— Тиббе! Куда же он подевался? Кто-нибудь видел Тиббе? Его вызывает главный редактор. Да где же он, ёлки-палки? Тиббе!!!
      Тиббе прекрасно слышал, как его разыскивали по всей редакции. Он сидел скрючившись за своим столом и, дрожа от страха, думал: «Не хочу я к главному редактору. Я и так знаю, что сейчас будет. На этот раз меня обязательно уволят».
      — Тиббе! Ах, вот ты где! Немедленно к главному!
      Ничего не поделаешь. Надо идти. Тиббе понуро побрёл по коридору, пока не уткнулся в дверь с грозной табличкой «Главный редактор». Он постучал.
      — Войдите, — сказал голос из-за двери. Главный редактор говорил по телефону. Не прерывая беседы, он указал Тиббе на стул.
      Тиббе послушно присел и замер в ожидании. Тиббе был репортером и работал в «Киллендорнской газете». Он писал заметки.
      — Значит, так, — сказал главный редактор, положив трубку. — Я хочу с тобой серьёзно поговорить, Тиббе.
      «Ну вот, мне конец»,— подумал Тиббе.
      — Заметки, которые ты пишешь, милы. Даже очень милы...
      Тиббе робко улыбнулся. Может, и пронесёт.
      — Но...
      Тиббе терпеливо ждал. Это «но» обязательно должно было последовать. Иначе бы он здесь не сидел.
      — Но в твоих заметках нет никаких новостей. Я уже не раз говорил тебе об этом. Ты пишешь только про кошек.
      Тиббе молчал. Это была сущая правда. Он очень любил кошек. Он знал всех кошек в округе. И дома у него имелся свой собственный кот.
      — Но моя вчерашняя заметка совсем не про кошек, — наконец сказал он. — Там речь шла о весне.
      — Точно, — согласился главный редактор. — О весне. О листочках, которые снова распускаются на деревьях. Это ты называешь новостью?
      — Но ведь листочки-то новые... — пробормотал Тиббе.
      Главный редактор тяжело вздохнул.
      — Послушай, Тиббе, — сказал он. — Лично я ничего против тебя не имею. Ты способный парень и неплохо пишешь. Но мы здесь делаем газету. А в газете должны быть новости.
      — Но в ней и так полным-полно новостей, — осмелился возразить Тиббе. — Всякие там войны. И убийства. Я думал, что людям приятно будет почитать про кошек и листочки на деревьях.
      — Нет, дорогой мой. Пойми меня правильно: я не заставляю тебя писать про убийства и ограбления банков. Но город вроде нашего просто распирает от мелких новостей. Нужно только суметь раздобыть их. Повторяю тебе то, что говорил уже не раз: ты слишком робок. Ты стесняешься подходить к незнакомым людям и задавать им вопросы. Такое впечатление, что ты умеешь общаться только с кошками.
      Тиббе молчал, потому что и это была сущая правда. Он был робок. А если ты работаешь в газете, робким быть нельзя. Ты должен быть готов взять интервью у министра, даже если тот сидит в ванне. И без стеснения спрашивать его при этом: «А ну-ка расскажите, господин хороший, чем вы занимались сегодня ночью?»
      Хороший газетчик умеет это делать. А Тиббе — нет.
      — Вот что, — постановил главный редактор. — Даю тебе последний шанс. Отныне ты пишешь заметки, в которых обязательно есть новости. Завтра после обеда положишь мне на стол первую. А потом ещё будешь сдавать по две в неделю. Но если у тебя опять ничего не получится...
      Тиббе понял. Тогда на его карьере можно будет поставить крест.
      — До свидания, Тиббе.
      — До свидания, менеер.
      Обреченно вздохнув, Тиббе вышел на улицу. Моросил мелкий дождик, улицы казались подернутыми серой дымкой. Тиббе побрёл куда глаза глядят. В поисках новостей он старательно озирался по сторонам, вглядывался в лица прохожих. Ну откуда, скажите на милость, этим новостям взяться?
      Вдоль тротуаров катили автомобили. Всего несколько пешеходов спешили по своим делам.
      А вот кошки прямо путались под ногами. Как раз про них-то ему и запрещено писать! В конце концов он, донельзя усталый, присел на скамью на торговой площади Грунмаркт под деревом, где ещё было сухо.
      На скамейке уже сидел пожилой человек. Тиббе узнал его. Это был школьный учитель, господин Смит.
      — Вот тебе раз! — обрадовался господин Смит.— Как я рад тебя видеть! Слышал, что ты работаешь в газете. Я всегда знал, что ты станешь журналистом. Наверняка преуспеваешь, я угадал?
      Тиббе с трудом сглотнул и промямлил:
      — Да вроде бы...
      — В школе ты писал замечательные сочинения, — припомнил господин Смит. — Я был уверен, что ты далеко пойдешь. Да, твои заметки приятно читать.
      — Нет ли у вас каких новостей? — спросил Тиббе. Господин Смит взглянул на него чуть ли не с обидой.
      — Неужели ты так зазнался? Я тебе — о том, как ты хорошо пишешь, а ты мне в ответ — какие, мол, новости. Весьма невежливо с твоей стороны.
      — Я вовсе не это имел в виду! — заливаясь краской, воскликнул Тиббе.
      Он хотел было объяснить учителю, что он имел в виду, но тут раздался яростный лай. Они оглянулись и увидели огромную овчарку, гнавшуюся за кем-то по пятам. За кем именно, им разглядеть не удалось, потому что этот «кто-то» вдруг невероятно ловко запетлял между автомобилями. Захлебываясь лаем, пес старался не отстать. А потом вдруг сильный шорох послышался в кроне соседнего вяза.
      — Кошка, — догадался господин Смит. — Загнал кошку на дерево.
      — Вы думаете, кошка? — засомневался Тиббе. — Кошки не бывают такими большими. Да и шорох слишком сильный. Больше похоже на крупную птицу. Скорей всего, это аист.
      — Никогда не видел убегающих от собак аистов, — возразил господин Смит.
      — Звук напоминает хлопанье крыльев. Разве кошки хлопают крыльями?
      И они поспешили на место происшествия. Под деревом, задрав голову, надрывался пес. Они попытались разглядеть кошку, спрятавшуюся среди ветвей. Если, конечно, это была кошка.
      — Ко мне, Марс! — позвали собаку. — А ну, живо ко мне!
      В конце аллеи показался господин с поводком в руках. Он прицепил поводок к ошейнику и потащил ворчащего пса за собой.
      — Р-р-р-! — говорил пес, упираясь всеми четырьмя лапами.
      Тиббе и господин Смит неотрывно смотрели вверх. И вот наконец им удалось разглядеть того, кто спрятался в зелени молоденьких листочков.
      Сначала они увидели ногу. Женскую ногу в красивом чулке и лакированной туфельке.
      — Боже мой, это же дама! — ахнул господин Смит.
      — Вот это да! — удивился Тиббе. — Как же она смогла так быстро взобраться на высоченное дерево?
      Из ветвей показалось лицо. Обыкновенное женское лицо с испуганными глазами, обрамленное копной рыжих волос.
      — Он ушёл? — спросила она.
      — Ушёл! Спускайтесь! — крикнул в ответ Тиббе.
      — Я боюсь высоты, — пожаловалась дама. Тиббе огляделся по сторонам. Под деревом стоял фургончик.
      Он осторожно взобрался на крышу и протянул даме руку. Цепляясь за ствол, она переползла на нижнюю ветку и схватилась за его руку. Потом неожиданно ловко, в два прыжка, соскочила на крышу фургона и спрыгнула на землю.
      — Мой чемоданчик упал с дерева, — сообщила она. — Вы случайно не обратили внимания — куда?
      Господин Смит вытащил чемоданчик из придорожной канавы.
      — Прошу, — сказал он. — Ваш костюмчик немного испачкался.
      Дама стряхнула с юбки пыль и листья.
      — Это была такая большая собака, — вздохнула она. — Ничего не могу с собой поделать: только увижу — обязательно лезу на дерево. Ещё раз спасибо.
      Тиббе хотел было её остановить и кое о чём расспросить: дама на дереве — ну чем не новость для будущей заметки.
      Но он, как обычно, слишком долго колебался. Всё-таки он был чересчур застенчив. И дама со своим чемоданчиком медленно пошла прочь по аллее.
      — Какая странная женщина! — покачал головой господин Смит. — Она похожа на кошку.
      — Ага, — согласился Тиббе. — Просто ужасно похожа.
      Они смотрели ей вслед. Дама свернула за угол. «Я должен её догнать»,— осенило Тиббе. Не попрощавшись с господином Смитом, он бросился за ней.
      Вскоре вдали мелькнул её силуэт. «Сейчас догоню и спрошу: «Отчего это вы, юфрау , так боитесь собак и как вам удалось так ловко забраться на дерево?» — думал он.
      Но дама вдруг исчезла.
      Может, она зашла в какой-нибудь дом? По этой стороне улицы не было домов — лишь длинная изгородь, за которой раскинулся большой сад. В изгороди не было калитки: не могла же уважающая себя дама просто так взять и перемахнуть через забор? И всё же сквозь прутья Тиббе заглянул в сад. Газон и кустарник. И никакой тебе дамы. «Наверняка она куда-нибудь свернула,— сказал себе Тиббе, — а я и не заметил. Да и дождь вон какой припустил. Пойду-ка я домой».
      По дороге он купил на ужин две жареные рыбки и пакет груш. Тиббе жил на чердаке. Это был очень симпатичный чердак. Большая комната, где он работал и спал. А рядом примостились крошечная кухонька, душевая и заваленная всяческим хламом кладовка. Добираться до чердака нужно было по крутой лестнице с множеством ступенек; зато отсюда открывался чудесный вид на крыши, утыканные печными трубами. Большой дымчатый кот Флюф уже поджидал его.
      — Рыбу чуешь, — сказал Тиббе. — Идем на кухню, сейчас мы её съедим. Получишь целую рыбку, Флюф. Но знай, скорее всего, в последний раз я смог купить что-нибудь на ужин. Завтра меня наверняка уволят. Вышвырнут на улицу, Флюф. Я больше не заработаю ни сента , мы вместе пойдем просить милостыню.
      — Мр-мяу, — сказал Флюф.
      — Если только я не напишу сегодня заметку с какой-нибудь новостью, — вздохнул Тиббе. — Но уже слишком поздно.
      Он нарезал хлеб и поставил на огонь чайник. Ужин получился грустный. Затем он пошёл в комнату и уселся за пишущую машинку.
      «Может, всё-таки попробовать написать про эту странную даму», — подумал он. И написал:
      «Сегодня, около пяти часов пополудни, на Грунмаркт некая дама спасалась бегством от преследовавшей её собаки. В панике дама взобралась на вяз. Потом она боялась спуститься вниз, и я протянул ей руку помощи. После чего дама исчезла: вероятно, перелезла через изгородь и скрылась в чьем-то саду».
      Тиббе перечитал написанное. Получилась совсем короткая заметка. И у него возникло предчувствие, что главный редактор скажет: «Опять ты написал про кошек».
      Нужна совсем другая новость. Съедим-ка сперва карамельку. Может, тогда работа сдвинется.
      Он поискал карамельку на письменном столе. Вроде бы оставалась ещё одна.
      — Флюф, ты не знаешь, куда я дел карамельку?
      — Мр-р, — ответил Флюф.
      — Тоже не знаешь. Выбросил я её, что ли? А ты, никак, собрался пошляться по крышам?
      Тиббе открыл окошко на кухне, и Флюф растворился в темноте.
      По-прежнему моросил мелкий дождь, в лицо ему дохнул холодный ветер.
      Тиббе вернулся к пишущей машинке. Он вставил новый лист бумаги и забарабанил по клавишам.

      Пока Тиббе маялся над машинкой, странная дама ушла не очень далеко.
      На расстоянии двух улиц от его дома она сидела на своем чемоданчике под кустом в незнакомом саду. Сгустились сумерки, город накрыла темнота. Подвывал ветер, в саду было сыро.
      Дама издала странный, похожий на мяуканье звук. Подождала, потом мяукнула ещё раз. Со стороны дома в глубине сада послышалось ответное мяуканье.
      Вскоре из темноты выступила почти слившаяся с ней черная кошка. Подозрительно принюхиваясь, она остановилась неподалеку от кустов.
      — Тётушка Мортье, — прошептала дама. Старая кошка выгнула спину и попятилась.
      — Ах, вот оно что! — зашипела она. — Ты!
      — Вы узнаете меня, тётушка Мортье?
      — Ты — Мурли! Моя племянница с аллеи Эммалаан!
      — Да, тётушка. Я знала, что вы здесь живёте, и пришла к вам.
      — Я слышала, что с тобой случилось, но думала, это слухи, — нервно сказала старая кошка. — Все кошки только об этом и говорят. Как же ты докатилась до такого, Мурли? Ты, происходящая из лучшей семьи Киллендорна? Что говорят твои ближайшие родственники?
      — Они не хотят со мной знаться, — вздохнула дама. — Они говорят, что я сама во всём виновата. Моя сестра воротит от меня хвост...
      — Так-так, — покачала головой тётушка Мортье. — Это вполне понятно. Ты должна была совершить нечто ужасное, чтобы заслужить такое наказание. Подумать только — превратиться в человека! Стыд и срам! Даже за тысячу канареек я не согласилась бы стать человеком. Может, тебя заколдовали?
      — Не знаю, — пожала плечами Мурли.
      — Ты же должна хотя бы знать, как это произошло?
      — Я помню только, что вышла из дому кошкой, а вернулась человеком.
      — Уму непостижимо! — фыркнула тётушка Мортье. — Видимо, ты сама что-то натворила. Совершила какой-нибудь абсолютно некошачий поступок. Признайся!
      — Ничего особенного.
      — И одежда у тебя вон какая! — Тётушка обошла вокруг неё. — А она на тебе сразу появилась?
      — Ах, эта... нет, я её одолжила, — потупилась Мурли. — Не могу же я ходить нагишом.
      — Ишь ты, костюмчик! И чемоданчик! — бурчала тётушка Мортье. — А чемоданчик откуда?
      — Тоже одолжила...
      — И что же в нем такое?
      — Пижама. Зубная щетка. Полотенце и мыло.
      — Значит, теперь ты не умываешься язычком?
      — Нет.
      — Тогда всё пропало, — заключила тётушка Мортье. — А я-то думала, что всё ещё обойдется. Теперь я понимаю: надеяться не на что.
      — Тётушка Мортье, я ужасно голодна. У вас случайно не найдется чего-нибудь поесть?
      — Случайно не найдется. Свой ужин я уже съела. А хозяйка у меня ужасно аккуратная. Крошки не оставит. Всё прячет в холодильник.
      — А она добрая?
      — У меня к ней нет претензий. А что?
      — Может, она возьмет и меня к себе?
      — Ишь чего надумала! — возмутилась тётушка Мортье. — Да как тебе это только в голову пришло? В твоем-то нынешнем виде?
      — Я ищу жилье, тётушка. Мне же нужно иметь крышу над головой. Вы ничего не могли бы мне присоветовать? Где-нибудь поблизости?
      — В мои годы, — сказала тётушка Мортье, — уже не полазаешь по крышам, да и по чужим садам я уже почти не гуляю. У меня, правда, сохранились кое-какие старые связи. Через сад живёт кот учителя, господина Смита. Его зовут Симон. Косой Симон. Он из сиамских, но, несмотря на это, весьма любезен...
      — И может быть, у учителя мне удастся...
      — Да нет же, — досадливо поморщилась старая кошка. — Там ты тоже никому не нужна. Но Симон знает всех окрестных кошек. И их хозяев. Весьма вероятно, он даст тебе дельный совет.
      — Премного благодарна, тётушка. До свидания. Я ещё загляну к вам.
      — Если ничего не получится, — подумав, сказала старая кошка, — обратись к Помоечнице. Она бездомная. Чаще всего её можно застать на крыше Страхового банка. Она, конечно, не из благородных, неряха и грязнуля, но зато в курсе всех сплетен, потому что болтается по всему городу.
      — Большое спасибо.
      — А я пошла домой, — вздохнула тётушка. — Мне очень жаль тебя, детка, но я по-прежнему уверена в том, что ты сама во всём виновата. И напоследок мой тебе совет: умывайся язычком. Вылизывай себя. Это начало и конец всей премудрости.
      С гордо поднятым хвостом тётушка Мортье прошествовала в глубь сада к дому, а её незадачливая племянница, подобрав чём оданчик, протиснулась сквозь дыру в изгороди и побрела к соседскому коту Симону.
      ***
      Тем временем дела у Тиббе шли из рук вон плохо. Он бегал взад-вперед по комнате, то бросался к пишущей машинке, то в ярости рвал написанное и просто перевернул всё вверх дном в поисках карамельки. Ведь именно из-за этой несчастной карамельки ему не думалось и не писалось. А в окна к нему уже заглядывала ночь.
      — А почему бы мне не прогуляться? — в конце концов спросил себя Тиббе. — Пойду погляжу — не случилось ли где чего. Чтобы мне написать об этом. Впрочем, в этакую погоду никто собаку на улицу не выгонит. Странно, что Флюф так долго шляется по крышам. Обычно он раньше возвращается... И вообще, лягу-ка я спать. Завтра меня вызовет главный редактор, и я ему скажу: «К сожалению, вы оказались совершенно правы, я не гожусь для газеты». А он мне ответит: «Да, дорогой Тиббе, поищи-ка себе другую работу». Чему быть — того не миновать. И пойду я искать другую работу.
      На кухне что-то звякнуло.
      Как будто нажали педаль мусорного бачка.
      — Ох уж этот Флюф, — покачал головой Тиббе. — Вот ведь обжора! Хочет вытащить из мусора рыбьи хвосты. И это после того, как он слопал целую рыбину! Надо пойти взглянуть, а то он перевернет бачок, а мне потом подметай!
      Тиббе поднялся из-за стола и распахнул дверь кухни.
      И вздрогнул от неожиданности.
      Это был не Флюф. Это была дама — та самая, с дерева. Она с энтузиазмом копалась в мусоре. В кухню она могла проникнуть одним-единственным способом — через чердачное окно.
      Услышав его шаги, дама обернулась.
      «Из её пасти торчал рыбий хвост. Да нет же — изо рта»,— тут же поправил себя Тиббе. В этот миг она так была похожа на мокрую бездомную кошку, что он чуть было не крикнул: «А ну-ка, брысь отсюда!» Но вовремя сдержался.
      Дама выплюнула рыбий хвост и приветливо улыбнулась. Её раскосые зеленые глаза по-кошачьи сверкнули.
      — Пардон, менеер, — почти пропела она. — Я тут сидела на крыше с вашим Флюфом. А из окошка так приятно пахло. Вот я и не выдержала и влезла к вам на кухню. А Флюф ещё на крыше.
      Она говорила очень правильно, как настоящая дама. Но какая же она была мокрая! Рыжие пряди липли к лицу, костюмчик — хоть отжимай — был измят и испачкан.
      Внезапно ему стало её ужасно жалко. "Как бедную-несчастную кошку, промокшую до последней шерстинки. Одинокую, бездомную кошку!
      — К сожалению, мы съели всю рыбу, — извинился Тиббе. — Но если вы так голодны, я готов угостить вас ми... — он чуть было не сказал «мисочкой» — чашечкой молока. А может, вы не откажетесь и от бутерброда? С сардинками?
      — С удовольствием, — вежливо кивнула дама, но по глазам её было видно, что она сейчас замяучит от голода.
      — Тогда положите это на место. — Тиббе показал на рыбий хвост, который она всё ещё держала в руке.
      Она выбросила хвост в мусор, присела на краешек стула и неотрывно следила за тем, как Тиббе открывает банку сардин.
      — Можно хотя бы узнать ваше имя?
      — Мурли. Юфрау Мурли.
      — А меня зовут...
      — Господин Тиббе, — быстро сказала она.
      — Так меня никто не зовет. Все зовут меня просто «Тиббе».
      — Если вы не возражаете, я всё же буду называть вас господин Тиббе.
      — Зачем вы забрались на крышу? — поинтересовался он.
      — Я... э-э... искала работу. Тиббе удивлённо уставился на неё.
      — На крыше?
      Она не ответила. Бутерброды были готовы. Тиббе чуть было не поставил тарелку на пол, но опять во-время спохватился. Наверное, она всё-таки ест, как человек. Точно, она аккуратно ела, с ножом и вилкой.
      — Вы работаете в газете, — сказала она, прожевав кусочек. — Но работать там вам осталось недолго.
      — Откуда вы это знаете?! — воскликнул Тиббе.
      — Слухами земля полнится. — Дама пожала плечами. — Заметка не получилась. Ну, эта — про меня на дереве. Очень жаль.
      — Вот это да! — не переставал удивляться Тиббе. — Объясните, ради Бога, кто вам об этом насплетничал. Я ведь не говорил никому ни слова!
      Ему пришлось подождать, пока она дожует последний кусочек. После чего она собрала оставшиеся крошки и облизала пальцы.
      Её глаза прикрылись.
      «Сейчас она уснет», — подумал Тиббе.
      Но она не собиралась спать. Она лишь сладко щурилась. Тиббе услышал тихий рокочущий звук. Дама замурлыкала.
      — Я вас кое о чём спросил, — напомнил Тиббе.
      — Ах да... об этом все говорят.
      Тиббе тяжело вздохнул. Внезапно он заметил, что дама дрожит от холода. Немудрено — на ней сухого места не было.
      — Нет ли у вас сухой одежды, чтобы переодеться?
      — Есть. В чемоданчике.
      Только сейчас Тиббе увидел под слуховым окном чемоданчик.
      — Вам нужно принять горячий душ и переодеться во всё сухое, — сказал он. — Иначе вы завтра заболеете. Вот душевая.
      — С превеликим удовольствием, — мурлыкнула дама и, подхватив чём оданчик, направилась в душ. Проходя мимо него, она изогнулась и потёрлась головой о его рукав.
      «Она сумасшедшая», — в ужасе подумал Тиббе и отшатнулся, будто к нему приблизился крокодил.
      Когда она скрылась в душевой, Тиббе вернулся в комнату. «Уж не собирается ли она... остаться у меня жить? Она говорит, что ищет жилье. Бездомная кошка».
      — Нет уж, не на такого напали, — сердито пробурчал Тиббе. — К тому же у меня уже есть кошка. И потом, я очень рад тому, что живу один и сам себе хозяин. И кровать у меня одна. Какой же я дурак, что предложил ей принять душ!
      Но вот и она... Дама вошла в комнату.
      «Так-так, — подумал Тиббе. — Именно это я и предполагал». Она стояла на пороге в пижаме, халатике и тапочках.
      — Вы не позволите высушить это у вас на батарее? — Она показала на мокрый костюмчик, висевший у неё на руке.
      — Э... да, конечно, — пробормотал Тиббе. — Но видите ли, я хотел бы сказать вам...
      — Что?
      — Послушайте, юфрау, вне всякого сомнения, вы можете переждать здесь часок-другой, пока не высохнет ваша одежда. Но не рассчитывайте, что останетесь здесь жить.
      — Не рассчитывать?
      — Нет, юфрау. Я сожалею. Но это невозможно.
      — Ой, — расстроилась она, — даже одну ночку нельзя переночевать?
      — Нет, — упорствовал Тиббе. — У меня нет для вас кровати.
      — А мне и не нужна кровать. У вас в кладовке стоит большая коробка. Картонная коробка из-под консервных банок.
      — В коробке? — удивился Тиббе. — Вы собираетесь спать в коробке?
      — Конечно. Если только вы подстелите мне свежую газетку.
      Но Тиббе упрямо покачал головой.
      — Я дам вам денег на гостиницу. Тут есть одна неподалеку.
      Он схватился за свой кошелёк, но она протестующе замахала руками.
      — Ах нет! — воскликнула она. — Если действительно нельзя, то я уйду без всяких денег. Сейчас только надену свой мокрый костюмчик и сразу же уйду.
      Она стояла перед ним такая растерянная, такая несчастная... На улице подвывал ветер, в окна колотил дождь. В такую погоду даже кошку не отправишь гулять по крышам.
      — Ладно, так и быть, оставайтесь, но только на одну ночь, — сжалился Тиббе.
      — Можно мне спать в коробке?
      — Спите где хотите. Только с одним условием. Вы должны рассказать, откуда вы все про меня узнали. Кто я такой, где работаю и о чём пытался сегодня написать.
      Они услыхали мягкий прыжок в кухне. Это мокрый и грязный Флюф наконец вернулся с прогулки.
      — Я узнала всё от него. — Дама показала на кота. — Это он рассказал мне. Впрочем, я беседовала со многими окрестными кошками. Они все в один голос рекомендовали мне вас.
      Тиббе залился краской. Ему показалось, что он сходит с ума.
      — Вы... разговариваете с кошками? — спросил он.
      -Да.
      «Бред какой-то, — подумал Тиббе. — Эта дамочка явно чокнутая».
      — И э-э... как это у вас получается?
      — Я сама одна из них, — просто сказала она. «Ну и дела», — подумал Тиббе.
      Юфрау Мурли присела рядом с Флюфом возле каминной трубы. Тиббе услышал, как они что-то промурлыкали друг другу. Мурлыканье было вполне дружелюбным. Может, стоит ещё раз попробовать написать о ней заметку?
      «На эту ночь я сдал кладовку мурлыкающей даме, которая проникла в мою кухню через слуховое окно и сообщила мне, что прежде была кошкой...»
      «В тот же миг меня вышвырнут на улицу», — понял Тиббе.
      Он слышал, как они беседуют друг с другом — дама и его кот. Они издавали короткие мурлыкающие и мяукающие звуки.
      — И что же говорит Флюф? — поинтересовался Тиббе, естественно, в шутку.
      — Он говорит, что ваши карамельки лежат в коробочке на верхней полке книжного шкафа. Вы сами её туда поставили.
      Тиббе пошёл взглянуть. Карамельки и в самом деле лежали там.

      — И всё-таки я не верю, — сказал Тиббе. — В то, что вы разговариваете с кошками. Наверное, это получается как-то иначе: чтение мыслей или ещё какая хитрость.
      — Может быть, — сонно пропела Мурли и зевнула. — Я пошла в коробку, — сообщила она. — Можно мне взять эту газетку?
      — Вы уверены, что обойдетесь без одеяла и подушки?
      — Конечно, большое спасибо. Насколько я знаю, Флюф любит спать у вас в ногах. У каждого свой вкус. Спокойной ночи.
      — Спокойной ночи, юфрау Мурли. Она обернулась от двери.
      — Кстати, по пути к вам я услышала парочку новостей, — сказала она. — На здешних крышах.
      — Новостей? Каких же?
      — У Помоечницы скоро будут котята.
      — Ох, — вздохнул Тиббе, — к сожалению, мне больше нельзя писать про кошек. Главному редактору это не нравится.
      — Жаль, — сказала юфрау Мурли.
      — А ещё какие новости?
      — Только одна: почему господин Смит такой грустный.
      — Господин Смит? Вы имеете в виду учителя? Я видел его сегодня. И мы вместе помогали вам слезть с дерева. И он вовсе не выглядел грустным.
      — И тем не менее это так.
      — По-моему, это неплохая новость. — Тиббе потер руки. — У него что, плохое настроение?
      — Через неделю исполнится двадцать пять лет, как он работает старшим учителем в школе, — пояснила юфрау Мурли. — Он надеялся, что в его честь устроят праздник. Как-никак юбилей. Но нет.
      — Почему же праздника не будет?
      — Потому что никто этого не помнит. Все забыли. Он думал, что о празднике позаботятся ученики и коллеги... но никто и в ус не дует.
      — Почему же он сам никому об этом не напомнит?
      — Этого он ни за что не сделает. Он слишком гордый и упрямый. Так говорит Косой Симон.
      — Косой Симон? Это же его сиамский кот!
      — Точно. С ним-то я и разговаривала. И он рассказал, почему его хозяин такой грустный. Извините, я пошла в свою коробку.
      Она сказала Флюфу на прощанье: «мроу».
      «Мриу», — ответил ей Флюф. Наверное, это означало «спокойной ночи».
      Тиббе бросился к телефонному справочнику. Хотя был уже поздний вечер, он всё-таки набрал номер господина Смита.
      — Извините меня за столь поздний звонок, — зачастил Тиббе. — Я прослышал, что скоро вы отмечаете юбилей. Вы двадцать пять лет работаете старшим учителем. Не так ли?
      На другом конце провода долго молчали. Наконец послышался взволнованный голос господина Смита:
      — Я верил, что есть люди, которые помнят об этом.
      «Не люди, кошки», — хотел было возразить Тиббе, но вовремя осекся.
      — Разумеется! — воскликнул он с воодушевлением. — Как же не помнить? Вы не будете против, если я напишу про вас заметочку?
      — Мне будет чрезвычайно приятно, — сказал господин Смит.
      — Нельзя ли в таком случае зайти к вам? Я понимаю, сейчас уже поздний вечер... но мне бы так хотелось сдать эту заметку завтра. Рассказать о вашей жизни и о школе...
      — Приходите, — согласился господин Смит...
      В три часа ночи Тиббе вернулся домой. Его записная книжка была до последнего листочка заполнена сведениями о жизни и трудовых подвигах господина Смита. Он на цыпочках прокрался по своему чердаку, но прежде чем усесться за пишущую машинку, заглянул в кладовку.
      Свернувшись калачиком, Мурли мирно спала в коробке.
      «Она спасла меня, — подумал Тиббе. — Теперь у меня есть заметка. Осталось её только написать».
      Укладываясь на рассвете в кровать, он шепнул сонному Флюфу:
      — Слышишь ты, соня. У меня получилась отличная заметка. И в ней настоящая новость!
      Флюф потянулся и захрапел у него в ногах.
      «Я обязательно поблагодарю её утром, эту странную юфрау Мурли», — подумал Тиббе и тоже заснул.
      Но когда на следующее утро он проснулся, она уже ушла. Коробка была пуста. В ней лежала газета, всё было тщательно прибрано. Её одежда и чемоданчик тоже исчезли.
      — Флюф, уходя, она что-нибудь просила передать?
      — Мр-р, — ответил Флюф, но Тиббе ничего не понял.
      — Ну и ладно, — вздохнул он. — Нашим легче. Весь чердак опять в моем полном распоряжении.
      Потом он увидел на письменном столе свою собственную заметку.
      — Вот здорово! — воскликнул он. — Я иду на работу. И меня не уволят. По крайней мере сегодня...
      Его радость угасла. Он пошёл на кухню, где обнаружил сваренный для него кофе. Посуда была вымыта. «Очень мило с её стороны».
      Слуховое окошко было распахнуто настежь. Значит, бездомная дама убралась тем же путем, каким появилась.
      «Хоть погода наладилась, — подумал Тиббе. — Ей не нужно будет бродить под дождем. Неужели она опять отправилась разговаривать с кошками? Если быона осталась здесь... Если быя взял её в дом... Тогда, может быть, она приносила бы мне каждый день какую-нибудь свежую новость». Он чуть было не крикнул в окно: «Мурли, кис-кис-кис!»
      Но сдержался.
      «Гнусный эгоист, — строго сказал он сам себе. — Ты хочешь взять в дом женщину-кошку исключительно в своих собственных интересах. Как низко с твоей стороны! Забудь её и сам добывай себе новости. Нужно избавиться от застенчивости. К тому же она, вероятно, ушла насовсем».
      А юфрау Мурли была тем временем неподалеку. Она сидела на крыше Страхового банка — самого высокого здания в округе — и вела разговор с Помоечницей.
      Помоечницей её прозвали потому, что была она кошкой, прямо скажем, драной. И лапы у неё были вечно грязные. Хвост облез, рваное ухо по-бандитски съехало набок, серо-бурая шерсть торчала клочьями.
      — У тебя скоро будут котята, — сказала Мурли.
      — Чтоб им провалиться! — буркнула Помоечница. — Сколько раз я себе говорила: пора с этим завязывать. Вся моя жизнь — это сплошные котята.
      — Сколько же у тебя детей? — спросила Мурли. Помоечница поскребла за ухом.
      — Чтоб я знала, пропади они пропадом!
      Помоечница была грубовата. Но бродячей кошке, сами понимаете, не до светских манер.
      — Ладно, не обо мне речь, — проворчала она. — Твои дела куда хуже моих. Как же это тебя угораздило?
      С брезгливым любопытством она оглядела Мурли со всех сторон.
      — Понятия не имею. — Мурли погрустнела. — И знаешь, что самое ужасное? Полбеды, если бы я стала человеком совсем. Так ведь нет: я какая-то серединка на половинку.
      — Никакой серединки на половинку я в тебе не вижу. Вылитый человек.