— Тэйрин, — Ллин снова положил руки ей на плечи, — это не шутка. Ты не можешь быть без нас. Подумай — и ты поймешь.
      — Без отца и матери могу, без братьев — могу, а без вас — никак!
      — Ты должна остаться с нами! — Мэлин эхом вторил брату.
      — Да что вы заладили как ученые скворцы! "Остаться с вами" — кем, скажите на милость? Вы что, вдвоем на мне женитесь? Да у вас даже дома своего нет!
      — Это не важно.
      — Мы заберем тебя.
      — Уедем отсюда.
      — И где вы такую страну найдете, чтобы два мужа иметь можно было? Или вы меня на каминную полку поставите, любоваться? — Она выскользнула из-под рук кузена, взбила локоны на плечах.
      Мэлин посмотрел на брата, Ллин медленно кивнул:
      — Ты боишься поступить так, как желаешь. Они заставили тебя — отец, мать, брат.
      — Старые глупые порядки: женщина обязательно должна выйти замуж.
      — Ты можешь быть свободна, вместе с нами.
      — Угу, принадлежать вам. Странная у вас свобода получается. Свобода ото всех! Слышал бы вас отец! — Возмутилась девушка.
      — Им незачем знать.
      — Мы просто уедем.
      — Сегодня же.
      — Хватит! И думать забудьте про эту чушь, если хотите, чтобы я писала вам из Квэ-Эро. Меня никто не заставляет — я сама согласилась и уж тем более не убегу от алтарей.
      Тэйрин направилась к двери, но Ллин ухватил ее за руку и подтянул к себе, наклонился — девушка почувствовала свежий запах мяты, взял ее подбородок в ладони и осторожно, но непреклонно поднял ее лицо. Она прошептала почему-то шепотом:
      — Пусти, — но он уже закрыл ее губы своими, прохладно-сладкими, словно поздние осенние яблоки, переждавшие на ветвях первый снег. Чьи-то руки касались ее шеи, сминали золотое кружево, путали волосы… а поцелуй, первый поцелуй в ее жизни, все продолжался и никак не получалось возмутиться, оттолкнуть настойчивые руки, оторваться от чужих губ. В ушах шумело, словно под водой, и стук в дверь показался неимоверно далеким, а голос старшего брата — чужим:
      — Тэйрин! Тебя все ждут, — не дождавшись ответа, молодой граф Виастро толкнул дверь, намереваясь отвлечь Тэйрин от греха самолюбования. Вильен, разумеется, не поверил горничной, что ее госпожа решила провести последние минуты девичьей жизни в молитве и благочестивых размышлениях, но реальность превзошла все его ожидания. На какой-то миг граф потерял дар речи и, закашлявшись от возмущения, оторвал Ллина от Тэйрин, ухватив за пояс. Наконец, он смог выговорить:
      — Вон отсюда! Оба! И благодарите богов… — Вильен махнул рукой — и так было понятно: сейчас не время для громкого скандала.
      — Виль, ох, Виль, — Тэйрин заплакала, позабыв, что только что начернила ресницы. Сажа причудливыми разводами растеклась по нарумяненным щекам, и лицо девушки превратилось в доску для клеточного боя. Граф обернулся в поисках умывальника — в таком виде Тэйрин нельзя было выпустить из комнаты, и увидел, что близнецы и не подумали подчиниться. Они стояли у двери, держась за руки.
      — Убирайтесь. Или я позову стражу. — Вильен заставил себя говорить спокойно.
      — Не вмешивайся.
      — Она пойдет с нами.
      — Виль, они с ума сошли. Все время повторяют: "ты наша, ты принадлежишь нам". Я боюсь! — Всхлипывала Тэйрин.
      — Уходи. — Повторил Ллин. Темно-синие глаза близнецов казались черными, зрачки слились с радужкой, а золотистая кожа словно светилась в полумраке. В голосе Ллина звучала такая убежденность, что Виль против воли сделал два шага к двери и только тогда остановился. На свою беду он был слишком зол, чтобы испугаться:
      — Думаешь, я позволю вам увести мою сестру? Да вы душу Проклятому продали, раз такое задумали! Но Аред вам не поможет! — Он повернулся к близнецам, по привычке положил ладонь на пояс, забыв, что при нем нет даже кинжала.
      — Ты без оружия.
      — Мы сильнее.
      — Уходи.
      — Мы не хотим тебе зла.
      Теперь Виль уже не сомневался — Ллин действительно светился ровным золотым светом, такое же золотое облако, но не столь яркое, окружало Мэлина. Впору было бежать и звать на помощь жрецов, но он не мог оставить сестру и вопреки проснувшемуся страху, упрямо шел навстречу близнецам. Небольшая девичья комната казалась бесконечной, каждый его шаг длился вечность, он словно пробирался сквозь каменную стену. Камень затвердевал, сдавил грудь, тесным ошейником обхватил горло, Вильен задыхался, но упорно шел вперед, не понимая, что стоит на месте.
      Ллин вскинул руки — золотое облако сорвалось с его ладоней и окутало графа. Тэйрин попыталась закричать, но не смогла даже разжать зубы. Золотое сияние слепило глаза, она видела только темный силуэт в ослепительной оболочке: Виль застыл на середине движения и медленно, невыносимо медленно, опустился сначала на колени, а потом упал. Облако рассыпалось тысячью белых искр и исчезло.
      Ллин с недоумением рассматривал свои ладони, Мэлин обнял брата за плечи. Тэйрин застыла у зеркала, пережитый ужас убил страх, она с равнодушием подумала: "Виль умер. Сейчас они заберут меня. Они продали душу Ареду. Или души? У них две души, или одна на двоих? А меня они отдадут Проклятому? Или я только для них?" — мысли медленно текли одна за другой, проснулась боль в распухших губах, но она по-прежнему не могла пошевелиться — не чувствовала ни ног, ни рук, и только услышав тревожный голос отца, смогла, наконец, закричать.
      Комната заполнялась людьми: лекарь суетился над телом графа, жрец Эарнира сжимал в потных ладонях резной медальон из кости и выглядел так, словно ожидал обнаружить в сундуке с приданым Ареда собственной персоной. Стражники держали близнецов за руки, Вэрд Старнис в пятый раз спрашивал дочь, что произошло. Тэйрин казалось, что она отвечает, но губы шевелились, не произнося ни слова. Ллин, не обращая внимания на стражников, повторял негромко, словно для самого себя:
      — Мы никому не желали зла.

* * *

      Воздух в комнате молодого графа пропах тяжелым запахом: в плошках курилась освященная в семи храмах смола, лучшая защита от сглаза. Жена Вильена комкала в руках мокрый платок и судорожно всхлипывала, словно разучившись дышать. Жрец Эарнира нараспев читал молитву, не отводя взгляда от постели больного. Храмовый целитель, срочно вызванный из города, виновато разводил руками:
      — Я ничего не могу сделать, ваша светлость, искусство исцеления бессильно перед черным колдовством. У графа сломан позвоночник, к счастью достаточно низко, чтобы выжить, но не думаю, что он когда-нибудь встанет. Если повезет — руки сохранят подвижность. Разве что, белые ведьмы… Но с этим придется подождать, сейчас он слишком слаб.
      — Вильен сможет говорить?
      — Надеюсь. Он сильно ударился головой при падении, потребуется время, чтобы придти в себя. Все, что мы можем сделать — ждать. Или же, — лекарь оглянулся, не слышит ли его жрец, но тот был погружен в молитву, — я не должен предлагать вам это, но если колдун нанес удар, быть может, в его силах исцелить свою жертву. Такое исцеление не будет угодно богам, но граф молод, у него останется много лет для спасения души, если получится спасти тело.
      Лекарь, откланявшись, вышел — он сделал все, что в его силах, жрец продолжал молиться, Риэста увела невестку, и Вэрд остался наедине со своими мыслями. Он устало опустился в кресло рядом с постелью сына: Вильен тяжело дышал, воздух с хрипом вырывался из горла, неподвижные руки лежали поверх одеяла. Он может не дожить до утра, а может провести годы на этом ложе, медленно загнивая. Прошел всего день, а в комнате уже поселился терзающий горло запах лежачего больного, запах беды.
      Что он сделал не так, что упустил? Близнецы росли в его доме с четырехлетнего возраста, и видят боги, он не делал разницы между своими детьми и приемышами, а Риэста и вовсе для них родная кровь. Пусть тетка не мать, но все ж таки не чужой человек! Правда, он так и не сумел полюбить мальчиков, слишком уж чуждыми были эти дети, странными, но они и не нуждались в его любви — братьям всегда было достаточно друг друга.
      Он ведь и раньше замечал, что юноши слишком привязаны к его младшей дочери, знал старую поговорку про двоюродных братьев и сестер, но не стал обрывать единственную нить, связывающую близнецов с приемным домом. Решил, что выдаст Тэйрин замуж как можно раньше. Не успел.
      Вэрд не чувствовал гнева, только вину и глухую усталость. Хотел, как лучше, не получилось. Зря наместница отдала этих детей ему под опеку, зря… Проклятые узы Аэллин оказались сильнее крови Эльотоно. Что он мог противопоставить древней магии? Любовь и терпение. Полюбить не получилось, одного терпения оказалось недостаточно. По закону близнецов ждало суровое наказание — за покушение на жизнь графа полагалась смертная казнь. А здесь еще и черная магия… когда жрецы потребуют выдать колдунов, Вэрд не сможет отказать.

* * *

      Риэста ждала мужа в его кабинете. Она стояла у окна, облокотившись о подоконник, и смотрела сквозь частый переплет. Во дворе толпились крестьяне из ближайшей деревни, пришли узнать, как здоровье молодого хозяина. Вэрд вышел к ним и что-то говорил, Риэста не слышала, но знала: надежды мало, молитесь. Она прикусила губу: за жертву всегда возносится достаточно молитв, но кто, кроме жрецов бога смерти, позаботится о душах убийц? Дознавателей Хейнара меньше всего волнует посмертие попавших в их цепкие руки: они осуществляют справедливость в этом мире, а за его гранью все в руках Творца.
      Риэста не обманывала себя: она не любила племянников, этих мальчиков не смогла бы полюбить даже родная мать, расти она их сама. Недаром Ивенна ни разу не навестила сыновей, хотя после смерти наместницы Энриссы некому было запретить ей повидать детей.
      Вильен тяжело ранен, быть может, умрет, и вина близнецов несомненна… но выдать их на мучительную смерть? Решать будет Вэрд, ведь это его сын лежит сейчас без сознания, но она сделает все, чтобы защитить племянников. Они не виноваты, что такими появились на свет. Но Риэста понимала, что будь на месте Вильена ее родной сын, близнецы бы просто не дожили до приезда дознавателей.
      Вэрд вошел в кабинет, сдвинул накопившиеся за последние дни бумаги, плеснул в кубок вина и залпом выпил:
      — Я распустил крестьян по домам, если боги вообще прислушиваются к молитвам, они услышат отовсюду — незачем толпиться во дворе.
      — Они любят Вильена. Он хороший лорд для своих людей.
      — Да, хороший. — Вэрд рассеянно кивал, не глядя на жену.
      Риэста не стала откладывать:
      — Что вы сделаете с ними?
      — Разве у меня есть выбор? Скоро тут будут дознаватели Хейнара, мы не сможем скрыть, что произошло, даже если захотим.
      — Вэрд, они совершили преступление, но отдавать их дознавателям… Они ведь дети.
      — Дети? — С раздражением переспросил старый граф, — этим детям пол века на двоих!
      — Их возраст не имеет значения, вы и сами знаете.
      Вэрд знал — близнецы не были приспособлены к взрослой жизни, окружающий мир, со всеми своими законами и правилами, словно не существовал для них. Шесть лет назад, когда закончился срок опеки, граф оставил все, как есть, даже не попытавшись отделить юношей. Он исполнил все, что должен был сделать опекун: мальчики получили хорошее образование, принятое в дворянских семьях. Они достаточно владели оружием, чтобы пойти в армию, могли стать чиновниками, жрецами, могли принести вассальную клятву и получить от графа земельные наделы, могли стать купцами… Они могли… Да все что угодно! Но не хотели ничего.
      Близнецы как будто и не заметили, что выросли. Их не волновала жизнь за воротами замка, не беспокоила неопределенность, не интересовало собственное происхождение, братья не грезили о славе и богатстве, не жаждали приключений или любви. Вначале Вэрд пытался пробиться за эту стену безразличия, но скоро убедился, что несмотря на безукоризненную вежливость, Ллин и Мэлин не собираются делать для него исключения, и смирился. Он отвечал за них четырнадцать лет, будет в ответе и дальше. В конец концов, это во многом его вина, хоть Вэрд и не видел, как можно было воспитать близнецов иначе. Он делал для них все то же, что и для своих детей.
      Голос жены вырвал его из размышлений, Риэста настойчиво повторяла:
      — Я не верю, что они сделали это нарочно.
      — Риэста, они не дети, это мы упрямо считаем их маленькими мальчиками, не способными отвечать за себя. При этом убивать у них прекрасно получилось! Но я поговорю с ними, быть может, они исправят, что натворили.
      — И тогда?
      — Вот тогда я и буду думать. В любом случае, нельзя все оставить, как есть. Они опасны для окружающих.

* * *

      Близнецов заперли в их комнате, выставили охрану за дверью, стражники не рискнули находиться в одной комнате с магами. Ллин сидел в кресле, поджав под себя ноги, стараясь сделаться как можно меньше, и с недоумением рассматривал свои ладони. Такие обычные, до мельчайших черточек знакомые пальцы, длинные, чистые, с аккуратными бархатными ногтями, руки благородного бездельника. Они никогда не подводили его раньше, одинаково уверенно держа меч и кисть, перебирая струны и направляя поводья. Близнецы умели все, ни в чем, впрочем, не достигнув совершенства. Но сейчас он не понимал, что случилось.
      Ллин помнил незнакомое ему ранее ощущение чистой, незамутненной ярости — обжигающе холодной, острой, пронизывающей насквозь, до боли, до выступающих жил на висках, до тонкой струйки крови, стекающей из уголка глаза. А потом ярость огненной волной срывается с ладоней, оставляя после себя пустоту, и он стоит над неподвижным телом Вильена, не сразу осознавая, почему тот не может подняться. А из-за плеча выглядывает брат, и в зеркале его зрачков он видит свое лицо — растерянное, опустошенное, испуганное.
      Мэлин сидел на полу у его ног, нахмурившись. Они разговаривали без слов:
      Золотое облако обволакивает ладонь, вопрос, непонимание.
      Гнев. Огонь, на ладони проступает ожог.
      Тело на полу, холод, смерть. Ощущение вины. Вопрос.
      Горечь во рту, раздражение.
      Отрицание вины, рыжий локон свивается в кольцо.
      Он заговорил вслух, желая разбить тонкий лед тишины, сковавший воздух:
      — Теперь она не выйдет замуж, траур. — Он не жалел Вильена, не беспокоился о его судьбе. Значение имел только брат, остальные люди, даже Тэйрин, всего лишь вещи — полезные и бесполезные. Молодой граф был бесполезной вещью, братья не собирались его ломать, но раз так случилось — ничего не поделаешь, сломанные вещи выбрасывают.
      — Свадьба через год. Она уедет.
      — За год многое может случиться.
      Мэлин прижался щекой к ладони брата:
      — Мы не хотели.
      — Никто не поверит.
      — Разве это важно?
      — Нет. Но мы не сможем забрать Тэйрин. — Ллин указал на запертую дверь.
      Мэлин с сомнением покачал головой:
      — Она не захотела уйти с нами. Странно. — До сих пор близнецам не доводилось сталкиваться с открытым неповиновением, быть может потому, что в своей самодостаточности они ничего не требовали от окружающих.
      — Мы не успели. Она бы согласилась. — Ллин коснулся своих губ, вспоминая поцелуй, Мэлин кивнул, разделив с братом воспоминание.
      — Тэйрин глупая, но она наша.
      Стоило, пожалуй, поговорить с ней раньше, а не в день помолвки, но братья как-то не задумывались, что девушка может отказаться бежать. А посвятить ее в подробности плана заранее — рискованно, еще проболтается служанке или матери. Несмотря на всю свою оторванность от реальности, близнецы понимали, что красть благородных девиц от алтарей — нехорошо, и готовили побег втайне.
      Они собрали достаточно денег, чтобы добраться до Кавдна через земли варваров и Ландию, а оттуда — на Лунные Острова. Корабли империи давно уже не заплывали так далеко, а лунные эльфы, если верить старым летописям, охотно позволяли людям жить в своих поселениях. И уж кому-кому, а эльфам точно будет все равно, почему молодая девушка живет с двумя мужчинами.

* * *

      Стражник нехотя посторонился — старый граф совсем от горя обезумел — без охраны в колдовское логово идет, даже жреца с собой не взял. Случись что, на кого графство останется? На семилетнего мальчишку-внука и женщин? Вот соседи-варвары обрадуются, сразу зачастят в гости, только успевай отмахиваться. Сам он и за дубовой дверью не чувствовал себя в безопасности, но приказ есть приказ — надо будет, и к Проклятому в пасть полезешь. Стражник затворил за господином дверь и торопливо зашептал молитву, кашляя от тяжелого аромата смолы, заполнившего коридоры замка.
      Вэрд остановился на пороге — в комнате царил полумрак, закрытые ставни не пропускали солнечные лучи, свет проходил через частую решетку вверху окна и рассыпался пятнами по перламутровой поверхности изящного столика, не доставая до кресла, где устроились близнецы.
      Он подошел поближе, один из братьев неторопливо встал, второй остался сидеть в кресле. Вэрд в который раз подивился причудам крови — казалось, что у этих юношей никогда не было отца, так они походили на свою мать. Та же золотистая кожа, не поддающаяся зимним холодам и промозглой осени, та же порывистость в движениях, чудом сочетающаяся с ловкостью, тот же отрешенный взгляд — вроде бы и смотрят на тебя, а не видят, слушают, а не слышат. Он молчал, не находил слов, не находил в себе сил обратиться к этим юношам, в одночасье ставшими из пусть странных, но членов семьи, чужими, нелюдями.
      Ллин заговорил первым, так и не встав из кресла:
      — Мы не хотели, чтобы так случилось, — и, резко вскинув голову, почти выкрикнул, — Вильен не должен был вмешиваться!
      Вэрд с изумлением расслышал в голосе юноши обиду. Убийца обижен на жертву! Преступник всегда пытается переложить вину на обстоятельства: то деньги закончились, а дома дети малые, семеро за одну ложку хватаются, то трактирщик, мерзавец, вино разбавляет, пьется, как вода, и не заметишь, что пьян, то девица сама перед насильником подолом виляла. Но неужели близнецы настолько глупы, что надеются убедить отца, будто его сын сам виноват, что защищал свою сестру? А Ллин продолжал:
      — Тэйрин не должна была кричать. — Так обиженно, растерянно, словно малыш, наступивший на замок из песка. Столько труда, а чуть-чуть дотронулся — и все рассыпалось.
      "Дети, — подумал Вэрд, — бедные, злые дети". Сколько не повторяй себе, что они уже выросли, что дети не убивают чужих детей, эти здоровые, крепкие молодые люди — взъерошенные мальчишки во взрослых телах. Он вспомнил, как маленький Вильен, ударившись о стол, бил со всей силы кулачками по дубовой столешнице и плакал от боли, но злость не позволяла ему остановиться. Так и близнецы… вот только стол был дубовый, дереву все равно… а его сын умирает.
      — Что же вы наделали, дети? — Гнев ушел, осталась усталая безнадежность. — Скоро здесь будут блюстители Хейнара, по закону я должен выдать вас им.
      Хейнар, бог закона, покровительствовал судьям, а заодно, для упрощения делопроизводства — палачам. По традиции служители Хейнара расследовали преступления против воли Семерых и наказывали деяния, неугодные Творцу. Во времена Саломэ Святой блюстители обвиняли целые деревни, оправдывали считанных счастливчиков, чудом выдержавших пытки. С тех пор минуло много лет, и оставшиеся не у дел жрецы с тоской вспоминали золотые времена, изредка выбивая покаяние у сельских травниц. Такую добычу они не упустят — темные маги, дворяне, да еще и сыновья мятежника. Попробуй теперь возрази, что "Волею Семерых разделяются пути отцов и детей".
      Но ведь и не выдать мальчишек невозможно. Сегодня они напали на Вильена, а что случится завтра? Кто попадется им под руку? Им ведь все равно, кого убивать — близнецы не знают ни любви, ни благодарности, ни стыда. Вэрд отдавал себе отчет, что не сможет остановить братьев, пожелай они, к примеру, убить его прямо на месте. Никакие стражники не помешают колдунам, мечи бессильны против темного волшебства. Блюстители, несмотря на свою жестокость, знали, что противопоставить магии, даже могущественный орден Дейкар всегда относился к слугам Хейнара с вежливой осторожностью.
      Ллин все-таки поднялся, но так и не нашел мужества посмотреть старому графу в лицо. Близнецы жили в своем мире, не испытывая привязанности ни к кому, кроме друг друга, но приемный отец сумел заслужить ту малую толику уважения, которую они были способны оказать другому человеку. Почему, братья и сами не знали, но им в голову не приходило, что можно ослушаться Вэрда или оставить его слова без внимания.
      — Мы не хотели, — снова повторил он, но теперь уже чуть виновато.
      — Не хотели, тогда исправьте. Вы его ранили — вы и вылечите.
      — Не можем, — Мэлин загородил брата, отвернувшегося, чтобы скрыть полыхнувший на щеках румянец. — Не знаем, как. Не знаем, что случилось. Не чувствовали такого раньше.
      — Сила ушла. Пусто. Не возвращается.
      Вэрд кивнул — сила ушла и не возвращается, песочный замок не починить, нужно строить заново. Он не сдастся, обратится к белым ведьмам, к магам Дейкар, продаст душу Проклятому, если понадобится — не велика потеря. Но это будет потом, а сейчас нужно решать что делать с этими запутавшимися детьми. Жрецам он их не отдаст, это было бы слишком жестоко, хоть и трижды справедливо. Но и в своем доме не оставит, отныне близнецов лучше держать подальше от людей. Он по-прежнему в ответе за сыновей герцога Квэ-Эро, хоть и выплатил свой долг кровью.

4