А что еще логически вытекает из этой инженерной мысли? А вытекает из нее то, что в течение всего периода строительства этого самого общества всеохватной справедливости и всеобщего благоденствия никак нельзя требовать от текущего общества соблюдения принципов той безупречной морали, которая когда-то станет действенной частью этого прекрасного общества будущего. Ведь общество настоящего действует по принципам той морали, которую оно усвоило из культуры настоящего. Общество не может прыгнуть в будущее одним прыжком, это не только невозможно, но и опасно. Однажды я купил коробочку печенья, а внутри была смешная полоска бумаги с изречением: "Two small jumps are better than one big leap". То есть, "два маленьких прыжочка лучше одного большого скачка". Американцы любят засовывать такие назидательные штучки в каждое печенье.
      Впрочем, американцы тоже с преизрядной гнильцой. Конечно, грех жаловаться - общество у них сильное и пока еще довольно справедливое и эффективное. Но при этом оно весьма жестокое и расточительное по отношению к ресурсам любого вида, включая человеческие. Природные и человеческие ресурсы эксплуатируются здесь нещадно, но при этом чрезвычайно неэффективно, и это является основным пороком американской общественной системы, которая непременно принесет - и уже приносит - этому обществу большие проблемы.
      Возвращаясь вновь к инженерии этики, необходимо заметить, что - да, нельзя требовать от общества настоящего жить по моральным стандартам идеального общества будущего, и нельзя ломать и крушить это общество, пытаясь заставить его жить по этой морали. Делать с обществом то, что с ним делали окаянные большевики - это то же самое, что бить кувалдой по плохо работающему телевизору, чтобы он работал лучше. С другой стороны, сама команда этических инженеров должна подчиняться именно той морали, к установлению которой она стремится, а не морали современного ему общества. Иначе эта команда ничего не построит, а моментально погрязнет в коррупции, разменяет свои идеалы будущего на материальные блага в настоящем.
      Дело еще и в том, что стандарты поведения можно сделать частью культуры только путем примера. Люди умеют учиться только на примерах, особенно в такой деликатной части культуры, каковой является мораль и этика. Обучение морали и этике происходит на неосознаваемом уровне, путем копирования поведения окружающих. Это я усвоил на себе, и доказал сам себе, когда я через несколько лет жизни в США с изумлением обнаружил, что я больше не харкаю соплей на тротуар, а плюю в салфетку, которую потом выкидываю в урну, не разбрасываю мусор где попало, а кидаю его в предназначенные для этого места, а на прогулках здороваюсь и улыбаюсь незнакомым людям, причем губы сами растягиваются в приветственной, /социальной/ американской улыбке, прежде чем я успел что-либо сообразить. Эти закономерности обучения действуют даже в обезьяньей стае. Чтобы обучить стаю новым навыкам, достаточно обучить им вожака.
      Таким образом, я подталкиваю тебя, читатель, к финальной мысли о том, что для того чтобы сформировать здоровое общество, надо прежде всего сформировать процессы создания и обновления в этом обществе его /элиты/, то есть той части общества, которая является эталоном и хранителем его моральных принципов, его идеологии и этики. Сама команда социальных инженеров на роль элиты не годится. Она для этого даже и не предназначена. Социальные инженеры - это профессионалы, которые исследуют общественные процессы и предлагают реально выполнимые схемы и проекты совершенствования идеологии, этики и социальных структур. Элита же - это просто наилучшая часть общества, причем именно само общество и считает ее наилучшей частью, доверяя ей рычаги власти, а не она сама себя, как это чаще всего и бывает. Роль же социальных инженеров состоит в определении комплекса процедур, посредством которого общество определяет своих достойнейших представителей, формирует из них элитарный корпус и вверяет им рычаги управления обществом.
      В наиболее скверно устроенном обществе элита сама провозглашает себя наилучшей его частью. Она откровенно пренебрегает мнением основной части общества, она пользуется рычагами власти, чтобы приумножить свое благосостояние, а также сохранить и расширить свою власть. Это не элита, а антиэлита, потому что она не укрепляет общество и не развивает его, а питается им как паразит и разрушает его морально и физически. Такая антиэлита называется олигархией, и это именно то, что мы сейчас имеем в России.
      В более благоприятном случае, общество обмануто элитой и считает ее своей лучшей частью благодаря усилиям неэтичных социальных инженеров, нанятых этой элитой и оболванивающих народ. Это тоже уже не элита, а /скрытая олигархия/, маскирующаяся под элиту. Такого рода ситуацию мы сейчас и имеем в Америке: эта страна уже вступила в период своего распада. В нынешних США у кормила власти обосновались несколько правящих кланов, которые избираются во власть исключительно благодаря толстым кошелькам, а не личным достоинствам. Все в Америке это знают, но всем на это наплевать. Мораль среднего американца еще не поднялась до такого уровня, чтобы считать это положение дел антиморальным и мерзким. Среднего американца усердно накачивают кока-колой и пепси-колой, футболом и бейсболом, чипсами и комиксами, и заставляют работать до одури, чтобы он много не думал и голосовал за кого надо. Вот он не думает. Последствия этой гадкой политики вполне очевидны: в великой стране, где не счесть выдающихся талантов, мы имеем жалкого урода-президента, бывшего алкоголика, ничем не одаренного, с низким интеллектом, выбранного из дрянной номенклатурной колоды - вместо щедро одаренного природой человека, выдвинутого американским народом. А еще мы имеем скверную систему народного образования, ханжескую политкорректность, прогибающуюся перед блудливыми неграми, не желающими учиться и работать, а желающими вечно сидеть на пособиях, феминистками, педерастами и прочими выродками и моральными спекулянтами, и третирующую достойных людей за честные высказывания. Достойные и умные люди - самые опасные люди при такой системе власти. Вот им и затыкают рты политкорректностью и прочим гавном. Политкорректность - это не что иное, как подлый вариант неявной цензуры. Под нарушение политкорректности можно подвести любое смелое и честное высказывание. Для этого-то она и существует, а вовсе не для защиты негров, феминисток и педерастов, на которых всем насрать. Только никто этого не понимает и не поймет. Чтобы понять такие вещи об этой стране, надо приехать в нее из России.
      А еще мы имеем дурно пахнущую войну в Ираке, имеем отсутствие сети безопасности, отсутствие элементарных социальных программ, вследствие которого, например, психически больные люди теряют работу и дом, ходят по улицам нелеченные и необихоженные, и побираются по помойкам. Много чего имеем. Не все и в Америке гладко. Это только из России кажется, что здесь райская жизнь.
      На примере США как нельзя лучше видно, что социально-этические сбои немедленно отзываются в виде многочисленных и весьма болезненных проблем в общественной инфраструктуре. Когда этих сбоев меньше, взаимосвязь между тем и другим гораздо очевиднее, чем в обществе, где уже разразилась тотальная этическая катастрофа, при которой нормальная этика в стране вообще отсутствует - как это наблюдается в России. В России этические нормы искажены и изуродованы до такой степени, что никто там уже и не вспоминает о необходимости уважать своих сограждан, заботиться друг о друге и быть честными по отношению друг к другу. Поэтому никто и не связывает катастрофическое состояние общества с отсутствием в нем элементарной этики. Печально и поучительно.
      Необходимо всегда помнить о возможности этической катастрофы в обществе и всемерно ее избегать. Вот почему социальный инженер должен быть предельно этичным, вот почему он должен жить этикой будущего, на которое он работает. Социальный инженер должен обслуживать не интересы элиты, а интересы всего народа, и если надо, он должен работать во вред интересам элиты, если ее интересы начинают вредить обществу. А интересы элиты всегда вредят обществу, если элита пытается сохранить свое элитарное положение уже не по праву лучшего, а по праву власть имущего, рассматривая власть не как данную на время, по заслугам, а как захваченную собственность, которую необходимо удерживать и отстаивать. Буш-старший был одаренной личностью, но увы - не слишком этичной. Он, как и многие другие, не избежал искушения законсервировать исключительное положение у власти своего клана, передав эту власть по наследству своему бездарному и никчемному сыну. Элита в отсутствие правильной ротации быстро вырождается. Обеспечить правильную ротацию элиты, при которой исключительные права в обществе обретают действительно наилучшие его представители, может только высокая нравственность всего общества. Общества, которое берет пример с высоко нравственной элиты. В этом и заключена высочайшая идея демократии, которая в пределе совпадает и с главнейшей социальной частью христианской идеи, неважно, выражена ли она в виде православной идеи соборности или протестантской идеи долга. Этот принципиальный момент очень важно понять: при внимательном рассмотрении европейский социальный светский этический идеал полностью совпадает с христианским религиозным. Из этого можно сделать вывод о том, что нет разницы по существу между клерикальным и светским государством при условии, что элита в этом государстве формируется посредством правильной ротации.
      Да вот только не формируется она пока правильно нигде. И настоящей социальной инженерии тоже нет. Вместо нее всюду свирепствует сучий пиар, светский и религиозный - то есть планомерный и совершенно неебательский обман общественного мнения по заказу и для выгоды тех, кто платит деньги и раздает привилегии за Каинову службу. В современной политике много отвратительных инструментов, таких как выкручивание рук, слежка, травля, шантаж, обманы, подлоги, подставы, политические убийства и прочее. Но из всех этих средств пиар - это самое ярое чудовище из породы наиподлейших. Боже милосердный, объясни мне, ну почему мы, люди, - такие чудовища?
      Ты видишь теперь, читатель, насколько все не просто? В идеале народ должен обучаться этике на примере своей элиты и выбирать, ротировать эту элиту на основе усвоенной им этики. Кто должен обеспечивать работу этого механизма? Социальные инженеры. Как социальные инженеры отбирают те эксклюзивные качества, которым должна удовлетворять элита? Как они определяют стандарты поведения, являющиеся классическим образцом для морального обучения и подражания? На основе научного анализа совокупного опыта развития общества и обращения к собственной этической интуиции. Должны ли быть предельно этичными сами социальные инженеры? Без сомнения, потому что коррупция этих профессионалов приведет общество к социальной катастрофе. Но являются ли при этом социальные инженеры частью элиты? Являются, и в то же время не являются. Не являются, потому что они не относятся к властным фигурам, имеющим право распоряжаться основными ресурсами общества, и поэтому их власть не может быть разменяна на материальные блага, как так власть, которой обладают представители официальной элиты. Являются, потому что у социальных инженеров есть огромная власть над обществом. Но власть социальных инженеров - это власть на обществом будущего, а будущее не платит тем, кто на него работает. Платит всегда только настоящее, и в этом вечная трагедия элиты и всего общества в целом. Общество мало думает о своем будущем именно потому что будущее не платит. Оно дает только моральное вознаграждение в виде мыслей о том, как хорошо будет жить тогда, когда тебя самого уже не будет. В фундаменте этой хорошей, полной и справедливой жизни будет и частица твоих усилий, но потомки об этом будут вспоминать редко, а может быть и вовсе не будут. Будущее всегда неблагодарно ко всем, кто не живет будущим, а предпочитает жить настоящим. А таких - большинство.
      Будущее неблагодарно, но для правильного преобразования общества необходимо любить это неблагодарное будущее, а не ненавидеть настоящее. Наиболее страшны для общества именно те люди, которые берут на себя роль социальных инженеров, и при этом их мораль состоит в ненависти к несправедливому уродливому настоящему, а не в любви к справедливому и прекрасному будущему. Эта ненависть приводит к тому, что орудием преобразования общества избирается террор. Общество намеренно приучают к террору, делают его терпимым к террору, делают этику и идеологию террора нормой общественной жизни. Обычно террор сперва всегда направлен против правящей элиты, затем - против более широких социальных слоев, а в заключительной фазе - против всего общества в целом, со стороны новообразованной элиты, которая закрепляет полученную власть большой кровью и страхом. Террор - это не что иное как лавина социального насилия, которая никогда не останавливается на полпути, а сметает все общество в пропасть, пока не достигнет самого дна. Идеология и практика террора - это движущие механизмы социальной катастрофы, в основе которой лежит серьезный сбой в общественной этической системе, и именно поэтому из нее чрезвычайно трудно выбраться. Россия не может преодолеть последствий этой катастрофы до сих пор, а Америка уверенно движется из той точки, где она еще как-то с натяжкой считается поборником справедливости в чужих землях, к той точке, где она будет считаться государством-террористом. Ошибка зажиревшей американской плутократии, у которой мозги заплыли салом от Макдональдсов, заключается в том, что она поддалась на неглупую провокацию коварной восточной элиты, и отвечает государственным террором на террор замаскированных мобильных структур без выраженного государственного признака. Настоящая, умная и чуткая элита на такую провокацию бы не поддалась. А ведь именно такого ответа от Америки и добиваются террористы. Посеять в обществе страх и ненависть, посеять идеи насилия, пусть даже в виде мести за причиненное насилие (это абсолютно неважно) - это наилучшее средство раздергать общество, вытащить его из социального равновесия. Ненависть, используемая в качестве этического принципа, всегда ведет к саморазрушению, к распаду этической системы, вслед за которым происходит немедленный распад остальной инфраструктуры.
      Ненависть - это неразумный и страшный советчик, убийца будушего. Россия поплатилась за то, что ее социальные инженеры руководствовались ненавистью к настоящему, а не любовью к будущему. Они решили истребить посредством террора ненавистную элиту, вместо того чтобы подумать о реформах, которые могли бы эту элиту постепенно оздоровить. В борьбе за общественные умы между интеллигентами-реформистами, любившими будущее и выступавшими против насилия, и разночинцами-радикалами, ненавидевшими настоящее и проповедовавшими террор, всеми этими Желябовыми и Кибальчичами, победили последние. Они стали де факто социальными инженерами в обществе и инициировали первую волну насилия. В итоге этих чудовищных действий сформировалась чудовищная антиэлита - партия большевиков, исповедующая террор, во главе с архимерзейшим типом по фамилии Ульянов и по кличке Ленин. Жуткая идеология террора, бездумно популяризированная в массе, привела к тому, что к власти на много лет пришли чудовища. Боже милосердный, объясни мне, ну почему мы, люди, - такие чудовища?
      В этом месте моих размышлений я перестаю видеть океан, чаек, дорогу под колесами моего самоката, перестаю ощущать неистовое солнце Флориды… Мне видится портрет пиздобородого страшилища Маркса, сливающегося с чудовищами на офортах Гойи… лысая залупообразная башка нетленного Ильича… советский иконостас с портретами многочисленных членов политбюро - безобразные старческие лица, не отмеченные никакой благодатью… отчетливая маска алкогольного деграданта на лице первого президента России… Потом всплывают очертания лица президента Буша-младшего с выражением легкой дебильности на лице. Потом самодовольный, кичливый парадный портрет Саддама Хусейна. Вспоминается отчаянно любимый туркменским народом туркменбаши, вспоминается добрый крестный папа Лужков в кепке, "политический папа" президента Путина Березовский с его озабоченным семитическим оскалом, рыжий чуб ворюги Чубайса… всякая мерзость вспоминается…
      Блядь, какое же дерьмо! "Элита", ебать ее в печень…
      Где, когда, какую ошибку допустил создатель, создавая род человеческий? Почему он создал нас сосудами, полными мерзости? Почему природа столь щедрее на прекрасное чем человек, что приходится искать душевного спасения, общаясь с ней, а не с себе подобными?
      Господи, если ты и вправду есть, обрати на меня свой взор и укажи мне выход. Я ненавижу настоящее, в котором я живу, но у меня нет сил полюбить будущее, в котором я никогда не буду жить. Дай мне эти силы. Избавь меня от неразумной ненависти и дай мне взамен разумную любовь. Только не оставляй меня в равнодушном жвачном забытье колбасных эмигрантов. Лучше убей. Аминь.
      Над моей головой плавно пролетает длиношеяя белая цапля, ловя крыльями прихотливые потоки воздуха, зависает над краем рыбацкого причала, и упруго, грациозно садится на широкий деревянный столб, плотно обхватывая когтистыми лапами шершавый край дерева. У цапли на затылке маленький стройный цветной хохолок. Усевшись, она вытягивает шею, выпрямляет лапы и застывает по стойке "смирно" в напряженной и изящной позе. Цапля чуть склоняет голову набок и очень внимательно смотрит на меня. У нее круглый ярко-желтый глаз с маленьким черным зрачком и пронзительный взор с тревожно-вопросительным оттенком. "Кто ты? Чей ты? Что у тебя на уме?" - безмолвно спрашивает меня воздушное созданье.
      Вероятно, тот, кому предназначалась моя молитва, ее услышал и послал своего ближайшего ко мне представителя со мной пообщаться. Два проказливых негритенка, один лет семи, второй лет восьми, подкрадываются к птице, одновременно взмахивают руками и хором вопят: "Шууу!". Вероятно "шу!" - это аналог нашего русского "кыш!". Цапля слегка отталкивается ногами от вертикально стоящего бревна, раскрывает крылья навстречу воздушным струям, подбирает ноги, на секунду зависает в полуметре от поверхности, словно во сне, а в следующий миг она уже распластана высоко вверху. Цапля делает широкий уверенный круг и садится на другой столб, подальше от чертенят, но поблизости от меня, и снова испытующе смотрит мне в глаза. Птица-птица, что в моих мыслях неправильно? Что я подумал не так?
      Цапля легко, словно воздушный гимнаст, перелетает-перепрыгивает со столба на перила ограды и не отвечает на мой вопрос. А место на столбе занимает большой, важный пеликан. Пеликан откидывает шею назад, так что его затылок опирается на заднюю часть спины, а громадный клюв при этом лежит на задранной вверх выпуклой грудине, так что даже черный рыбный мешок под клювом приминается. Пеликан отдыхает. Я смотрю на него и тоже мысленно складываю клюв и отдыхаю. Отдохнув, пеликан выпрямил шею, почухал затылок размашистыми движениями широкой перепончатой лапы и молодецки прищелкнул клювом от полученного удовольствия. Пеликан - птица солидная и основательная. И не захочешь, а зауважаешь! Когда пеликан ныряет за рыбой, от его земной неуклюжести не остается и следа. Ныряет он как молния. А вынырнув, он вертит шеей и так и эдак, изгибает ее по всякому, проталкивая заглоченную рыбу в нужном направлении. Наверное у пеликана настолько широкий зоб, что съеденная рыба не знает, куда ей направиться, и пеликану приходится показывать ей правильный путь в пеликанье юрюхо.
      Человек в каком-то смысле подобен пеликану. Ему тоже часто приходится вертеть шеей во все стороны, чтобы придать пойманной мысли правильное направление и указать ей наиболее верный путь через мозги, как это делает пеликан с рыбой. Если не предпринимать необходимых усилий, то мысль может запутаться, зацепиться плавниками и застрять. Человек, у которого застряла мысль в мозгах, чувствует себя ничуть не лучше чем пеликан, у которого рыба застряла в глотке. Препаскуднейшее ощущение. Застрявшая мысль бьется и трепыхается в узких извилинах, больно колется острыми шипами плавников и никак не хочет попасть в просторный мозговой желудочек, где ей надлежит расслабиться и перевариться.
      Из всех людей писатель - это наиболее скверный пеликан. У него мысли постоянно запутываются в голове, колются и трутся об тесную кривизну мозговых извилин, и делают писательское существование невыносимой мукой, наполненной постоянной изжогой и отрыжкой. Писатель в изобилии отрыгивает застрявшие мысли на бумагу, и их немедленно расклевывают читатели, чтобы немного приобщиться к многотрудному и многострадальному миру писательской душевной изжоги. Те же читатели, которые не любят трудностей и неясностей в чтении, предпочитают получать гладкий до скользкоты литературный продукт из-под пеликаньего хвоста.
      Собранный с собой ланч съедается легко и незаметно, музыка плавно перетекает из наушников в уши, и прибрежные мили постепенно наматываются на маленькие упругие колеса моего самоката. Ослепительный шар солнца плавно катится высоко над головой. Дневное светило во Флориде позволяет рассматривать себя только коротенькими косыми взглядами, и от этого оно кажется не круглым, а овальным, словно летящий по небу яркий огненный мяч для игры в американский футбол.
      Среди множества официальных американских интересов и развлечений, есть одно, именуемое people watching. То есть, наблюдение за людьми. Разумеется, никто не поощряет беззастенчивого разглядывания соседей и прохожих, но бросать взгляды потихоньку совсем не возбраняется. Сидорки - это стильное место, и в нем много стильных вещей и людей. Стили вокруг собраны разные, и их соприкосновение вызывает иной раз усмешку, а иногда - трепет и восторг. Стиль байкеров, громыхающих низким рокотом и сверкающих полированным металлом своих вороненых и хромированных мотоциклов. Стиль подростков в нелепых огромных штанах и кроссовках, с цветными татуировками, наклеенными на самые хипповые места, например, чуть повыше задницы, на многозначительно оголенной нижней части спины. Полуоткрытые подростковые спины сверкают такой чудесной, тугой и эластичной юношеской кожей, что зависть змеиными кольцами перехватывает горло. Зачем портить эту кожу вульгарным рисунком? Наверное, чтобы облегчить старикам муки зависти, чтобы они видели, что молодежь совсем не понимает и не ценит данного им сокровища, которое, увы, совсем не так долговечно, как это думается в молодости.
      У пожилых людей здесь тоже есть свой стиль. Многие старички щеголяют шкиперскими бородками, особенно яхтсмены. Те, у кого нет своей яхты, утешаются клубным костюмом, или живописной трубкой, или тростью с фигурной резьбой и массивным набалдашником. Пожилые дамы одеваются здесь в свободные легкомысленные тряпки, как девочки. Передвигаются они с трудом, хромая обеими ногами по белому асфальту, залитому палящим солнцем. В автомобильной стране Америке люди ходят мало, в основном они ездят. Здешние старички - это люди, которые всю жизнь ездили по Америке на автомобиле и передвигались на собственных ногах только в пределах офиса и дома. Из-за отсутствия тренировки ног ходьбой у многих происходит дистрофия суставов и мышц нижних конечностей, бурситы, контрактуры. Автомобиль больно бьет по ногам американцев и многих к старости делает обезноженными калеками. Но американские старички - неунывающий, веселый народ. Они ездят на самодвижущихся инвалидных колясках, на специальных трехколесных повозках-скутерах с электродвигателями, и наслаждаются местной природой. Некоторые ходят вполне прилично. Иные хромают, но предпочитают все же передвигаться на своих ногах. Многие берут на прокат гольфкарты - это смешные открытые электробильчики с маленькими пухлыми колесиками, на которых игроки в гольф ездят по бескрайним полям от лунки до лунки. И это тоже местный стиль.
      Если бы я был художником, я бы обязательно нарисовал картину:
      Сидорки, улица First, свисающие толстые канаты на дощатом фасаде элитной "пиратской" гостиницы Harbour Master, стайка подростков в телипающихся майках и джинсе с цветными картинками на нескромных местах, сверкающий трехколесный мотоциклетный монстр от Харлея… Солнце во Флориде столь горячо, что улицы нельзя закатывать обычным асфальтом - он плавится от жары и солнцепека как сливочное масло. Поэтому асфальт здесь сделан по особой технологии - в него добавляют толченое стекло. Этот стеклянный порошок заставляет дорожное покрытие светиться под солнцем таким веселым перламутровым светом, что человека, которые едет по этой дороге в солнечный день, сразу пробирает курортное, пляжное настроение. Если бы я был художником, моя картина непременно бы излучала этот свет. А еше бы я изобразил на своей картине американских старичков, неторопливо входящих на рыбацкий причал. У него - шкиперская бородка, темные вены на руках, свободные штаны и майка с клубной эмблемой. У нее - жеманные темные очки на высушенном возрастом лице, глубокие резкие морщины на шее, обозначающиеся при повороте головы, неуверенный баланс тела, пастельные тона майки и шорт, свободные шлепанцы. Они элегантно и интимно обнимают друг друга чуть ниже спины, как когда-то давно в юности. Они легки в мыслях, легки в своих неуверенных старческих движениях, и не боятся стареть вместе, потому что до сих пор любят жизнь и друг друга.
      Стиль. Его величество стиль. Это он уравнивает здесь стариков и молодежь, богатых и бедных, щегольский Мерседес преуспевающего бизнесмена и ржавую посудину бездомного вьетнамского ветерана. Что может быть в нашей жизни дороже стиля? Жизнь коротка, и плотские удовольствия недолговечны, и даже богатство не даст тебе ровным счетом ничего, если ты не чувствуешь стиля и не умеешь его находить и соблюдать. Стиль - это нерв эпохи, он вбирает в себя волнующие краски жизни, ее колорит, ее чувственные отзвуки. Он сверхестественным образом укладывает разнородные краски в единый ряд и отделяет вечное и верное от сиюминутного и фальшивого. Картины настоящих художников пронизаны стилем, музыка настоящих музыкантов тоже пронизана стилем. Стиль - это самый замечательный способ приобщиться к жизни вечной, это единственная возможность написать послание из своей эпохи в будущее - послание, которое обязательно будет прочитано. Стиль - это духовная волна, которая смешивает радость бытия и щемящую грусть по уходящему времени, это матрица душ и поле для самовыражения, это мелодии и ритмы эпохи, написанные горячей, пульсирующей кровью ее современников.
      Солнце уже прокатило почти весь свой дневной путь по голубому небесному асфальту и собирается сесть с минуты на минуту. Скорей, скорей на рыбацкий причал! Нельзя не пропустить ни капли заката. Закат в Сидорках - это всегда событие, причем настолько важное, словно его здесь производят вручную. К закату здесь готовятся заранее: ставят трехногие штативы на облюбованные места, настраивают фотоаппараты и видеокамеры. Некоторые располагаются смотреть и снимать закат как в театре, согласно купленным билетам. Они с достоинством занимают свое место у берега океана, расставляют штативы, камеры, раскладные кресла, корзинки с закуской и напитками (no alcohol!), и готовятся смаковать каждое мгновенье.
      Солнце - объект всеобщего внимания - словно бы чувствует на себе многочисленные взгляды, и немного притормаживает свое стремительное падение. Вот оно словно обрывает затяжной прыжок в бездну, зависает над береговой линией залива и начинает неторопливый торжественный спуск на воду, точнее, под воду. Против солнца, в сполохах многочисленных бликов выстраиваются силуэты и бесконечные тени деревянных причалов, темные устричные отмели, темнеющая неясная зелень далекого острова, крыши маленьких домиков на берегу залива, и наконец в самом далеке - серебряная мерцающая линия океанского горизонта, уже подсвеченная розоватым пламенем заката.
      Солце становится из огненно-розового чуть более темным и малиновым, но яркости еще не теряет. Оно осторожно опускается вниз и вдруг - какая неожиданность! - темная тучка, хитро замаскировавшаяся в вечереющем небе, начисто съедает верхнюю половину светила. Оставшаяся беспризорная половинка продолжает двигаться вниз и наискось, и неожиданно приземляется на крышу маленького домика. Получается фантастическая картина: на далекой крыше словно стоит полукруглая хрустальная чаша, наполненная чудесной, ярко-розовой солнечной жидкостью. Эта жидкость содержит в себе громадную энергию, она переливается внутри чаши, магнетизирует взгляд. Хочется выпить эту солнечную жидкость всю до дна, без остатка, как волшебное вино, чтобы удержать солнце внутри себя, чтобы не нужны были больше фотокамеры и штативы. Но - нет, солнечная жидкость также неуловима как и время.
      Попозировав, солнце срывается вниз и пропадает за крышами домов. Незаметно сходят на нет блики и закатное зарево. Оживают цикады, вечерний прохладный ветерок, зажигаются веселые огоньки по контуру отелей. Кафе и рестораны зазывают посетителей грохотом рок-н-роллов из гостеприимно открытых дверей. Линию горизонта, образованную небом и океаном, становится все труднее различить, и вот она исчезает совсем. Различить эту линию теперь можно только в той части залива, где она отмечена трепещущим пунктиром разноцветных вспыхивающих огоньков. Эти далекие огни мерцают хаотически, но если присмотреться, то легко заметить, что каждый огонек вспыхивает в строго определенном ритме. Совсем как наша жизнь. Она кажется беспорядочной, только пока рассматриваешь ее на стыке множества судеб. Но если сосредоточиться на одной жизни, то в ней всегда можно найти ритм, который задает логику развития этой жизни и создает чью-то судьбу. А мне уже пора ехать домой, точнее, в то место, которое на данном этапе моей жизни служит мне домом.
      Последний раз мой самокат прокатывается по бархатно-темной дороге. Придорожные фонари собирают множество мотыльков. В темном небе шарахаются ночные птицы. Уютно и мягко светятся окна домов и отелей. В проеме ограды придорожного домика показывается любопытная кошачья физиономия. При моем приближении морда прячется, взбрыкивают четыре лапы, и через секунду на месте морды показывается позорный трусливый хвост, который тоже быстро исчезает.
      Я складываю свой самокат и прочие пожитки, усаживаюсь на сиденье, поворачиваю ключ зажигания и готовлюсь пронзать ночной дорожный воздух светом фар.

*11. О несомненной пользе чувства стыда*