– Вы знаете, батенька мой, спасибо Вам за Вашу замечательную, агхичестную кгитику! Что-то подобное я и ожидал от Вас услышать. Мы все тут, конечно, немножко пготухли. Но только я Вам сейчас в два счета докажу, что вся земная жизнь ничего не стоит, и настоящая жизнь начинается только после смегти. Во-пегвых, об этом же говорил Хгистос, имея в виду цагствие небесное, газве не так? Только где оно, это цагствие небесное, поди его поищи! А Пунтиллятог Шмульдегсона – вот он! Можно потгогать гуками. Готов к пгиему неогганиченного количества умегших. А умегшим, батенька мой, совегшенно все гавно, кто их поселит в гаю и даст их душам благодать – Иисус Хгистос, или добгый дедушка Ленин, или Яков Шмульдегсон!
      – Хорошо, а Вы уверены в том, что сознание этих людей действительно восстанавливается? Может быть, после смерти сознание пропадает, а то, что Вы восстанавливаете у ваших трупов, не имеет к этому сознанию никакого отношения? – спросил я.
      – Как это, не имеет? Восстановленная память хранит всю информацию обо всей предшествующей жизни, наши клиенты вспоминают даже то, что не могли припомнить, будучи живыми.
      – Вот это и настораживает. – сказал Валера. – Ведь даже если они все вспоминают, то нет никакой гарантии, что все это вспоминают именно они, а не кто-то другой, искусственно образованный. В том смысле, что человек умер и навеки провалился в черную дыру, в небытие, а то, что Вы восстановили– оно думает, ходит, вспоминает, оно как бы выходит из той же точки, в которую вошел тот, кто умер, но оно не есть тот, кто умер. Тот, кто умер, тот умер навеки, и его сознание обрывается навек в этой точке, а затем из этой точки выходит чье-то совсем другое сознание. Вы понимаете, о чем я говорю?
      – Ну, полноте, батенька мой, я Вас прекрасно понимаю. Но ведь я не чувствую себя так, что я только что вышел из этой самой точки в момент постбиологического пробуждения. Я точно все помню, что было до того.
      Я возразил:
      – Конечно, Вы все помните, потому что тот, живой человек оставил Вам всю свою память. Но все Ваши слова и ощущения не могут доказать нам наверняка, что чувствует сейчас тот живой человек, которым вы были до своей смерти и постбиологического пробуждения. Может быть, он действительно сейчас чувствует то, что чувствуете Вы, то есть может быть, это Вы и есть, а может и нет. Может быть он так и провалился в небытие. Или может быть его сознание перешло еще куда-то, куда мы не знаем.
      – Мы ведь только видим Вас и слышим Ваши слова, Рафаэль Надсонович – добавил Валера – Но каким образом то, что мы видим и слышим, может доказать, что сознание того прежнего Шмульдерсона не умерло, а вместо него не возникло новое сознание? Этого проверить никак нельзя.
      – Почему же? Вы можете это проверить на себе лично.
      – Мы бы предпочли этого не делать, – ответил я.
      – Ну нельзя быть такими неверущими! Вот смотрите, когда Вам делают операцию под глубоким наркозом, и Вы приходите в себя, то это же все равно Вы. Ведь и в этом случае тоже есть точка входа и точка выхода, и течение Вашего сознания полностью прерывается. Но вы ведь не сомневаетесь, придя в себя, что это Ваше сознание, а не какое-то новое сознание, хотя за это время Ваше сознание вполне могло улететь в эту самую черную дыру, а потом, согласно Вашей теории, могло возникнуть что-то другое. Но ведь это не так, правда? После наркоза и полного перерыва в течении мыслей и ощущений, это же все равно Вы, это вашесознание. Так почему после биологической смерти и последующей постбиологической регенерации сознания все должно быть иначе? Откуда у Вас такая уверенность?
      У меня и вправду не было такой уверенности, все выглядело весьма логично, и я обескураженно замолчал.
      – Лично я считаю, – продолжал теоретик и основоположник загробной жизни, – что вся жизнь есть не что иное как подготовка к бессмертному будущему в Пунтилляторе Шмульдерсона, и в этом заключается весь смысл жизни. Должны же откуда-то браться трупы! Сами понимаете, трупы на деревьях не растут. Труп должен родиться живым, вырасти, поумнеть, набраться жизненного опыта. С появлением нашей системы человечество в корне изменилось. Отныне человек рождается для вечности. А иначе зачем вообще рождаться на свет, набираться опыта? Чтобы однажды все это сгнило? Только Пунтиллятор Шмульдерсона придает человеческому существованию его конечный, великий и вечный смысл!
      Человек с лицом вождя мирового пролетариата встал из-за стола и прошелся по кабинету, потирая руки:
      – Вы знаете, молодые люди, я пожалуй, расскажу Вам поподробнее, как все происходило. Я сперва хотел бы вам напомнить некоторые вещи, которые должны натолкнуть вас на кое-какие интересные догадки. Помните, в каких годах происходили массовые сталинские репрессии?
      – В тридцать седьмом. А еще в пятьдесят третьем, – ответил я.
      – Правильно! Именно так. Вы помните про странную привычку товарища Сталина не спать по ночам? Тогда целые министерства не спали, все большие начальники, которые хоть немного были на виду, должны были быть готовы к неожиданному звонку. Вам эта странность ни о чем говорит?
      – Да нет пока, – ответил Валера.
      – Хорошо. Тогда слушайте дальше. Когда наши физики перенесли систему в межвременную зону или как там они ее называют, они, воплощая мою идею, также построили систему ЦПТ, то есть центральных посмерных телепортаторов, по одному на каждый ярус. Каким-то образом они добились того, что как только на Земле умирает человек, его труп немедленно оказывается в приемном шлюзе одного из ЦПТ, и при этом тот же самый труп остается на Земле. Так что люди там, на Земле, абсолютно ничего не замечают. Наши физики называют этот процесс с образованием копии трупа ядерно-магнитным клонированием или как-то так, в технические детали я уже не вникаю. Недавно наш ученый Гарольд Брэкстон построил трубопровод, который может перемещать не только трупы, а в принципе, любой объект. Просто перемещать, а не копировать. В порядке эксперимента я разрешил им засосать в трубопровод разводной ключ, из павильона, арендованного нашими агентами для лаборатории Брэкстона. Брэкстон сказал, что защитил заборник трубопровода от проникновения случайных объектов полуторакилометровым тоннелем. Вы не поленились пройти весь этот тоннель и свалились в заборник трубопровода. Впрочем, вернемся к моему рассказу.
      Как теперь всем известно, Коба, как и Старик, в средствах не стеснялся, и когда надо было кого-то шлёпнуть для пользы дела, сомнений не возникало. Коба всегда говаривал: «Есть человек – есть проблема, нет человека – нет проблемы». И отстреливал, не стесняясь, всякую сволочь. Только Вы понимаете, молодые люди, Вы поймите меня правильно: как только у Кобы становилось на одну проблему меньше, так у меня немедленно становилось на одну проблему больше. Ведь я – человек с гуманистическими идеалами, и в моей системе в постбиологическом пробуждении не отказали еще ни одному трупу. Это наш святой и незыблемый принцип. Но когда к тебе сплошным потоком поступают трупы подлецов, отщепенцев, бессовестных негодяев, шпионов, антиобщественных элементов, заговорщиков, стяжателей, шантажистов, мошенников, казнокрадов, наконец просто бандитов, и всех их надо включать в нормальное рабочее существование – это почти что форсмажорная ситуация. Понимаете, принять такое количество человеческого отребья было для нас чрезвычайно тяжело. Это ставило под угрозу существование системы. А отказываться от дальнейшего приёма трупов, не пробуждать их – это было бы еще гораздо хуже, потому что это ставило под удар саму цель системы, ее основные идеалы.
      И я нашел блестящий выход, то есть, что надо делать, чтобы сохранить нашу систему. Необходимо было обуздать Кобу и заставить его делиться с нами не только всякой сволочью, но и хорошими людьми. Коба довольно часто заглядывал в Мавзолей. К тому времени в саркофаге уже лежало настоящее тело Ильича, которое мы нашли в одном из подвалов и тщательно отреставрировали. Но иногда я подменял его на его посту в саркофаге. Хотелось послушать, что говорит народ. Я и сейчас довольно часто это делаю.
      – Рафаэль Надсонович, Вы же сказали, что систему перетащили куда-то в тартарары, откуда на Землю выход заказан – сказал Валера.
      – Именно так. Еще не хватало, чтобы мои живые мертвецы стали разгуливать по Москве. Выход им заказан, причём заказан крепко и навсегда. Из системы выход заказан всем, кроме меня и моих специальных агентов. И выходят они через мой Мавзолей. Я попросил физиков перенести систему так, чтобы из нее можно было попасть в Мавзолей прямо через дверь. И они мне это сделали. Эта дверь находится здесь, в моем кабинете, и я иногда ей пользуюсь. Но я Вам рассказывал совсем о другом. Так вот, у Кобы была замечательная привычка заходить иногда в Мавзолей проведать своего старого соратника, посидеть рядом с саркогфагом, покурить трубку. В такие моменты все оставляли его одного, и даже охрана ждала снаружи. И вот однажды я взял с собой одного из своих людей с похожей фигурой и прической, одетого в такой же китель и велел стоять наготове. Иосиф Виссарионович, как всегда, сидел рядом с саркофагом, курил трубку и думал о своем. И вот тут-то я его и подкараулил. Я чуть-чуть приоткрыл крышку, высунул руку из саркофага, а в руке у меня был маленький шприц с цианистым калием. Я ведь был профессиональным пунтиллеро, Вы помните. Товарищ Сталин умер мгновенно. Вместо него к моему саркофагу сел мой загримированный агент, а товарища Сталина унесли вниз другие мои люди.
      – А почему не через ЦПТ? – спросил я.
      – Труп поступил и через ЦПТ, само собой. Но ведь нужно было убрать труп с места убийства, правильно?
      – Логично, – сказал Валера. – И какой же труп вам пришлось потом уничтожить – настоящий или копию?
      – А зачем уничтожать? Я Вам уже говорил, мы еще никому не отказывали в постбиологическом пробуждении. Мы провели через процесс регенерации оба трупа, так что у нас в системе благополучно существуют два товарища Сталина. Я могу позвонить, и сюда приведут сразу обоих. Мы можем пообщаться впятером. Оба они в курсе последних событий в посткоммунистической России, и представьте себе, у них совершенно разная оценка этих событий и разные мнения. Так что, привести, пообщаемся вместе?
      – Да нет, спасибо, – ответил Валера. – Нам бы скорее выбраться отсюда, Рафаэль Надсонович!
      – Ну хорошо, только уж не откажите мне в любезности, дослушайте сперва мой рассказ. Так вот, все это случилось как раз в тридцать седьмом году. Никто ничего ровным счетом не заметил, и любимый всеми товарищ Сталин продолжал свое правление страной уже в качестве постбиологического существа. Мне, с помощью моих ученых-некропсихологов, пришлось хорошенько внушить Кобе, каких именно людей мы желаем видеть у себя в системе, и результат не замедлил сказаться. Коба даже немного переусердствовал с этими лагерями и так далее. Но результат был поистине блестящий. Какие замечательные люди поступали к нам через ЦПТ в те годы! Ленинская гвардия, великолепные организаторы, люди кристальной и благородной души, талантища к нам перли сплошным потоком. Это была плеяда гениев. Было с кем работать! В те годы Пунтиллятор вырос, появились тысячи новых филиалов с тысячами секторов. Лагеря работали на полную мощь, так что эти сектора было кем заполнять. Коба делал своё дело, а вернее, нашедело, как надо! Трудился круглые сутки, ведь постбиологические существа не спят. Теперь поняли, к чему я клонил, когда спрашивал, знаете ли Вы о странной привычке товарища Сталина не спать по ночам?
      – Рафаэль Надсонович! Вы! Вы… – Валера покраснел и задохнулся от обуревавших его чувств. – Вы просто чудовище!!
      – Вовсе нет! – ответил главный архитектор системы – Если хотите знать, я – великий гуманист. Чудовищем был мой двойник. Коба был чудовищем. Коба страшно боялся, что я посажу вместо него в Кремль Троцкого. Я много раз объяснял Кобе, чтобы он успокоился, что в роли главы Коммунистической партии и Советского государства меня гораздо больше устраивает мертвый Сталин, чем живой Троцкий. Коба при всех своих недостатках был гораздо большим реалистом и практиком. У Троцкого в жизни главной была идея, а решать ее он был готов просто на ура. Я объяснил это Кобе, и он сделал вид, что мне поверил. Конечно, он знал про систему ЦПТ, знал многое другое, и он сумел обмануть систему. У Кобы в Мексике была своя сеть, они следили за каждым шагом Троцкого, зачем-то убили в Лондоне его сына. А самого Троцкого они могли отравить в любую минуту. Но Кобе не нужен был не только живой, но и постбиологический конкурент. Он хотел избавиться от Троцкого навсегда. Это было у него как паранойя. И он таки додумался, как обмануть ЦПТ простейшим способом.
      – Так что, оказывается Меркадер именно поэтому и убил его теодолитом? – спросил Валера.
      – Не теодолитом, молодой человек, а альпенштоком. Пробил голову и выковырял половину мозгов, прежде чем наступила смерть. Разумеется, после смерти ЦПТ переправил к нам его безмозглое тело, которое уже не годилось для регенерации сознания.
      – И чего он этим добился? – спросил я.
      – Да ровным счетом ничего, о чем я много раз ему говорил. После того как Коба выполнил свою задачу, и Пунтиллятор получил требуемое количество трупов хороших людей, ему было приказано инсценировать смерть и возвращаться в Пунтиллятор. Коба вернулся в систему в пятьдесят третьем году, но упросил меня построить ему саркофаг рядом с ним. Я был очень благодарен ему за последний подарок в виде трупов тех, кто погиб в давке на его похоронах – это всё тоже были хорошие, преданные люди. И я отдал необходимые распоряжения своим земным агентам. Несколько лет мы лежали с ним рядом – я тогда часто подменял Владимира Ильича, чтобы быть в курсе земных дел. Но Коба оказался недисциплинированным товарищем. Несколько раз он порывался встать, когда ему не нравились высказывания посетителей. Я с трудом смог его удержать. И вы знаете, все, что я рассказывал про Кобу – это был рассказ про тот самый экземпляр, который притащили из Мавзолея. У него процесс регенерации почему-то так и не истребил до конца врожденных недостатков характера. А вот тот, который прошел через ЦПТ – совсем другой человек, организованный, дисциплинированный, все это время активно руководил работами по организации новых филиалов. Наши некропсихологи продолжают изучать этот феномен.
      Кстати, именно он спас положение зимой сорок первого года, когда фашисты подходили к Москве. Это был единственный в истории системы случай, когда я разрешил постбиологическим существам взять в руки оружие и сражаться с живыми людьми. Пользуясь своим личным авторитетом, Иосиф Виссарионович, я имею в виду того, который прошел через ЦПТ, собрал и организовал прекрасное ополчение из рядового и офицерского состава, погибшего на фронтах с июня и по декабрь. Наши инженеры вооружили их, и они по ночам выходили из Мавзолея и дислоцировались вокруг Москвы. Вот вам настоящая правда о зимнем наступлении под Москвой в сорок первом году. Мы сами создали и поддерживали эту версию о таинственных сибирских дивизиях. На самом деле, никакой переброски войск из Сибири не было и в помине. Если бы их действительно перебросили из Сибири, японцы устроили бы на Дальнем востоке такое, что Пирл-Харбор показался бы детской игрушкой. Конечно, я помог Москве вовсе не из любви к большевикам, а чтобы сохранить в их руках Мавзолей. Ведь если Гитлер занял бы Москву, он бы ее уничтожил вместе с Мавзолеем, и у меня возникли бы большие проблемы со связью с Землей.
      Поймите наконец, молодые люди, я – вовсе не чудовище. Я даю людям если не жизнь вечную, то по крайней мере, вечное существование, причем довольно комфортное существование. Кроме того, мы теперь уже не нуждаемся в усиленном притоке трупов. Теперь у нас все – сугубо добровольно. Но представьте себе, у меня есть свои последователи из числа нынешних неокоммунистов. Они мне верят, и таких людей довольно много. Уж они-то наверняка знают, куда именно они попадут после смерти, и вполне этим счастливы. Вот, можете посмотреть.
      Рафаэль Надсонович подошел к одной из стен и нажал хитро замаскированную кнопку. Стена раздвинулась, и за ней обнаружился огромный, чуть ли не во всю стену экран. Рафаэль Надсонович пробежался пальцами по пульту, и на экране возникло помещение, напоминающее сельский дом культуры. Большой зал, на стене портрет Ленина, а под портретом, как водится, цитаты. Я прочитал:
 

      Только потеряв жизнь, человек может найти ее настоящий смысл.
В.И.Ленин, «Одной ногой там – двумя ногами здесь».

 

      «По-настоящему мертвый человек никогда не захочет снова стать живым».
В.И.Ленин, «Психология мертвого пролетария».

 
      Зал был набит народом до отказа. Все дружно и воодушевленно аплодировали. Затем народ встал со стульев и устроил настоящую овацию, и под эту овацию на сцену вышел Ленин, то есть конечно, Рафаэль Надсонович.
      Выйдя на сцену, он выждал, пока затихнут аплодисменты, сделав поистине ленинскую паузу, а затем по-ленински поднял руку и патетически произнес:
      – Товагищи! Ггаждане! Дгузья! Вся ценность человеческой жизни заключается в том, чтобы человек в конце концов умег, и его тгуп попал в Пунтиллятог Шмульдегсона. А сама по себе жизнь никакой ценности из себя не пгедставляет, потому что без нашей замечательной системы она только загаживает планету тгупами и отходами жизнедеятельности, с котогыми уже давно пегестала спгавляться планетагная экология! Поэтому Пунтиллятог Шмульдегсона – это есть единственно вегный путь газвития для мигового пголетагиата!
      Люди в зале в едином порыве вскочили со своих мест и устроили такую овацию, что наверно, отбили себе все ладони и сорвали голос.
      Наконец овация поутихла, и вождя сменила на трибуне дородная дюжая баба:
      – Дорогие товарищи! Я как доярка передового колхоза «Заветы Рафаэля Надсоновича» и беззаветно преданная Ленинским идеям, скажу Вам, дорогие мои друзья: все мы знаем, что Ленин и Шмульдерсон – близнецы братья, и поэтому наша с Вами задача как коммунистов и революционеров – это не только сознательно и организованно попасть самим в Пунтиллятор Шмульдерсона, но и захватить с собой как можно больше народа, христиане они, или мусульмане, или даже евреи. Счастье в загробной жизни заслужил весь пролетариат!!! Поможем ему обрести это счастье! Ура!!!
      – Ура!! Браво!!! – раздались крики из зала.
      Люди в зале вновь поднялись с мест и воодушевленно запели нестройными голосами:
 
Смело мы все уйдем
С этого света,
Умрем, но не умрем –
Мы знаем это!
 
      Рафаэль Надсонович щелкнул пультом, и экран погас, а затем стена вновь сошлась.
      – Вот видите, воленс-ноленс мне приходится продолжать свою карьеру двойника. Для них я по-прежнему вождь и учитель. Эти люди к новым русским на поклон не пойдут. Скорее, они заберут их с собой, ко мне. А мы их перевоспитаем. Пролетариат способен перевоспитать любого.
      – Рафаэль Надсонович, а почему вы говорите «пролетариат»? – запоздало удивился я. – Ведь с тех пор все поменялось, и пролетариат уже не является тем, чем он был раньше, да и мнения по поводу его роли сильно изменились.
      – Именно так. И мое мнение тоже кардинально изменилось. Говоря «пролетариат», я больше не имею в виду промышленных рабочих, а имею в виду всех людей без исключения, в том смысле, что они пролетают сквозь жизнь прямиком в Пунтиллятор Шмульдерсона. Понимаете, жизнь человеческая коротка. Образно выражаясь, можно сказать, что жизнь – это труба с родильным домом на одном конце, и Пунтиллятором Шмульдерсона – на другом. И все люди без исключения пролетают в эту трубу, и именно в этом смысле все они – пролетарии. Так что, старый термин, ласкающий уши народных масс, приобрел совсем новое звучание, новый смысл. Я никогда не отрывался от масс, даже в те годы, когда я лежал вот в этом месте… – тут вождь загробного мира показал рукой на какой-то большой макет, находящийся под стеклом в дальней части просторного кабинета.
      Макет показался мне странно знакомым. Мы с Валерой подошли поближе и стали его рассматривать. Под стеклом находился фрагмент кремлевской стены с Мавзолеем Ленина, все было сделано один к одному – вход, трибуна, гранитные плиты, за одним только исключением. Сверху над Мавзолеем подозрительно торчала большая неприятная труба, напоминавшая своим мрачным видом про Освенцим и Бухенвальд.
      – А что это за труба над Мавзолеем?
      – Ага, уже заметили! – сказал Шмульдерсон, подойдя к нам поближе и потирая руки – Это самая главная труба в моем Мавзолее – труба крематория. Я уже вам рассказывал, что в поисках оптимального метода консервации трупов, наша группа биохимиков проводила множество опытов с трупами, многие из которых поступали в ведение НИИ Мавзолея еще живыми людьми. Это сейчас у нас в Пунтилляторе безотходное производство, и в дело идет абсолютно все. А тогда трупы просто сжигались в печи крематория. В свое время большая группа физиков-оптиков и не меньшая группа архитекторов были привлечены к разработке такой системы зеркал, чтобы труба крематория не была видна над Мавзолеем. Когда они изготовили нужную систему зеркал, их выпустили из Мавзолея через эту самую трубу, которую они сделали невидимой. Туда же отправили и рабочих, которые проводили монтаж сооружения. Особисты скоренько побросали их в печь живьем, и поэтому их трупы были потеряны для Пунтиллятора. Такая вот печальная история. Их сознание, данное им для вечности, сгорело вместе с их телами. Зато у Вас, молодые люди, с телами все в порядке, поэтому я думаю, что разумнее всего для Вас будет остаться у нас в Пунтилляторе навсегда… Я думаю, мы с вами решим этот вопрос очень просто …вуаля!
      Тут у Рафаэля Надсоновича неожиданно появился в руке маленький шприц, и его рука метнулась к Валериному плечу как жалящая кобра. Валеру спасла только бдительность человека, несколько лет подряд рисковавшего жизнью каждый день. Ну и конечно, реакция бывшего афганца и командира разведроты. Валера моментально поставил блок и отвел жалящую руку, а другой рукой провел мощный апперкот в челюсть любимого двойника вождя мирового пролетариата. Рафаэль Надсонович взмахнул руками как крыльями и отлетел прямо на макет. Падая на спину, он с силой разбил стекло и упал прямо на трубу, которая пронзила его насквозь, воткнувшись в спину и выйдя из живота. Шприц выпал из руки Рафаэля Надсоновича, а сам он, насаженный на трубу, весь в стеклянных осколках, дико дрыгал руками и ногами и уже не говорил, а шипел:
      – Молодые люди, все равно у Вас ничего не выйдет. Вам от меня никуда не деться. Даже если вы сейчас уйдете через Мавзолей, вы же все равно когда-нибудь умрете и попадете назад в систему, только в гораздо худшем состоянии. Я не испытываю к Вам никаких враждебных чувств, наоборот Вы мне так понравились, что мне не захотелось с Вами надолго разлучаться. Я хотел все быстро сделать, так чтобы Вы даже испугаться не успели. Ведь я профессиональный пунтиллеро!..
      – Валера, тут где-то должен быть выход в Мавзолей, давай искать его скорее! – я раздавил шприц ногой, и от него пахнуло горьким миндалём. Я для верности изо всей силы ударил Рафаэля Надсоновича каблуком в лоб, чтобы он не позвал на помощь своих живых мертвецов. В шее у нее что-то хруснуло, и он затих, повиснув на трубе макета своего Мавзолея, как кузнечик, надетый на соломинку.
      Мы лихорадочно обшарили кабинет. Никаких дверей не было, кроме той, в которую мы вошли. В отчаянии я заглянул в старинный шкаф и неожиданно увидел в нем небольшую металлическую дверь.
      – Валера, скорее сюда! Дверь здесь!
      Я надавил на ручку, и дверь открылась, обнаружив крутую металлическую лестницу, ведущую вверх. Мы с Валерой выбежали, закрыв за собой дверь шкафа, и помчались вверх по виткам темной лестницы, кое-как освещенной синими загробными лампочками. На самом верху лестница закончилась другой дверью, побольше чем была внизу, в Пунтилляторе.
      – Только бы не было закрыто на замок, – простонал Валера и осторожно нажал на дверную ручку.
      Дверь бесшумно открылась, обнаружив очередные ступеньки, ведущие вверх. Поднявшись по этим ступенькам, мы увидели, что находимся внутри Мавзолея. В освещенном мягким светом зале с торжественным убранством стоял на возвышении стеклянный саркофаг, а в нем находилось тело с хорошо знакомым восковым лицом. Я сперва даже подумал, что увидел Рафаэля Надсоновича, которого в данный момент, вероятно, снимали с трубы и везли в капсулу на долгую и тщательную рестандартизацию после полученных повреждений. Тело под стеклом не выглядело вполне мертвым: оно беспокойно ворочалось на своем просторном ложе и даже порывалось ползать. Вокруг стояла толпа новых русских, с мобилами и золотыми цепями, и они громко гомонили:
      – Смотри, Колян, за бабки картавый даже после смерти по гробу ползает.
      – Толик, прикинь! А давай его чисто вытащим и поставим повыше – пусть он речуху толкнёт. Я когда слышу его пиздёж, всегда уссываюсь! Типа: «Товаищи! Миовая еволюция победила! Уа, товаищи! Уа!». Ща я его сам вытащу, не хуя ему там ползать, мы не за это столько бабок заплатили.
      – Господа! Как представитель коммерческого отдела Мавзолея Владимира Ильича Ленина, я Вас уверяю, что тело пока обладает лишь набором двигательных функций, а речь восстановить пока не удалось. Но вы можете сняться рядом с саркофагом. Кроме того, еще за пятьсот долларов каждый из вас может залезть внутрь саркофага и сняться вместе с Владимиром Ильичом. Если среди вас есть, прошу прощения, гомосексуалисты, мы можем также раздеть тело вождя и тщательно подмыть. Вас могут при этом заснять на видеокамеру, а также сделать серию фотографий. Это обойдется вам в пять тысяч долларов.
      – Козёл, ты за базаром следи, а то и ответить придется! Если ты сам пидор – еби своего Ленина в жопу бесплатно! Ты понял? А нам за бабки покажи что-нибудь нормальное, чтобы все было по-пацански! Хули он у тебя ползает? Колян прав – пусть он или речуху толкнет про мировую революцию, или, бля, Интернационал споёт, или барыню спляшет. А так лежать не хуй, ползать мы и сами умеем! Бабки в натуре отрабатывать положено! Ты понял?
      – Постой, Вован, мне мысля пришла в голову. Я вот сейчас сам вместо сухофрукта туда лягу, а вы меня на Полароид снимете. Должно круто получиться!
      Колян, поигрывая массивной золотой цепью, подошел к саркофагу, легко поднял крышку огромной ручищей и замахнулся на тело вождя рыжим волосатым кулаком:
      – А ну пошел на хуй отсюда! Уступи место пацану!
      Тело вождя испуганно заморгало, поднялось на четвереньки и заметалось по саркофагу. Колян поймал его за обшлаг пиждака и рванул на себя, стараясь вытряхнуть из саркофага. Тело, едва ворочая языком, с усилием выговорило:
      – Наденька, дгужочек! Мне плохо!
      Товарищи Коляна радостно загомонили:
      – Ты глянь, ни хуя себе! Ах ты бля, козёл вонючий! А говоришь, он у тебя не разговаривает! Пиздишь, сука, как Троцкий! А ну, Колян, тряхни его еще разок, он щас и про мировую революцию загнёт.
      Валера неожиданно вышел из-за стены, за которой мы стояли, на открытое пространство и сказал:
      – Мужики, а ну быстро прекратили измываться над телом и съебали отсюда подальше!
      – Это кто так тявкает?
      Колян выпустил ленинский пиджак из руки, подошел к Валере и многообещающе сказал:
      – Сейчас я тебя, козёл, рядом с Лениным положу, – и лениво-злобно размахнулся кулаком.
      Валера легко поднырнул под кулак и нанес удар в переносицу, а затем всадил остро сложенные пальцы в горло противника. Тот мешком осел на пол, изо рта и из носа у него хлынула кровь. Толпа ринулась на нас с Валерой. Я увертывался от кулаков и ног, бил в чей-то пах, не стеснялся ударять пальцем в глаза и кажется сломал напрочь несколько чьих-то коленных чашечек. Валерины ноги летали как бабочки. Последнему из нападавших, вытащившему из кармана пистолет, Валера с хрустом свернул шею. Представитель коммерческого отдела в ужасе спрятался за саркофаг, наблюдая внезапно начавшуюся бойню. Валера достал его режущим ударом кулака в лицо, и тот с кудахтаньем сел на корточки:
      – Товарищи, пощадите! Осмотр тела вождя – это один из основных источников поступлений твердой валюты в партийную кассу. Геннадий Андреевич выкупил Мавзолей с расчетом поправить с его помощью финансовое положение Коммунистической партии и использовать полученные средства для финансирования своей избирательной кампании на выборах президента России! Умоляю, пощадите!
      – Матюша, подними крышку, я этого козла продажного туда засуну. Пусть он сам рядом с Лениным полежит.
      Коммерсант от Мавзолея взвизгнул и быстро пополз на четвереньках подальше от взбешенного Валеры. Валера сильно пнул ногой в голову одного из лежащих, который сделал попытку подняться:
      – Все, Матюша, пошли отсюда! Пускай тут менты порядок наводят. Или ребята Шмульдерсона. Кто раньше придет…
      Мы быстро вышли из Мавзолея на Красную площадь и пошли, не оглядываясь и не глядя вперед. Пришли мы в себя только у Александровского сада. Мои и Валерины часы показывали пол-одиннадцатого утра, но на улице уже вечерело. Впечатлений было столько, что говорить о чем либо по свежим следам было бесполезно. Мы помолчали. Валера задумчиво почесал затылок:
      – Как бы это сделать так, чтобы когда я умру, у меня рядом с головой взорвалась боевая граната?
      – А зачем, Валера?
      – Да неохота мне туда, к Шмульдерсону, понимаешь!
      – Граната тебе ничего не даст. ЦПТ тебя скопирует раньше, чем она взорвется, а пока ты живой, тебе нет смысла ее взрывать. Но ты не переживай – ты же всегда можешь отказаться от сознания, если тебе там у них не понравится. И потом, оно еще может, и не восстановится. Так что не переживай понапрасну. Помнишь, осёл говорил, что логики ни в чём нет, и что никто не знает, кому, зачем и что надо? А это значит, что все еще может как-то устаканится. Может быть этот Брэкстон нормальный мужик, а? Может, он когда-нибудь отберет у Шмульдерсона Пунтиллятор и сделает там более человеческое существование.
      – Матюша, ты что в самом деле? Еще и в Пунтилляторе революция? Потом там построят концлагеря для приверженцев Шмульдерсона, самых упрямых будут лишать сознания и разлагать на простые элементы, да? Устал я, Матюша от всей этой хуйни, как-то многовато ее вышло за один день.