Клелия была лучшей ученицей Баианского колледжа и вышла из его стен законченной дурочкой. К счастью, отец, фабриковавший «Lacrima Christi» t мог поддерживать ее причуды, вытекавшие из сословных предрассудков, генеалогических традиций и прочей чепухи, которой была забита ее голова.
      Веря во все, чему ее обучали святые наставницы, Клелия стала ждать принца. В двадцать восемь лет она наконец усомнилась в своем предназначении и снизошла до того, что отдала руку мужлану, продававшему ей бриллианты. Случилось так, что этим счастливцем оказался Оливио Базан. Неравный брак без священного оправдания любовью. Появление в доме хозяйки заставило коммивояжера поступить на постоянную службу с высоким окладом. Он перестал разъезжать, и оба они честно несли бремя семейной жизни, тем более что в последующие годы стали появляться дети, вначале Жоржи, потом Тила. Тесть Оливио Базана в один злополучный день совершил непоправимую глупость, пожелав продегустировать свое вино, и отошел в лучший мир. Но умер он на своей постели, окруженный родственниками, с соблюдением всех церковных таинств.
      Посетитель, войдя в кабинет Оливио Базана, несомненно, восхитится шкафами, набитыми книгами и архивами писем, контрактов и бумаг; там же увидит он пишущую машинку и сверкающую коллекцию драгоценных камней. Она размещена на шелку под стеклом в специальной витрине; этикетки на шелковых подушечках объясняют названия камней и их происхождение. На столе, как доказательство внимания семьи, стоит вазочка из севрского фарфора с тремя свежими белыми розами. Должно быть, это дело ручек Тилы, которая не может примириться с сухостью кабинета отца.
      Но самое главное в кабинете – это несгораемый шкаф. Он установлен в углу, около окна, выходящего на улицу. Высокий, узкий шкаф, весь из стали, выкрашен в зеленый цвет; сверху золотыми буквами выведено имя Оливио Базана, посредника по экспорту драгоценных камней.
      Если посетитель направляется не в это святилище Меркурия, он поворачивает направо и проходит в столовую, настолько отполированную, что каждая пылинка, упавшая на пол с его башмака, как бы вопит о скандале. Глухой голос наставительно произносит:
      – Осторожно, осторожно!..
      Квадратный обеденный стол, покрытый узорчатой скатертью и окруженный черными стульями с высокими спинками, строг и изящен. В ясные дни широкое окно набрасывает на зеркальный пол солнечное покрывало, которое оттеняет обстановку комнаты. Если гость, забыв, где он находится, закуривает сигарету, раздается тот же бесстрастный голос:
      – Пепельница слева… Не уроните пепел на пол!..
      Клелия, должно быть, вездесуща; повсюду чувствуется ее неуловимое присутствие.
      Дверь, скрытая под тяжелой портьерой, ведет в задние комнаты первого этажа. Входящие в эту дверь – а посторонние здесь бывают редко – видят налево кухню, направо – ванную. Дальше две комнаты для прислуги, окна которых выходят во двор, к гаражу и прачечной.
      Широкая кирпичная стена опоясывает все владение. По ту сторону стены расположен заброшенный участок, выходящий на улицу Даль – самую тихую в Жардиндас-Флорес. По-видимому, Оливио Базан боится, как бы ночью какой-нибудь грабитель не перелез через эту стену и через дверь или окно не вторгся в его крепость: лампочка в двадцать пять свечей у входа в гараж никогда не гасится. Днем она становится бледной и почти невидимой, зато ночью позволяем заметить любого, кто попытается проникнуть в дом.
      Когда гость находится уже во дворе, он внезапно пугается:
      – Не бросайте окурков на землю! – слышит он тот же глухой, бесстрастный голос.
      Широкая лестница в два пролета, выстланная дорожкой и освещенная окном с цветными стеклами, ведет на второй этаж. Гладкие металлические прутья, закрепленные колечками, прижимают дорожку к ступенькам. По лестнице можно подниматься и спускаться без малейшего шума. Этим обстоятельством пользуется Клелия, чтобы держать мужа, детей и прислугу под строгим надзором. Вот она, молчаливая и недоверчивая, едва касаясь перил, сходит вниз. На ней темно-синее платье, кофточка с высоким воротничком, волосы зачесаны назад. У нее бледное лицо, тонкие губы, большие неопределенного цвета глаза; чтобы лучше видеть, она их постоянно щурит.
      – Не волочите ноги, вы рвете ковер!
      Несмотря на подобные наставления, те редкие гости, которые удостаиваются почти недосягаемой чести – подняться на второй этаж, – получают возможность восторгаться там тремя большими спальнями и маленькой террасой над задним двором. Первая комната двумя светлыми окнами выходит на улицу Бугенвиль, это спальня супругов. Она заставлена мебелью, без которой здесь было бы гораздо уютнее. Именно здесь хозяйка дома проводит долгие часы, одержимая идеей наведения строгого порядка; тонкий, натренированный слух позволяет ей безошибочно узнавать, что происходит во всех уголках дома.
      В центре, напротив лестничной площадки, – комната Тилы. Девушке пятнадцать лет, она хорошенькая, вежливая, ее считают чрезмерно набожной, так как она не пропускает ни одной мессы в Церкви одиннадцати тысяч девственниц. Тила любит читать романы, в которых герои занимаются психоанализом.
      Дальняя комната – царство Жоржи. Ему шестнадцать лет, он кончает гимназию. Жоржи подражает грубоватым героям ковбойских фильмов, но между тем сам чрезвычайно добр. Сейчас его мучают еще не разрешенные проблемы переходного возраста. Из его комнаты открывается дверь на террасу, откуда виден кирпичный забор и за ним пустующий участок. Комната служит юноше спальней и кабинетом для занятий.
      Повсюду мебель, ее так много, что у гостя возникает желание спросить:
      – Да, но где же, собственно говоря, живет эта семья?
      Однажды утром служанка Эсперанса, кончив накрывать на стол, громко объявила:
      – Кофе подан!
      Оглянувшись, она испугалась. Бедняжка думала, что Клелия в своей комнате занята туалетом после ванны, а та, уже одетая, стояла за спиной служанки и рассматривала ее прищуренными глазами. Не сказав ни слова, хозяйка села за стол. Тила в домашнем халате, с мокрыми распущенными волосами, напевая услышанную по радио самбу, спустилась по лестнице и села на свое место.
      – Послушай, Тила, если тебе нравится петь, подбирай по крайней мере приличную программу, не повторяй непристойностей, которые слышишь на улице…
      Девушка смутилась и промолчала. К счастью, в эту минуту появился Жоржи. В замшевой куртке и голубом берете, надвинутом на ухо, перескакивая через три ступеньки, он стремглав спустился по лестнице и занял свое место за столом.
      Мать его отчитала:
      – Я не требую, чтобы дети подходили ко мне для благословения, как это делали в доброе старое время, но ничего не стоит, встав с кровати, хотя бы поздороваться…
      – Э, мама, вы становитесь однообразны!
      Клелия обиделась, и все утро ее не оставляло дурное настроение. Еще больше она расстроилась, когда из внутренних покоев, насвистывая, появился муж, в темно-синем с узорами халате, только что побрившийся, с мохнатым полотенцем на шее наподобие кашне. Оливио был в отличном расположении духа и весь сиял, благоухая брильянтином, одеколоном и душистым мылом. Он сел за стол и протянул руку с холеными ногтями, чтобы достать фаянсовый кофейник, но Клелия, как всегда заботясь о соблюдении правил хорошего тона, тут же метнула на него взгляд, полный осуждения, и порывисто отвела эту неосторожную руку.
      – Послушайте, Вивико! Вы бы хоть показали пример своим детям, которые растут невежами. Как я могу научить их хорошим манерам, если вы сами садитесь за стол в подобном одеянии, с испачканным кровью полотенцем на шее?…
      – Что это значит, Клелия? Вы слишком придирчивы!.. Только и знаете…
      Оливио Базан встал тоже с испорченным на весь день настроением и пошел в ванную, откуда через несколько минут вернулся одетый в кашемировые брюки и пижаму яркой расцветки. Он робко сел за стол, опасаясь нового выговора супруги. Прошло десять долгих минут, в течение которых никто не обмолвился ни словом.

      Жоржи, старательно очистив блюдце с клубничным желе, нарушил молчание:
      – Знаешь, старина, две ночи подряд я просыпаюсь от шума во дворе. Вчера на рассвете мне показалось, что это повар Жарбас… Он, когда выпьет, имеет обыкновение блевать в бак для стирки белья…
      Клелия, слушая сына, пришла в ужас:
      – Мальчик, где ты научился подобным выражениям? Наш дом стал похож на «Гостиницу для коммивояжеров»!
      В этом сравнении скрывался язвительный намек по адресу супруга, который когда-то сам был коммивояжером. Однако Оливио при детях сделал вид, что не понял намека, и, заинтересовавшись, разрешил Жоржи продолжать начатый рассказ.
      – Так вот, старина! Прошлый раз я не поднялся и не пытался узнать, кто ходил по двору, но сегодня, тоже на рассвете, опять услышал шум. Я вскочил с кровати, решив расправиться с Жарбасом…
      Три пары глаз в беспокойном ожидании впились в юношу. Жоржи чувствовал это и, чтобы придать истории большую значимость, до бесконечности растягивал свой рассказ, делая бесчисленные паузы и наблюдая эффект своих слов на испуганных физиономиях.
      – …Я подошел к окну на террасу и всмотрелся в темноту. Дождь лил как из ведра… Лампочки у дверей гаража почти не было видно.
      Оливио подумал вслух:
      – Сегодня же куплю другую, в триста свечей…
      Жоржи продолжал:
      – …Но, к счастью, начало светать, и я разглядел кирпичную стену…
      Тила была в состоянии крайнего возбуждения:
      – Говори же скорей, Жоржи!
      Клелия строго посмотрела на дочь.
      – …Над стеной я с трудом различил, – это выражение ему понравилось и он повторил: – с трудом различил чью-то голову. Человек что-то высматривал. Он был в берете и темных очках…
      – Господи! – простонала Клелия.
      – Колоссально! Почему ты не позвал меня? Ведь это так забавно! – соловьем пропела Тила.
      Но Оливио держался иного мнения. Он стал серьезным, задумался. И, закончив завтрак, начал говорить больше для себя, чем для жены и детей:
      – Я еще раньше подозревал, что кто-то изучает наш дом, строя идиотские предположения, будто у нас есть здесь ценности, которые можно похитить.
      Выражение «идиотские предположения» было произнесено намеренно, именно в тот момент, когда служанка Эсперанса вошла в столовую, чтобы убрать со стола посуду: она не должна была думать, что дом Базанов действительно заслуживает такой чести, как посещение воров…
      Клелия не пожелала продолжать разговор на эту тему при служанке, которая складывала горками грязные тарелки, чашки и блюдца, не замечая того, что делалось и говорилось вокруг нее. Она пристально посмотрела на мужа. Оливио Базан ответил ей понимающим взглядом. И дети, каждый по-своему, разгадали выразительную шараду этой немой сцены.
      Тила пророчески изрекла:
      – На каникулы нам не удастся поехать на побережье.
      А Жоржи, который был пожирателем детективных романов, заключил:
      – Должно быть, на улице Даль обитает преступник в темных очках; он, видимо, стремится совратить добродетельную служанку Эсперансу, которую за ее мрачные глаза правильнее было бы назвать Дезесперо.
      Все задумались. Оливио поднялся наверх, вслед за ним последовала Клелия. Там, в своей комнате, они обсудили происшествие, о котором рассказал сын. После этого Оливио Базан оделся и поспешил к гаражу, где стояла машина марки «Шкода-50». Эсперанса, вызванная настойчивым гудком, открыла хозяину ворота.

      Лил дождь… Была одна из бесконечных недель ненастной погоды, которую небо дарует жителям Сан-Пауло, дабы они смогли лучше оценить голубые дни весны.
      Оливио знал, где находится полицейский участок района: ему не раз приходилось проходить мимо этого здания с караульной будкой, с часовым, прохаживающимся перед входом, и несколькими бездельниками, всегда дежурящими у дверей в ожидании какого-либо дела или новости.
      – Я хочу поговорить с комиссаром.
      – Он будет позднее.
      – А кто его замещает?
      – Разве не знаете? Сеньор Просперо, его помощник.
      – Прекрасно. Тогда я поговорю с сеньором Просперо.
      Дежурный пошел впереди, посетитель сзади. На втором этаже провожатый ввел Оливио в пустую комнату и попросил подождать.
      Помощник комиссара в это время препирался с какой-то женщиной. Несмотря на то, что они говорили очень тихо, через полуоткрытую дверь Оливио удалось уловить несколько отрывочных фраз.
      – Десять или двенадцать конто, – говорила женщина.
      – Но где я достану столько денег? – спрашивал мужской голос.
      – Раздобудьте…
      – А если не удастся?
      – Тогда убирайтесь из моего дома!
      – Но поймите, деточка…
      – Нет у вас. ни деточки, ни полдеточки!.. Я устала от такой жизни…
      Женщина, опустив голову, прошла мимо Оливио, ему не удалось рассмотреть ее лицо. Просперо, очевидно, хотел догнать ее, но, выбежав в приемную, наткнулся на посетителя. Моментально сделал вид, будто вошел так поспешно только за тем, чтобы принять Оливио Базана; подарил ему свою лучшую улыбку, лучшую, но тем не менее ничего не стоящую.
      – Сеньор ждет приема? Прошу…
      Оливио поднялся, отыскал в кармане визитную карточку и прошел в кабинет. После короткого приветствия протянул представителю власти свою карточку. Он надеялся быть принятым если не сердечно, то по крайней мере с уважением, к которому привык за те восемнадцать лет, что уже не останавливался в «Гостинице для коммивояжеров».
      Помощник комиссара сел на вращающийся стул. Оливио знал этого полицейского чиновника по имени – оно часто называлось в газетах при раскрытии преступлений, имевших место в районе. Правда, в последние месяцы некоторые вечерние газеты обвиняли этого выдающегося детектива в том, что он слишком много спит на своем вращающемся стуле, ибо некоторые ограбления все еще были окутаны мраком таинственности, но, как говорится, раз на раз не приходится…
      Пока представитель власти читал и перечитывал визитную карточку, Оливио оставался стоять.
      Просперо Басселино – преждевременно облысевший мужчина лет сорока с настороженным выражением лица – производил впечатление человека пожившего, опустошенного страстями. Вероятно, он играл в карты, пил и залезал в долги из-за женщин. На нем был костюм спортивного покроя, из верхнего кармашка пиджака торчал батистовый носовой платок. Маленькие руки с корявыми пальцами были холодными и немного липкими. Говорил он скупо, сухим, недовольным голосом невыспавшегося человека. Беспрерывно курил, зажигая серебряной зажигалкой дорогие сигареты, и, не докурив до половины, тушил их об оловянную пепельницу. Оливио Базан и дальше продолжал бы изучать помощника комиссара, но Просперо поднял свою гладкую, словно головка сыра, голову и обратился к посетителю:
      – Садитесь, сеньор, и расскажите, что вас привело сюда…
      Оливио подвинул ближайший стул, сел рядом с помощником комиссара и начал:
      – Как сеньор мог заключить из визитной карточки и как я могу подтвердить имеющимися при мне документами, я много лет торгую каолином и другими минералами от лица одной нашей экспортной компании, а также приобретаю для некоторых голландских фирм драгоценные камни и металлы с разработок в Гойас и Мато Гроссо. Ежегодно я вылетаю в Голландию, чтобы вручить моим патронам этот драгоценный товар.
      – Продолжайте…
      – Поскольку мне приходится совершать крупные и зачастую непредвиденные сделки с клиентами из сертана – они, случается, приходят ко мне в часы, когда банки уже закрыты, или по воскресеньям и праздникам, – я вынужден для расплаты держать в своем сейфе внушительные суммы.
      – Что-нибудь около двухсот конто, не так ли?
      – Иногда и больше.
      – Пятьсот конто?
      – Бывали случаи, когда месяцами в моем несгораемом шкафу хранилось значительно больше.
      – И драгоценные камни?
      – И камни. Поскольку я сравнительно недавно летал в Голландию, запас драгоценных камней пока еще не очень велик.
      – Насколько я могу понять из ваших слов, передо мной крупный контрабандист алмазов и в то же время биржевой спекулянт, ловко уклоняющийся от уплаты налогов…
      Оливио встал. Просперо засмеялся и продолжал:
      – Успокойтесь, на полицию не возложены функции сбора налогов. Она готова всеми имеющимися в ее распоряжении средствами защитить ваше богатство. Между нами говоря, попытка избежать уплаты налогов – самое заурядное явление. – И уже без первоначальной учтивости приказал: – Ну, выкладывайте…
      Оливио принужден был подчиниться:
      – Сегодня во время завтрака мой шестнадцатилетний сын рассказал, что на рассвете услышал шум во дворе. Подойдя к окну, которое выходит на террасу, он увидел голову человека в берете и темных очках, высматривавшего что-то поверх кирпичной стены на заднем дворе.
      – Прекрасно. С этого момента ваш рассказ начинает приобретать интерес для полиции. Где вы живете?
      – Улица Бугенвиль, 29.
      – Знаю… Это…
      – …В пяти куадрах от проспекта, около железной дороги.
      – Вот, вот, именно там… Много лет тому назад, когда я только еще начинал свою карьеру, мне пришлось участвовать в разбирательстве дела этого… как его… Кровопийцы… Помните?
      – Нет, сеньор. Я тогда и не думал жить в Жардиндас-Флорес.
      – Не подозреваете ли вы кого-нибудь? Возможно, есть какой-нибудь след. Прислуга?… Как давно она у вас?
      – Нет. Все слуги наняты по объявлениям в газетах. В отношении их не питаю никаких подозрений.
      – Давайте действовать совместно. Начнем с двух мер предосторожности, которые нередко дают хорошие результаты: вы смените всю прислугу, а мы, со своей стороны, выделим агента для наблюдения за пустырем на улице Даль, около стены, о которой шла речь. Ну как?
      – Я согласен.
      – Если у вас будут новости, немедленно мне сообщите. Если же мой агент установит что-либо заслуживающее внимания, я вам сообщу. Вот и все, что может предпринять полиция, пока нет конкретных фактов, вы понимаете…
      Так закончилась аудиенция. Посетитель вышел очень рассерженный. Дошел до угла, сел в машину и пробормотал:
      – С Бразилией творится что-то неладное. Подорваны самые элементарные понятия об иерархии.

      Оливио Базаи поспешил принять меры, рекомендованные Просперо. Прежде всего он со всеми подробностями сообщил жене о своем визите в полицию.
      – Вивико, неужели вы рассказали о деньгах и об алмазах? – с испугом спросила Клелия.
      – Да, моя любимая. Я не мог не рассказать. Но, насколько это возможно, я постарался быть скромным в оценке стоимости хранящихся у нас ценностей.
      – Понимаю. А о том, где они хранятся, увы, тоже рассказали?
      – Только частично. Я дал понять, что деньги там, где они и должны храниться.
      – То есть в несгораемом шкафу?
      Оливио промолчал.
      Когда же он передал жене слова помощника комиссара 0прислуге, Клелия окончательно струсила.
      После завтрака она вызвала служанку.
      – Эсперанса, все мы вас очень ценим… Но мой супруг отозван компанией для работы в Рио-де-Жанейро, и на днях мы туда переезжаем. Поскольку неизвестно, как долго там придется пробыть, мы решили запереть дом и уволить прислугу. Надеюсь, вы нас извините. Вот вам деньги за проработанные дни, включая и сегодняшний, и, кроме того, месячное жалованье в качестве компенсации.
      Бедняжка растрогалась елейными словами своей хозяйки и уже чуть было не расплакалась, но при виде новеньких банкнот, которыми с ней расплатились, успокоилась. И, чтобы подготовиться к отъезду, отправилась в свою комнату. Через несколько минут она вызвала по телефону такси и, усевшись со своими узлами, велела шоферу ехать в Камбуси, где жили ее родственники.
      С поваром Жарбасом повторилась та же в общих чертах, но несколько отличная в деталях сцена. Ревниво оберегая свою репутацию, он стал упорствовать, потребовал выдачи свидетельства, в котором было бы указано, что он оставил свой почетный пост – электрическую печку – только из-за отъезда хозяев и что в течение своей службы у них показал себя отменным кулинаром и человеком примерного поведения. Все эти предусмотрительные требования были тут же удовлетворены. Пока повар вполголоса по слогам читал свою хвалебную характеристику, заверенную печатью, хозяйка выразительно посмотрела на мужа, который ответил ей понимающим взглядом, – у обоих в эту минуту зародились подозрения в отношении честности их бывшего повара.
      Что касается прачки, этой непомерно толстой, краснощекой уроженки Сантарена, по имени Эрмелинда, то ее выставили на улицу, не прибегая к помощи красноречия. Когда ее позвали к хозяйке, прачка знала уже все, со всеми подробностями. И, как только Клелия завела ту же пластинку с извинениями, Эрмелинда оборвала ее:
      – Послушайте, моя богатая сеньора, давайте расчет, только не тяните. Грязное белье найдется всюду, стало быть, за куском хлеба мне далеко ходить не придется…
      Прачка взяла деньги, сунула их в карман, затерявшийся где-то среди ее многочисленных юбок, пожелала счастья всему дому и ушла, гулко стуча деревянными башмаками.
      В тот же вечер Клелия, надев красивый передник и красные элегантные резиновые перчатки, с помощью Тилы занялась домашним хозяйством. Однако Оливио не очень-то верил в кулинарные дарования супруги и дочери. Увидев их в кухне, где они были заняты столь неблагодарным трудом, он решительно сказал:
      – Я не позволю, чтобы вы приносили себя в жертву плите!
      Жена и дочь с благодарностью улыбнулись ему. Оливио поспешно вышел и направился в гараж. По дороге он подумал: «Я не пес, чтобы питаться похлебкой. Если завтра же не подыщу хорошего повара, мне придется в конце концов отправиться к врачу, и он обнаружит у меня язву желудка…»
      Он сел в «Шкоду» и покатил в город – поместить объявление в вечерней газете в разделе «Требуются слуги».
      На обратном пути, чтобы избавиться от необходимости есть то, что приготовила супруга, Оливио, выдерживая роль образцового главы семьи, зашел в бакалейный магазин и купил итальянского сыру, икры, солидный кусок ростбифа, кьянти, прохладительных напитков, аргентинских яблок, североамериканского зеленого горошка, скандинавской семги с майонезом. В обеденный час он уже был дома, перенес свертки из машины в дом и разложил их на столе, после чего счел свой долг перед желудком выполненным.
      – Что это, Вивико? – спросила жена.
      – Щедрые дары из-за границы… – улыбаясь, ответил муж.
      На следующий день, едва только вышла вечерняя газета, начали заявлять о себе первые претенденты. Оливио, как всегда сидя в своем кабинете, отвечал на телефонные звонки и, когда речь заходила о прислуге, говорил:
      – Подождите у телефона, этим занимается хозяйка дома.
      Оливио звал Клелию, и переговоры вела уже она, перечисляя требования, которые в этом доме предъявлялись к прислуге. Поскольку в семье не было маленьких детей и обещанная плата была соблазнительной, супругам оказалось нетрудно найти то, что им было нужно: повара негра по кличке Макале, миловидную служанку по имени Карола и толстую прачку мулатку с косынкой на голове и серьгами в ушах, отрекомендовавшуюся Себастьяной. Все они появились порознь, и все согласились с предложенными условиями. Правда, Макале чуть было не отказался – ему было мало пятидесяти крузейро. Кароле пришлось пообещать старые – но в хорошем состоянии – платья хозяйки. Клелия недовольно заметила мужу:
      – Видите, Вивико, кроме всего прочего, они еще и требовательны. Можно подумать, что они хозяева!
      Однако Оливио эти люди показались кристально честными, так что в этот же вечер за столом, поглощая кое-как приготовленный ужин, он заявил:
      – С завтрашнего дня мы сможем спать спокойно, ибо будем окружены прислугой, заслуживающей полного доверия…

      На следующее утро первой появилась Себастьяна. Хозяйка показала ей бак с целой горой накопившегося грязного белья. Вскоре, благоухая туалетным мылом, пришла Карола. Сразу же деловито подвязала белый передник и спрятала свои аккуратно причесанные, черные как смоль волосы под кружевной чепчик. Клелия провела ее по всему дому, давая длинные пояснения и рекомендуя блюсти чистоту в кабинете, гостиной, спальнях и столовой. Макале явился после восьми часов, одетый в серый костюм, в шляпе с широкими полями и ботинках с двуслойной подошвой; весело смеясь по любому поводу, он показывал свои белые зубы. Такой крупный мужчина и с таким тонким голосом…
      – Где вы живете, Макале?
      – На проспекте Пенья.
      – Это очень далеко.
      – Если у хозяйки найдется какая-нибудь каморка, с удовольствием переберусь сюда. Вещей у меня столько, что много места они не займут… Все можно перенести за один раз на спине.
      Новый повар вошел в свое святилище, бросил взгляд на плиту, на шкаф для провизии, на раковину, отвернул краны, провел рукой по двум кухонным ножам, поточил их один о другой, осмотрел утварь, снял алюминиевую сковородку, с любопытством провел по ней пальцем, понюхал и пробормотал:
      – Все блестит как зеркало!..
      Затем обратился к хозяйке:
      – Сегодня пятница. Что прикажете на завтрак?
      Перед домом послышался гудок «Шкоды».
      – Карола, возьмите ключ и откройте ворота!
      Служанка бросила свою работу и побежала встречать хозяина. Оливио окинул ее быстрым безразличным взглядом, каким он оценивал алмазы, которые ему приносили скупщики.
      «Сорок пять каратов! Чистейшей воды! Сокровище!»
      Голосом, подобающим осмотрительному хозяину, Оливио спросил:
      – Как вас зовут?
      – Карола.
      – Хорошо, Карола. Когда машина въедет, закройте ворота и верните ключ хозяйке.
      Одним рывком машина влетела во двор и затормозила у гаража. Оливио вылез и отдал Макале сумку с продуктами: фруктами, овощами и рыбой.
      Клелия, ожидавшая мужа у входа, поинтересовалась:
      – Что это за рыба, Вивико?
      – Кефаль.
      – С икрой?
      – Я не спрашивал об этом ни ее, ни продавца калабрийца. Постеснялся задать столь интимный вопрос.
      Макале пожелал узнать:
      – Как прикажете приготовить рыбу? Запечь, сварить с маниокой или зажарить в томатном соусе?
      Оливио, который был занят осмотром машины, ответил:
      – Запечь, чтобы первым приготовленным вами завтраком вы продемонстрировали свое поварское искусство. Это будет решающая рыба…
      Все засмеялись.
      Хозяин дома, сняв пиджак и засучив рукава, залез под машину, чтобы проверить, все ли в порядке. Вылез оттуда весь красный; руки его были испачканы маслом.
      Затем Оливио натянул на себя дырявый, весь в пятнах, синий комбинезон и, вооружившись инструментами, снова растянулся на спине между колесами; из-под машины виднелись только его изношенные сандалии.
      Клелия подошла узнать, в чем дело.
      – Что там случилось, Вивико?
      – Да так… небольшая починка…
      – Почему бы не продать машину? Лучше вызывать такси – это значительно дешевле. К тому же не будет грязи во дворе…