Придя домой, я уселся на свой собственный диван, и по своему всегдашнему обыкновению глубоко задумался. Я снова и снова вспоминал недавно пережитое мной ощущение подступающей смерти, и неожиданно в моем мозгу родилась странная аллегория: физическое тело человека должно отдать семя, родить новую жизнь и после этого умереть. Мозг, в идеале, должен породить идею, которая переживет этот мозг, вызвавший ее к жизни, на многие века. После рождения идеи мозг тоже может позволить себе умереть. Может быть, это ощущение смерти на высоте оргазма, которое я испытал перед тем как с неистовой силой бросить в Ольгу свое семя, может быть это ощущение не случайно, а имеет специальное значение, то есть каким-то образом информирует "жировое тело" о выполнении одной из глобальных жизненных задач, порождении новой жизни, продлении и усовершенствовании рода? Информирует для чего? Скорее всего для того, чтобы подготовить "жировое тело" человека к восприятию настоящей смерти - физической, а не условной, аллегорической. Возможно, жуткий характер старых дев, вошедший в эпос различных народов, как раз и объясняется тем, что они не прошли через оргазм и родовые муки, и поэтому их души, не подготовленные к смерти, не защищенные от нее щитом новой жизни, которую они успели произвести на свет, кривятся, опаляемые ее подступающим дыханием, как березовая кора в костре…
      Мне вдруг вспомнилось стихотворение Роберта Бернса в переводе Маршака:
      Прикрытый лаврами разбой, И сухопутный и морской, Не стоит славословья. Готов я жизнь отдать свою В том жизнетворческом бою, Что мы зовем любовью!
      Есть в этом стихотворении большая жизненная правда, насчет отданной жизни. Многие мужчины умирали или получали инфаркты и инсульты во время неистовых занятий любовью, которое требует наивысшего напряжения душевных и физических сил. Физиологи измерили пульс и артериальное давление в различные моменты полового акта и обнаружили, что они могут достигать предельных и даже запредельных величин. Плюс сильнейшее эмоциональное напряжение, плюс вегетативная и гормональная буря в организме. Не зря в наивысшей точке оргазма иногда приходит ощущение, подобное подступающей смерти. Я испытал это чувство перед самым моментом взрыва семяизвержения, и Ольга прочла это в моих глазах. Она каким-то образом об этом знала. Такие же ощущения, почти равные по силе, приходят в момент рождения замечательной идеи. Это называют звездным часом. Еще я читал, что музыканты иногда почти что кончают во время страстной, вдохновенной джазовой импровизации. Что общего между этими столь различными актами сотворения нового? Видимо, общее - это твой личный выстрел в вечность, это твой маленький для вечности, но огромный для тебя самого прорыв из настоящего, где ты живешь, в будущее, где тебя еще нет и никогда не будет. Это передача эстафеты тайн и загадок от старой, умирающей жизни к новой, только рождающейся. И такой прорыв требует отдачи всех сил, и даже больше того, что есть. Отдать все силы, бросить в будущее свое семя и умереть… Видимо поэтому ощущение смерти - это в то же самое время и аллегория рождения. Физическая смерть в этом смысле - тоже в какой то степени аллегория. Сам момент физической смерти индивида можно рассматривать как последний, окончательный, трудный и мучительный оргазм, происходящий при последнем, окончательном слиянии человеческой души с Вечностью. С точки зрения Вечности время существует только как "сейчас" или "давно" - ведь ты для нее существуешь как единый миг, как один короткий, единственный, мучительный выстрел в неизвестность, и Вечности абсолютно все равно, сколько ты прожил на белом свете и что ты ел утром на завтрак. В детстве я был гораздо ближе к Вечности, чем теперь. Тогда я все это чувствовал сердцем постоянно и непосредственно, а теперь сознаю умом только иногда, когда я специально об этом думаю. Можно даже сказать, что в детстве, до того момента как я узнал, для какой цели служит мусорный бак, я жил непосредственно в Вечности, а теперь я живу в вихре зыбкого настоящего, и этот быстротечный вихрь несет меня, вырвав из океана Вечности, а я тоскую об этом океане, мучаюсь разлукой с ним, и боюсь в него возвратиться, ибо это возвращение - моя смерть. Но чего я боюсь? Если смерть - это возвращение в Вечность, почему я должен ее бояться? Чего я, в конце концов, боюсь, смерти или мусорного бака? Надо будет над этим хорошенько подумать.
      Я разделся, вынул из кармана пиджака записную книжку, переложил ее в портфель и вдруг мне пришла в голову идея съездить по месту прописки Николая и поговорить с его дочерью, чтобы она повлияла на отца, и он оставил в покое Ольгину семью. Я решил, что вреда от этого разговора быть не должно, а если умело его построить, может быть и польза. Николай, видимо, любит свою дочь, и если мне удастся ее убедить, она должна суметь повлиять на отца.
      Ночью мне снилась Ольга. Она стояла у мольберта с кистью в руке перед свежезагрунтованным холстом и собиралась нанести первый мазок. Из окна вглубь комнаты падал ослепительный косой луч солнечного света. Ольга улыбалась, слегка нахмурившись, и ее улыбка из-под нахмуреных бровей и косой луч солнца из-за плотной шторы составляли какой-то странный дуэт… Ольга положила краску на холст, и тут из-под полосатого диванчика выбежала маленькая изумрудно-зеленая ящерица и удивленно уставилась на Ольгу. Ольга увидела ящерицу в луче света и вдруг неожиданно замахнулась на нее пустой бутылкой от шампанского.
      - Оля!! Не надо-о-о!!! - отчаянно закричал я - Не убивай ящерицу!!! Ольга подбежала ко мне и, взяв меня за плечо, тревожно спросила:
      - Ленечка, какую ящерицу? Что с тобой? Я просыпался долго и мучительно, повторяя "Оля, не убивай ящерицу!", пока не проснулся окончательно и не сообразил, что это мама нежно трясет меня за плечо:
      - Ленечка, проснись! Какую ящерицу? Что тебе приснилось? Я наконец проснулся окончательно и сказал:
      - Это ящерица из японской легенды, я когда-нибудь вам с папой расскажу.
      - А кто такая Оля?
      - Это моя знакомая. Мама, можно я буду спать дальше, а расскажу все потом?
      - Да когда спать-то сынок? Утро уже, на работу тебе пора!
      Двадцать пять минут в электричке пронеслись между смыканием и размыканием век как одно мгновение, и в это мгновение я снова увидел маленькую изумрудную ящерицу, застывшую в удивленной позе. Я пришел на работу как всегда к девяти утра и как всегда прошел в ординаторскую через мужское отделение. - Ефремыч, подь сюда! - Чего? - Ебут в чего! Большая дырка! Ты зачем у меня пачку чая спиздил из-под матраца? - Бля буду, Петрович, я не брал! - А кто взял? Кроме тебя некому, остальные на уколы уходили. - Ну не брал, Петрович, хули ты своим бля не веришь? - Не брал, говоришь? А хули ты тогда вертишься как шкурка на хую? - Ну на стакан блядь отсыпал и на место положил, ну че ты блядь доебался! - А говоришь бля не брал -не брал!.. Пизда тебя родила! - Ну ты заебал, Петрович, сказал же, блядь, на стакан отсыпал и на место положил. Пошарь получше. - А, вот она блядь, нашел! Ефремыч, а ты до хуя отсыпал! Пачка почти полная была. - Да ладно бля говниться-то! Ты сколько раз у меня отсыпал, забыл? А то сразу, блядь - пизда меня родила!.. А сам-то ты что блядь, из жопы вылез?
 
      Я не дошел до ординаторской нескольких шагов, когда меня перехватил Николай Борисович Зимин, заведующим отделением 1 "А". Это был талантливейший врач, психиатр от Бога. Он начинал с самим Кербиковым, и не стал знаменитостью только из-за пристрастия к алкоголю. Николай Борисович сильно выпивал, не скрывая своего болезненного пристрастия и утверждая, что дозы адекватны, и что только постоянная умеренная алкоголизация позволяет ему держать под контролем последствия тяжелой фронтовой контузии с деформацией черепа. На лысом затылке Зимина действительно была вдавленная неправильной формы ямка. Зимин, здороваясь со мной, моргнул мне и пошел к выходу, не оглядываясь. Я прошел за ним, дошел до первого "А" и зашел к нему в кабинет.
      - Я Вас слушаю, Николай Борисович.
      - Так, что, наивный мой мечтатель, профессор Шура-Бура к нам прибыл. Вчера вечером положили. Можешь побеседовать, пока он у меня. Думаю, тебе будет очень интересно. Другой случай вряд ли представится.
      - А кто такой этот профессор Шура-Бура? - из вежливости поинтересовался я.
      - Эх ты, Леша! Ты и про Шуру-Буру ничего не знаешь? Ты вообще еще ни хуя в жизни не знаешь! Наивный ты, Леша, как ребенок! Ладно, между нами: это больной от органов. Только я тебе ничего не говорил, Лешка! Если где чего по наивности ляпнешь, я сделаю круглые глаза и с говном тебя съем, скажу что вообще с тобой не говорил. Ты меня понял? Хорошо понял?
      - Понял, Николай Борисович. Буду молчать, как рыба об лед. Большое спасибо.
      - Ты это, Лешка, вот что! Не хуй меня благодарить, а как наговоришься и отпустишь больного, принесешь мне в обед четвертиночку беленькой. "Пшеничная" будет в самый раз, но я и на "Русскую" не обижусь. Вообще-то, можно было с тебя и поллитровую содрать за такой редкостный экземпляр, ну да ладно, я добрый. Все, я пошел, оставляю тебе кабинет до обеда, больного уже ведут. Бутылочку положишь вот сюда в сейф, держи ключ. Сейф закроешь, ключ положишь в стол, вот этот ящик. Смотри, Лешка, ключ с собой не унеси! Зимин еще раз коротко и фамильярно подмигнул мне, и его водянистые серые глаза вновь приняли сумрачное, колючее выражение. С этим выражением на лице он и вышел из кабинета.
      Санитарочка привела больного почти сразу после ухода Зимина. Профессор оказался худощавым интеллигентным мужчиной лет пятидесяти. У него было живое, энергичное смуглое лицо, цепкий взгляд и небольшие, очень красивые руки. История болезни лежала на столе. Я успел прочитать: "Шура-Бура Валентин Георгиевич, пятьдесят один год. Диагноз: вялотекущая шизофрения в стади обострения".
      - Здравствуйте, Валентин Георгиевич! - сказал я - Меня зовут Алексей Валерьевич, я врач-интерн, хотел бы с вами побеседовать.
      - Очень приятно, Алексей Валерьевич. Николай Борисович меня предупредил вчера вечером, что Вы проявили ко мне интерес. Ну что ж, доктор, я Вас слушаю, задавайте Ваши вопросы.
      - Мне сказал Николай Борисович, что вы - известный ученый. Вы не расскажете мне об этом поподробнее?
      - Не расскажу. Но если попросите рассказать, то расскажу с удовольствием. Я рассмеялся:
      - Так я уже попросил.
      - Так я уже рассказываю. Итак, я - доктор психологических наук, профессор, работаю заведующим лабораторией методологии и теоретической реконструкции познавательных процессов в Институте Психологии Академии Наук СССР. Защитился пять лет назад. Тема докторской диссертации: "Механизмы рефлексивного мышления и их роль в достижении единства интеллекта и аффекта". И четыре года, как я официальный шизофреник.
      - Валентин Георгиевич, Вас сейчас что-нибудь беспокоит? Голоса, нехорошие мысли, настроение?
      - Меня сейчас беспокоит исключительно одна вещь: что всемирный психологический конгресс в Беркли, куда приглашены также философы и кибернетики - специалисты по искусственному интеллекту, проходит без меня. Мой доклад будет зачитывать мой американский коллега Майкл Лапойнт. А я лежу здесь и занимаю койку в остром отделении, потому что у них пока не хватает смелости положить меня в хроническое к алкашам и уголовникам с разбитыми головами. Впрочем, Алексей Валерьевич, может быть Вам этого знать и не надо.
      - Валентин Георгиевич, а за что они Вас, ну вобщем, как оно все получилось?
      - А вы почитайте историю болезни - там все должно быть подробно написано.
      - Меня интересует Ваша версия.
      - А Вы уверены, Алексей Валерьевич, что она Вас действительно интересует?
      - Не был бы уверен - не задавал бы вопроса.
      - Ну что ж, Вы пока вполне логичны. Тогда я отвечу на Ваш вопрос. Органы проявили ко мне интерес, когда я впервые поехал на симпозиум в Станфордский университет, уже в звании профессора. Меня вызвали в первый отдел, и товарищ полковник быстро по-деловому проверил мой военный билет, а потом начал рассказывать, на кого я должен обратить внимание, какая информация их интересует, с кем мне следует познакомиться на банкете и как надо задавать вопросы. Я перебил товарища полковника и объяснил ему, что я не имею к разведке ни малейшего отношения и иметь не собираюсь. Полковник сначала решил, что он ослышался, а когда понял, что я отказался твердо, прошипел, что я сам зарубил себе карьеру, что мне еще придется сильно пожалеть. Как ни странно в Станфорд я тогда съездил, очень удачно выступил, визу получил легко, и я подумал, что все обойдется. Но оказалось, что я просто плохо знал, как работают органы. Через полгода, когда я уже думать забыл об этом разговоре, в институтской столовой со мной за один стол сел инженер Нестеренко с первого этажа, они там работают в лаборатории по какой-то закрытой тематике от Минобороны. Сидели, рассказывали анекдоты, и тут Нестеренко вдруг сказал какую-то непристойность по поводу моей жены, с которой он, как он утверждал, состоял в интимных отношениях. Он показал мне какую-то омерзительную фотографию и тут же убрал ее в карман пиджака. Я потерял контроль над собой и ударил его кулаком по лицу, затем повалил на пол и хотел отобрать у него это мерзкое фото. И тут внезапно появились санитары и скрутили меня, не дав мне и слова сказать. Вот так я впервые появился у Николая Борисовича в отделении.
      - А что дальше? Почему Вы не могли доказать, что Вы психически здоровы? Что это была провокация?
      - Именно потому, что это и была тщательно спланированная провокация. Передо мной извинялись двадцать раз, говорили, что не сомневаются, что я психически здоров, но все же настаивают на психологическом обследовании. Пригласили военных психологов, потому что все гражданские тесты я хорошо знал. Большую часть из них адаптировали с американских оригиналов в нашем институте. Ну а те не мудрствуя лукаво, провели простейшие исследования, а затем задали мне основной вопрос, ради которого они и приехали:
      - Вы верите в правильность единственно верного марксистско-ленинского учения? Я ответил честно, что я, как ученый, ничего на веру не принимаю, а в этом самом единственно верном учении нет ничего, что можно было бы отнести к области научно доказуемых вещей.
      - Ну что ж, профессор, придется Вам ставить шизофрению. Параноидной формы Вам будет многовато, а вялотекущая будет в самый раз. Для того ее в Институте Сербского и придумали, как раз для таких как Вы. Я у них, естественно, спросил:
      - А на каком основании Вы мне ставите шизофрению? Ответ был просто блестящий по своей нелепости:
      - Потому что Вы отказываетесь верить в единственно верное марксистско-ленинское учение. Это ненормально. Ну, я им разумеется задал еще один вопрос:
      - А как же миллионы американцев, французов, англичан, которые в это учение не верят? Они что, тоже все шизофреники? И Вы знаете, что мне ответил товарищ военный психолог с погонами подполковника?
      - Могу только догадываться - пробурчал я.
      - Товарищ военный психолог заявил мне: "Не думайте, что мы этого не понимаем. Американцы и французы живут в Америке и во Франции, где нас нет. Поэтому они могут не верить. А там, где мы есть, там надо верить. Поэтому у нас все нормальные люди верят. Верят, потому что боятся не верить. А вы вот не боитесь и не верите. Это не нормально. Мы считаем, что это отсутствие боязни - это от душевного нездоровья. Придется немного Вас подлечить, чтобы Вы стали как все. Нам нужны хорошие ученые, но прежде всего нам нужны патриоты. А патриот - это прежде всего психически здоровый человек. Мы Вас немного полечим, для вашей же пользы". С тех пор, как только мне присылают приглашение на очередную международную конференцию, так у меня начинается обострение моего психического заболевания, и мне мягко предлагают лечь к Николаю Борисовичу на месячишко и поправить пошатнувшееся здоровье.
 
      To be continued Послесловие редактора "Для тех, кто дочитал до конца (а прочим и незачем), с сожалением сообщается, что продолжение если и следует, то не в ближайшем будущем, а может статься, что его не следует вовсе. Это тот случай, когда автор потерял связь с текстом, не успев его закончить, ибо так сложилась жизнь. Но хочется надеяться, что прочитавшие до горького "to be continued" не сочтут себя обманутыми, ибо раз дочитали, значит - нашли для себя по дороге что-то нужное и не пожалеют о потраченном времени."
 

This file was created

with BookDesigner program

bookdesigner@the-ebook.org

04.01.2009