Я убрал газ, прекратил противозенитный маневр и перевел машину в планирование. Несмотря на обстрел, Солдатов прицеливался спокойно. Мы с ним оказались в положении китайской актрисы, в которую бросали ножи.
      - Чуть левее, - послышался голос штурмана. - Хорошо, так держать.
      Самолет заметно подпрыгнул: полетели вниз две термитные и одна фугасная бомбы.
      - Гады, царапнули! - вскрикнул Солдатов.
      - Куда?
      - В ногу.
      - Крепись!
      Хорошо, что штурман отделался легким ранением. Осколок рассек ему сапог и задел лишь мякоть икры. По возвращении на аэродром Солдатову забинтовали ногу, выдали новые сапоги. Чувствовал он себя нормально и продолжал летать.
      Пятого августа был взят Орел. Много людей погибло при освобождении этого города. Наш полк тоже потерял два экипажа.
      В сводке Совинформбюро говорилось:
      "В результате упорных наступательных боев войска Брянского фронта, при содействии с флангов войск Западного и Центрального фронтов, разгромили отборные части немецкой армии, сосредоточенные германским командованием в районе Орла, ликвидировали орловский плацдарм врага и 5 августа заняли город Орел, в течение почти двух лет находившийся в руках немецких оккупантов".
      Москва салютовала освободителям Орла орудийными залпами. Это был первый салют за время войны. В нем прозвучала и боевая слава нашего полка.
      После полкового митинга мы стали наносить на карту новую линию фронта теперь она проходила западнее Орла. Скочеляс не выдержал и обратился к командиру полка с просьбой разрешить ему побывать в родном городе.
      - Вы же знаете, что у меня там остались родители. Шевригин хорошо понимал душевное состояние Скочеляса.
      - Дня через три полетишь, - объявил он.
      Советские войска продолжали гнать фашистов на запад. Линия фронта отдалилась от нашего аэродрома более чем на двести километров. Нам приказали перебраться на взлетно-посадочную площадку, расположенную около деревни Ломна. Чтобы быстрее перебазироваться и не попасть под огонь вражеских истребителей, решили лететь звеньями, на бреющем.
      Перелет не обошелся без казусов. Старший лейтенант Крайков и его штурман Маслаков, потеряв ориентировку, сели на аэродром, куда только что перебазировался другой полк нашей дивизии. Как ни в чем не бывало, летчик подрулил машину к старту и только тут, увидев незнакомые лица, понял, что заблудился. Не говоря ни слова, он немедленно взлетел, восстановил ориентировку и взял курс на Ломну.
      Этот случай, возможно, остался бы незамеченным, если бы вечером в полк не прилетел командир дивизии Воеводин. Когда личный состав построился, он подошел к Вандалковскому и спросил:
      - Ваша эскадрилья перелетела без происшествий? Вандалковский бойко доложил:
      - Товарищ полковник, перебазирование прошло хорошо. - И, решив прихвастнуть, добавил: - Ведь эскадрилья-то первая!
      Воеводин улыбнулся:
      - Скажите, пожалуйста, у кого из вас на левом борту самолета нарисована льдина с медвежонком?
      Стоявший рядом с Вандалковским Крайков густо покраснел и сказал:
      - Это мой самолет, товарищ полковник.
      - Ну вот и нашелся виновник. Так это ты заблудился?
      - Нет, что вы, - смущенно ответил Крайков. - Мы просто случайно сели не на тот аэродром...
      - А как это называется?
      - Потеря ориентировки, - признался Крайков.
      На этом разговор закончился.
      В Ломне разместились с комфортом. В глубоких и прочных землянках было тепло и сухо. На стенах красовались подковы, прибитые "на счастье" прежними хозяевами. Но они не помогли фашистам, которые продолжали катиться на запад.
      Двенадцатого августа нас подняли по тревоге. В семнадцать часов мы уже были на КП. А технический состав, разбуженный раньше нашего, уже заканчивал подготовку самолетов к вылету.
      - Сегодня что-то необычное ожидается, - нарушил общее молчание Пахомов.
      - Наверно. Сейчас узнаем, - поддержал его кто-то. Подошел командир полка.
      - Прошу садиться и внимательно слушать, - сказал Шевригин. Лицо его было озабоченным и даже немного хмурым. Летчики достали карты, карандаши, линейки.
      - Товарищи, - начал Шевригин. - Отступающие немецкие войска вывозят награбленное у нас добро по железной дороге Орел-Брянск. В Карачеве обнаружено скопление эшелонов. Нашему полку приказано нанести по этой станции бомбовый удар. Порядок вылета: третья эскадрилья, вторая, первая. Бомбовую нагрузку взять максимальную. Впереди для освещения цели пойдут два экипажа. Первым полетит Шмелев, вторым Супонин. Каждому взять по четыре осветительные бомбы.
      Такие задания для нас считались наиболее трудными. Железнодорожные станции, а тем более узлы всегда прикрывались несколькими батареями зенитной артиллерии разного калибра, дивизионами прожекторных и звукоулавливающих установок. Все эти средства сводились в единую систему круговой противовоздушной обороны, управляемую централизованно. Попадая в такую зону, самолет непрерывно находился под наблюдением и огнем противника. Кроме того, для прикрытия некоторых железнодорожных узлов фашисты привлекали истребителей-ночников.
      К вылету готовились очень тщательно. Когда пошли к самолетам, уже совсем стемнело.
      Через несколько минут мы со штурманом Николаем Корнеевичем Пахомовым были уже в воздухе. На высоте полторы тысячи метров пересекли линию фронта.
      - Слева впереди Карачев, - доложил Пахомов.
      - Вижу.
      Мне почему-то стало немного страшно при подходе к этому крупному железнодорожному узлу.
      Ведь наша разведка еще не успела выявить систему расположения прикрывающих его огневых средств. Надо было самим придумывать, как лучше обмануть противника.
      - Коля, приготовься, - передал я штурману. - Сейчас отойдем немножко вправо. На цель будем заходить с запада. Хорошо?
      Пахомов согласился.
      Этот маневр был продиктован не столько тактическими соображениями, сколько подсознательным желанием оттянуть момент выхода на цель. Когда идешь на объект, не имея ясного представления о его обороне, то в действиях порой появляется какая-то неуверенность, даже охватывает минутная слабость. Думаешь: подожду еще немного, может быть, пушки сейчас заговорят, противник откроет себя. Верно сказано, что самое неприятное в бою - неизвестность.
      Под крылом медленно проплывало едва различимое полотно железной дороги. Станция была окутана темнотой. Иногда мелькали лишь искорки маневрировавших паровозов. Город затемнен. Когда цель оказалась совсем близко, Пахомов скомандовал:
      - Довернуть чуть вправо. После сбрасывания - резко влево.
      - Хорошо!
      Он сбросил одну за другой осветительные бомбы, потом - осколочные. Еще не успели сработать дистанционные взрыватели наших "сабов", как в небо взметнулись четыре мощных луча прожекторов. Яркий свет резанул по глазам и ослепил меня на некоторое время. И тотчас же сильная взрывная волна подбросила хвост самолета вверх. Управление вырвалось у меня из рук. Машина "клюнула" носом и начала падать.
      Опомнившись, я оглянулся и увидел, что хвост пока цел. Быстро схватил ручку, нащупал ногой сектор газа и стал выводить самолет из пике. Машина послушалась рулей.
      На высоте примерно триста метров мне удалось наконец выровнять самолет. На станции начались пожары. Это другие наши экипажи сыпали бомбы на головы врага. Когда сброшенные нами "сабы" догорели, на цель вышел Дмитрий Супонин и "повесил" над узлом еще четыре "фонаря". Термитные, фугасные и осколочные бомбы рвались в разных концах станции. А мы "на всех парусах" устремились домой.
      Сели благополучно. Выключив мотор, я сказал подбежавшему технику:
      - Женя, осмотри хвост! Нас чуть не тюкнули. Дворецкий вынул из кармана электрический фонарик и стал осматривать хвостовое оперение. В стабилизаторе, руле поворота и фюзеляже он насчитал более пятидесяти пробоин. В лонжероне стабилизатора застрял осколок. Осторожно вынув его, Дворецкий передал этот "трофей" мне. Долго я носил его в планшете, как память о "карачевской операции".
      После полетов Скочеляс снова обратился к командиру полка за разрешением слетать в Орел. Тот отпустил.
      - Хорошо, - сказал, - лети. Даю тебе три дня отпуска. Будь только осторожнее.
      Летчик Умелькальм доставил Михаила на небольшую площадку около Орла, а сам вернулся в полк. Потом Скочеляс рассказывал, как он шел, нет, не шел, а бежал к родному дому. Живы ли родные?
      На двери дома висел замок. Разные мысли полезли в голову. Раз дом закрыт, значит, в нем кто-то живет. Скочеляс зашел к соседям. Те сообщили, что отца расстреляли фашисты, а мать куда-то уехала. Осталась только бабушка. Михаил вернулся к дому, замка на двери уже не было. С горькими слезами встретила внука бабушка. Немного успокоившись, она рассказала обо всем подробно. Перед приходом фашистов отец успел эвакуировать мать вместе с братом и сестрой. Сам же уехать не смог.
      Захватив Орел, гитлеровцы под угрозой расстрела приказали всем машинистам явиться в комендатуру. Отец Скочеляса - Петр Демьянович не пошел. Через три дня фашисты схватили его и расстреляли "за неподчинение немецким властям". Бабушка хотела похоронить отца, но гитлеровцы не разрешили. Так и не знает она, где его закопали.
      ...Тринадцатого августа нас вновь подняли по тревоге. Когда все собрались на КП, командир полка сказал:
      - Наши войска неудержимо идут на запад. Мы давно не бомбили аэродромы противника. И вот сегодня получен приказ нанести удар по Городищу. Там скопились транспортные и боевые самолеты противника. Надо уничтожить их.
      План действий выглядел несколько необычно. Для отвлечения средств ПВО противника и подавления его огня выделялась специальная группа. Основные силы должны были подойти к аэродрому на бреющем и нанести внезапный удар.
      Долго мы "обмозговывали" детали полета.
      Третья эскадрилья считалась слабее других по подготовке летного состава, поэтому ей отвели отвлекающую роль. Первая и вторая эскадрильи составили ударную группу.
      Если раньше экипажи отправлялись на задания по мере готовности каждого из них, то теперь решили вылететь строго по времени и с минимальным интервалом. Это давало возможность быстрее проскочить зону ПВО и нанести сосредоточенный удар.
      Полк поднялся в воздух. Мы с Пахомовым шли шестыми. Наша эскадрилья должна была первой выйти на цель. При подходе к северной окраине Брянска противник, включив прожекторы, открыл такой сильный огонь из зенитных пушек и пулеметов, что у меня даже спина взмокла. Всегда спокойный Корнеич передал:
      - Коля, чуть правее... Прожектор остался слева... Хорошо...
      - Ты держи пулемет наготове, - прервал я его, - сейчас выскочим на аэродром - и бей!..
      Чем ближе к цели, тем крепче сжимаю ручку управления. Штурман предупреждает:
      - За домами цель!
      - Ясно.
      Пики лучей прожекторов стеной встали вокруг аэродрома. Но первые самолеты уже сбросили бомбы. Отсветы взрывов и очаги пожаров разорвали темноту ночи. Небо полосуют трассы пуль и зенитных снарядов. Прижавшись к земле, ожидают своей участи самолеты противника. Мы сбрасываем на них десятки осколочных и фугасных бомб.
      - Горят! Горят! - торжествующе кричит Корнеич и строчит по "юнкерсам" из пулемета.
      Вдруг кабину заливает ослепительный свет. В нас нацелены три прожектора. Ну, думаю, теперь крышка. Но нет, повезло, выскочили. Первая атака удалась.
      Резко развернулись, обогнули Бежицу с запада и, прижимаясь к густому лесу, благополучно возвратились на аэродром. Так был применен новый тактический прием - ночная атака с бреющего полета. Опыт оказался удачным. На следующий день с аэродрома Городище уже не взлетел ни один фашистский самолет.
      Враг откатывался под ударами наших войск. На земле и в воздухе шли непрерывные бои. Напряжение в работе росло. Мы не только недосыпали, порой некогда было даже поесть. Днем нашей пехоте и танкам расчищали путь штурмовики, истребители и бомбардировщики. Ночью действовали мы. Круглые сутки над брянскими просторами висел гул авиационных моторов.
      В эти дни я подал заявление о приеме меня в члены партии. Партийное собрание состоялось прямо на аэродроме, когда последний самолет возвратился с боевого задания.
      Занятый своими мыслями, обдумывая, что рассказать собранию, я почти не слышал, как принимали в партию моих боевых друзей. Очнулся только тогда, когда меня вызвал Сувид.
      - Товарищ Шмелев, расскажите свою биографию...
      Коммунисты слушали меня внимательно. Коротко рассказав о себе, я заявил, что хочу воевать за Родину, а если надо, то и погибнуть за нее коммунистом.
      Слово взял командир полка Шевригин:
      - Я рекомендую принять товарища Шмелева в члены нашей большевистской партии. Все мы хорошо знаем его. На наших глазах вырос он в неплохого бойца. Но товарищу Шмелеву, как и всем нам, надо сделать правильный вывод: погибнуть на войне - дело не хитрое, труднее воевать так, чтобы врагов бить, а самому оставаться живым. Работы у нас еще непочатый край. Враг еще топчет нашу родную землю, миллионы советских людей томятся в фашистской неволе... Он на минуту умолк, оглядел присутствующих и продолжал: - Значит, погибать нам еще рано, товарищ Шмелев. Главное сейчас - сделать каждый боевой вылет грозным для врага, в каждый удар вкладывать всю силу ненависти к врагу. Так учит нас партия.
      Сегодня мы принимаем тебя в свои боевые ряды. Теперь ты полетишь в бой не просто летчиком, а воином-коммунистом! Вот какое дело, товарищ Шмелев! Понял ты нас?
      "Понял, дорогие друзья, - мысленно отвечал я всем коммунистам. Благодарю вас за большое доверие, я сумею его оправдать".
      Слово взял наш комсомольский вожак Миша Егоров:
      - Уверен, что мы не ошибемся, приняв в партию Николая Шмелева. С тех пор как его приняли в кандидаты, я внимательно наблюдал за ним...
      Мне подумалось: "Вот оно что! А я и не подозревал, что меня проверяет боевой друг".
      ...Парень он правильный, - продолжал Егоров. - И воюет хорошо. Но бывают у Николая и заскоки. Однажды ему не понравилось летать с молодым штурманом. В другой раз он показал нам "высший пилотаж". Так вот пойми, дорогой товарищ Шмелев: нас, коммунистов, в полку не так-то много. И мы у всех на виду, с нас берут пример. Нам доверяют во всем, нам - представителям ленинской партии. Надо ценить такое доверие.
      И я еще раз подумал: "Спасибо, товарищи, большое вам спасибо за теплоту и строгость, за великое доверие. Я его оправдаю!"
      Вскоре начальник политотдела дивизии вручил мне партийный билет. День 23 августа 1943 года стал для меня праздником на всю жизнь.
      Через три дня командир полка вызвал Вандалковского, Антипова, Крайкова, Супонина, меня и приказал нам вылететь в распоряжение представителя штаба фронта. Сесть мы должны были на площадке около города Карачев. Видимо, Шевригин и сам не знал, в чем состоит это задание. Ведь мы еще ни разу не летали без штурманов.
      На месте нас встретил полковник - представитель штаба фронта - и приказал: ночью выбросить наших разведчиков в тыл противника, южнее Брянска. Надо было сделать два вылета - сначала отправить людей, потом боеприпасы и продовольствие для них. Место выброски - юго-западнее населенного пункта Красное.
      Мы стали готовиться. Метеорологи предсказывали низкую облачность и дождь. Вот это уже ни к чему.
      После ужина собрались возле самолетов в ожидании разведчиков. Вскоре подошли пять человек: майор, два старших лейтенанта и два сержанта.
      Командир эскадрильи Вандалковский приказал мне идти первым. Со мной летел майор, - видимо, командир этой группы. За мной шел Вандалковский, потом - Крайков, Супонин и Антипов. Заранее условились: держаться ближе друг к другу и изредка перемигиваться аэронавигационными огнями. В случае ухудшения погоды я должен был дать красную ракету - сигнал: выброска отменяется, возвращаемся домой.
      Маршрут пролегал над Брянскими лесами. До Десны шли на высоте восемьсот - шестьсот метров. Облачность резко понижалась, как бы придавливая самолеты к земле.
      До конечного пункта оставалось километров двадцать, когда майор спросил:
      - Какая высота?
      - Сто пятьдесят метров.
      Когда прошли еще километра два, попали в сильную полосу дождя. Вновь раздался голос майора:
      - Сумеете ли выбросить меня?
      - Наверное, ничего не выйдет! Давайте возвращаться!
      Майора это смутило;
      - А что дома скажут, а?
      Мне и самому стало неловко: до цели дошли без помех, а задание не выполнили. Но, когда майор начал осаждать меня вопросами, я не выдержал:
      - Вы что, гробануться захотели? Тогда прыгайте... Майор, видимо, понял мое состояние и согласился:
      - Хорошо, давайте вернемся...
      Ночное дождливое небо прорезала красная ракета. Помигав аэронавигационными огнями, я лег на обратный курс. За нами повернули остальные. Часа через полтора мы сели на свою площадку и доложили представителю штаба фронта, что из-за плохих метеоусловий задание не выполнили. Тот вызвал метеоролога и потребовал точных сведений о погоде в районе Брянска и Почепа. И вот результат - после двенадцати ночи погода улучшится.
      Во второй половине ночи вылетели снова. Но едва прошли километров семьдесят от Карачева, как попали в густую облачность. Потом, как из ведра, полил дождь.
      Я опять предложил майору вернуться.
      - Нет, - ответил он, - на этот раз возвращаться не буду... засмеют...
      При высоте сто - сто пятьдесят метров взял курс строго на Красное. И вдруг, как в сказке, погода резко улучшилась. Бывает же такое! В районе выброски высота облачности поднялась до пятисот метров.
      - Пора, товарищ майор!
      Мой пассажир спокойно вылез на плоскость и протянул мне руку:
      - До свидания...
      - Ни пуха ни пера...
      Он оторвался от плоскости и скрылся в ночной мгле. Отвернув машину немного в сторону, я стал ждать сигнала с земли. Через несколько минут увидел мигающий огонек - майор приземлился благополучно. Потом в лесу замелькали еще четыре красных огонька. Все в порядке! Задание выполнено. Можно возвращаться домой!
      Вот и аэродром. Быстро подвесили грузовые парашюты с мешками, наполненными боеприпасами и продовольствием, и полетели в тот же район. Дождь продолжался, но теперь он нам был уже не страшен. Сбросив груз, подождали сигнала. Зеленые мигающие огоньки на земле подтвердили: мешки упали точно. Обратный путь наша пятерка, несмотря на сильный дождь, прошла благополучно.
      ...Шел сентябрь. Напряжение в боевой работе не спадало. В эти дни нам довелось выполнить еще одно не совсем обычное задание.
      Шестнадцатого сентября в два часа дня Алексея Зайцева и меня срочно вызвал начальник штаба полка Лопаткин. Улыбаясь, он сказал:
      - Сейчас звонил командир дивизии и приказал немедленно прислать вас к нему. Вылетайте!
      Через чае мы были уже в дивизии. Зачехлили машину и молча пошли к комдиву. Молчание прервал Алексей:
      - Смотри, Коля, подкова, - обрадованно сказал он, нагибаясь за находкой.
      - Вот это да! - искренне удивился я. - Слона, что ли, ковали? Обязательно возьмем с собой. На такую большую подкову непременно должно клюнуть счастье.
      Алексей обтер находку рукавом и засунул ее в планшет. Комдив жил в просторной крестьянской избе. Встретил он нас приветливо:
      - Кто чай любит? Заварка - первый сорт. Не из Москвы будешь? - спросил он меня, хотя знал об этом давно.
      - Так точно, москвич.
      - Тогда нам с тобой на разговоры суток не хватит. А теперь садитесь...
      "Неужели, - подумал я, - он нас вызвал только для тою, чтобы чаем угостить?"
      Наконец Воеводин встал, не спеша набил и раскурил трубку и, развернув на рабочем столе карту, сказал:
      - Вот тут, за линией фронта, примерно в пятидесяти километрах северо-западнее Брянска, попал в окружение большой отряд наших конников. Ваша задача - любой ценой доставить туда пакеты с документами и запасные части к радиостанции. Полетите, как только стемнеет. О посадке не беспокойтесь. Кавалеристы вас встретят. Они обозначат это место "конвертом" из пяти костров. Ваш сигнал - зеленая ракета. Кавалеристы ответят белой. Помните: задача должна быть выполнена при любых обстоятельствах, во что бы то ни стало. Вот карта, готовьтесь...
      Да, задание было действительно необычным. Одно дело - сбрасывать в тылу у врага мешки и парашютистов, и совсем другое - садиться там. Когда мы вышли на улицу, я спросил у Алексея:
      - Ну как, все понял?
      Алексей засунул пятерню под шлем и молча почесал затылок, затем достал из планшета подкову и сказал:
      - Понять-то понял. Да только тут заковыка одна есть... Кавалеристов-то мы разыщем. А вот где садиться будем? Ведь там не то что приличной площадки, простого поля, наверно, не найдешь. Я думаю, что конники не особенно разбираются в аэродромах... Тут надо подумать. - И Алексей, размахнувшись, зашвырнул подкову.
      Озадаченные шли мы к самолету. Неподалеку от него стояли трое: двое часовых и незнакомый полковник. Увидев нас, он шагнул навстречу:
      - Кто из вас Шмелев?
      - Я.
      Полковник отвел меня в сторону.
      - Я представитель штаба фронта. Начальник штаба приказал, чтобы вы передали устно командиру корпуса: время совместного удара будет передано по радио условной фразой. Запомните код.
      Я несколько раз повторил то, что он сказал, и пошел к самолету. Алексей внимательно осмотрел машину, проверил подвеску грузов.
      Взлетели. Прошли линию фронта... Болота, леса...
      - Справа по курсу нужный нам лес, - передал Алексей и выпустил зеленую ракету. Никакого ответа с земли не последовало.
      Решили "зацепиться" за лес, построили над ним "коробочку" и стали ждать появления костров. Томительно тянулись минуты. Лес молчал.
      - Давай еще ракету.
      Алексей выстрелил второй раз, потом и третий, но безрезультатно. Я снизился метров до шестисот. Внизу было темно и тихо. Отклонившись к центру леса, мы увидели беловатое пятно. Поляна! Снизились, чтобы получше разглядеть ее. А вдруг придется садиться на вынужденную. Алексей послал вниз ракету. Она осветила поляну, и в тот же миг со всех сторон началась стрельба по самолету. Я заложил крутой вираж и выскочил из-под огня. Поляна скрылась.
      - Лично я в обстановке разобрался, - съязвил Алексей. - Мы вполне могли найти себе площадку для "подскока" на тот свет.
      ...Домой вернулись почти с пустыми баками. Пошли на командный пункт. Воеводина на месте не оказалось. Я облегченно вздохнул: по телефону докладывать легче. Взял трубку и назвал позывной комдива:
      - Товарищ полковник, ваше задание не выполнено, - выложил я сразу, как только услышал знакомый голос.
      - Что? - переспросил Воеводин. - Немедленно в воздух, найти кавалеристов и выполнить задание любой ценой.
      Совсем недавно мне довелось познакомиться с воспоминаниями генерала армии М. М. Попова - бывшего командующего войсками Брянского фронта. Вот что он рассказывает о положении кавалерийского корпуса, который мы тогда разыскивали:
      "Немецким войскам, начавшим отход из района Людиново и вынужденным прорываться на запад, удалось отрезать кавалерийский корпус от его тылов и наступавших за ним стрелковых дивизий, что принесло нам немало беспокойства... Упорный характер боев кавалерийского корпуса в условиях крайнего недостатка боеприпасов вызвал беспокойство в Ставке. Она неоднократно запрашивала нас о судьбе конного корпуса, о положении на плацдарме и предупреждала о необходимости обеспечить корпус всем нужным для боя и скорейшего выхода к нему стрелковых дивизий. Мы со своей стороны заверили Верховное Главнокомандование в том, что принимаем действенные меры для развития операции и выхода главных сил 50-й армии на соединение с конницей".
      Вот в чем, оказывается, заключалась причина, вынудившая всегда спокойного комдива говорить с нами на высоких тонах: решалась судьба корпуса.
      Мы не шли, а бежали к самолету.
      - Что он тебе сказал? - спросил Алексей, когда мы поднялись в воздух.
      - Во что бы то ни стало выполнить задание. Прилетели в район "нашего" леса, без труда нашли посадочную площадку. Я перевел самолет в планирование и бесшумно снизился до бреющего. Можно садиться. Но что-то уж очень подозрительно молчит лес.
      Алексея, очевидно, одолевали такие же сомнения. Не говоря ни слова, он высунул за борт руку и выстрелил из ракетницы. Ракета осветила поле ровное, словно разглаженное огромным утюгом. Лучшего и нельзя было желать. Кавалеристы где-то тут.
      - У нас не хватит горючего на обратный путь, - предупредил я штурмана. - Надо садиться...
      С высоты бреющего полета местность хорошо просматривалась. Лес в этом месте был реже, и вскоре нам удалось обнаружить еще одно ровное поле, севернее деревни Красилово. Зайцев осветил его ракетами.
      - Вот тут мы и приземлимся, - обрадовался он.
      Но садиться в тылу у врага с секретными документами было рискованно.
      - На поле никого нет. Где же обещанный "конверт" из костров? - возразил я.
      Я чувствовал, что мои колебания начинают бесить Алексея
      - Тогда пошли домой за горючим, - ответил он. Вдруг в противоположном конце поляны взвились две ракеты - зеленая и почти следом за ней белая.
      - Наши! Наконец-то!
      Нам так хотелось выполнить задание, что в эту минуту мы сразу забыли о всякой осторожности. Меня остановил голос Алексея:
      - Куда спешишь? Разве это наши сигналы? Нам должны отвечать белой ракетой.
      - Брось, Леша, им что белый, что зеленый... Хорошо, что еще красной не пустили...
      - Ладно, садись, - согласился он, не забыв, однако, предупредить, чтобы в конце пробега я сразу развернул машину. - В случае чего, не мешкай, взлетай, - напомнил Алексей и взялся за пулемет.
      Машина коснулась грунта. Мотор работал на малых оборотах. Сквозь шум выхлопов было слышно, как по перкали бьют комья земли. В конце пробега я развернул машину. Но мотор выключать не стал.
      По площадке двигались какие-то черточки. Одна, две, три, семь, насчитал Зайцев.
      - На лыжах, что ли, они катятся? - спросил он. - В темноте не разберу.
      - Это неважно. Спроси, кто они? - попросил я Алексея.
      - Эге! - крикнул он, не отрывая рук от пулемета, и сразу же услышал:
      - Хальт! Хальт! (Стой! Стой!)
      - "Свои", - усмехнулся Алексей и дал длинную очередь по бегущим.
      Полный газ! Самолет оторвался от земли. Темнота скрыла нас от фашистов, но еще долго нам вдогонку летели, словно огненные хлысты, автоматные очереди.
      - Что делать, Алеша?
      - Давай пройдемся над лесом.
      Бензина осталось четверть бака. Он убывал с каждой минутой, падало и настроение. Неужели не выполним задания?
      Пять костров, вспыхнувших яркими точками неподалеку от деревни Приютино, почти у самой линии фронта, вызвали у нас несказанную радость.
      Зайцев перезарядил пулемет и выпустил белую ракету. Она осветила широкую вырубку почти в самом центре лесного массива и людей у костров. Они смотрели вверх, махали руками. Для осторожности я сделал круг над площадкой.
      - Садимся, Коля? На всякий случай не глуши мотор.
      - Давай, наверно, это наши.
      Сумеем ли посадить самолет? Подходили к площадке на минимальной скорости, снизившись до трех - пяти метров над лесом. Однако сесть по всем правилам не удалось.
      Когда нет, как говорят летчики, воздушного подхода, невозможно более или менее точно рассчитать посадку. Костры горели словно в глубоком колодце. Чтобы приземлиться рядом с ними, нужно не садиться, а парашютировать. Нет, это не годится.
      Внимательно осматривая площадку, мы заметили, что со стороны Приютино в лесу есть прогалина, соединяющая поляну с полем. У меня появилась мысль сесть с противоположной стороны поляны с разворотом перед приземлением.
      Возле Приютино я снизился и на малой скорости стал "входить" в прогалину. Проскочив развесистый дуб (мы его увидели, когда Алексей выпустил белую ракету), я резко развернул самолет и убрал газ. Машина коснулась колесами земли; не докатившись до костров, она развернулась на сто восемьдесят градусов и попала в кусты.
      Читая эти строки, летчики могут не поверить мне и сказать: разве мыслимо разворачивать самолет перед самым приземлением? Это - чистейшая фантазия. Но что поделаешь? Было именно так. Иногда действительность бывает удивительнее сказки.
      От костров к нам бежали люди. Зайцев крикнул:
      - Свои!
      - Наши прилетели! - неслось со всех сторон.
      И вот уже десятки рук подхватили нас и понесли к кострам. Подошел начальник связи корпуса. Вместе мы направились в ельник, где была наскоро сооружена землянка. Здесь я вручил ему два пакета и передал указание представителя штаба фронта.
      Кавалеристы приглашали остаться у них отдохнуть. Но нам нужно было срочно возвращаться домой. Распрощавшись с друзьями, мы в сопровождении нескольких конников вернулись к самолету и еще раз осмотрели площадку.
      Взлетали в таком же порядке, как и садились. Машина взяла курс на аэродром. На востоке разгоралась заря. Полковник Воеводин ожидал нас на летном поле. Спрыгнув с самолета, я доложил:
      - Товарищ полковник, ваше задание выполнено. Пакеты вручили, запасные части к радиостанции передали.
      Александр Алексеевич крепко обнял каждого из нас и сказал:
      - За успешное выполнение боевого задания объявляю благодарность.
      Втроем мы направились в командирскую землянку. Комдив тут же связался по телефону с командующим 15-й воздушной армией генералом Науменко и доложил ему о выполнении задания.
      Так, "старшина фронта" вновь помог своим солдатам.
      Новые дороги
      Концерт в большом крестьянском доме был в разгаре. За кулисами, сделанными из чистых простыней, девушки-связистки готовились к очередному номеру. В "зале" собрались все свободные от полетов летчики, штурманы и техники. В первом ряду сидел полковник Воеводин, а у его ног лежал лохматый пес Пират, любимец полка. Он заслуживает того, чтобы сказать о нем несколько теплых слов. Пират провожал экипажи на боевые задания и встречал их, когда они возвращались из полета. Иногда летчики и штурманы брали его с собой. Он "совершил" около пятидесяти боевых вылетов.
      Связистка Полина Прилуцкая объявила очередной номер:
      - Валя Селезнева прочитает стихотворение Васи Гашеткина "Птички-невелички", посвященное летчикам нашей дивизии.