Борис Шлецер
      Секретный доклад
      (пер. с франц., вступ. заметка и коммент. М. Гринберга)?
      Борис Федорович Шлецер (Boris de Schloezer) принадлежит к числу не столь редких для минувшего столетия людей науки и искусства, чей талант раскрылся не на родине, а на чужбине, - если это слово в данном случае можно применить к Франции, ставшей для него, без сомненья, вторым родным домом. У нас он известен прежде всего как друг и переводчик Шестова, меньше - как музыковед и литературный критик, и, кажется, совсем не известен как оригинальный писатель.
      Борис Шлецер родился 8 декабря 1881 г. в Витебске. Его мать была бельгийкой (отсюда русско-французский билингвизм, позволивший ему свободно существовать в двух культурах); по отцовской же линии его род восходит к известному историку XVIII в. Августу Людвигу фон Шлецеру. Шлецер получил в детстве хорошее музыкальное образование, но отказался от карьеры пианиста и решил изучать общественные науки: в 1901 г. он кончил Брюссельский университет, защитив дипломную работу об "эгоизме". После возвращения в Россию молодой критик печатался в журналах "Золотое руно" и "Аполлон"; наиболее важной его работой, опубликованной в предреволюционные годы, была статья о Скрябине (Шлецера связывала с композитором не только тесная дружба, но и родство: Скрябин был женат на его сестре).
      В 1921 г. Шлецер покинул Россию и поселился в Париже. Вскоре он начал работать секретарем редакции "Ревю мюзикаль", одновременно сотрудничая с другими периодическими изданиями, в частности с авторитетным журналом "Нувель ревю франсез", где спустя некоторое время стал вести ежемесячную рубрику, - это сотрудничество продолжалось без малого сорок лет (с перерывом на военные годы), вплоть до 1957 г., когда он был вынужден прекратить работу из-за ухудшившегося состояния здоровья. Первая книга Шлецера, посвященная творчеству Скрябина и написанная еще в России, в 1919 г., вышла в 1923 г. в берлинском издательстве "Грани". Это, судя по всему, его единственное большое сочинение на русском языке: все последующие книги - "Игорь Стравинский" (1929), "Николай Гоголь" (1932, 1946 и, полностью переработанное издание, 1972), "Введение в творчество И.С. Баха, опыт музыкальной эстетики" (1947), "Проблемы современной музыки" (в соавторстве с Мариной Скрябиной, дочерью композитора; 1959, 1977) - написаны и изданы уже на французском (основные музыковедческие работы Шлецера переведены на английский, немецкий и испанский языки). Влияние личности и идей Шлецера в артистических и академических кругах послевоенной Франции было весьма значительным, хотя внешне и не столь заметным. "В силу ряда причин Борис Шлецер не был знаменит, - писал в "Монд" спустя два месяца после его смерти историк литературы и искусства Гаэтан Пикон. - Он чаще излагал свои мысли в устной, чем в письменной форме. Небольшая группа "шлецерианцев" составилась из тех, кто лично его знал, слышал... 1 Шлецер внес решающий вклад в создание нового интеллектуального климата, преимуществами которого довелось в большей степени воспользоваться его последователям, нежели ему самому. Я не имею здесь в виду труд переводчика, чья роль, ограниченная посредничеством, изначально предполагает жертвенность. Однако нельзя не сказать, насколько важна для нас была именно работа Шлецера. Период, когда он начинает публиковать переводы русских классиков в издательстве Шифрина и появляться в кругах, близких к "Нувель ревю франсез", был поистине переломным. Позже у нас будут говорить об эпохе американского романа. В 30-е же и последующие годы во французской литературе распространяется влияние романа русского - начиная от Жида и далее, через "Человеческий удел" Мальро, через "Солнце Сатаны" Бернаноса, "Черную кровь" Гийу, "Путешествие на край ночи" Селина, "Тошноту" Сартра, вплоть до "Чумы" Камю... Едва ли не всюду можно в это время обнаружить следы чтения "Записок из подполья", переведенных в 1926 г. Шлецером. С другой стороны, без него мы бы не узнали Шестова. А Шестов повлиял и на Габриеля Марселя, и на Камю, и, вероятно, на Батая. Но роль Шлецера далеко не исчерпывается посредничеством между культурами 2. Прежде всего мы знаем его как музыковеда... Одним из первых в довоенной Франции он показал значение венской школы, которой вскоре, после войны, предстояло определить пути развития французской музыки, подтверждением может служить творчество Рене Лейбовица, Пьера Булеза...Он предвосхитил наиболее актуальные приемы анализа, поставив в новых терминах проблему природы художественного произведения, его отношения к автору, говоря обобщенно, проблему отношения между субъективным и объективным..." 3. Пикон подразумевает здесь созвучную идеям русского формализма, в то время еще неизвестного во Франции, концепцию мифического "я", которая была изложена Шлецером главным образом в его книге о Бахе.
      Хотя в 60-е годы ослабевшее зрение не позволяло Шлецеру читать и работать за пишущей машинкой, он продолжал активную творческую деятельность до последних дней, записывая свои сочинения на магнитофон (в дальнейшей подготовке их к печати ему помогала жена). Именно в это время была написана его художественная проза: роман "Меня зовут никто" (1969), иллюстрирующий теорию мифического "я" 4, и новелла "Секретный доклад" (1965), которая предлагается вниманию читателей НЛО. Это произведение прямо соотносится с комплексом излюбленных тем русского "серебряного века", подробно исследованным в недавней книге А. Эткинда: конфликт социальной инженерии и реальности жизненного цикла, коллективное спасение-преображение и его связь с "ампутацией пола", победа культурного над природным и т.д. 5. Демонстрируя в своей философской притче возможные следствия соответствующих рационально-утопических идей, Шлецер вместе с тем ставит под вопрос и связанные с этими идеями направления религиозной мысли: полнота бессмертия, столь желанного для обитателей далекой планеты, оказывается неотделимой от полноты развоплощения, по ступеням которого им приходится последовательно подниматься.
      Борис Шлецер умер 7 октября 1969 г. в Париже.
      СЕКРЕТНЫЙ ДОКЛАД
      Жоржу Пуле 6
      Polla' t'a deina' couьde'n aьnqrwгpou deinoьteron peгlei
      Софокл, "Антигона", ст. 332-333 7
      Господа,я созвал всемирный совет на внеочередное закрытое заседание по просьбе нашего коллеги, вернувшегося месяц назад из длительного путешествия по соседним планетарным системам. Вы уже ознакомились с отчетом, в котором он изложил результаты своего исследования форм и условий жизни в этой области нашей галактики. Отчет этот, однако, был напечатан в сокращенном виде: одну из глав автор не решился обнародовать без нашего согласия, боясь слишком сильно взбудоражить умы. Если мы сочтем, что публикация этих материалов действительно может быть опасной - во всяком случае, без надлежащих подготовительных мероприятий, - он готов поместить их на хранение в секретный отдел нашего архива. Разумеется, все мы, присутствующие на сегодняшнем заседании, обязуемся до принятия окончательного решения хранить молчание о том, что сейчас услышим. Передаю слово нашему коллеге.
      Господа,изучая систему Альфа Центавра, я обратил внимание на одну из планет, которая своими размерами, составом атмосферы, окраской густого растительного покрова и углом наклона к эклиптике поразительно напоминала нашу Землю. Я ни разу не встречался с подобным сходством во время моих предыдущих экспедиций и решил провести на этой планете некоторое время. Это и есть планета, о которой я умолчал в моем официальном отчете. Я буду называть ее планетой Икс: такое название представляется мне вполне уместным, поскольку и после проведенного исследования эта планета во многом осталась для меня неразгаданной тайной, причем, возможно, имеющей прямое отношение к нам, жителям Земли.
      Во время спуска я заметил, что ледяные полярные шапки на Иксе простираются вплоть до поясов умеренного климата, и пришел к выводу, что если здесь и есть жизнь, сколько-нибудь напоминающая земную, то она должна быть сосредоточена в тропических и субтропических зонах, отличавшихся равнинным рельефом. Посадив мой корабль на большом лугу, пестревшем цветами и окруженном с трех сторон рядами высоких, аккуратно подстриженных деревьев, я вышел наружу. Воздух был свеж и душист. Солнце, освещающее Икс, уже касалось горизонта. Я увидел вдали несколько ступенчатых зданий, построенных из блестящего материала: оттуда по направлению ко мне бежали существа, которых лучше всего называть людьми, - настолько они казались похожими на нас при первом взгляде. Их бег, однако, был так стремителен и легок, как будто они летели, совсем не касаясь земли. Одеждой им служили какие-то короткие туники, окрашенные в яркие цвета.
      Благодаря системе знаков, уже не раз использовавшейся нами при встречах с обитателями других планет, мы очень быстро нашли общий язык. Впрочем, мое появление, судя по всему, не было для них неожиданностью. Меня отвели в одно из зданий: там было несколько теплее, чем на открытом воздухе. Большой зал, в котором я оказался, был украшен геометрическим орнаментом, - но мне не пришлось его долго разглядывать, так как мое внимание было отвлечено необычным зрелищем: незнакомцы, мгновенно сбросив свои туники, предстали передо мной нагишом, и я увидел, что у них нет органов, свидетельствующих о принадлежности к мужскому или женскому полу (пупки, однако, были на месте). Все эти существа, за редкими исключениями, были очень молоды и похожи друг на друга: худощавые и гибкие, узколицые, с бледно-золотистыми волосами, огромными, яркими голубыми глазами и, напротив, необыкновенно маленькими ртами. Их безупречно гладкая, молочно-белая кожа, казалось, излучала свет. Были среди них и особи более крепкого сложения, принадлежавшие, как я решил, к другой расе. Мне также предложили снять с себя одежду, но когда я отказался, никто не настаивал. Потом меня пригласили подкрепиться, однако я не смог насытиться тем, что мне дали, - неизвестной красноватой жидкостью в маленьком стаканчике да горсткой каких-то гранул, - и решил вернуться к себе в корабль за более основательной пищей. Некоторые из них отправились вместе со мной и осмотрели мой космический аппарат, в устройстве которого для них, по-видимому, не было ничего нового. Я быстро утолил голод и жажду в присутствии иксиан, смотревших на меня с благожелательным любопытством.
      Тем временем солнце скрылось за горизонтом - но на небе тут же появились, одна за другой, две луны, излучавшие яркий голубоватый свет, более чем достаточный для того, чтобы отчетливо видеть все предметы.
      Я внезапно почувствовал непреодолимую дурноту, глядя на этих странных людей, которые, как бы пританцовывая, сновали вокруг меня и без умолку разговаривали друг с другом. Их речь напоминала нежный, быстрый щебет. Разумеется, мне и в ходе предыдущих экспедиций не раз доводилось встречать формы жизни, которые в глазах жителя земли выглядели необычными, причудливыми, даже безобразными; но в данном случае меня более всего тревожило то, что эти существа, находясь совсем рядом со мною, одновременно казались очень далекими, почти призрачными. Мне было нужно прийти в себя и привести мои мысли в порядок. Как только я объявил окружавшим меня иксианам, что хочу спать, меня проводили в затененную комнату, куда почти не проникал свет и где стояла кровать. Я лег и мгновенно уснул.
      На следующее утро, как следует выспавшись и почувствовав себя гораздо бодрее, я приступил к изучению жизни этих существ - загадочных и, как всякая тайна, непостижимо привлекательных. Любезность хозяев упрощала мою задачу: они, насколько были способны (это, однако, случалось далеко не всегда), отвечали на мои вопросы, предоставили мне доступ в хранилища изобразительных и звуковых материалов, благодаря чему я смог познакомиться с их языком, а также всячески помогали мне перемещаться по их планете. Изложу вкратце результаты моих первых наблюдений.
      Иксиане могли бы избавиться от громадных ледяных шапок на полюсах, которые я заметил во время посадки, но не стали этого делать, так как именно воздействие на эти шапки позволяло им регулировать климатические условия в обитаемых регионах. Как мне объяснили, население планеты, некогда чрезвычайно многочисленное, сократилось теперь до ста миллионов человек, а для такого количества жителей с избытком хватает тропических и субтропических зон.
      К настоящему времени иксиане намного опередили нас в развитии техники. Так, две луны, замеченные мною в день прибытия, составляют только часть созданной ими серии искусственных лун - десяти больших спутников с полированной металлической поверхностью, которые выведены на орбиты разной высоты, чтобы на Иксе и после захода солнца не было недостатка в дневном свете. Все установки, обеспечивающие население Икса электроэнергией, размещены под землей и работают в автоматическом режиме. Иксианам известны планеты не только их системы, но и ближайших систем, в том числе Земля, этими знаниями они обязаны исключительно своим методам астрономического наблюдения, которые, кстати, позволили им заметить и мой корабль уже задолго до его прибытия. Традиционное разделение на природу и культуру, до сих пор сохраняющееся у нас, на Иксе постепенно стирается в пользу культуры; иначе говоря, область непосредственно данного, наличествующего в мире, исходный материал для деятельности человека и предмет приложения его сил, - то, что одновременно является и преградой, ограничивающей его свободу, и трамплином, бросающим его ввысь, - постоянно сужается и вскоре, по словам иксиан, шаг за шагом приближающихся к созданию полностью искусственной окружающей среды, должна окончательно исчезнуть.
      Населенные районы Икса представляют собой комплекс гигантских парков, орошаемых единой сетью каналов и озер. Здесь растут самые различные деревья и кустарники. Из сока этих растений и их цветов жители планеты извлекают вещества, необходимые для приготовления пищи. Благодаря механизмам, находящимся в распоряжении иксиан, уход за этими парками требует совсем немного труда - труда необременительного, которому они предаются с величайшим наслаждением, удовлетворяя вместе с тем и свои эстетические потребности. Еще с большим наслаждением они занимаются научными исследованиями: не только для того, чтобы непрестанно расширять свою власть над миром, осуществлять свои желания и замыслы - поистине фантастические, или, по крайней мере, кажущиеся таковыми мне (о них я скажу позже), - но еще и потому, что ими движет неутолимая жажда чистого познания, единственная цель которого - испытание их интеллектуального могущества, на мой взгляд, не знающего границ. Смысл этих тончайших логико-математических игр, признаюсь, остался для меня неясным.
      Но все же: как размножаются эти бесполые люди, чей пупок со всей очевидностью свидетельствует об их животном происхождении? Не обречено ли население планеты, и без того не столь многочисленное, со временем вовсе исчезнуть? Во время моих поездок по Иксу я ни разу не встретил детей. Здесь я приступаю к главному предмету моего доклада. Замечу только, что данные, находящиеся в моем распоряжении, при всей своей обширности довольно отрывочны, и картина, которую я попытаюсь представить ниже, неизбежно включит в себя какую-то долю моих домыслов.
      Примерно семь-восемь тысяч лет назад иксиане достигли уровня цивилизации, можно сказать, сравнимого с тем, что существует теперь у нас на Земле. Я вынужден говорить "примерно семь-восемь тысяч", потому что не смог получить от моих хозяев более точных указаний. Они воспринимают время - или, лучше сказать, переживают его - совсем иначе, чем мы. Датировке событий они не придают никакого значения: для них прошлое, за исключением лишь самой узенькой, ближайшей полоски, утопает в густом тумане. Иксиане полностью обращены к будущему - но здесь-то и крылась главная трудность, мешавшая нам хорошо понимать друг друга, когда разговор заходил об этом измерении времени. Я далеко не уверен, что смогу точно описать свойственное им восприятие и ощущение будущего, - ведь в данном случае мы оказываемся в психическом мире, который принципиально отличается от нашего. Прошу меня простить, но далее мое описание будет носить лишь самый приблизительный, общий характер и не всегда достигать четкости, которая могла бы вполне удовлетворять требованиям человеческого разума.
      Итак, семь-восемь тысяч лет назад, а может быть и раньше, они стали повелителями своей планеты: победили все болезни, научились регулировать рождаемость, истребили всех хищников, а из травоядных животных сохранили лишь несколько одомашненных видов, довели продолжительность человеческой жизни до двухсот и более лет. Старики на Иксе не знали, что такое физическая и умственная деградация, постепенно разрушающая человека; они легко и безболезненно угасали, когда наступал их черед. Иксиане были здоровым и сильным народом. Предполагалось, что и в дальнейшем продолжительность жизни будет расти, ведь естественных преград, которые могли бы остановить это неуклонное продвижение вперед, попросту не существовало. Мешало одно: сколь бы далеко ни удалось отодвинуть роковой предел, хоть и до тысячи лет, он, став привычным, все равно переживался бы точно так же, как и в те давние времена, когда продолжительность жизни составляла всего несколько десятков лет, - по-прежнему оставалась последняя ступень, с которой приходилось падать в пустоту. Как и раньше, человек не мог освободиться от ощущения конечности своей жизни - и вот с ней-то, с человеческой бренностью, иксиане начали непримиримую борьбу, тем более упорную, что они уже давно, как и большинство теперешних жителей Земли, не верили в существование потустороннего мира и какой бы то ни было трансцендентной реальности, отвергая любые утешительные теории, любые концепции, носившие иррациональный характер. Дети природы - но сознавшие свою суть и потому взбунтовавшиеся дети - иксиане хотели в поставленных ею узких пределах, где жизнь неминуемо завершалась переходом в небытие, восторжествовать над этим небытием, хотели обрести телесное бессмертие, блистательно утвердив тем самым превосходство человеческого - именно человеческого - духа над материей.
      На борьбу со смертью (к этому я хочу привлечь ваше особое внимание) иксиан вдохновляло не простое желание самосохранения, вовсе нет: они стремились к бессмертию не столько ради самих себя, сколько ради других. Любой обитатель Икса спокойно переносил мысль о том, что его собственное существование когда-нибудь оборвется; но с чем он никак не хотел мириться, так это с угрозой еще при жизни потерять дорогих для него людей, - а ему в какой-то степени были дороги все остальные жители планеты.
      Изучая древнейшие архивные материалы, ни для кого из нынешних иксиан уже не интересные (впрочем, и не понятные), я обнаружил поразительную цивилизацию, которая не имела ничего общего с нашей, земной. У этой цивилизации было как бы два лица, на первый взгляд не совместимых, по существу же дополнявших друг друга. Мне открылось, с одной стороны, литературное, музыкальное, изобразительное наследие, сохранившееся в более или менее обветшалом виде до настоящего времени: эти произведения искусства, иногда исполненные высочайшей экспрессии, иногда сентиментальные, свидетельствовали о напряженной, яркой эмоциональной жизни тогдашних иксиан; с другой стороны - чрезвычайно развитые наука и экономика, общественные институты, образование, построенные на глубоко рациональных основаниях. Но эта рациональная организация имела целью полный расцвет каждого индивида в окружении его собратьев; она была поставлена на службу любви, причем в самом широком значении этого слова, - начиная от любви к ближнему, кем бы тот ни был и каким бы далеким ни казался, и кончая любовью-страстью, любовью эротической, но утратившей характер эгоизма и агрессии, из-за которых у нас чета влюбленных целиком замыкается друг на друге. Несомненно, этому обществу были знакомы и конфликты: разве половая любовь не предполагает исключительности выбора, предпочтения одного человека всем другим? Тем не менее прежние иксиане, каждый из которых жил ради общего блага (притом что и все вместе жили ради блага каждого), по-видимому, всегда находили выход из тайно переживаемых драматических ситуаций в духе свободного и радостного самопожертвования. И хотя для них, отрицавших всякую возможность загробного утешения, любовь не была сильнее смерти, можно ли считать эти жертвы ложными? Вся история иксиан, на протяжении долгих тысячелетий, предстала предо мной как упорное, последовательное стремление к подлинному торжеству любви. И если они в конце концов добились успеха, то лишь благодаря этой готовности жертвовать собой: за бессмертие пришлось заплатить дорогую цену, но они не посчитались с издержками.
      В порыве энтузиазма, который земляне сочли бы безумным, тысячи мужчин и женщин, ясно понимавших, что рискуют собственной жизнью, согласились подвергнуться экспериментам, требовавшимся для совершенствования метода иммортализации. Поскольку целью иксиан было преодоление бренности, тяготеющей над людьми, они сочли неразумным сохранять половую активность человека, которая восполняет ущерб, наносимый смертью, и фактически взращивает для ее серпа все новые и новые колосья. Поэтому они начали со стерилизации всех взрослых, сохранявших способность деторождения, и всех детей, едва те достигали половой зрелости. В дальнейшем было решено давать подросткам достигнуть как минимум двадцатилетнего возраста и лишь после этого подвергать их той последовательности операций, которая должна была сделать плоть нетленной, - так как между двадцатью и тридцатью годами тело, уже сформировавшись, но сохраняя относительную пластичность, находится в состоянии, позволяющем наилучшим образом перенести искомую трансформацию, растягивавшуюся на несколько лет - время, необходимое для отмирания половых органов. Речь не шла о хирургическом вмешательстве, посредством которого создавались бы некие бессмертные евнухи, однако же и совместить плотское нетление с сохранением способности деторождения и ее атрибутами было абсолютно невозможно. Опуская многие детали, я сказал бы, что описываемая трансформация сводилась к установлению в организме идеального и стабильного баланса всех процессов обмена и внутренней секреции, при котором шлаки испаряются через кожу, - так, чтобы исключить всякую возможность дальнейших телесных изменений. С другой стороны, изменялась и пища, которую организм начинал получать после такого преобразования: она усваивалась полностью, не оставляя никаких отходов, - что должно было привести, и в действительности привело, к постепенному исчезновению органов испражнения.
      Благодаря высочайшему уровню развития, достигнутому наукой иксиан, эта трансформация, кажущаяся нам, жителям Земли, утопической и экстравагантной, была безупречно продумана в теоретическом отношении; однако на практике она оказалась чрезвычайно рискованной, крайне опасной и для детей, очень часто ее не выдерживавших, и, еще в большей степени, для взрослых, из которых уцелело лишь несколько десятков тысяч (их-то я и принял за представителей другой расы). Чтобы один из пятерых жителей планеты стал бессмертным, остальным четверым пришлось пожертвовать своей жизнью. В конце концов и мужчины, и женщины (последние несколько позже) были преобразованы в единый тип, напоминающий подростка, - плоская грудь, впалый живот, узкий таз, длинные ноги, - который так поразил меня в первый день и который впоследствии я увидел воспроизведенным в десятках, сотнях тысячах особей.
      Навсегда стабилизированные, остановленные в том возрасте, когда их плоть давным-давно, много столетий назад, обрела нетление, теперешние иксиане могут быть названы дважды детьми любви - любви эротической, поскольку их, как и нас, произвело на свет половое влечение, и, если прибегнуть к языку наших старинных богословов, любви-милости, поскольку они обязаны своим существованием - своим "спасением" - неисчислимым и совершенно бескорыстным жертвам. Но тут же добавлю: бескорыстным с нашей, земной точки зрения, а не с точки зрения тех иксиан, которые добровольно пожертвовали собою ради других. Члены древнего иксианского общества, как я уже говорил, были сплочены воедино, все они были причастны общей радости, страданию, надежде; бессмертие, обретаемое немногими, бросало свой отсвет на миллионы других, вкушавших его через их посредство.
      Мое изложение, конечно же, крайне схематичное, целиком строится на архивных материалах и старых протоколах дискуссий между специалистами в различных областях знания. Я не располагал другими сведениями о том, как совершился переход из человеческого состояния в новое, которое можно с равным правом называть и "сверхчеловеческим", и "нечеловеческим". Хотя иксиане охотно отвечали на мои вопросы, касавшиеся их теперешней жизни, они не могли ничего сказать ни о том, как стали бессмертными, ни о своем прошлом. Они ощущали свое бессмертие, они его сознавали, но уже не помнили, что эта привилегия была оплачена другими. И причиной тут был не провал в памяти, который когда-нибудь могло заполнить внезапное воспоминание, - это было неведение совсем иного рода, объяснявшееся их глубоким безразличием к тому, что происходило в давнем прошлом. Когда я заводил об этом речь, они слушали меня благосклонно, но не понимали смысла моих слов; если же я проявлял настойчивость, они, по-прежнему улыбаясь, отходили в сторону. Между ними и теми, кто их породил, разверзлась пропасть. И только я, чужестранец, гость с другой планеты, мог хоть в какой-то степени сопоставить эти два мира, отличавшиеся друг от друга так, как если бы их разделяли сотни световых лет, - разрыв, ставший прямым следствием тех перемен, которые повлекла за собой утрата сексуальности. На этом пункте я и сосредоточил мои изыскания.
      Уже в те далекие времена, когда предки теперешних бессмертных мало чем отличались от нас, иксиане хорошо знали, что их тела несут на себе печать смерти: они видели в половых органах что-то вроде тавра, обличавшего их рабское состояние (так у нас клеймят домашний скот), - неопровержимого свидетельства, что индивид, пусть и украшенный званием "личности", ценен не сам по себе, но лишь как передаточная инстанция, как некое место, где вызревают зародыши новых существ, которые со временем его заменят, с тем чтобы в свою очередь быть смененными... и т.д. В плотском соединении они видели прежде всего животный акт: всякий раз, когда, гонимые бичом вожделения, они совершали этот акт, их вновь порабощал естественный порядок вещей, предполагающий, раньше или позже, их неизбежное уничтожение. "Когда мужчина и женщина смешивают свою плоть, вместе с колыбелью нужно готовить и гроб", - гласит старинная иксианская пословица. И разве не то же самое имел в виду один из наших древних философов, сказавший, что отец, глядя на своего ребенка, видит собственную смерть?
      С отчаянной решимостью восставшие против смерти и ее лицемерного подручного, но в то же время принужденные вместе со всем живым повиноваться древней, полученной свыше заповеди "плодитесь и размножайтесь", иксиане создали особое представление о любви и возвели это чувство в высшее достоинство. И когда они попытались сделать своих детей бессмертными, могло показаться, что любовь, освобожденная от телесных потребностей, до конца очеловеченная, обретет какие-то новые формы и расцветет еще более пышно. Хотя некоторые, судя по записям предварительных дискуссий, были настроены весьма сдержанно, большинство, поддавшись общему одушевлению, вызванному близостью к предмету столь давнего и ревностного стремления, не внимало благоразумным голосам. "Как только догорят дрова - говорили скептики, угаснет и пламя". Случилось именно то, чего они опасались.
      Понятно, что любовь в двух наиболее развитых ее формах - та пылкая, нежная, самоотверженная любовь, что существует между родителями и детьми, и та, что соединяет влюбленных, - в мире бесполых и нетленных существ сохраниться не могла. Но разве новая, братская любовь не должна была вобрать в себя весь потенциал человеческих эмоций? Оказалось же, что любовь вообще исчезла, уступив место гораздо более спокойному чувству - ровной благожелательности. При абсолютной неуязвимости тела, в любой момент восстанавливающего физиологическое равновесие благодаря собственным внутренним ресурсам, эмоции, отсеченные от своих органических корней, застыли на более или менее постоянном уровне, который в прошлом, по-видимому, был бы сочтен неестественно низким. В мире, где все потребности легко удовлетворялись, где царило блаженное наслаждение совместной трудовой и интеллектуальной деятельностью, где исчезли все формы государственности, все виды принуждения, образовалось общество свободных личностей, в котором непроизвольно, сама собой, установилась гармония. Однако эти личности, как ни парадоксально, казались лишенными именно личной, частной жизни: их чувства лежали на поверхности, и сами они, насколько я мог судить, были совершенно прозрачны друг для друга. В первые дни иксиане до того не различались в моих глазах между собою, что у меня возникало впечатление, будто я повсюду вижу одного и того же человека. Со временем проступили кое-какие различия, но и они не выходили за пределы единого типа; то же самое, как я заметил, наблюдалось на уровне психики. Конечно, полного тождества здесь и быть не могло - ведь каждый обитатель планеты нес в себе определенное биологическое наследие, у каждого была собственная история жизни, бравшая отсчет от младенчества и кончавшаяся временем стабилизации. Но эти различия были минимальными, и я, привыкший на земле к гораздо более выраженному разнообразию, не мог с первых дней оценить столь тонкие вариации, - отсюда и заблуждение, в котором я поначалу пребывал. В дальнейшем, беседуя с иксианами, присутствуя на их рабочих совещаниях, я был вынужден признать, что и тут обманулся на их счет. Если допустить, что человеческое тело имеет два полюса - органы размножения и мозг, - то у бессмертных последний оттянул к себе все еще сохранявшиеся в них эмоциональные силы: утратив пламенность чувств, они обрели взамен необыкновенную пламенность мыслей, которые поражали меня своей стремительностью, интенсивностью. И некоторые из них - как раз те, что были наделены бессмертием уже в зрелом возрасте, когда интеллект достигает полного расцвета, - явно превосходили в этом отношении остальных, с особенной отвагой и дерзостью открывая новые пути, ведущие в будущее. При этом они, по-видимому, не отдавали себе отчета в источниках своих познаний, не помнили имен своих великих предшественников, - хотя, как известно, научное знание всегда опирается на уже созданный фундамент и настоящее науки включает в себя ее прошлое: пока не теряют своего значения полученные ранее результаты. Но иксиане, повторю еще раз, уже не помнили, каким изменениям они некогда подверглись, что могли при этом потерять или приобрести, породивший их мир попросту перестал для них существовать. И тем не менее...