуже Шукшина. Что, нет? - Юля пожала плечами. Скучные россказни ее бабки лично ее только раздражали. - А у многих молодых язык подвешен?
      - Нет.
      - Так что же, ни один косноязычный не доживает до старости? Скорее, эта способность дается с возрастом. Ну, а тот, кто становится рассказчиком к двадцати, - значит, состарился раньше. Бывает, - Саня развел руками. Ну, что, Неназываемый? Получил? - Ну, а любовь - как раз наоборот, "дело молодое", стилизованно проокал он.
      Поразительно самоуверенный нахал! Собственно, она могла бы и обидеться за Олега. А может, и наоборот - не заметить подтекста:
      - Эта теория для тебя не очень-то выгодна.
      - Для меня? У меня всего лишь подвешен язык. Но историю с завязкой и развязкой, сюжетом и моралью я сроду сочинить не мог. Ну, разве что лет в 16 стихи писал. Но потом хватило вкуса их оценить и прекратить...
      - Ты писал стихи? Ой, как интересно! - Юлька в очередной раз отряхнула с себя его руку, но та, описав дугу, вернулась на прежнее место. Наглый! Пьяный... Настоящий мужик! Не то, что Олежка... И Юля перестала воевать с нахальной рукой.
      - Честно тебе говорю: ничего интересного. Вот что интересно... Ты слышала, кто послезавтра в СКК выступает?
      - Угу.
      - А пойти хочешь?
      - Ой! - взвизгнула Юлька в восторге. - Туда же не попасть?
      - Я же волшебник.
      - Чернокнижник?
      - А как же! - Билеты он действительно достанет. Хоть чудом, хоть воровством. Так как необходимо форсировать события. Не из-за Кошерского - месть можно отложить на год, хоть на пять: обид он не забывает никогда и в этом может быть за себя спокоен. А вот привязаться к Юльке - честно опасается. И, значит, надо все закруглить в ближайшие дни.
      Глава 18
      - Почему бог создал удава? - спросил
      Король кроликов.
      - Не знаю, может, у него плохое настроение было...
      Ф.Искандер
      Ближайшие дни были для Бар-Йосефа несчастливыми. И хотя он четко осознавал, что, значит, так надо, но никак не мог понять - для чего? Пропало стило, подаренное ему больше года назад, которое он хранил как память. Потерялось сестерция два денег. С Мириам - этой подружкой Эстер - он после первой их встречи говорил еще, сумел снова увлечь, и она оказалась на редкость способной, даже видения, слушая в исполнении Бар-Йосефа псалмы, видела. Но испугалась, что придется менять свою жизнь, и прекратила со Святым какой-либо контакт. Даже не поздоровалась при встрече, как будто он перед ней в чем-нибудь виноват. И из другого дома его тоже выгнали. Очень вежливо сказали: "Знаешь, Йошуа, не приходи сюда больше, пожалуйста. Раздражаешь".
      Причем он же ничего обидного в тот раз не говорил! Иногда случается сказать человеку что-нибудь неприятное, что поделаешь. Но тут он только попробовал проанализировать тот факт, что ленты у Хавы того же цвета, что камень в перстне Мойши... А его выгнали.
      С Эстер происходят совсем уж интересные вещи. То она обиделась на него вообще без всякого повода и на его вопросы отвечала что-то типа: "Сам подумай". То пришла и говорила с ним - все нормально, и вдруг начала плакать и убежала. Он-то знает, в чем дело: это не Эстер обижается на него или плачет. Это бес в ней стонет. Пусть поплачет, голубчик. Бар-Йосеф, естественно, не только не стал ее утешать, но и выразил всем видом свое удовольствие от происходящего... Все разбегаются, и, значит, так надо. Но если так, когда же найдут его те Двенадцать и те Семьдесят, которых он видел во сне, и, значит, они точно-точно будут?..
      Во время этих-то невеселых мыслей и зашел Меньшой.
      За две недели, которые он живет отдельно, жрет все подряд и не стелит постели, его отношение к Святому заметно улучшилось. А тут пришел пожаловаться на такой случай: в поисках языковой практики познакомился он на базаре с местным богатым, по крайней мере на вид, купцом. Тот оказался на диво словоохотлив и дружелюбен. Даже пригласил Якова в гости. А когда Меньшой пришел... Тут рассказ стал особенно невнятным и бестолковым. Но ясно было, что купец пытался, и весьма настойчиво, склонить его к содомскому греху, и бедняга еле унес ноги...
      Яков если чего и не ожидал, так это восторга, который вызовет у брата его рассказ. За пять минут до того мрачный как туча, теперь Бар-Йосеф светился весельем и радостью и, активно жестикулируя, почти кричал:
      - Аха! Так вот оно как произошло! Объяснить тебе? Объясню! Ты Сатане молился?
      - Я? - искренне удивился и полуужаснулся Яков. Теперь, когда надобность противостоять вечному давлению Святого отпала, вместе с душевным покоем к нему вернулась и естественная для любого еврея бытовая религиозность.
      - Ты, ты! Кто кричал "Слава Сатане!" буквально на этом же месте?! Аха, точно вспомнил?
      - Причем тут?.. - робко спросил красный, как рак, Меньшой.
      - Как при чем? Тебе языковая практика нужна была? Вот, говорит тебе Сатана: бери, пожалуйста, пользуйся. Может, еще и деньжонок перепадет. Ты же богатства тоже просил? - Нет, Яков не просил у Сатаны богатств. Только - овладеть языком. Но возражать не посмел. Тем более, что мало ли о чем он не молился вслух? В душе-то разбогатеть кому не хочется... - Вот, говорит Сатана, Яков, и язык держи, и деньги. Дарю, как могу. По-другому, извини, не умею.
      Якову показалось, что интонацией и жестами брат передразнил сейчас не Дьявола, а кого-то... кого-то из знакомых. И похоже, а все равно как-то не сообразить сразу кого...
      Тут в дверь постучали, и всунулась голова Шимона:
      - Можно войти? - задал он свежевыученный египетский оборот. И Яков, обычно тихий ребенок, но позволяющий себе иногда чудовищно хамские выпады, видимо, не понимая их хамства, властно отрезал своим птичьим голосом:
      - Зайдешь через четверть часа.
      Глава 19
      В этом есть что-то не то
      БГ
      Через четверть часа после объявленного начала концерта сцена, как и следовало ожидать, оставалась пуста. Так что они зря боялись опоздать. Ловцы "лишнего билетика" все еще рыскали в радиусе двух остановок метро. Толпа безбилетников безуспешно, но упорно продолжала штурмовать двойное оцепление милиции вокруг стадиона. Их рвение можно было понять: кумир, два года проторчав за океаном, вернулся, чтобы дать один-единственный этот концерт и умотать обратно.
      Но прошло еще десять минут, а сцена все пустовала. Это уже смахивало на неуважение к публике, и последняя - довольно бесцеремонная, перенесшаяся сюда большой частью прямо со ступенек Казанского собора: хипы, панки, блудные студенты свистом и топотом принялась выражать свое недовольство.