Все время опасаясь нежелательных встреч, Марио вернулся в подвал на улице Жозе Кустодио. В нерешительности задержался на площадке: через полуоткрытую дверь он увидел оживленно разговаривавших людей. Но отступать было поздно. Его заметили, какая-то женщина воскликнула:
      – Куика!
      Это была Карола. Смуглянка широко распахнула дверь и, подражая светским манерам, жестом пригласила его войти.
      – Сеньор Марио дос Анзойс Карапуса!
      Однако никто не засмеялся.
      В подвале Марио застал Макале и Сухаря, позеленевших от бешенства. Карола, раньше столь деликатная и чуткая, превратилась в жарараку.
      Подойдя к Марио вплотную, она уперлась руками в бока и осведомилась:
      – Где Свистун?
      – Здесь, у меня в кармане, суньте руку, и вы его нащупаете…
      Водворилась тишина, насыщенная недоверием, подозрительностью и злобой. Первым заговорил своим тоненьким голоском Макале:
      – Я считаю это подлостью. Он взял деньги, спрятал их и сбежал…
      Подозрение было высказано. Все четверо мрачно посмотрели друг на друга. Опять молчание, горькое молчание. Его нарушила Карола, обратившись скорее к себе самой, чем к собеседникам:
      – Но куда же он ушел? Где скрылся? Если он не появится, я решусь на отчаянный шаг: пойду в полицию и все о нем выложу. И спасу этим бедняжку Тьяну, которую Просперо собирается пытать…
      Сухарь рассказал:
      – Вчера я неожиданно наткнулся на Свистуна… Это было на улице Пиратининга. Он прошел мимо, сделав вид, что не заметил меня, и сел в автобус. Я мог бы увязаться за ним, но вы понимаете… Что, если за ним следили… по пятам шел шпик…
      Макале предложил:
      – Завтра в это же время соберемся здесь. Если кто-нибудь из нас встретит Свистуна, пусть выследит его, но очень осторожно – он ведь ловок и может ускользнуть из-под носа… Нужно во что бы то ни стало узнать, где теперь его пристанище.
      После этого Макале и Сухарь врозь, чтобы не вызвать подозрения у агентов полиции, которыми кишели улицы, вышли из подвала.
      Марио и Карола остались вдвоем и поговорили по душам. Марио сказал:
      – Будь проклят тот час, когда я совершил этот ложный шаг!
      – Значит, вы раскаиваетесь, что познакомились со мной? Вот как!
      – Нет, Карола, вы же знаете, что я…
      Он подошел, протянул к ней руки, но девушка отстранила его.
      – Нечего, нечего! С меня довольно!
      Они уселись на корзине.
      – Карола, уедем отсюда!
      – Куда, глупый?
      – Скитаться по свету.
      – На какие деньги? Вы думаете, железная дорога возит в кредит?
      Марио не ответил. Она продолжала:
      – Вы что, только вчера родились на свет божий? У полиции есть радио; они разговаривают со всей Америкой так же, как сейчас мы с вами. Куда бы мы ни поехали, приказ об аресте последует за нами.
      – У меня есть дядя. Он работает на строительстве плотины в Санто-Амаро. Я поеду к нему и попрошу помочь устроиться на работу в сертане, объясню, что хочу начать новую жизнь. Ручаюсь, он пойдет мне навстречу.
      – А у меня есть кое-что из вещей… остались от покойной матери… заложены в ломбарде. Если нужно будет, продам их.
      Помолчали.
      – А украденное действительно у Свистуна? – спросил Марио.
      – Клянусь богом, у него! В ту ночь я именно ему передала через забор шкатулку. Видела его, как сейчас вижу вас.
      Снова наступило молчание.
      – А вам не нужно возвращаться на службу?
      – Нет, хозяева меня рассчитали. Бедные, у них самих ничего не осталось. И потом…
      – Что потом?
      – Там есть юноша по имени Жоржи… хозяйский сын. Он застал меня на месте преступления…
      Марио испугался.
      – Ваша победа, да? – встревоженно спросил он.
      – Послушайте, он ведь еще мальчик.
      – Знаю… Я тоже был мальчиком…
      – Он просто ангел. Не хочет рассказать полиции, что видел, как на рассвете я брала у Свистуна шкатулку, которую он передал мне в обмен на ту, что была спрятана в гардеробе. Этот мальчик, наверное, следил за мной все время, пока я служила в их доме. Он мог бы рассказать многое, но даже ни разу не пригрозил мне этим.
      – А что вы для этого сделали?
      – Улыбалась… И ничего больше… Теперь бедняжка чувствует себя предателем по отношению к родителям Я вижу, как он страдает и смотрит на меня глазами, полными мольбы и отчаяния. Он или проболтается или примет яд. Ах, Марио! Понимаете ли вы, что это такое? Ничего вы не понимаете!.. Вы совершенно не знаете жизни!
      Марио обнял Каролу и почувствовал, как учащенно бьется ее сердце. Неожиданно она впала в исступление: металась по комнате, рыдала, рвала на себе волосы.
      – Чудовищно! Это могло случиться только со мной!.. Почему я, получив хорошее воспитание, будучи честной девушкой, вступила на этот преступный путь? Но, если уж так случилось, почему я горюю о невозвратном прошлом? Почему я до сих пор несу на себе груз своего воспитания, своей чувствительности – ведь все это должно было умереть во мне много лет назад?…
      Марио заставил ее сесть и, прижав к себе, дал ей выплакаться.

      Участники ограбления на улице Бугенвиль, собравшись на следующее утро, снова с отчаянием убедились в том, что Свистун, заполучив шкатулку, скрывается от них.
      Карола не сказала ни слова, но ее товарищи по очереди выложили все, что им удалось узнать. Макале – у него был дружок в управлении полиции – добыл некоторые сведения о помощнике комиссара Просперо, которому было поручено расследовать дело об ограблении на улице Бугенвиль.
      Экс-повар ограничился кратким изложением того, что ему стало известно. Просперо был на хорошем счету у начальства. Умный и старательный, он обладал особым чутьем; отличался незаурядной храбростью – несколько раз даже рисковал жизнью в стычках с преступниками. Однако Просперо – в полиции об этом вспоминают со смехом во время ночных дежурств, – как и многие другие выдающиеся детективы, оказался на полицейской службе после того, как сам долго вел преступную жизнь. Достаточно заглянуть в его личное дело, хранящееся в управлении полиции, чтобы убедиться в этом. И никто не делал из этого секрета.
      История Просперо проста. Несколько лет тому назад, во время нашумевшего процесса, связанного с таинственным убийством одного мясника, когда полиция уже отказалась от надежды найти преступника, Просперо – его в то время разыскивали по пустяковому делу об ограблении с оружием в руках в уборной одного из ночных притонов – явился с повинной, но при этом заявил, что не прочь сотрудничать с полицией, если ему будет предоставлена возможность начать новую жизнь. Пусть власти снабдят его средствами, он поможет полиции и в этом запутанном деле и в некоторых других.
      Предложение это повисло в воздухе – оно и не было принято и не было отвергнуто. Но Просперо оставался на свободе с обязательством ежедневно являться в полицию, что он и делал. Во время этих посещений, рассказывая обо всем, что ему удалось узнать о преступлении, он обнаружил превосходное знание уголовного мира.
      Услуги Просперо оказались чрезвычайно полезными; на следующей же неделе удалось захватить убийцу мясника. Как впоследствии выяснилось, этот субъект не допускал и мысли об аресте, настолько он чувствовал себя в безопасности.
      С этого и началась карьера Просперо. Сначала он конвоировал арестованных, затем стал третьеразрядным агентом и, поскольку продолжал оказывать полиции важные услуги, со временем даже был назначен старшим агентом района; занимая эту должность, он мало-помалу настолько вошел в доверие к комиссару, сеньору Барашо, что иногда целыми неделями замещал его. В конце концов Просперо назначили помощником комиссара района.
      Сообщение Макале было оценено должным образом, После его обсуждения слово взял Сухарь. Он рассказал, что накануне, выйдя из подвала, сразу же занялся поисками Свистуна.
      Проходя мимо часового магазина, он взглянул на витрину: было 5.50. Он побежал к кинотеатру на другой стороне улицы, рядом с 38-м кафе, и остановился, как будто любуясь крикливыми афишами последних кинофильмов. На самом же деле не переставал украдкой поглядывать на Дверь кафе. Прошло несколько минут. По радио раздались звуки «Ave Maria» Шуберта, колокола соседней церкви начали вызванивать «Angelus».
      Однако шеф не появился – этого следовало ожидать. Тогда Сухарь свернул в первую же улицу, ведущую к вокзалу. Вдруг он обратил внимание на человека, который шел впереди по другому тротуару метрах в тридцати. Это был Свистун, одетый в свое неизменное тряпье коричневого цвета с заплатами на локтях. Берет его был сдвинут набок, темные очки, как всегда, закрывали лицо. Свистун опирался на палку тяжелее обычного и казался еще более постаревшим.
      Сухарь некоторое время наблюдал за ним, прислонившись к какой-то двери. Когда шеф пересек улицу и направился к новым домам, он последовал за ним, ни на минуту не теряя его из виду.
      Шарманщик пошел по одной из поперечных улиц, где строились шестиэтажные дома. Он прошел мимо нескольких магазинов, парикмахерской, мастерской по ремонту радиоприемников, мимо чистильщика обуви… и неожиданно исчез, войдя в подъезд одного из домов. Сухарь немного подождал, чтобы убедиться, не хитрит ли старик, затем подбежал к дому, где скрылся Свистун. Внушительный подъезд был отделан под черный мрамор. Сухарь вошел и осмотрелся по сторонам. В вестибюле никого не было. Привратник, как водится, проживал под узкой лестницей у лифтов. Одна из кабинок была внизу; Свистун, наверное, поднялся на другом лифте и, судя по неподвижной полоске света на панели, вышел на четвертом этаже. Сухарь вошел в другой лифт, нажал кнопку и плавно поднялся на четвертый этаж… Там царил полумрак, так как электричество еще не зажигали; слабый свет угасающего дня проникал через боковые окна на противоположных концах коридоров.
      В этом доме, как и во многих других, все этажи выглядят на одно лицо. От лестничной площадки расходятся три коридора, один влево, другой вправо, третий прямо. В них через определенные промежутки расположены двери, ведущие в квартиры. Рядом маленькие двери кухонь, где хлопочут хозяйки. Мы говорим «хозяйки», потому что прислуги здесь ни у кого нет…
      Живут в этом доме по преимуществу служащие железной дороги, торговые агенты и мелкие чиновники. У доктора Геррейро зубоврачебный кабинет, старик Эурипедес принимает заказы на переплетные работы, а дона Феброния кормит полдюжины школьных учителей завтраками и обедами, правда, не очень обильными, но зато вкусными…
      Некоторые жильцы, чтобы избежать посетителей, которые, разыскивая нужное им лицо, стучатся во все двери, написали на узких полосках картона узорным готическим шрифтом или рондо свои имена и фамилии и прибили эти визитные карточки под глазком, который служит перископом для хозяек, дабы они могли видеть, кто именно нажимает на кнопку звонка. Когда в глазок виден мальчик рассыльный из бакалейного магазина или молочной, почтальон или разносчик телеграмм, дверь открывается. Но когда это сборщик взносов за купленные в рассрочку вещи, продавец лотерейных билетов или соседка, которой, как всегда, необходим один крузейро – ей нужно идти в город за покупками, а муж, увы, забыл оставить на столе мелкие деньги, – тогда призывы звонка остаются без ответа, на них никто не обращает внимания. Пусть думают, что вся семья ушла и неизвестно когда вернется…
      Сухарь был обескуражен. Все двери заперты, в коридорах – никого. В квартирах ни малейшего признака жизни. Только около некоторых дверей приятно пахло жареной печенкой с луком. Сухарь решил проверить фамилии жильцов – нет ли связи между кем-нибудь из них и шарманщиком. Зажигая спички, он ходил от двери к двери. Обычные, невыразительные фамилии, какие встретишь повсюду: Силва, Карвальо, Габирацци, Контадини, Малуф, Дави Шеллман, Саломон Меншберг…
      А что если Свистун, из предосторожности выжидая и не показываясь на улице Жозе Кустодио, обделывает сейчас, чтобы не терять времени, какое-нибудь дельце? «Никакой опрометчивости, особенно в эти решающие часы, когда сама богиня Фортуна ходит вокруг да около с пригоршнями золота и алмазов и улыбается нам, – сказал себе Сухарь. – Нет! Лучше набраться немного терпения!»
      Хотя Сухарь и удивился тому, что Свистун поднялся на четвертый этаж этого тихого и спокойного дома и непонятным образом исчез, ученик решил спуститься вниз и ждать своего учителя на улице. Например, у кафе напротив. На лестнице никого не было, кроме кошек и какой-то пары: шофер беседовал с глазу на глаз со своей подружкой. Когда Сухарь проходил мимо, этот Ромео посмотрел на него глазами взбесившегося пса, но промолчал…
      Выйдя на улицу, он начал, чтобы как-нибудь убить время, разглядывать витрины, заставленные самыми неинтересными вещами: свертками табака, пакетиками различных трав, жестянками чая из штата Минас-Жераис, который рекомендуется для похудения; флаконами настойки сипокруз, избавляющей от болей под ложечкой; радиоприемниками и патефонами.
      Сухарь отнюдь не целиком погрузился в созерцание этих скучных предметов; время от времени он искоса поглядывал на дверь дома в надежде увидеть выходящего Свистуна, чтобы, сохраняя должное расстояние, последовать за ним и застигнуть врасплох этого интригана в его таинственном убежище, где тот скрывается, преследуемый одновременно полицией и своими сообщниками.
      Таинственный дом казался вымершим. Вдруг, как бы опровергая это, какой-то человек открыл дверь и, не оглядываясь по сторонам, зашагал по улице. Это был, конечно, не Свистун: в нем не было даже отдаленного сходства с учителем. Высокий, худой, стройный, он шагал энергичной легкой походкой, размахивая на ходу руками. В хореографии это называется идти вперед всем корпусом. Поверх синего костюма на нем был бежевый плащ с поясом. На голове ворсистая шляпа, на ногах новые ботинки; он походил на вырезанную из какого-то журнала мод рекламную картинку.
      «Кто это может быть?» – спросил паренек самого себя.
      И как бы в ответ стоявший рядом с ним продавец обратился к своему коллеге из прачечной:
      – Видите, Сузука?
      – Что такое, Наим?
      – Видите, идет сам сеньор Просперо, оборотень из полицейского участка?
      – Что вы хотите этим сказать, Наим?
      – А то, что сейчас семь часов. Проверьте часы, запирайте заведение и отправляйтесь обедать.
      Сухарь был ошеломлен. Он подкарауливал взломщика, а вместо него из того же дома, из того же подъезда, вышел помощник комиссара района… А вдруг старик Свистун – такие вещи случались – ловкий соглядатай, которого полиция подослала в среду преступников?
      Сухарь закурил сигарету и подумал: «Если шарманщик приходил к начальнику, как доносчик, он, не задерживаясь, должен выйти вслед за ним…»
      И он ждал, ждал… Однако вскоре вынужден был отказаться от этой затеи, так как Сузука и Наим начали внимательно на него поглядывать, удивляясь упорству, с каким он кого-то поджидает, по-видимому девчонку, которая не пришла на свидание…

      Рассказ Сухаря заставил Марио серьезно призадуматься. Он сел в угол и, чтобы хоть чем-нибудь заняться, снял свои грязные носки и надел шелковые лиловые носки Свистуна. Вскоре он вслух подытожил наблюдения товарищей и свои собственные:
      – Странно… У Просперо и Жоакима одна и та же привычка: оба они, когда выражают удивление по какому-нибудь поводу, выворачивают наружу кисти рук. Точно так же необъяснимо, каким образом трубка Жоакима и коробка с ароматным табаком оказались купленными в магазине не кем иным, как Просперо; и наконец, говоря откровенно, я еще не разобрался в последней загадке: в дом входит Жоаким, а через полчаса оттуда выходит… Кто бы мог подумать? Сам Просперо!
      Слушая его, Макале в ужасе вытаращил глаза. Марио продолжал:
      – Все это говорит против Свистуна… Но, однако, есть кое-что и в его пользу. К примеру: Жоаким старый, а Просперо средних лет; Жоаким смуглый, а Просперо блондин; у Жоакима седой пушок на висках и на подбородке, а Просперо гладко выбрит…
      Карола невесело усмехнулась:
      – Послушайте, Куика, мы думаем о таком серьезном деле, а вы несете всякий вздор!
      Но Марио не слышал ее слов. Он пристально смотрел на шелковые носки Свистуна, до предела напрягая мозг. Неожиданно он сорвался с места и выбежал во двор.
      Привязанный на цепи Кретоне с яростью бросился к нему. Мустафа, в красной феске, с закрученными усами, высунулся из окна и обругал пса:
      – Я тебе! Молчать! Бесстыжий! Пошел на место!
      Кретоне спрятался в свою конуру.
      Марио помчался в полицейский участок. Теперь он казался другим человеком. Порывы ветра словно выдули из его души то безразличие, которое владело им последнее время. Во что бы то ни стало, любой ценой он должен выяснить обстоятельства, связанные с исчезновением главаря! Его взгляд выражал такую решимость, что никому бы не пришло в голову стать на его пути. Оттолкнув локтем дежурного полицейского, он пронесся по коридору и, как вихрь, взлетел вверх по лестнице. На втором этаже Марио столкнулся с Домингосом, лакомившимся мукой из земляного ореха.
      – Куда направляетесь, приятель? – спросил растерявшийся надзиратель.
      – У меня поручение к комиссару.
      – От кого?
      – От великого Каракафу.
      Надзиратель, никак не ожидавший такого шутовского ответа, оторопел.
      Наконец Марио оказался у двери кабинета комиссара, отворил ее, чтобы его могли заметить, и остановился в ожидании.
      Сеньор Барашо, комиссар полиции, сидел за письменным столом и в великолепном расположении духа принимал неутомимого Даго, полицейского репортера газеты «О минуто». Тот с карандашом в руке интервьюировал комиссара о ходе расследования дела об ограблении на улице Бугенвиль.
      – …Пресса, как это явствует из пословиц, с которыми нас знакомит реклама сигарет «Кастелоенс», пачка их стоит всего три тостана, – не что иное, как исповедь человеческого разума… Так вот…
      При появлении непрошеного посетителя комиссар умолк.
      В глубине комнаты, в удобной позе, положив ноги на стол, сидел Просперо и, прищурившись, любовался своими новыми изящными ботинками. Заметив Марио, стоявшего в дверях, он в нерешительности пробормотал:
      – Кто вы такой?
      Марио ответил в патетическом тоне:
      – Я главарь банды преступников!
      Просперо мгновенно изменил позу, и на лице его появилось выражение, соответствующее суровому облику кабинета и занимаемой им должности. Он нажал кнопку настольного звонка. Где-то в коридоре задребезжал колокольчик.
      Комиссар, услышав такой дерзкий ответ, принял оборонительную позицию. Недаром он был чемпионом университета Сан-Пауло по джиу-джитсу.
      Все это произошло в какую-нибудь минуту. За это время репортер успел сунуть свой исписанный блокнот во внутренний карман пиджака, а химический карандаш – в наружный и, как добросовестный журналист, вытаращил на Марио глаза, словно это были объективы фотокамеры.
      Неожиданный посетитель сделал три шага к сеньору Барашо и остановился с таким видом, словно отдавался на его милость.
      В дверях наконец появился прибежавший на звонок Домингос. Он на ходу вытирал носовым платком испачканные мукой губы. На Домингосе был нарядный костюм из льняного полотна, в котором надзиратель производил неприятное, даже отталкивающее впечатление. Заботясь о чистоте костюма, он беспрестанно кончиком носового платка аккуратно снимал с него пыль.
      Помощник комиссара подмигнул Домингосу и приложил ко лбу указательный палец, давая этим понять, что вторгшийся посетитель не в своем уме. И, когда Домингос уразумел смысл этой мимической сцены, Просперо вытянул сжатую в кулак руку и трижды повернул ею в воздухе, сделав три воображаемых поворота ключом в воображаемом замке. Надзиратель правильно понял и это движение: он был человеком времен немого кино, когда артисты, какими бы сладостными голосами они ни обладали, изъяснялись жестами…
      Получив переданный при помощи такого семафора приказ, Домингос подбежал к нежелательному посетителю и опустил свою грубую волосатую руку на его хилое плечо. Но бродяга не отказался от намерения высказать свои подозрения комиссару и прессе, достойно представленной в этом кабинете ловкачом из «О минуто». Он решил разоблачить помощника комиссара, чем бы это для него ни обернулось, даже если бы после этого ему отрезали язык.
      – Что вам здесь нужно? – спросил сеньор Барашо.
      – Я хочу сделать разоблачение.
      – Используйте для этого рекомендованные законом пути.
      – Уже пробовал. Никому до этого нет дела. Всюду – стена.
      Домингос пытался вытолкнуть посетителя в коридор, однако безуспешно: ему очень мешал нарядный костюм – он боялся, что сумасшедший испачкает его своими грязными руками. Комиссар полиции, уже в непоправимо испорченном настроении, решил покончить с этой пантомимой:
      – Тогда сделайте это разоблачение сейчас же, но предупреждаю – коротко и ясно!
      Репортер, охваченный нетерпением, поторопил:
      – Валяйте, приятель, и побыстрее, пресса – это исповедь человеческого разума!
      – Я пришел, чтобы открыть полиции, что сеньор Просперо, который находится здесь, имеет два лица: у вас в полицейском участке он помощник комиссара, а вне его– главарь шайки…
      Домингос наконец решил пожертвовать костюмом: он прыгнул Марио на спину и обхватил его своими железными руками. Но ничто не могло удержать Марио.
      – Посмотрите на этого человека! Перед вами главарь шайки, ограбившей особняк на улице Бугенвиль, где похитили шкатулку, в которой было два с половиной миллиона. Я пришел сюда, чтобы заявить об этом. Если будет необходимо, я готов это доказать! Доказать доподлинно!
      Домингос скрутил Марио руку, ударил в подбородок и, подгоняя подзатыльниками, повел впереди себя.
      Когда тюремщик и арестованный вышли, в комнате стало так душно, что, казалось, невозможно было дышать. В тяжелой атмосфере, всегда присущей полицейским участкам, явственно ощущался запах земляного ореха.
      У сеньора Барашо на висках учащенно забился пульс, а руки задрожали и покрылись холодным потом. Он подозвал репортера:
      – …Как я вам уже говорил, благодаря частичному признанию прачки Себастьяны, которая в самом ближайшем будущем откроет нам имена своих сообщников, этих подонков из трущоб Сан-Пауло, – преступление на улице Бугенвиль уже не представляет для нас такого интереса…
      Однако репортер, который до этого момента был само внимание, теперь неожиданно стал до такой степени рассеян, что пропустил мимо ушей слова комиссара. Когда часы пробили одиннадцать, он спохватился:
      – Хотелось бы успеть к сегодняшнему вечернему выпуску!
      И стремглав, не попрощавшись, выбежал из кабинета.
      Просперо встал, сунул руки в карманы и, хотя был явно раздосадован, с напускным спокойствием начал ходить взад и вперед по комнате.
      – Послушайте, Барашо… Этот Домингос хороший парень, но стар и устает; следует заменить его. Где это видано, чтобы какому-то сумасшедшему позволили ворваться в полицейский участок и оскорблять представителя власти своими идиотскими измышлениями?… Подобное может случиться только в Бразилии…
      И он говорил, говорил… Однако, видя, что комиссар, поглощенный изучением служебных бумаг, не проявляет ни малейшего желания отвечать ему, Просперо стал беззаботно насвистывать что-то сквозь зубы. Затем взял шляпу и вышел. В коридоре вполголоса беседовали агенты, но при его приближении замолчали. Это бы первый результат разоблачения, оно широко распространялось и принимало угрожающие размеры. В дверях стоял Бимбо, болтая с какими-то людьми.
      – Как дела, Бимбо? Сегодня угощаешь кокадой? – бросил ему Просперо.
      Бездельник даже не потрудился притвориться и ответил с нескрываемой дерзостью:
      – Кончилась ваша лафа, сладкое подгорело!
      Помощник комиссара посмотрел на него взглядом, в котором ненависть смешивалась с презрением, и пошел по проспекту, стараясь сохранить свою обычную уверенную походку. Как всегда, остановился на углу, но на этот раз, по обыкновению полюбовавшись носками своих ботинок, поправив галстук и одернув ворот пиджака, неожиданно произнес следующий краткий монолог:
      – Просперо Басселино, помощник комиссара, вы скончались! И никто больше не встретит вас здесь или где-нибудь в другом месте. Мир праху вашему!..
      После этого, словно самый беззаботный гуляка, пританцовывая, он подал знак проезжавшему мимо такси. Сел и захлопнул за собой дверцу:
      – Поезжайте вниз, не помню названия улицы…

      Просперо вышел из такси на площади у церкви и дальше пошел пешком до известного нам дома, где накануне Сухарь искал Свистуна.
      Он вошел в вестибюль, медленно, не торопясь, зажег серебряной зажигалкой сигарету и, выглянув на улицу, осмотрелся по сторонам – обычная предосторожность. Ни одного незнакомого лица, Сузука и Наим, по обыкновению, разговаривают и смеются. Следовательно, за ним никто не следит.
      Успокоенный, Просперо поднялся по черной лестнице с железными перилами. На втором этаже вынул ключ и отпер дверь квартиры с прибитой у «перископа» картонкой, на которой было выведено: «Перейра». Затем нерешительно вошел, будто опасаясь встретиться там с кем-нибудь чужим. Немного задержался у порога, всматриваясь в углы и отбрасываемые мебелью тени. Все без изменений… Просперо закрыл за собой дверь и, сделав несколько шагов, остановился у входа во вторую комнату. Прямо перед ним было широкое, всегда запертое, запыленное окно, выходившее на улицу. Его закрывал каркас светящейся рекламы кондитерской, которая находилась в первом этаже; ночью этот рекламный щит мигал, ежесекундно вспыхивая то синим, то красным светом. Не заметив ничего подозрительного, Просперо включил электричество, хотя на улице было еще светло.