- Страшно, Андрей. Эх, елки зеленые!
      - Не бойся. Они нас сами боятся. И даже если убьют, будут бояться мертвых. Мы должны выстоять...
      Часовой с золотым зубом то ли не слышал их разговора, то искусно делал вид, что не слышит.
      Андрей закрыл глаза и какое-то время сидел неподвижно. Дергались уголки посиневших губ, через которые со свистом вырывалось дыхание. Из-под шапки на висок поползла темная струйка крови. Ваня взял горсть снега, осторожно приложил к виску Андрея. Цапля вздрогнул и открыл глаза.
      - Надо, мушкетер, чтобы только хватило выдержки, - тихо, словно убеждая самого себя, сказал он. - Чтобы не умереть предателем... Измена - это самое страшное, что есть на свете...
      - Ауфштэен! - приказал часовой. - Шнэль, шнэль!
      Взвизгнув тормозами, рядом остановилась крытая машина. Солдат, сидевший в кузове, спустил на землю железную лесенку, Закручивая шарф на шее, выскочил из кабины штатский.
      - В машину! - скомандовал он. - Шевелитесь!
      Ваня подождал, пока Андрей поднялся по железной лесенке, перелез борт и остолбенел.
      В углу кузова, втянув голову в плечи, сидел Вася Матвеенко.
      - Вот кого мы обязаны поблагодарить! - Андрей сжал кулак здоровой руки. - Ах ты, гадина подколодная!
      - Андрей... Ваня... Я не хотел... - Васька закрыл лицо руками. - Меня били... б-били день и ночь...
      Грохоча сапогами, сели солдаты. Взревел мотор, машина тронулась с места.
      7
      Их привезли в комендатуру.
      В приемной сидел за широким столом капитан Шульц. Тот самый капитан, который убил Гену Гуринка. Шульц листал какие-то бумаги и, морщась, время от времени осторожно дотрагивался кончиками длинных пальцев до забинтованной головы. С боку стола стоял навытяжку человек в штатском и следил за каждым движением Шульца.
      К капитану подошел фельдфебель, щелкнул каблуками.
      - Хайль Гитлер! - вскинул он руку над головой.
      - Зиг хайль, - ответил капитан Шульц, не поднимая головы.
      Фельдфебель начал что-то объяснять вполголоса. Капитан невозмутимо слушал. Вдруг лицо его оживилось. Он глянул на стоявшего у стены Андрея, и глаза его зло сузились.
      Фельдфебель умолк. И сразу торопливо, сгибаясь, залопотал человек в штатском. Нетерпеливым взмахом руки остановив его, Шульц пружинистым шагом подошел к Андрею Рогуле. Остановился напротив, долго, не мигая, смотрел ему в глаза. Под кожей на челюстях Шульца перекатывались желваки. Андрей выдержал его пронизывающий, полный ненависти взгляд. На лице капитана появилась холодная, какая-то мертвая усмешка. Он медленно повернулся и подошел к Цыганку.
      - О-о! Не надо быть злой. Ты есть маленький партизан Цы-га-нок? Отшен рад знакомиться.
      Ваня отвернулся.
      - О-о! Я сразу узнаваль славянскую вежливость, - сказал Шульц и с той же усмешкой повернулся к Андрею. - А ты есть Цапля? Цап-ля... Отшен веселый болотный названий! Ха-ха-ха!
      - У вас очень нервный смех, капитан. Выпейте воды, она успокаивает, насмешливо сказал Андрей, - Между прочим, как ваша голова? Не тревожит?
      - Блягодарю. Твой голофа будет болеть... э-э... много раз больше. Я обещайт тебе это. - Шульц засмеялся, заложил руки за спину. - Сейчас отвечайт только на мой вопрос. Я делайт психологический эксперимент...
      Капитану, видимо, было тяжело говорить по-русски. Он что-то тихо, но властно сказал человеку в штатском. Тот угодливо закивал головой и поправил узел полосатого галстука.
      - Слушай, Цапля, что тебе скажет сейчас господин капитан, - с кривой усмешкой обратился переводчик к Рогуле.
      Шульц подошел к столу, присел на его край и заговорил медленно, с удовольствием вслушиваясь в каждое свое слово.
      - Слушай внимательно, - прозвучал надтреснутый голос переводчика. Господин капитан сейчас скажет, что говорит о таких, как ты, его... гм... наш фюрер. Великий фюрер сказал, что человек славянской расы есть переходная стадия от животного к человеку. Его нельзя назвать человеком в полном смысле этого слова...
      - А ты, блюдолиз... ты ведь тоже славянин. - Андрей выпрямился и с презрением глянул на переводчика. - Как ты можешь повторять такое? Тьфу, паскуда!
      - Молчать!
      - Между прочим, переведи капитану вот что, Если славяне обезьяны, как же это получилось, что они под Москвой дали по зубам высшей германской расе? И под Сталинградом доблестные вояки фюрера свое получают. Так и переведи, дубина.
      - Не надо переводиль. Я фсе понимайт. - Шульц усмехнулся своей мертвой усмешкой. - Пока мы получайт... э-э... под Сталинград, ты получайт по зубам здесь.
      Капитан вытащил носовой платок, вытер губы. Повернувшись к солдатам, застывшим у порога, что-то приказал. Один из них подскочил к Цыганку, рванул его за руку:
      - Ком, киндер!
      Опустив голову, Ваня шел по гулкому коридору.
      Лязгнул засов, заскрежетали двери, щелкнул замок.
      8
      Через два часа Ваню вызвали на допрос.
      Обессиленно свесив голову на грудь, в углу на полу сидел Андрей. Цыганок глянул на него и вздрогнул. Черное запухшее лицо его было страшным. Мокрые пряди волос сползали на лоб, с них на грязный пол падали розовые капли.
      Недалеко от Рогули, держась рукой за стену, стоял Боженька. Полотняная рубашка на нем была разорвана до пояса и прилипала к желтой морщинистой коже, на которой зловеще чернели синяки. Возле босых ног старика поблескивал в темной лужице маленький серебряный крестик.
      "Как сюда попал, дед? - поразился Ваня. - Васька Матвеенко про него ведь ничего не знал".
      - Как сейчас ваш успех... э-э... под Сталинград? - глядя на Андрея, с издевкой сказал капитан Шульц. - Отшен некароший, прафда?
      - Я очень сожалею, что только раз ударил пистолетом по твоей арийской голове. Надо было угостить тебя пулей, - не поднимая головы, тяжело и хрипло сказал Андрей. - Между прочим, советую тебе быстрей кончать со мной, потому что, если я случайно останусь жив, тебя моя пуля не минет.
      - Блягодарю за подсказка, - Шульц отвернулся от Цапли и посмотрел на Ваню. - Цыганок, я имейт маленький предложений. Ты дольжен мне говориль фся прафда. Так будет лючше для тебя.
      Капитан перевел взгляд на переводчика и быстро заговорил по-немецки.
      - Господин офицер спрашивает, знаешь ли ты этого человека? - переводчик ткнул пальцем в сторону Андрея.
      - А как же! Знаю, дяденька! - охотно согласился Ваня. - Это Андрей.
      Рогуля угрожающе зашевелился, поднял голову.
      - Очень хорошо! - переводчик переглянулся с Шульцем. - А откуда ты его знаешь?
      - Да он же недалеко от нас живет, - зачастил Ваня. - Я его, дяденька, ненавижу. Кроме шуток.
      - Да что ты говоришь? - Переводчик, улыбаясь, подошел к Цыганку вплотную. - За что же это ты так его?
      - Он меня, дяденька, когда я к нему летом в сад залез, поймал, снял штаны - и крапивой, крапивой!
      Андрей удовлетворенно опустил глаза. Лицо переводчика побагровело. Затем губы начала кривить ядовитая усмешка.
      - Ай, какой он нехороший! И больно тебе было?
      - Просто ужас, дяденька! Я после этого целую неделю не мог сесть. Даже ел стоя. Кроме шуток.
      - А о чем ты с Рогулей шептался, когда сидели там, на снегу? Я же наблюдал за вами из кабины машины.
      - Я не шептался, дяденька. Это Рогуля шептал...
      - А что он шептал?
      - Он нехорошие слова говорил... А еще ругался, что рука болит...
      - Какой же он невоспитанный, а?
      Переводчик внезапно замахнулся и ударил Цыганка по лицу. Ойкнув, Ваня отлетел в угол и опрокинулся навзничь у самых ног Андрея.
      - Ах ты, змееныш! Дураком прикидываешься?! - взревел переводчик. Говори, кто входил в вашу группу.
      - Чего вы деретесь? - заплакал Ваня. - Я никакой группы не знаю-у...
      Цыганок размазывал слезы вместе с кровью. Он плакал от обиды на самого себя. За то, что послушался Гришу Голуба и остался ночевать дома.
      Переводчик что-то сказал капитану Шульцу. Тот поднялся из-за стола и, похлопывая резиновой дубинкой по ладони, медленно приблизился к Ване.
      - Как фамилий этот челофек? - Шульц указал дубинкой на Цаплю. - Андрей Цапля?
      - Не-а... Его фамилия Рогуля. Он, господин офицер, когда я к нему в сад залез, крапивой меня...
      - Отвечайт только на мой вопрос. - Шульц своей дубинкой приподнял Ване подбородок, впился в него взглядом. - Он был фаш началник?
      - Елки зеленые! Да не знаю я, какой он начальник! - всхлипнул Цыганок. - Он меня крапивой...
      Шульц поморщился, дотронулся до перевязанной головы. Повернулся, подошел к Боженьке, ткнул дубинкой в окровавленную бороду старика.
      - Это есть кто? - спросил капитан Ваню. - Божень-ка? Да?
      - Да какой он боженька, господин офицер, - поднялся на ноги Цыганок. Это же дед какой-то. Кроме шуток.
      - Ты его... э-э... знайт раньше?
      - Да не знаю я его, елки зеленые! В городе много дедов. Откуда мне их всех знать?
      Шульц в знак согласия добродушно кивнул головой. Шагнул к Цыганку, медленно поднял белую руку с зажатой в ней дубинкой. Вслед за черной резиной, что поднималась вверх, подняли глаза Андрей и Боженька. Дубинка мелькнула в воздухе и. опустилась на голову Цыганка.
      Ваня коротко вскрикнул, схватился рукой за темя и медленно осел на пол. Комната шатнулась перед его глазами и начала наполняться красным туманом.
      - Будешь говорить?
      "Чей это голос? Цапли? Капитана?" - равнодушно подумал он. Из красного тумана выплыло широкое, на весь потолок, плоское лицо переводчика. Шевельнулись тонкие серые губы, между ними зажелтели влажные щербатые зубы.
      - Будешь говорить или нет? Я тебя спрашиваю?
      - Буду, дяденьки, буду. А что... говорить?
      - Кто такой Смелый?
      - Какой Смелый? Ей-богу, дяденька, не знаю, о ком вы говорите!.. Отпустите меня к бабушке...
      9
      - Я ничего не знаю...
      Ваня прислушался к своему голосу. Он был сиплый, чужой. Внутри Цыганка словно сидели два человека. Один лихорадочно обдумывал вопросы переводчика, другой с простоватым наивным видом давал ответы на эти вопросы.
      - Если будешь прикидываться дурачком - расстреляем.
      Все шаталось, плыло перед глазами Вани. Звенело в ушах.
      - Кто такой Федя Механчук?
      Плоское лицо переводчика вновь появилось, перед глазами Цыганка. Он понял, что от него ожидают ответа.
      - Я спрашиваю, кто такой Федор Механчук?
      - Смеханчук? А-а, знаю, - чтобы не упасть, Ваня оперся о пол руками. Он, дяденька, дурачок. Ему ваши солдаты мозги отбили. Так он ходит по хатам и милостыню просит. Он совсем старенький. Он за корку хлеба песни поет...
      - Я говорю не Смеханчук, а Ме-ханчук. Понял?..
      - Елки зеленые, чего же тут не понять?
      - Кто он такой? Где теперь находится?
      - Не знаю. Ей-богу, первый раз слышу про него...
      Боль постепенно отступала, стала тупой и ровной. Жгло внутри. От жажды пересохло во рту.
      Рядом лопотал с плосколицым капитан. Затем он что-то приказал солдату. Тот, щелкнув каблуками, протопал мимо Цыганка к дверям. "Сколько прошло времени? - закрыл глаза Ваня. - Когда же это все кончится?"
      Переводчик щелкнул выключателем. Стекла окон за решеткой сразу стали синими. От яркого света резало глаза.
      Шульц и переводчик закурили. Шустрый ветерок из открытой форточки путал и сплетал вместе два табачных дымка, загонял их под потолок. Иногда в форточку залетали мохнатые снежинки и, кружась, медленно оседали на пол. Переводчик поежился и, попросив у капитана разрешение, закрыл форточку. Уличные шумы сразу исчезли.
      Пронзительно зазвонил телефон.
      Шульц нехотя взял трубку и вдруг, словно ужаленный, вскочил с кресла. На аскетическом лице его отразилось покорное согласие с тем, что бубнила ему телефонная трубка.
      - Яволь, герр оберст! - отчеканил он, вытягиваясь.
      Капитан расслабился. Трубку положил осторожно, Словно она была хрустальная.
      "Сколько же все это длится? - опустил голову Ваня. - Пить... Как хочется пить!" Не сводя жадного взгляда с графина, стоявшего на письменном столе капитана, Ваня с трудом сглотнул.
      Открылась дверь, и солдат втолкнул в кабинет Васю Матвеенко. Увидев окровавленного Цыганка на полу, он вздрогнул и втянул голову в плечи.
      Шульц подошел к Матвеенко, погладил его рукой в перчатке по взлохмаченным волосам. Вася задрожал от этой ласки, словно был в лихорадке, губы его скривились. Взяв Матвеенко за локоть, капитан вывел его на середину комнаты. Сложил руки на груди и требовательно глянул на переводчика.
      - Яволь, герр гауптман! - вскочил тот со стула. - Василий Матвеенко, ты знаешь этих людей?
      - З-знаю, господин переводчик, - Вася затравленно оглянулся. - Этот вот в углу - Андрей Рогуля, по кличке Цапля. А тот на полу - Цыганок. Его фамилия Дорофеев. А деда я не знаю.
      Шульц слушал, что ему говорил плосколицый, не сводя с Вани глаз. Трудно было выдержать его пронзительный взгляд. Цыганок отвернулся и сразу увидел стоптанные сапоги Цапли.
      - Что теперь скажешь, Цапля - Рогуля? - насмешливо, с ноткой удовлетворения, спросил переводчик, подойдя к Андрею. - Ты знаешь Матвеенко?
      Ваня заметил, что сапоги Цапли неспокойно зашевелились. Однако тут же приросли к полу.
      - Не знаю я вашего Матвеенко и знать не желаю.
      Ваня с облегчением вздохнул. "Дудки! Не на того нарвались, елки зеленые. Это вам не Васька".
      - Тебя что, Рогуля, мало били?
      - На это пожаловаться не могу, - хрипло ответил Андрей. - Способные вы на это.
      - Значит, ты утверждаешь, что не знаешь Матвеенко и Боженьку.
      - Я уже ответил. Но ты, вероятно, не понимаешь родного языка, тебе больше по вкусу немецкий.
      - Прикуси язык!
      - Благодарю за совет. Между прочим, если я правильно понял, ты хочешь, чтобы я развязал язык. Противоречишь сам себе?
      - Кхм...
      Переводчик крутнулся на месте, заговорил с капитаном. Шульц слушал его, внимательно разглядывая Свои блестящие ногти. Поднял глаза, утомленно махнул рукой:
      - Франц! Ганс! Арбайт!
      Солдаты бросились на Андрея. Один из них начал выворачивать ему раненую руку.
      Жуткий стон разнесся по комнате. Андрей обмяк. Голова его упала на грудь.
      Стало тихо. Цыганок со свистом втянул ртом прокуренный воздух. "Теперь снова за меня возьмутся".
      - Ваня Дорофеев, ты знаешь Васю Матвеенко?
      - Не-а. Я его первый раз вижу. - Цыганок недоуменно пожал плечами. Дяденька, а почему он говорит, что знает меня? Это его так подучили, да?
      - Щенок!
      Переводчик ударил Ваню в переносицу.
      Перед глазами Цыганка бешено запрыгали красные точки. Загудело в ушах.
      - Говори, сволочь! А то я тебя так отделаю, что...
      Больно стучало в висках, изнутри волнами накатывалась тошнота. Тело покрылось испариной. Ваня медленно открыл глаза.
      У стены стоял Боженька. От глаза к седому усу лицо его перечеркивал багровый шрам. Белая борода покраснела от крови. В углу солдаты отливали водой Андрея.
      От удара в ухо Ваня сдавленно охнул, ткнулся щекой в мокрый пол.
      Пронзительно зазвенело в голове. Звон усиливался с каждой секундой, и от него, казалось, вот-вот расколется голова.
      - Признавайся, Цыганок. Я им все рассказал...
      "Кто это? Чего он от меня хочет? - облизал спекшиеся губы Ваня. - Очень знакомый голос. Очень..."
      - Я им рассказал все-все. Признавайся и ты. Чего ты упрямишься?..
      "Почему так болит голова? Как будто кто-то ковыряет в ней шилом..."
      - Признавайся, Цыганок, и они нас отпустят домой. Не молчи. Убьют же...
      "Пусть себе убивают, Только бы побыстрей. Но кто же это говорит?"
      Цыганок открыл глаза, со стоном повернул голову. Возле него стоял Вася Матвеенко. В заплаканных глазах его застыл ужас.
      Андрея все еще отливали водой.
      - Признавайся, Цыганок.
      Собрав все силы, Ваня ударил ногой Ваську в грудь. И тут же увидел блестящие сапоги Шульца.
      - Дорофееф! Кто даваль вам аусвайс ходить на железный дорога?
      - Не знаю. Не знаю я никаких аусвайсов...
      - Кто есть... Э-э... Неуловимый?
      - Первый раз слышу...
      По голенищу похлопывала резиновая дубинка.
      - Я фсе рафно застовляль тибя сказайт! Ты мне будешь показайт квартир... э... подпольщик!
      Резиновая дубинка оторвалась от голенища, исчезла где-то вверху. Серый потрескавшийся потолок вдруг качнулся и начал падать на Ваню.
      Стало совсем темно.
      10
      Ваня видит себя в лодке среди рыбаков. Они плывут и поют песню: "Вы не вейтеся, русые кудри, над моею больной головой-ой..." И Ваня чувствует, что голова у него действительно болит. Кажется, в ней гудят колокола. А вокруг стоит страшная жара, и только от серебристой воды тянет едва уловимой прохладой. "Над моею больной головой..." - шепчет Ваня и опускает руку в стремительную воду, чтобы смочить голову. Но вода струится меж пальцев, ускользает и никак не дается в ладонь...
      Внезапно река исчезла. Теперь Ваня в дремучем лесу. На небольшой поляне горит пионерский костер. Ваня сидит у самого огня. Все вокруг поют. А он не может - задыхается от удушливой духоты. Широко раскрывает рот, ловит горячий воздух и никак не вымолвит те слова о молодом коногоне, которого друзья несут с разбитой головой. А костер сыплет в небо красные искры. Их несметное множество, они уже заполнили землю, небо, весь мир. Искры... Искры...
      - Да утихомирься ты, боженька. Какие искры?
      Холодная жесткая рука легла Цыганку на голову. Стало легче. Ваня медленно раскрыл глаза.
      Рядом сидел Боженька. Седая свалявшаяся борода запеклась от крови.
      - Успокойся, сынок, успокойся...
      Цыганок сразу вспоминает, что он лежит на полу в камере номер одиннадцать. Она находится на втором этаже. После очередного допроса его отлили водой и притащили сюда. Обычно его вызывают на допросы в день по три раза. Сегодня больше не потащат - вызывали четыре раза. Это был последний допрос. Так сказал разъяренный капитан.
      Ваня пошевелился и застонал от боли. Несколько секунд лежал неподвижно. "Хорошо, что уже не будут бить, - с облегчением подумал он. - А то я, наверное, сошел бы с ума... Какой сегодня день? Ага, двадцать третье декабря. Через неделю наступит сорок третий год. Но капитан сказал, что сегодня последний допрос. Значит, Новый год без меня..."
      Заскрежетала дверь. В темноватом провале коридора стоял полицейский.
      - Дорофеев! Выходи!
      Ваня едва поднялся. Повернулся к старику. В горле словно ком засел, перехватило дыхание.
      - Прощайте, дедка. Не увидимся больше...
      - Не поминай лихом, сынок. - Боженька повернулся, шагнул к полицейскому. - Слышишь, собачина, может, и мне с ним?
      - Тебя, старый пень, вторым заходом! - заржал полицай. - А пока молись. Скоро уже.
      Держась за стену, Ваня вышел в коридор, который гудел от человечьих голосов.
      К стене прижималось человек двадцать заключенных. Изможденные, окровавленные люди переговаривались, кашляли, стонали. Усатый мужчина обессиленно висел на плечах своих товарищей. За ними стоял и плакал, размазывая кулаком слезы, Вася Матвеенко.
      "И ты здесь, гаденыш! Сейчас подойду да как врежу по уху!" - подумал Цыганок.
      Но злости не было. Осталась только презрительная жалость к Васе.
      Подкашивались ноги. Хотелось как можно скорей подойти к стене и опереться на нее. Кружилась голова, внутри будто горел огонь. Ваня облизал распухшие губы и сделал несколько шагов вперед. И сразу увидел Андрея Рогулю. Кивком головы Цапля указал на место рядом с собой.
      Ваня, шатаясь, подошел к Андрею и только теперь увидел Гришу Голуба. На голове у него серела грязная повязка. В знак приветствия Гриша поднял к груди руку и сжал пальцы в кулак. Ване неудержимо захотелось броситься к нему, обнять.
      - Чего пнем стоишь? - заорал сзади полицейский. - Марш в шеренгу!
      Цыганок стал рядом с Андреем. Цапля нащупал его руку, пожал. Ваня прижался к нему плечом. "Значит, все держались. Наших немного попалось. Хорошо, что Васька мало знал..."
      - Шагом марш! - скомандовал полицейский. - Прекратить разговоры! На том свете наговоритесь!
      Их привели на первый этаж. За деревянной перегородкой сидели немецкие офицеры. Капитан Шульц, заметив Ваню, показал на него пальцем. Офицеры дружно поднялись, подошли к перилам перегородки, облокотились на них и начали с живым интересом рассматривать Ваню.
      - Цы-га-нок!
      - Маленький партизан!
      - О-о!
      "Как на обезьяну вытаращились, - с ненавистью посмотрел на офицеров Цыганок. - У-у, гады!" Он сжал кулаки и отвернулся.
      Подбежал, поправлял сползающий узел галстука, переводчик.
      - Снять теплую одежду! - рявкнул он. - Шевелись!
      Раздевались молча. Фуфайки, полушубки, пальто бросали в угол. Гора одежды росла. Ваня швырнул наверх свое залатанное пальтишко и остался в одном синем, порванном на локтях свитере.
      Солдат с костистым лицом и запавшими глазками схватил Ваню за руки, ловко связал их желтым телефонным кабелем и толкнул в шеренгу. Цыганок поднял голову и снова увидел, что на него, не пряча удивления, смотрят офицеры. Он отвернулся и встретился взглядом с золотозубым солдатом, который стоял о автоматом у дверей.
      - Выходи во двор!
      Все вздрогнули и двинулись к выходу. Проходя мимо золотозубого немца, Ваня с удивлением заметил, что тот ободряюще подмигивает ему. "Ему весело! со злостью подумал Цыганок. - Людей на расстрел ведут, а он радуется. У-у, зверюга!"
      Возле крыльца стояла крытая машина. В две шеренги застыли гитлеровцы. Заключенных подталкивали а спины прикладами. Как только погрузились, у заднего борта сели охранники с автоматами.
      Натужно ревел мотор, скрежетали тормоза на поворотах. Из-за спин охранников Цыганку были видны серые с заостренными штакетинами заборы, дома с заснеженными крышами, над которыми косматились шапки сизого дыма. Вспыхнула красным огнем и погасла рябина, на верхушке которой гнулись от тяжести гроздья ягод. Остался позади и спрятался среди заиндевевших деревьев последний дом - город окончился. Началось неуютное голое поле, по которому шастал пронизывающий ветер. Его ледяное дыхание проникало в кузов, пробирая до костей.
      Вдруг заколотился, забился в судорогах Васька Матвеенко.
      - Не хочу! - дико закричал он. - Не хочу-у-у...
      Мелькали белые от махровой изморози деревья, стремительно убегала от заднего борта накатанная, блестящая, как слюда, дорога.
      Ваня подумал, что вот и кончилось все. Уже не будут тащить его по коридору, не будут бить дубинкой по голове. Сейчас их привезут и расстреляют. Дадут очередь из автоматов, он упадет вместе со всеми и больше не поднимется. Смерть уже где-то ожидает его в белом поле. В книжках смерть всегда рисуют с косой. После войны, наверно, смерть будут рисовать в виде вон того оскалившегося гитлеровца, который угрожающе навел свой автомат на кудрявого парня, затянувшего во весь голос: "Наверх вы, товарищи, все по местам! Последний парад наступает!"
      Цыганок встрепенулся от крика разъяренного фашиста и только сейчас услышал, что поют все. И Гришка Голуб, и Андрей Рогуля. Ваня также намерился было подтянуть, но в этот момент пронзительно взвизгнули тормоза. Машина резко остановилась. Над задним бортом появилось плоское лицо переводчика.
      - Вылазь!
      Охрана выстроилась в шеренгу. Ваня вслед за Андреем спустился по железной лесенке, осмотрелся.
      За изгородью из колючей проволоки расстилалось белое поле. Кое-где на нем темнели одинокие груши-дички.
      Слева тянулась полоса леса. Там, под искалеченной снарядом сосной, они когда-то учились стрелять из винтовок. Гена Гуринок, Митя Тарас, Гриша Голуб и... Васька Матвеенко. Мити и Гены уже нет, а Васька...
      - Построиться в шеренгу!
      Цыганок стал рядом с Андреем и Гришей. За их спинами желтела огромная яма.
      Подъехала черная легковушка. Из нее выскочил капитан Шульц, открыл дверцу, вытянулся. Из машины по-старчески неуклюже вылез круглолицый человек в очках. Это был полковник фон Киккель. Если бы не военная форма, Ваня принял бы его за своего учителя Дмитрия Антоновича, который преподавал у них в школе географию. У полковника было такое же добродушно-недоуменное выражение на лице, те же медленные округлые движения. "Вот так фокус! Как же могут быть похожи люди! Вылитый географ!"
      - Герр оберст! - подскочил к полковнику офицер конвоя. - Все готово!
      Начальник фельджандармерии полковник фон Киккель кивнул головой, заложил руки за спину и, сгорбившись, пошел вдоль шеренги окоченевших окровавленных людей. Внимательно, с каким-то непонятным сочувствием заглядывал каждому в глаза, иногда тяжело вздыхал. Ване показалось, что он чувствует себя очень неловко из-за того, что они, заключенные, стоят перед ним голые на морозе, а он, полковник, прохаживается перед ними в теплой, на меху, шинели. Что ему очень жаль их всех, искалеченных и изнуренных"
      Полковник обошел шеренгу, повернулся.
      - Возможно, кто хочет что-нибудь сказать? - тихо спросил он на чисто русском языке. - Я хорошо знаю, что никто из вас не желает умирать. Но придется. Единственное, что может спасти от смерти, - это искреннее признание.
      - Один уже признался, - Андрей вытолкнул из шеренги Васю Матвеенко. Грубо работаете, полковник.
      Фон Киккель посмотрел на Рогулю, укоризненно покачал головой.
      - Очень жаль, очень жаль... Ну что же, я давал вам возможность загладить свою вину - вы не захотели. Теперь мы должны выполнить свой долг. - Полковник повернулся к Шульцу. - Приступайте, капитан, это по вашей части.
      Киккель медленно повернулся и, горбясь, побрел к своей машине. Шульц посмотрел ему в спину и поднял вверх перчатку.
      - Ахтунг!
      Андрей Рогуля выпрямился.
      - Прощайте, мушкетеры!
      Солдаты взяли автоматы наизготовку, Андрей толкнул локтем Ваню.
      - Обняться нельзя, так давай поцелуемся. А то будет поздно...
      Он наклонился и трижды поцеловал Цыганка. Шульц не сводил с них глаз.
      Налетел ветер, швырнул в лицо снегом.
      Шульц резко опустил руку:
      - Фойер!
      Беспорядочно ударили автоматы.
      - Фойер!
      Одна за одной гремели очереди. Вокруг падали люди. А Ваня стоял. И пули почему-то не трогали его.
      Рядом ничком лежал, подвернув под себя руку, Андрей Рогуля. Светлыми глазами неподвижно смотрел в небо Гриша Голуб. Ветер устало шевелил пряди его золотистых волос.
      Только Вася Матвеенко был в стороне от всех. Он лежал на припорошенном снегом песке, свесив голову в свежую яму...
      Низко плыли над землей свинцовые тучи.
      Пахло порохом.
      11
      Ветер крепчал. Колючими пригоршнями бросал снег в лицо.
      Ваня стоял в одном свитере, но холода не чувствовал. Солдаты таскали и сбрасывали в яму трупы.
      Легковая машина едва заметно вздрагивала. Тихо урчал мотор. Из выхлопной трубы вылетал голубой дымок. Ветер злобно набрасывался на него, загонял под чрево машины.
      Полковник фон Киккель поправил очки, старчески закашлялся.
      - Ты остался жив, потому что мне стало жаль тебя, - не глядя на Ваню, сказал он тихим утомленным голосом. - Очень жаль. Ты мог бы здесь лежать мертвым, как они. Но я подарил тебе жизнь. Ты еще совсем мальчишка, тебе всего пятнадцать лет. А это так мало!.. - фон Киккель вздохнул. - У тебя есть мамка, а она где-то от горя рвет на себе волосы. Она растила сына, чтобы он жил, а не лежал мертвый в этой холодной яме. Она недосыпала по ночам, мечтала, что ее сын будет умным человеком. Сынов ей растить тяжело. Вот она и не уберегла тебя от беды. Как же она будет рада, когда увидит тебя живого и невредимого! Ты хочешь к матери?
      Ваню насквозь пронизывало ветром. Связанные за спиной руки уже не чувствовали холода. "Почему я живой? Все давно мертвые, а я стою... Живой... И этот немец, который так похож на нашего географа, все говорит и говорит о маме... Он не знает, что она умерла еще перед войной... Кроме бабушки обо мне некому плакать..."
      - Отвечайт, больфан! - толкнул Ваню кулаком в бок Шульц.
      Фон Киккель презрительно взглянул на капитана, властным движением руки приказал, чтобы он не лез, куда его не просят.
      - Почему ты молчишь? Ты не хочешь говорить? Я тебя понимаю. Смотреть в глаза смерти, и вдруг, - жизнь, - снова проникновенно заговорил полковник. Я даже знаю - ты до конца хочешь быть верным своему... как это... пионерскому долгу. Глупости, малыш! Сейчас Цыганок никому не нужен. Кроме матери. Что же касается твоих друзей, то им наплевать на твою жизнь. Я, малыш, подарил тебе жизнь, чтобы ты это понял и сделал необходимые выводы...
      "Так это он приказал, чтобы по мне не стреляли? - дошло до Цыганка. Зачем? Для чего я ему нужен?"
      - Посмотри, вон лежат мертвые, а ты живой. Понимаешь? Живой, продолжал Киккель. - Ты еще не знаешь, какой может быть твоя жизнь. Мы можем послать тебя в специальную школу, и ты станешь большим человеком. Таких, как ты, не очень много. Это тебе говорю я, а я в своей жизни много повидал...
      "Киккель? - встрепенулся Ваня. - Так это он подписывал приказы, которые расклеивались по городу?! Володьку Виноградова повесил, его родителей... А только что всех, кто лежит в яме... по его приказу... Повернулся спиной, и все... А с виду на нашего географа похож..."
      - Все это я тебе говорю для того, чтобы ты по-глупому не отказывался от моего предложения и как можно быстрей исправил свою ошибку...
      "Вон он куда гнет! - закусил губу Ваня. - Значит, снова будут мучить. Если станут бить резиной по голове, я сойду с ума. Пусть бы лучше я лежал мертвый..."
      - Я от тебя требую совсем мало. Назови мне адрес или приметы Неуловимого, и ты будешь Новый год встречать дома. Вместе с мамкой. Ты должен, малыш, помочь мне найти Неуловимого и Смелого. Пойми, они твои враги. За ними стоит твоя смерть, за мной - твоя жизнь, твое будущее...
      "Через неделю Новый год... Бабушка всегда пекла коржики... Зачем коржики? У меня же выбиты все зубы..."
      - Я убежден, что ты знаешь, где... Поэтому...
      - Не знаю я никаких Неуловимых.
      - Жаль, очень жаль. - Полковник фон Киккель вздохнул. - Ты, малыш, должен крепко подумать. У тебя хватит на это времени.