Двор Яшке был расположен в сотне шагов от дороги. Издали казалось, что он вжался в снег. Широкие дощатые ворота распахнуты настежь; левой створкой играет ветер. Кроме тихого скрипа ржавых петель, вокруг ничего не слышно. Даже из хлева не доносится ни звука. На снежном покрове видна редкая стежка полузанесенных следов. Помню, еще до моего ареста это хозяйство считалось образцовым по чистоте и порядку. А теперь… сельскохозяйственные орудия торчат из-под снега, который даже не отгребли у ворот хлева. Раскиданная навозная куча покрывает четверть двора. Стоит ли заходить? Может, дома никого и нет. Но ведь сейчас самое время кормить скотину.
      Резко взвизгнула щеколда. Дверной колокольчик издал дребезжащий звук, словно по битому стеклу. Крючья на стенке сеней сгибались под тяжестью висевшей одежды. Ни одного свободного не было. Казалось, хозяева вывесили тут весь свой гардероб.
      Я осторожно открыл дверь в комнату, приготовившись увидеть что-нибудь страшное - опустевший дом, покрытую толстым слоем пыли мебель, окна, затянутые паутиной.
      Но то, что я увидел, поразило меня. Вернер Яшке лежал на просторной кушетке и преспокойно пускал клубы дыма к потолку насквозь прокуренной комнаты. В помещении было ни тепло, ни холодно. В нос ударил запах грязного белья. Хозяин недовольно взглянул на пришельца и резко поднялся.
      - Ты, Вайнхольд? - прошептал он озадаченно.
      Я кивнул. Яшке подвинулся, приглашая присесть рядом на измятую постель. Но я взял стул и, сбросив валявшиеся на нем носки, устроился возле стола.
      - В голове не укладывается, - пробормотал Яшке, с любопытством разглядывая меня. - Еще вчера в кутузке, а нынче у меня дома? - Заметив, что я растерянно озираюсь, он добавил: - Не нравится, вертай оглобли. Я же тебя не звал на жареного гуся.
      Глаза его лихорадочно блестели, щеки заросли щетиной, белокурые волосы взлохмачены, на бледном лице красные пятна. Он выглядел таким же запущенным, как комната и двор. Неужели это Вернер Яшке? Я знал его как упрямого спорщика, драчуна, заводилу и вместе с тем рачительного хозяина, который день и ночь трудился в поле, возился в хлеву, мастерил во дворе; он, кажется, и спал-то, где работал, а в постель ложился, лишь когда хотелось к жене под бок. Короче говоря, был сумасбродом. То вдруг хватается за любую работу, все в руках у него горит, а то затоскует и свет ему не мил. Словом, все зависело от настроения, которое менялось у него подобно апрельской погоде. Но так забросить хозяйство! И почему это допустила жена?
      - Мне надо поговорить с Соней, - сказал я.
      Яшке зверем глянул на меня.
      - Слушай, что я тебе скажу: если еще раз упомянешь это имя, вылетишь пробкой отсюда. Разве тут бабой пахнет?
      Он зло рассмеялся и придвинулся ко мне. Его зловонное дыхание заставило меня подняться со стула. Да, здесь и впрямь не ощущалось присутствия женщины, и прежде всего Сони Яшке.
      - Я выгнал эту сучку, когда узнал про ее шашни. С тех пор хозяйствую один. Как умею. Если не нравится…
      - Хорошему хозяину негоже так поступать…
      - Не твое дело, Вайнхольд! - Его глаза сузились.
      Я промолчал и снова уселся. Яшке, видно почувствовав мое напряжение, не сводил с меня недоверчивого взгляда. Потом медленно привстал с кушетки, потянулся и с протянутыми руками шагнул ко мне. Я мгновенно принял оборонительную стойку. Макушкой Вернер даже не доставал мне до подбородка, но мужик он был крепкий: широкие плечи, могучие руки и мускулистая шея. Вспомнилось, как он легко - рисуясь, конечно, - одной рукой взваливал на плечо мешок весом в полцентнера.
      - Плевать я хотел на всех. Да горите вы на адском костре, я еще дров подброшу!
      - Постыдился бы. Мужик в расцвете сил, выгнал жену со двора, а теперь весь свет винит. До чего ты опустился.
      Слабодушных «силачей» я терпеть не мог, особенно если они при каждом случае похваляются своей физической силой.
      Яшке вытаращил на меня глаза. Вероятно, вечером он много выпил - сивухой от него разило страшно.
      - А тебе довелось пережить такое? - крикнул он в бешенстве. - Пять лет она жена мне, а я все еще с ума схожу по ней, будто мы и не спали вместе ни разу. Голова огнем горит, как только представлю, что с ней другой… А тут еще ты приперся стыдить меня. Подумаешь, беспорядок нашел! Идиот, губошлеп недоделанный! Да можешь ли ты своей дурацкой башкой понять, что значит настоящая баба для мужика? Куда тебе, сопляку… иначе не порол бы всякую хреновину насчет «расцвета сил» и прочее… А пропади оно все пропадом. На кой черт сдалась такая жизнь!
      Что стоят его мелкие семейные раздоры в сравнении с теми душевными муками, которые я испытал за полгода? Песчинка в океане. И он не выдержал, сломался. Нытик, слюнтяй! Мне вспомнился младший лейтенант Шефер, воспитатель, и я невольно произнес вслух его слова:
      - Настоящий парень проявит себя и в безвыходном положении.
      Яшке, недоуменно посмотрев на меня, расхохотался.
      - Ну и поднабрался ты ума в тюрьме, приобрел, так сказать, квалификацию, - сказал он и дурашливо захихикал.
      Его бессмысленная болтовня мне надоела. Говорить с ним больше не хотелось. Вдруг Яшке умолк, хлопнул себя по лбу и спросил:
      - Слушай, а что тебе от нее надо? Я еще имею право поинтересоваться ее делами!
      Только сейчас я заметил у него над правой бровью шишку. И кожа в этом месте была содрана.
      Яшке вдруг стал мне противен, я догадывался, почему от него ушла Соня. Наверно, она давно раскусила, что это за дрянная душонка. А может, я не прав: он в самом деле так любит свою жену, что, узнав о ее связи с другим, чуть не рехнулся?
      - Небось и ты с ней путался, а? - сверлил он меня колючим взглядом. - Может, в моей постели с ней валялся, гад, пока я в поле был?.. Ишь ты, едва из тюрьмы - и прямиком к ней!
      Повернувшись, я медленно пошел к выходу. Презрение и молчание - тоже ответ. Но Яшке этого не понимал. Он прямо с ума сходил от ревности. От него сейчас можно было ожидать чего угодно.
      Чего угодно - значит, и убийства?
      Ведь, по слухам, Фридрих Мадер был в близких отношениях с Соней Яшке. И ее муж не мог не знать об этом. Что, если он тогда пошел за нами в лес? Утром отец ясно намекнул, что Гимпель видел Вернера Яшке…
      У дверей я споткнулся о стул и свалил висевшую на нем куртку. Я нагнулся, чтобы поднять ее, и тут, под стулом, увидел шерстяную варежку - коричневую с белым узором… Не торопясь, я повесил куртку на спинку стула. Оставить варежку на полу или поднять? Моя рука машинально схватила ее прежде, чем я окончательно решился. Сомнений быть не могло: та же расцветка, тот же узор…
      - Хочешь спереть мои варежки? - спросил Яшке, подозрительно наблюдая за мной от стола.
      Итак, вчера вечером Яшке был во дворе Мадера. Факт, неопровержимый факт. Его странное поведение, свеженькая шишка над глазом, варежка - все совпадало.
      Что делать?
      - Здесь только одна, - тихо сказал я и подошел к стулу, на котором прежде сидел.
      Яшке растерянно огляделся.
      - Найдется и другая, где ж ей быть, - буркнул он, подбежал к куртке, обыскал карманы, но ничего не нашел. - В самом деле, потерялась, - озадаченно подтвердил он и опустил глаза.
      Мне хотелось броситься на него и бить до тех пор, пока не признается. Он прокрался вечером в дом Улы, что-то искал там, но мы застали его врасплох. Я нисколько не сомневался в том, что ночной визит был связан с убийством Мадера, а сам визитер, скорее всего, и есть убийца. Надо немедленно повидаться с Соней Яшке. Она, вероятно, сейчас у своей матери, которая живет на краю деревни.
      Вернер опять с подозрением взглянул на меня. Как только я уйду, он уничтожит варежку и, может, еще какие-либо улики. Но у меня нет права ни допрашивать, ни арестовывать его. Все равно, подумал я, если нельзя иначе, я свяжу его и сбегаю за участковым. Веревка найдется. Ну, а дальше? Вдруг из-за этого я упущу возможность заполучить другие, более веские доказательства? Вюнше и Гартвиг знали факты по материалам дела лучше меня… Да что там материалы! Никакие бумаги не в состоянии полностью отразить истинную жизнь, мою жизнь, мое дело. Кому лучше меня это все известно? Но ведь дело может касаться и судеб других, о которых я мало или вообще ничего не знаю. Опять сомнения, опять неуверенность. Я смутно предполагал, что для раскрытия уголовного преступления следует знать не только подозрительные факты и личность преступника.
      Удачное стечение обстоятельств вывело меня на убийцу. Однако многое было неясным, и прежде всего - мотив преступления… Ладно, незачем усложнять простые вещи! Яшке вломился в дом Улы. Доказательство налицо. Он угрожал Мадеру, подозревая его в связи с Соней. Вот и мотив. Главное - схватить убийцу и обезвредить, а писанина и все прочее - дело полиции…
      Яшке не спускал с меня настороженного взгляда. Видно, он тоже не решил, как ему со мной поступить. Когда я глянул на него, он чуть заметно вздрогнул.
      - Положи на место варежку да убирайся! - с раздражением сказал он и шагнул ко мне.
      Я присел на стул, будто и не собирался уходить.
      - Значит, не хочешь уйти добром? Ну смотри.
      По-видимому, Яшке что-то задумал. С кривой усмешкой он направился к шкафу. Я насторожился. Второй раз не дам себя околпачить, за вчерашние побои отплачу ему вдвойне, а то и втройне!
      Он поставил на стол полбутылки водки и подвинул мне стакан.
      - Пей, легче разговаривать будет.
      Я отказался.
      - Где вторая? - спросил я, помахав варежкой. Яшке беспомощно поднял руки ладонями ко мне и в следующий миг схватил конец варежки. Я держал другой ее конец.
      - Отпусти! - потребовал он.
      - Нет, ты отпусти!
      Каждый тянул варежку к себе, и я уже не помню, кто нанес первый удар. И пошла потасовка. Мы катались по полу, опрокидывая стулья, пыхтели, стонали, кряхтели. Яшке все норовил боднуть меня под дых своим чугунным черепом. Одна из таких попыток оказалась удачной. Меня затошнило, я скрючился от боли, но противника не выпустил. Наконец я подмял его. Отняв варежку, запихал ее в карман и не без труда поднялся. Боль под ложечкой понемногу стихала. Я торжествовал.
      Яшке тоже поднялся. Подошел к столу, налил полстакана водки и выпил.
      - Ты очумел, - сказал он, тяжело дыша. - Только что из каталажки и опять за старое. Это ж бандитство. Я заявлю на тебя…
      - Заявляй. Пошли вместе в полицию, прямо сейчас.
      Яшке покачал головой.
      - Мы же с тобой ладили прежде, Вальтер. Не будем грызться из-за бабы. Скажи, зачем тебе моя варежка?
      Он держался теперь вполне нормально, даже стул мне пододвинул.
      - Вчера вечером ты разбойничал в доме Мадера, - сказал я.
      - Ты что, спятил?!
      Он шагнул ко мне, но я отскочил в сторону и поднял кулаки. Яшке остановился, выжидая. По его глазам я увидел, что не ошибся в своем подозрении.
      - Чего я потерял у Мадеров? Может, думаешь, что Ула моя любовница? Да свою бабу я ни на кого не променяю, ха-ха-ха! - Он громко расхохотался.
      Его болтовня не сбила меня с толку.
      - Возможно, ты хотел стащить какую-то вещь, которая доказывает…
      - …что доказывает? Что?!
      - Что ты убил Фридриха Мадера.
      В глазах Яшке мелькнул ужас. Стиснув ладонями голову, он забормотал что-то невнятное…
      - Ты не сумел удержать Соню, и Мадер взял ее. Вот ты и спятил от ревности.
      Попал. В точку! Яшке, изменившись в лице, покачнулся. Передо мной был убийца. От облегчения я глубоко вздохнул, даже на секунду закрыл глаза.
      И тут Яшке со всего маху боднул меня головой под ребра. Резкая боль обожгла все внутри, перехватило дыхание. Яшке молотил меня кулаками, но я уже не мог сопротивляться. На меня вдруг надвинулись половицы, я услышал глухой удар, и все померкло.
      Очнулся я от холода и сырости. Пальцы нащупали в темноте камни и утрамбованную землю. Глаза неясно различали слабый свет. Подождал, пока привыкнут к темноте. Однако светлее не стало. Непроглядный мрак. Пахло картофелем и гнилой соломой. Я попробовал приподняться, но резкая боль в ребрах тут же усадила меня. Отдышавшись, осторожно привстал и сделал два шага. Ладони уперлись в стену - грубая кладка, тесаные камни, в швы пролезает палец. Колено ткнулось в дощатую загородку для картошки. Значит, тут должно быть окно, через которое ее ссыпают. Но я обнаружил лишь забитый доской люк, достаточно широкий для спускного желоба и слишком узкий для меня, даже если вышибу раму.
      Куда он меня затащил? Надо радоваться, что я еще вообще жив. До чего опрометчиво, просто глупо я поступил, брякнув ему напрямик про убийство! Теперь он знает, что я опасен. Человек, у которого на совести одно убийство, не остановится перед вторым, если это поможет ему скрыть первое и избежать наказания. Почему же он еще не прикончил меня? Может, хочет выждать и обдумать все спокойно или же решил заживо сгноить меня в этой яме?
      Не повезло! - подумал я. От бессильного гнева сжались кулаки. Впору трахнуть ими по собственной башке, которая не придумала ничего лучшего. И вот - все насмарку. Кто знает, какую пакость замыслил Яшке теперь, когда его прижали.
      Итак, сдаваться нельзя, надо попытаться исправить ошибку! Звать на помощь? Бессмысленно. Толстые стены заглушат любой крик, а за пределами двора и подавно никто ничего не услышит. В соломе, покрывавшей картофель, шуршали мыши. Где-то должна быть дверь. Ногами нащупал ребристые камни. Ступенька. Гнилостный запах. А вот и доски - толстые, обитые железом. Каблуками не выломаешь. Нижней кромкой дверь плотно прилегает к лестничной ступени. В бешенстве я забарабанил кулаками по двери. Бил, невзирая на боль, пока не изодрал в кровь руки. Бесполезная трата сил. Яшке знал, что делает, знал, что меня не во всякой клетке удержишь. Потому и выбрал самую крепкую. Значит, надо все спокойно продумать, взвесить и лишь потом действовать. Иначе снова попаду впросак.
      Я стал тщательно обшаривать погреб, стараясь не пропустить ни одного уголка. Нужен был камень или кусок железа, чтобы расковырять или пробить дверь. Ничего, кроме дощатой загородки, я не обнаружил. Пришлось ее разломать. Но тонкие доски после нескольких ударов раскалывались, оставляя занозы в пальцах.
      Нужен большой камень. Над первой ступенькой я нащупал в кладке глубокие бороздки швов. Камни, вероятно, тяжелые, гранитные. Вооружившись щепками, я начал выковыривать из швов известковый раствор. Работал без устали, с огромным усердием.
      Не знаю, сколько прошло времени, пока камень зашатался и я вынул его из кладки, где он пролежал десятки лет. Весил он килограммов двадцать пять, для меня вполне сподручно. Лишь бы можно было размахнуться. При первой же попытке я задел рукой за стену и содрал кожу. А при второй - не удержал, и камень с грохотом упал на ступени. Я еле успел отскочить. Ну вот, доска уже затрещала! А сейчас по железной оковке попал, аж искры посыпались. Надо быть повнимательнее. Еще раз! Еще! После пятого удара от доски начали откалываться большие щепки.
      Послышалось или нет: вроде неподалеку хлопнула дверь?
      Сквозь щели пробивался слабый свет. Совершенно ясно я услышал приближающиеся шаги. Свет, проникавший снаружи, стал ярче, я даже разглядел противоположную стену погреба.
      Может, позвать на помощь?
      Нет! Если это Яшке, то ждать надо не помощи, а драки.
      Еще раз хлопнула дверь. Сверху донеслись голоса. Значит, Яшке в доме не один и ему не до убийства. Теперь можно дать знак о себе. Размахнувшись, я изо всей силы ударил в дверь. Камень пробил доску и упал снаружи на ступени.
      Ярко вспыхнул карманный фонарь.
      - Эй, кто там в погребе?
      Голос не Яшке, но знакомый. Вспомнил: это же старший лейтенант Вюнше!
      - Это я, господин старший лейтенант! Вайнхольд!
      Через дыру в дверном полотне я увидел, как он осторожно спускается по ступеням. Наверху стоял наш участковый с фонарем в одной руке и пистолетом в другой. Совместными усилиями мы выломали дверь.
      - Ну и вид у вас, Вайнхольд. - Вюнше вытянул меня за руку в сени.
      Мой костюм был испачкан и порван, на руках и лице кровь, но я был свободен. Коротко, чтобы не терять времени, я доложил о случившемся. Полицейские сначала удивились, а потом стали посмеиваться надо мной. Я обиделся и замолчал. Вюнше дружески положил руку мне на плечо.
      - Не надо ершиться, Вайнхольд, - сказал он. - С вашим рапортом можно было и обождать, пока начнем опрос. Ведь Яшке уже арестован.
      - Вы… вы его здесь… - начал я и тут же умолк, не зная, о чем спрашивать.
      - Он искал свою варежку во дворе Мадера, - объяснил Вюнше с лукавой улыбкой. - Еще вечером мы прошли по его следу, затем кое-что уточнили, ну и запросили у прокурора санкцию на арест.
      - Значит, я зря старался? - Мне было не по себе. Я смотрел то на Вюнше, то на участкового.
      - Вряд ли в этом была необходимость, - ответил Вюнше. - Но тем не менее происшедшее существенно дополняет характеристику Яшке.
      Лишь под вечер мы прибыли к Уле. Я был рад, что уже смеркалось, когда мы ехали по деревенской улице. Повсюду стояли люди, оживленно разговаривали и, казалось, не замечали холода. Такого неспокойного рождества жители Рабенхайна не помнили отродясь.
      - Яшке признался? - спросил я.
      Вюнше утвердительно кивнул. Мне захотелось его обнять.
      - А что ему оставалось, если его варежку нашли в сенях у Мадера.
      - Нет, я спросил про убийство. - Мое радостное настроение сразу улетучилось.
      - Убийство? - Вюнше улыбнулся. - Подследственные не любят облегчать нам работу. Покамест он лишь признался, что был вечером в доме Мадера. Во всяком случае, для дела хорошо, что у нас есть вторая варежка, за это вам спасибо… Хочу сказать еще вот что: вероятно, ваши дальнейшие поиски привели бы вас к фрау Яшке? Но она может подтвердить лишь три вещи: во-первых, ее муж из ревности не раз высказывал угрозы в адрес Фридриха Мадера; во-вторых, ревность его безосновательна и, в-третьих, в ночь убийства он не был дома. Так что начинать вам с фрау Яшке не стоит. Если у вас есть другие соображения, пожалуйста, я готов их выслушать. И вообще: доверяйте нам, гораздо лучше работать сообща.
      - Зачем он запер меня в погреб?
      - Спрошу его. Мы ничего не знали об этом, только случайно услышали шум, когда делали обыск.
      - Он и меня собирался убить.
      - Возможно. - Вюнше иронически улыбнулся. - Как вы сами убедились, наша работа порой небезопасна. Учтите это, когда вам опять захочется выступить в роли детектива. И не забывайте также, что времена сыщиков-одиночек миновали. Подобный индивидуализм присущ буржуазному обществу и главным образом соответствующей детективной литературе. Современная криминалистика немыслима без коллективных усилий, иначе она превращается в кустарщину. Пятнадцать лет назад, когда я начинал в угрозыске вахмистром, то долго не соглашался с этим. Лишь собственный горький опыт убедил меня гораздо больше, чем наставления и предостережения старших товарищей.
      Я разозлился. Пусть Вюнше оставит свои мудрые советы для себя. В конце концов речь идет о моей чести, моей свободе… Но, взглянув на его умное, серьезное лицо, я успокоился. Ведь он мне желает добра. А я вел себя не очень-то правильно. Тут я вспомнил о Гимпеле и рассказал Вюнше, что тот в ночь убийства видел Вернера Яшке на проселке. Вюнше поблагодарил меня и записал адрес Гимпеля. Вот теперь я почувствовал, что устал, что по горло сыт сегодняшним рождественским праздником.
      Вскоре я лежал на Улиной кушетке. Незаметно подкрался вечер. Коровы встречали его голодным мычанием, ржали лошади, свиньи, похрюкивая, тыкались своими пятачками в пустые корыта.
      Ула переодевалась в соседней комнате и без умолку внушала мне, что я больной и должен лежать. Смешно. Несколько ссадин не помеха. Двое быстрее справятся с работой, к тому же мне хотелось показать Уле на примере, как я облегчу ей жизнь в будущем.
      Я настоял на своем, и мы пошли в хлев. За работой я не люблю разговаривать: болтовня мешает рабочему настроению. Ула то и дело задумчиво поглядывала на меня. Когда наши взгляды встречались, из ее глаз летели ко мне счастливые искорки. Не успел я разогреться, как мы покончили с кормежкой.
      - Управились вдвое скорее, чем обычно, - с гордостью сказал я Уле, когда мы возвращались в дом.
      - Значит, будет длиннее праздничный вечер! Хорошо! - ответила она.
      Стены дома отгородили нас от всего мира. Мы были одни.
      - Утром и вечером я буду помогать тебе кормить скотину, - заявил я тоном, исключающим возражения.
      За ужином Ула возвратила меня к действительности:
      - Твоя семья, наверно, рассчитывает на твои руки. Семья? Да отец хочет выгнать меня не только из дому, но даже из деревни. Он еще попытается поставить мне условия, когда мы начнем торговаться о выкупе за мой выезд. А ну его к черту! - подумал я. Если я буду с Улой, начхать мне на все, и на долю наследства тоже. Без них проживем. Оба мы члены кооператива. У меня был перерыв, пока я служил в армии. Так что после праздников сразу приступлю к работе, без всяких формальностей. Если Яшке осудят, мне наверняка выплатят компенсацию. Ее всегда дают, когда освобождают за отсутствием состава преступления, а не за недостатком улик… Но зачем мне дарить старику свою долю? Я спокойно могу ее потребовать.
      Ула украдкой наблюдала за мной. Когда я взглянул на нее, она опустила глаза. Что-то угнетало ее. Хотел было сказать ей о своих планах на ближайшие дни, но слова застряли в горле. Не мог же я напрашиваться, чтобы остаться у нее. Это было бы слишком назойливо. Вот если она сама предложит… Мы молча поели. Отодвинув тарелку, Ула сказала:
      - По деревне уже болтают, что ты ночевал у меня. Милые соседушки днем шарахались от меня, как от прокаженной, хотя было заметно, что сгорают от любопытства. - Ула погрустнела, но тут же улыбнулась, и в ее глазах сверкнуло упрямство. - Ну и пусть шушукаются. Что нам до них.
      - Если хочешь, чтобы я к тебе больше не приходил…
      - Перестань! - возмутилась она. - Я сама знаю, что делаю. И деревня мне не указка.
      Она подошла ко мне и прижалась щекой к моей щеке. Ее волосы душисто пахли сеном. Я не шевелился. Мне было так хорошо, почти как прежде, когда мы с Улой часами сидели у озера и молчали, и нам не было скучно. Сегодня мы стали еще ближе друг другу, чем вчера. Я чувствовал себя смелее, целуя ее… Теперь недолго осталось ждать, Яшке увезли, и он, наверно, уже признался. Все будет хорошо и, может быть, даже сегодня ночью… Ула, прижавшись ко мне, отвечала на мои поцелуи. Я поднял ее на руки и отнес в соседнюю комнату. Ее страстность лишила меня рассудка, я забыл, что было вчера, не думал о том, что будет завтра. Будильник, усердно тикая, отсчитывал минуты, часы. Потом она уснула… А я-то собирался еще использовать эту ночь для дела! Шкафчик, связка ключей в отцовском кармане, шкатулка, долговая расписка - все это ждало меня дома. И если бы не…
      Нет, ничего нет лучше, чем быть здесь, с Улой. У меня не хватило сил подняться и тихо уйти. Да я и не хотел этого.
      Проснулся я внезапно. Что меня разбудило? Может, уже позднее утро? Ула ровно и глубоко дышала. Я нежно коснулся ее обнаженной груди и, подтянув сползшее одеяло, укрыл Улу. В комнате стало прохладно.
      В дверь кто-то стучал. Неужели я забыл с вечера запереть ворота? Пришлось будить Улу. Она очнулась, лишь когда я окликнул ее в третий раз. Она шепнула:
      - Поди посмотри.
      - Боишься?
      Она улыбнулась. Лишь однажды я видел ее испуганной - в тот день, когда она, мучаясь неизвестностью, присутствовала в качестве свидетеля на судебном заседании. Если уж она что-нибудь твердо решила, то никто не мог поколебать ее. Ула оставалась несгибаемой. Для нее сейчас само собой разумелось, что я был с ней, и она не собиралась делать из этого тайны. Зачем ей вставать и идти отпирать дверь, если я рядом?
      Утреннее солнце искрилось в бесчисленных снежинках, окутавших волшебным сиянием поля, кусты, деревья и крыши. Не включая света, я увидел через оконце в сенях человека, стоявшего на крыльце. Это была Соня Яшке. У меня заколотилось сердце. Какие она принесла вести - хорошие или плохие?
      - Извини, Вальтер, я подумала, что ты здесь, - сказала Соня.
      - Заходи, - пригласил я ее в комнату.
      Она расстегнула пальто, но не сняла его, лишь развязала платок и села.
      - Полиция арестовала Яшке, я только что узнала… Говорят, ты тут замешан. Что случилось, скажи!
      - Зачем?
      Соня тряхнула своими темными, с рыжеватым оттенком локонами. Черные глаза ее загорелись, сильное тело напряглось. Красивая женщина, что и говорить. Вместе с тем в ней было что-то угрожающее. Она манила и в то же время отталкивала, опаляла огнем и обдавала холодом. Не в моем вкусе. Но мужики заглядывались на нее, домогались ее близости. В деревне частенько передавали о ней всякие пикантные истории, но обычно выяснялось, что слухи пускал в отместку какой-либо очередной отвергнутый ухажер.
      - Зачем? - переспросила она погодя. - Я тебе скажу. - Голос ее прозвучал резко, губы презрительно скривились. - Яшке туп, ленив, и на все ему наплевать, если не задеваешь его лично. Ну а уж если перечишь, то ведет себя по-скотски. Как только не обзывал он меня, когда я сказала, что ухожу от него, потому что встретила человека, с которым буду счастлива! Так и сказала, прямо в глаза. Избил меня зверски, хотел даже в выгребную яму впихнуть. Но я не кисейная барышня, за себя постояла.