XIII

В когтях у пустыни

Томек не мог бы потом с уверенностью сказать, приходил ли он в сознание за время этого адского путешествия? Да и на что оно было бы связанному человеку с замотанной головой, которого привязали к лошади вроде какого-то тюка. Сознание лишь усилило муки, вызванные столь ужасным способом принудительного путешествия.

Однако когда в конце концов процессия остановилась, Томек пришел в себя. Его сбросили на песок, размотали голову, он смог открыть глаза и осмотреться. Открыв глаза, он, тем не менее, почти тут же их закрыл и не только потому, что его ослепило солнце, отраженное золотисто-красными песчаными холмами. Гораздо сильнее поразило его то, что он узнал место, где они находились. Сахара! Без сомнения это была Сахара, носящая это название обширная пустынная равнина, раскинувшаяся от Атлантического океана до Красного моря, от Средиземного моря до суданского сахеля. Его напугала бескрайность этого песчаного пространства, как пугает темнота в незнакомом месте. И тут же его охватила страшная тревога. Что с мальчиком, что с Новицким? Томек попытался повернуться. Да вот же они, рядом с ним. Патрик со связанными руками сидел, прислонившись к скале. Рядом лежал связанный Новицкий с кляпом по рту. «Живы, слава Богу», — с облегчением вздохнул Томек.

Он почувствовал, что не в состоянии сказать ни слова. Язык засох и одеревенел. Но думать он мог, и тогда он лихорадочно стал перебирать в памяти все, что только знал о Сахаре и что могло бы свести бескрайний простор к какому-то конкретному пространству, которое можно окинуть мысленным взором.

«Песок повсюду, но не везде он одинаков. Есть песок, лежащий поверхностным слоем на равнинном серрире, а есть — в виде барханов, перемещающихся ветром по каменистой, скалистой хамаде[108]. Барханы способны засыпать без следа целый караван».

Нет, сейчас такие мысли ни к чему. Спиной Томек чувствовал песок, поросший сухой пустынной растительностью. Холмы начинали темнеть и голубеть, очевидно, приближалась ночь. В Мединет Хабу они отправились в полдень, значит, взяли их пару часов назад, не больше. Арабы явно готовились к ночлегу. Черпали воду из чего-то, вроде колодца, расседлывали лошадей и верблюдов, поили их, раскладывали лежаки. Кто-то мочился, по обычаю пустыни, встав на колени. Пленниками никто особенно не интересовался.

Какое-то время Томек чувствовал на себе взгляд Новицкого, тот напряженно вглядывался в него, будто хотел что-то передать. Но как раз в этот момент к Томеку подошел араб, проверив, хорошо ли он связан, а затем, наклонив ему голову назад, влил в рот пару глотков холодной живительной воды.

Потом араб подошел к Новицкому. У него он не проверил путы, просто дал выпить воды. Моряк проглотил воду, а когда араб отвернулся чтобы уйти, Новицкий схватил его за ниспадающую одежду и перекинул через себя. Тот застонал, с глухим стуком ударился о землю, подымая клубы песка. Это привлекло внимание других, и они быстро приняли меры. К сожалению, Новицкий, видимо, только что освободился от пут и еще не полностью владел телом. Лишенные обычной силы и скорости его удары не помогали. Томек напрягся, чтобы освободиться. Тщетно. Жуткая битва друга подходила к концу. Из последних сил он прорвался к лошадям, взобрался на одну из них, сжал ей бока коленями. Лошадь откинулась, но, увы… ноги ее были стреножены. Она рухнула на колени, а неудачливый ездок полетел вперед. Тучи пыли, ржание напуганных животных, крики борющихся разносились далеко по пустыне.

В схватке не принимали участия лишь двое. Они наблюдали за ней с удивительным спокойствием. Когда Новицкий пытался сесть на коня, они засмеялись. Один из них встал и подошел к своему верблюду, не торопясь снял тюрбан, стянул через голову арабское одеяние. Из тайника в седле достал длинный корбач и щелкнул им в воздухе.

Новицкий как раз подымался. Услышав свист бича, нападавшие отступили, моряк стоял один. Гарри встал напротив него с издевательской усмешкой на губах. Он многозначительно схватился за ухо и спросил:

— Помнишь?

Моряк тяжело дышал, раз-другой громко проглотил слюну и усилием воли поборов сухость в горле, отчетливо произнес:

— Что, соскучился?

Совсем рядом с его лицом щелкнул бич. Новицкий отпрянул, а кнут обвился вокруг его ног, свалив на песок под громкий смех зрителей. Гарри неспешно свернул корбач, отоднинулся. Теперь арабы могли связать Новицкого. Когда они закончили, над ним снова появился Гарри. С минуту он всматривался, потом наклонился и похлопал по щеке:

— Хороший! Очень хороший мальчик!

Оставалось только изо всех сил стиснуть зубы…

Ночь была холодной, разница температур между полуднем и полночью достигала 20 °C. Пленники не смогли уснуть ни на минуту, молчали, вслушиваясь в голоса пустыни. Где-то ухала сова, зерна песка, перекидываемые ветром, терлись друг о друга и издавали удивительные мелодичные звуки. Едва только рассвет обнял их теплом, они двинулись в путь. Пленников не кормили, но и не завязывали глаз, и они имели возможность приглядеться к своим врагам. Их было восемь человек. Все с тюрбанами на головах, лбы блестели от жира и пота, лица прикрыты от пыли. Все, кроме Гарри, были вооружены примитивными карабинами и длинными, напоминающими саблю, ножами.

Путь шел по дну огромного, изрезанного потоками дождя ущелья Хамады, в свете дня это было легко определить. Дорогу путники, по всему видать, знали прекрасно, им ни разу не попадались засыпанные камнями переходы.

Сидя на верблюде за одним из путников, Патрик казался с виду напуганным и примирившимся с судьбой. Однако он твердо верил, что его «дяди», когда придет время, найдут выход. Какой, он не знал, но был уверен в одном: чтобы вернуться, надо запоминать дорогу. И сразу же решил, что этим надо заняться именно ему, ведь с высоты верблюда местность была хорошо видна. Непроизвольно у него в памяти отпечатывались все подробности.

Из ущелья процессия выехала прямо на барханы. С трудом забирались они на верхушку каждой песчаной горки, откуда открывался вид на бесчисленные волны следующих горок. Все это вместе напоминало неподвижное озеро или море. Приходилось искать более пологие склоны, чтобы спуститься вниз. Однако они чаще всего оказывались такими крутыми, что кони пятились и тревожно ржали. Новицкому и Томеку утром развязали ноги, и они старались удержаться в седлах, но со связанными руками это плохо удавалось, хотя они и были великолепными наездниками. Вокруг царила глубокая тишина, раскаленный песок слепил, в воздухе стояло марево.

Наступил уже полдень, а всадники все еще ехали вперед. Когда, наконец, они остановились, оба друга, резко стянутые с лошадей, упали лицом в землю. Томек выплевал песок, пытался протереть залитые потом глаза. Эти попытки вызвали взрыв издевательского смеха.

— Кто вы? — сумел, наконец, задать вопрос молодой Вильмовский. — И чего вы от нас хотите?

Вожак жестом приказал остальным молчать. В наступившей тишине слышалось лишь лошадиное фырканье.

— Ты в самом деле хочешь знать, гяур? — спросил вожак по-английски.

— Так посмотри, в первый и последний раз ты видишь железного фараона.

Он склонился над пленниками. На полуприкрытом лице горели фанатичным огнем глаза.

— Я не убью вас. Это сделает солнце, — голос его звучал холодно. — Здесь правит владыка Долины, а не вы, проклятые гяуры!

И это было все. Всадники уселись на верблюдов и коней, сразу пошли в галоп. Поднялась пыль, наступила тишина.

— А ведь мы, братишка, пропали, — выдавил из себя Новицкий.

— Попробуем освободиться.

В лучах палящего солнца они попробовали было раз-нязать руки, но услышали топот лошадиных копыт. Кто-то возвращался галопом. Наездник остановил коня прямо перед ними, осыпал их песком так, что они инстинктивно опустили головы. «Железный фараон» наклонился и, дико смеясь, бросил на песок гурту[109] с водой.

— Я милостивый властитель! — выкрикнул он и снова разразился смехом и тут же исчез.

В молчании они поспешно освободили руки от пут. Развязали Патрика, схватили гурту. Каждый позволил себе несколько глотков воды.

— Уф! — Новицкий растирал запястья. В этой жаре руки у него задеревенели, как на морозе. И добавил с мрачным юмором:

— Дедушка, я пить хочу.

Патрик подавил рыдание.

У них не было сил, чтобы поискать хоть клочок тени, но жара постепенно спадала. Немилосердное солнце скатывалось все ниже, готовясь ко сну. Они снова выпили по глотку воды.

— Ну, моряк! — сказал Томек. — В путь!

— Давай, у нас нет выбора.

Новицкий и Томек отдавали себе отчет, что в такой безнадежной ситуации они еще не бывали: без пищи, в пустыне, с таким количеством воды, что на этой жаре — даже если запас распределить — хватит на два-три дня. Шансов, честно говоря, не было никаких. Но с ними был мальчик, за которого они отвечали, его надо было поддерживать. Да и не привыкли они без борьбы отступать перед судьбой.

— Нам надо добраться до колодца, у которого в последний раз останавливались.

— Гм… Не знаю, ты наблюдал за небом? Мне кажется, мы ехали все время на запад. Покрыли километров пятьдесят.

— За все время?

— Нет, сегодня с утра, от того колодца…

— Надо до него добираться. Воды у нас немного.

Действительно, в гурте оставалось еще литров десять.

— Может, и хватит… — вздохнул Новицкий. — А потом…

— Если не дойдем до колодца… — начал было Томаш, но, бросив взгляд на Патрика, закончил иначе, чем намеревался: — … то нам придется искать воду!

— Наши похитители явно на это не рассчитывали, — буркнул Новицкий.

— Так для чего оставили нам гурту?

— Так, посмеялись… У этих людей развито воображение, — ответил моряк.

— Жаль, что их воображения хватило только на несколько литров. Я бы оставил больше, — Томек упорно шутил, жалея мальчишку.

Но именно Патрик их, в конце концов, и поторопил:

— Дядя! Пошли уж, — весьма решительно потребовал он.

— Да, давай двигаться, — сказал Томек. — Авось, не заблудимся.

— Где уж тут заблудиться, — Новицкий, которому досталось больше всех и на чьем лице еще были видны следы борьбы, улыбнулся Патрику. — Только лучше все-таки сначала как следует подумать, а потом уж двигаться.

— Лучше всего идти прямо на запад! — решил Томек. — Хотя… Слушай, Тадек, ты помнишь карту? В окрестностях Наг Хаммади Нил поворачивает точно на восток и течет в этом направлении до Кина, километров семьдесят. А затем мягкой петлей поворачивает на запад…

— Думаешь, мы находимся внутри этой петли?

— Ну, конечно! Вместо того, чтобы идти на восток, мы можем направиться на север и попасть в район Наг Хаммади.

Новицкий с минуту молчал.

— Не уверен, что это хорошая мысль, — произнес он наконец. — По-моему, лучше возвращаться по своим же следам…

— Да, и еще одно, — сказал Томек подчеркнуто. — Не знаю, заметил ли ты… Когда нас тащили по пустыне, мы миновали два-три вади[110], высохшие русла пустынных ручьев, даже какое-то время ехали по дну одного из них. Все они вели с юга на север. Если мы пойдем вдоль них, дойдем до Нила…

— Так-то оно так, — проворчал Новицкий. — Только их сперва еще найти надо.

Тут неожиданно вмешался в разговор Патрик.

— Дядя… Я знаю, как найти. Тут везде песок… Но за тем вон барханом я хорошо помню… дерево… А от дерева далеко видно. Там есть такая скала. Мы прошли с правой стороны. А потом…

— Замечательно, парень! — прервал Патрика изумленный Томек.

И Томек, и Новицкий были крайне удивлены. Конечно, они знали, что Патрик очень наблюдателен, но чтобы в исполненные страха минуты запоминать такие подробности!

— Ну, так пошли!

— И, как говаривал мой дедушка из Яблонны, «Да поможет нам Бог», — добавил Новицкий.

С вершины бархана они действительно увидели низкорослые кусты.

— Трудно назвать это деревом, — усмехнулся Томек, — но за неимением лучшего…

— Да, господи, нам бы хоть каплю влаги, — вздыхал Новицкий.

Они попробовали забраться вглубь сухолюба[111], но здесь путь им преградила твердая толстая броня слежавшегося песка. Они сдались и решили пару часов передохнуть. Прежде чем заснуть, прижавшись друг к другу, Томек достал носовой платок и расстелил его на песке. По его совету и остальные сделали то же самое. Когда, отдохнув, они отправились в путь, платки из-за резкого снижения температуры ночью напитались росой и из каждого удалось выжать по нескольку капель воды.

Ночь выдалась ясная, бледный свет луны освещал дорогу. Патрик уверенно указывал путь. Как он и предсказывал, вдали уперлось в небо острие скалы. Бодрым шагом они направились на восток. Еще до рассвета песчаные барханы остались позади, они оказались в хамаде, усыпанной островками песка.

Томек шел первым, то и дело оборачиваясь, обговаривая направление с Патриком и Новицким.

— Они двигались какой-то известной, проезжей дорогой, поэтому нигде не застревали и не возвращались, — сказал он.

— Жаль, что они ее не обозначили, — ворчал моряк.

— Ее обозначила природа, верно, Патрик?

— Нужно идти туда, — сказал мальчик, показывая в южном направлении.

— Там есть два больших камня.

Рассвет застал их у этих скальных обломков, между которыми был заметен след высохшего потока. Когда они уселись, рядом пробежал геккон[112]. Заметили путники и тушканчика[113].

— Раз здесь есть животные, значит есть и вода.

— Вода, вода… Только о ней и говорим, черт ее возьми. Надо бы немного вздремнуть, — сказал Новицкий. — Страшно хочется пить.

Томек с тревогой глянул на него. Сам-то он чувствовал себя вполне сносно. Патрик, сосредоточенный на своей роли проводника, тоже выглядел довольно неплохо. Новицкий же явно страдал. Его могучее тело потело вдвойне, вдвойне и подвергалось воздействию солнечного жара. Томек решил выделить ему дополнительный глоток воды.

Моряк наклонил гурту, В ту же минуту послышался шум крыльев. Над ними пролетела стая птиц.

— Птицы тоже показывают дорогу на юг, — сказал Томек. — Останьтесь здесь и ждите меня.

Новицкий был в каком-то отупленном состоянии, только кивнул головой, понемногу впадая в сон. Патрик же настоял, что тоже пойдет с Томеком. Они вдвоем направились по следу воды и летящих птиц. Высохшее русло было единственной расселиной в поле видимости, Становилось все светлее, вскоре из-за горизонта вынырнуло солнце, температура сразу повысилась на несколько градусов. Пройдя с полчаса, они дошли до поворота русла. Местность здесь явно понижалась, вновь подымаясь лишь за поворотом.

— Дядя, — произнес Патрик, — здесь должна быть вода.

— Тихо, — Томек схватил его за руку. — Тихо!

С минуту он вслушивался.

— Ты ничего не слышишь, Патрик?

Мальчик отрицательно покачал головой.

— Мне показалось, что звенит комар…

На этот раз звуки были совершенно отчетливыми. Над их головами неведомо откуда появился целый рой этих насекомых.

— Эге, парнишка! Давно я не слышал такой чудесной музыки! — воскликнул Томек.

— Это вода, она должна, должна здесь быть! — радостно подхватил Патрик. — Идем!

Томек поспешил за ним. Мальчик спустился к самому дну русла, вытянув перед собой руки, будто что-то пробуя на ощупь.

— Здесь! Здесь! — закричал он, показывая на растущую в самом углу, на обрывистом берегу крутого поворота чахлую пожухлую растительность. Песок во многих местах был довольно глубоко раскопан. Когда они подошли ближе, из глубокой ямки вылетело несколько птиц.

— Они тоже ищут воду, — догадался Томек. — Просто не верится, что птицы могли вырыть такие глубокие ямы.

Они принялись углублять расселину. Это был тяжелый труд. В горле становилось все суше, донимал зной. К счастью, крутой берег заслонил их от солнца, поэтому они работали в тени. Но тут с востока подул довольно сильный ветер. Он не только уничтожал следы их труда, засыпая отверстие, которое они прорыли, но и поднимал клубы пустынной пыли и вызывал сухой туман, да такой густой, что Томек с Патриком едва видели друг друга[114]. Проработав несколько часов, они докопались до влажного песка, он холодил им руки и лица.

К сожалению, вода пока проявилась только в таком виде. Глубже она, наверное, была, но надо было копать несколько Дней… Пришлось им снять рубашки и майки, достать носовые платки и закопать все это в мокром песке, прижав большими камнями. Полученной через несколько часов водой они утолили жажду и даже пополнили гурту. Они решили, что проведут здесь ночь. Томек оставил Патрика дальше собирать бесценную жидкость, а сам вернулся к Новицкому.

Его он застал у камней спящего. Выглядел Новицкий очень плохо. Горячий лоб, опухшее лицо, покрасневшие глаза, тени под ними. Тем не менее, проснувшись, он не потерял задора истинного варшавянина.

— Ах ты, сто бочек пересоленной селедки, — тут же придумал он подходящую к их нынешнему положению поговорку. — Нашли воду?

— В общем, да. В получасе ходьбы отсюда.

— Всё кости у меня болят, братишка, — пожаловался Новицкий. — Но ради этой великолепной жидкости я с тобой пойду. Наверное, она покажется мне вкуснее ямайского рома.

Старался шутить и Томек:

— Никогда я еще не слышал в твоем голосе такого сожаления, Тадек.

— Я сейчас человек голодный и жаждущий, и откажусь от всяких приятностей, — ответил моряк. — Только вечером, в холодке, очень бы пригодился глоток рома. Согрел бы душу, улучшил бы кровообращение и кости бы меньше болели.

Он тяжело поднялся с песка, потянулся, застонал от боли и пошел за Томеком.

— Эх, дождичка бы сейчас, — вздохнул Новицкий.

— Выше голову! Воду мы нашли, не так много, но пока хватит. Говорят, что в пустыне больше людей утонуло, чем умерло от жажды. Здесь уж если идет дождь, так недолго, зато настоящий ливень. Русла и впадины моментально заполняются водой, создаются могучие реки, которые несут в себе все, что им попадается на пути.

Томек старался держаться бодро и уверенно, но его крайне беспокоил вид моряка. «Эти покрасневшие глаза…» — думал он. «В них мучения и лихорадка… Что будет, если Новицкий разболеется? Что будет, если он перестанет видеть?»

Они достигли поворота, где Патрик старательно собирал воду в почти уже полную гурту. Он подал ее Новицкому, тот откинул голову назад и выпил сразу с литр.