XVII

У врат юга

Смуга, Новицкий, Вильмовский, Салли с судорожно цепляющимся за ее руку Патриком сели на поезд, отходящий от Луксора. Они покидали Долину царей с горечью и сжавшимся сердцем. Еще недавно она притягивала их, манила обещанием приключений, теперь же не давала забыть о свершившейся трагедии.

В Асуан с ними направлялся и Абер. Он и сам не знал, чем он может помочь, но не был способен бросить их в таком трудном положении. Никому не хотелось разлучаться. В первом классе не оказалось такого количества свободных мест, и все без колебаний выбрали второй, хотя обычно европейцы в нем не ездили.

Лишь только поезд тронулся, им пришлось пожалеть о своем решении.

В вагоне было неслыханно душно. Сидящие на лавках ели лук, кто-то курил. На полу посреди коробок, сундуков, узлов копошились дети и женщины, что-то стряпавшие на переносных плитках. Вильмовский, полностью ушедший в свои переживания, не подумал вовремя о том, чтобы предостеречь своих неопытных в таких путешествиях товарищей от поездки во втором классе. И ничего удивительного, что почти тотчас же случилась неприятность, как и в предыдущей поездке.

На этот раз окно открыл ничего не подозревающий Новицкий. Тут же могучего сложения человек с треском его закрыл, что-то говоря при этом и отчаянно жестикулируя. Вильмовский, не в силах перенести раскаты его могучего голоса, со вздохом попросил:

— Господи, пусть он, наконец замолчит! Абер, сделай что-нибудь! А ты, Тадек, больше не нарывайся на неприятности и не открывай окна в египетском поезде.

Новицкий только мрачно буркнул что-то себе под нос, а тот человек еще долго возмущался, правда, пересев в другой конец вагона.

Поезд проезжал мимо серых от пыли городишек с небольшими мечетями, мимо селений феллахов, таких же печальных, как и повсюду в Египте. Миновали местность под названием Исна, приближались к Эдфу. Абер, желая как-то разрядить тяжелую атмосферу и хоть немного поднять настроение, начал рассказывать:

— В древности Эдфу[122] был главным городом нома, то есть уезда, во главе с номархом. До наших дней здесь сохранились развалины храма Гора.

— Гор — это бог с головой сокола? — поддержал разговор, поняв намерения друга, Смуга.

— Да, он был богом неба и фараона при жизни отождествляли с ним.

— А после смерти знатный покойник преобразился в Озириса, — включился Новицкий, бросив мимолетный взгляд на Салли.

Моряк уже несколько окреп, только сильно покрасневшие веки свидетельствовали о пережитой болезни глаз. Он глубоко переживал утрату Томека, жаждал вырвать Салли из состояния апатии, однако она не давала втянуть себя в разговор. А Абер монотонно тянул далее:

— Египетские храмы возводились по определенному образцу, в основном по линии север-юг и всегда на плодородной земле. Именно таким образом был построен храм в птоломейском округе, в Эдфу. Пилоны ведут на огромный двор, из которого входили в предверие собственного храма, затем переходили в гипостиль, оттуда в жертвенную комнату, а затем уже в часовню. Весь храм опоясан внутренним коридором. На схеме храм имеет форму прямоугольника.

Поезд миновал Эдфу и взял направление на юг, когда дошло до очередного конфликта, на этот раз из-за собаки. Все тот же крепкий говорливый араб довольно грубо отпихнул Динго, а тот в ответ зарычал. Снова на них обрушился поток слов, выкрикиваемых раздраженным визгливым голосом.

— О чем он там снова бубнит? — спросил, уже нервничая, Новицкий.

— Клянет собаку, называет ее паршивой тварью, — ответил Абер.

— И почему арабы так не любят собак?

— По очень простой причине, — трепливо объяснил Абер. — Мы, мусульмане, не любим собак от того, что, как говорится в Священной Книге, когда-то одна из них укусила Магомета в ногу.

Пейзаж за окном становился все унылей, берег Нила — более безжизненным, селения — все беднее. По склонам скалистых гор, которые все больше придвигались к реке, ютились уже убогие деревеньки из камня. Нищие глиняные лачуги, голубятни, курятники, участки кукурузы, немного плодовых деревьев. Нил и всеохватывающая пустыня стали основой пейзажа. Ничего удивительного, что настроение путников не улучшилось. Когда они проехали Ком Омбо, Абер попробовал еще раз:

— Египтяне называют Асуан[123] вратами юга, а суданские купцы — вратами севера. И это имеет свои причины. Город представляет собой естественную границу между севером и Черной Африкой.

Экспедиции европейцев большей частью завершались в этих местах. В поисках истоков Нила здесь останавливался Геродот; сюда в южном походе дошел Александр Македонский, здесь был самый южный пост римских легионов. И только досюда дошли в погоне за мамелюками солдаты Наполеона.

— В Асуане заканчивались маршруты путешествующих по Египту поляков, Мауриция Манна[124], например, востоковеда Юзефа Сенковского[125] или Владислава Венжика[126], — вставил Вильмовский и тут же умолк. Перед ним предстал образ Томека, так старательно собиравшего всякие сведения о пребывании поляков на разных континентах.

— Ну, а я и не знал, что столько ваших соотечественников гостило в нашей стране, — с улыбкой заметил Абер и вернулся к рассказу об Асуане:

— Асуан граничит с Нубией. Еще в древности здесь процветала обменная торговля. Отсюда же на строительство пирамид брали знаменитый асуанский розовый гранит. До самых недавних пор в городке существовал известный рынок рабов.

— И был здесь большой караван-сарай, — прибавил Смуга.

— А есть возможность что-нибудь узнать в Асуане? — спросил Вильмовский.

— Так или иначе нам следует плыть дальше, до озера Альберта, — ответил Смуга, а Новицкий стиснул руки.

Салли по-прежнему сидела молча. Дремлющий у нее на коленях Патрик очнулся, протер глаза.

— Дядя, скоро приезжаем? — обратился он к Новицкому, а тот постарался ответить как можно жизнерадостнее, но без прежнего оживления:

— Хороший у тебя нюх, парень, как у того «хеопсика» в Гизе. Сразу понял, когда надо вставать. Поезд заходит в порт… то есть, я хотел сказать, подходит к вокзалу.

Город еще тянулся много километров по восточному, гористому берегу Нила. Мелькали улицы, дома, пальмовый лесок, ухоженные сады. Когда путники, наконец, вышли из поезда, их тут же окружила шумная толпа. Кого тут только не было! Берберы, бродяги, нищие, дети разных оттенков кожи. Бросались в глаза красивые девушки в нубийских одеждах, почти обнаженные, опоясанные по бедрам оригинальной, до колен, юбочкой, опушенной густой бахромой. Каждый предлагал свой товар: дубинку из черного, «железного» дерева, копье для охоты на крокодилов, шкуры леопардов, корзинки, страусиные яйца, длинные берберские ножи, которые носят на левом боку, на шнурке, который дополнительно обвязывают вокруг шеи. Кто-то предлагал обезьянку на веревке, другие — бусы, головные уборы из перьев.

Едва они продрались через эту толпу, как подверглись новому нападению, на этот раз погонщиков животных и извозчиков, каждый из которых вопил что было сил:

— Возьми меня! Найми меня!

Больше всех отличался молодой нубиец, который приказал своему коню танцевать и тот действительно начал перебирать ногами в заученных движениях. Все тянули руки за бакшишем. Лошади, верблюды и ослы фыркали, ревели, ржали…

Не без труда вся компания добралась до небольших извозчичьих пролеток, в которые были запряжены ослы. По широкому бульвару, тянущемуся вдоль Нила, доехали до гостиницы «Катаракте» и заняли номера на втором этаже с окнами, выходящими на заросший пальмами остров, что делил Нил на два почти равных рукава.

— Это Джезират эль-Дзахар, или Слоновый остров, — обратился Абер к Патрику.

— По-французски — Элефантина. В географии принято это название, — добавил Вильмовский.

— Так он… «слоновый» потому, что такой большой? — спросил Патрик.

— Нет, — улыбнулся Абер. — Когда-то до этих мест добирались африканские слоны.

— Как там много садов…

— Да, но прежде всего Элефантина знаменита ниломером, его в 1870 г. восстановил хедив Измаил, и множеством храмов.

— Ради Бога, не говорите мне больше о храмах, — вздохнул Новицкий.

— Они на меня давят. Храм должен быть полон людей, тогда он живет… А эти здесь напоминают о смерти.

Все умолкли, стоя на балконе, наблюдая, как садится солнце. На скалистых вершинах шла удивительная игра цветов. Розовый цвет переходил в фиолетовый, чтобы затем уступить темно-синему. Горизонт, поначалу желтый, стал пепельным, потом серым, наконец, появилась луна, слабо осветившая подступившую тьму.

Новицкий никак не мог заснуть, все ворочался на неудобной кровати, стоящей в комнате, которую они делили с Вильмовским. Где-то около полуночи он услышал приглушенный голос друга:

— Тадек, спишь?

— Да нет…

— Салли переживает эту трагедию гораздо сильнее нас.

— Верно. Вся ушла в себя. Вечно в печали. Не волнуют ее даже обожаемые пилоны, барельефы и гипостили… И молчит!

— Попробуй ее немного развлечь.

— Конечно, только как? — уже не впервые задался этим вопросом Новицкий.

— Займись этим, Тадек, подумай. Поговори со Смугой и Абером. Возьми ее куда-нибудь с Патриком. Покажи что-нибудь… У тебя лучше всех получится.

— У меня? Да я ведь то же чувствую, что и она, — сдавленным голосом произнес Новицкий. — Может, лучше Смуга.

— Смуга с Абером пусть организуют экспедицию, они хорошо во всем разбираются.

— Пусть меня кит проглотит, если я справлюсь с таким заданием, Андрей.

— Справишься, раз надо. Салли угасает на глазах. Нельзя этого допустить. Достаточно того, что я потерял… что мы потеряли одного ребенка. — У Вильмовского задрожал голос.

Когда рассвет окрасил серые скалы Элефантины, а высокий откос напротив залили солнечные лучи, Новицкого из трудного положения выручил Патрик.

— Тетя! — обратился он к Салли с надеждой заглядывая ей в глаза. — Пойдем погуляем.

— Куда, сынок? — спросила она мягко, но без тени интереса.

— Просто походим немного.

— Иди с кем-нибудь другим.

— А я… хочу с тобой. Пойдем! — решительно настаивал Патрик.

Ему помог Вильмовский.

— Идите-идите и возьмите с собой Новицкого. Ему тоже будет полезно. А нам надо к мамуру[127].

— Только вы там скорее все уладьте, — уже без протеста согласилась Салли.

Сначала они зашли на сук. Прикрытый в центре высокой крышей, он не очень отличался от каирского или какого-нибудь другого базара на Востоке. Патрика больше всего заинтересовали товары из Нубии, их тут было в избытке. Очаровали его щиты из рафии и соломы, он охотно попробовал поиграть на глиняных барабанчиках и не утерпел — купил один. Новицкий купил Салли ожерелье из лотоса и еще одно, благоухающее, из сандалового дерева. Крики, жесты, ритмичные песни — все для покупателя. У Патрика потекли слюнки при виде халвы, и Новицкий купил большой кусок, вспомнив, как сам обожал в детстве это лакомство. Салли приобрела немного арахиса, фиников, апельсинов. Потом ее надолго притянула лавка с глиняной посудой, привезенной из Асьюта, славящегося своими гончарами.

Новицкий, имевший перед выходом из гостиницы длительную беседу с Абером, с большой уверенностью, заинтересованно выполнял роль гида.

— Сначала поедем к каменоломням, посмотрим на тот знаменитый обелиск, что считается незаконченным.

Извозчик вез их дорогой, шедшей среди красных гранитных скал. Приехав, они встали, закинув головы кверху, чтобы разглядеть верхушку огромного столба из гранита.

— А почему он незаконченный? — этим вопросом Патрик всполошил Новицкого, который понятия не имел, почему? Вопрос повис в воздухе.

— Он просто начал трескаться, — кратко ответила, выдержав паузу Салли. — И его бросили, перестали над ним работать.

Моряк облегченно вздохнул. «Наконец-то заговорила», — подумал он и, как ни в чем не бывало, спросил:

— Какой он может быть высоты?

— Больше четырехсот метров, — Салли все еще отвечала кратко и довольно неохотно.

— Ну и зачем эту штуку строили? — не отступался Новицкий.

— Это имело связь с культом солнца. Обелиск также использовали как стрелки солнечных часов. Вырезали эти огромные столбы из гранита в Асуане и доставляли в храмы по всей стране.

— Что ты такое говоришь, синичка? Ведь эта игрушка весит тонн четыреста!

— Может, и больше, — равнодушно ответила Салли.

— Тетя, а я видел такой большой столб в Лондоне!

— Ясно, что видел. Уже в древности было модно вывозить эти огромные обелиски. Этим занимались ассирийцы, римляне, а совсем недавно — французы, англичане и американцы. Именно в Лондоне в 1880 году установили, как ее назвали, иглу Клеопатры[128].

— Дядя! — с энтузиазмом воскликнул Патрик. — Когда я вырасту, я привезу тебе в Варшаву такой подарок.

— Не стоит, малыш, ответил Новицкий. — У Варшавы есть колонна Зигмунда.

При упоминании о Варшаве Салли погрустнела еще сильнее и больше не вымолвила ни слова.

Во время обеда Смуга рассказал о посещении мамура.

— Очень приветливо он к нам отнесся. Выдал соответствующий документ, он называется здесь фирман, обязывающий власти оказывать нам всяческую помощь. Затем отослал нас к аге, местному воинскому начальнику. Тот хотел откомандировать с нами отряд солдат, но мы поблагодарили и отказались.

После обеда вся компания отправилась погулять по бульвару, тянущемуся вдоль Нила. В голубых, чистых, спокойных водах реки отражались солнечные блики. По берегам росла трава светло-зеленого цвета, прерываемая холмиками песка. Салли, погруженная в собственные мысли, шла рядом с Вильмовским. Патрик проказничал сзади, идя с Новицким. Абер и Смуга обсуждали предстоящую экспедицию, она обещала быть крайне опасной. Они не могли решить, брать ли с собой Салли и Патрика. Салли могла решить за себя сама, но имела ли она право подвергать мальчика опасности без согласия его родителей?

— И что нам с ним делать? — огорчился Смуга.

— Клянусь Аллахом! Кажется, я знаю, — ответил Абер. — У нас же здесь есть друзья.

— Ты имеешь в виду…

— Да, я имею в виду сыновей Юсуфа Медхада эль-Хаджа, — перебил Абер.

— Я не уверен…

— Ты был их героем. Ты же учил их стрелять! Ты глубоко в их сердцах. Думаю, они ничего не забыли.

— Ну что же! Возможно, это неплохая мысль.

— Клянусь бородой пророка! Своим появлением ты обрадуешь их сердца. А когда они еще узнают, что на старые раны пролит бальзам прощения, они окажут тебе горячий прием.

Смуга дал себя уговорить. Но решение навестить сыновей Юсуфа, живущих в Асуане, было принято не только из-за Патрика. Они ведь были купцами, ведущими торговлю с Суданом, водили караваны вглубь материка. Возможно, удалось бы выйти с ними вместе? Так или иначе, от них можно было получить немало ценных сведений.

Но прежде Смуга и Абер поехали на извозчике в Шеллал, где кончалась линия железной дороги и размещался речной порт. Им нужно было узнать, есть ли места на судне, идущем в Вади Халфа и купить билеты или нанять какой-нибудь баркас. С охотой поехал бы с ними и Новицкий, но отказался от этой мысли, заметив предупреждающий жест Вильмовского. Вчетвером, вместе с Салли, вновь позволившей Патрику себя уговорить, они направились на лодочную пристань в Асуане, откуда вместе с гидом поплыли на фелюге к плотине у первой катаракты на Ниле[129].

— Нельзя туда, — гид показал на восточный берег. — Вода сильная, большая, быстрая. Нельзя.

Проплывая между островками и скалами, они с удовольствием отдались очарованию поездки. День был очень жаркий, но их освежал ветер и холодок от воды. Даже Салли немного повеселела, подставляя лицо ветру, вытирая с него водяные брызги. Вскоре они добрались до легендарной красно-бурого цвета асуанской плотины[130]. Прошлись по ее верху, по одну сторону вода протискивалась через несколько открытых шлюзов и с шумом падала в многометровую пропасть, с другой — расстилалось пространство озера, ударяющего вспененными волнами в подножие плотины.

— Я преклоняюсь перед гением англичан, — сказал Вильмовский.

— Ну, наверное, они неплохо заработали на этом строительстве, — заметил Новицкий.

— Не сомневаюсь, но выиграл на этом прежде всего Египет.

Еще до полудня они попали на лодочную пристань на восточной стороне, поблизости от деревни Шеллал, откуда вместе со Смугой и Абером должны были плыть на остров Филе. Друзья уже их ждали.

— У меня хорошая новость, — сразу же сообщил Смуга. — Послезавтра мы плывем в Вади Халфа. Это будет всего быстрее.

Они сели в лодку с тремя гребцами.

— Я сам охотно посмотрю, что сталось с великолепным ансамблем храмов, посвященных Изиде и выстроенных на острове Филе в эпоху Птолемеев. Все имеет свою цену, — с грустью сказал Абер. — Строительство плотины привело к затоплению этого красивого островка. Летом островок полностью выходит из воды, а в это время года видны лишь колонны.

— Филе! — вздохнула Салли. — Место паломничества для древних египтян, греков, римлян… Можно сказать, последний оплот римлян, последнее убежище для спасающихся от преследователей коптов… Филе! Залитое водой Филе, — добавила она с сожалением.

— А вы знаете, что через монастырь, где расположен храм Изиды, проходит тропик Рака? — Вильмовский по-своему старался отвлечь всех от тяжелых мыслей, но в основном почти безуспешно.

На обратном пути они задержались, чтобы вблизи от порогов понаблюдать за соревнованием пловцов, устроенном жителями соседних деревень. Молоденький бербер схватился за толстый ствол пальмы, сел на него и бросился в воду. Стремительное течение подхватило его, подбросило, затем швырнуло вниз, но он спокойно и умело держался на поверхности. Потом исчез в глубине, но тут же вынырнул на противоположной стороне. Вскоре пловец вернулся и попросил бакшиш. За ним появился другой пловец, на этот раз со связкой тростника в руке. Это был бедуин из соседнего лагеря бишаров — племени, кочующего неподалеку от Асуана и живущего на подаяние и мелкой торговлей.

Наблюдавшему за соревнованиями Новицкому пришла в голову идея — превосходная, как ему показалось. Вот подходящий случай, чтобы хоть немного развеять печаль Салли. Да, он знал, что делать.

— Минутку! — он подозвал к себе бербера и попросил Абера быть переводчиком.

— Попробуем устроить международные соревнования. Кто еще?

Его тут же окружила толпа мальчишек, примерно в возрасте Патрика. Новицкий критически их осмотрел и выбрал еще двоих. Черного, как смоль, нубийца и невысокого парнишку с индусскими чертами лица. Затем он подошел к остальным, пригляделся к их странным плавсредствам и выбрал нечто вроде плоской, крохотной, одноместной лодчонки. Еще у кого-то взял весла с лопастями по обеим сторонам.

— Что ты хочешь делать? — забеспокоился Вильмовский.

— Ты сам хотел, чтобы я как-то развеселил Салли, — шепнул ему моряк по-польски, а по-английски громко заявил:

— Когда-то плавали мы по Висле прямо на досках либо в корытах. И неплохо у меня получалось… Не бойтесь за меня!

Он разделся до пояса.

— Скажи этим соплякам, что первый, кто сюда вернется, получит двойной бакшиш, — попросил Новицкий Абера. — Начнем по твоему сигналу.

— Сдурел, ей-Богу, сдурел, — шепнул Вильмовский Смуге.

Патрик и Абер в одинаковом изумлении изрядно заволновались. Салли как будто несколько оживилась. Вильмовский в сомнении качал головой, а Смуга смотрел на все это с чем-то вроде улыбки в уголках губ.

Тройка местных пловцов выглядела гномами рядом с Голиафом из Варшавы.

— Готовы? — спросил Абер.

Все серьезно кивнули.

— Начали! — скомандовал он.

Уже на старте моряк всех опередил. Другие сразу оседлали своих водных «скакунов», стараясь, балансируя, удержаться на них. Поскольку течение поначалу не было быстрым, они немало потеряли. Новицкий же выбрал другой вариант. Сперва он плыл, придерживая лодку и весла перед собой. Только когда течение стало сильным, он сел в свою «игрушку» и, удерживая равновесие с помощью весел, первым достиг противоположной стороны. Он опередил на пару секунд юного нубийца, за которым финишировали остальные.

— Гром тебя разрази, медведь ты эдакий, — приветствовал Новицкого Вильмовский. — Я был уверен, что ты проиграешь.

— Я же говорил, что у меня есть опыт, — возразил Новицкий. — сколько лет я учился разным морским штучкам.

— Но ведь не на реке же? — заметил Абер.

— Да ну… Чем тут хвалиться… Когда-то на такой крутой реке пришлось играть со смертью… Здесь-то что, забава… — произнес он совершенно серьезно.

И приятное настроение развеялось как дым.

XVIII

Макбарах

От минарета к минарету несся плачущий голос муэдзина. «Ла Иллаха илла Аллах! Ва Мухаммад Расул Аллах»[131], призывающий к вечерней молитве. Уже на пороге гостиницы Смуга с Абером в изумлении увидели знакомую фигуру. Минуту спустя их уже приветствовал Юсуф Медхат эль-Хадж, но как же он изменился! Сгорбившийся, с постаревшим лицом.

— Аллах керим! — обратился он к прибывшим. — Наконец-то я вас нашел. Догоняю вас уже от Луксора.

— Что-нибудь случилось? — забеспокоился Смуга, его испугал вид друга.

Но Юсуф сперва сильно пожал руку Вильмовского, по-отцовски прижал к себе Салли.

— Мне все известно, — сказал он.

Они расположились в гостиничном ресторане, чтобы спокойно поговорить. Юсуф, как обычно, начал с изречения:

— Временами тот, кто хочет помочь, сам требует помощи.

— Да что случилось? — с нетерпением повторил Смуга.

— Случилось?.. Старая пословица говорит, что лучше всех тот, кто замечает свои ошибки. Я вот мог иметь сыновей при себе, да не удержал. Позволил им уехать на юг, скитаться по Африке. И теперь я плачу. Мои сыновья… Дорогие мои Наджиб и Маджид… Они не вернулись из поездки.

— Застряли где-то в Черной Африке… — догадался Смуга.

— Должны были вернуться два-три месяца тому назад. Старые люди говорят, что мудрый ищет совершенства, а глупый — богатства. Они отправились туда, где опаснее всего. В Черную Африку, дальше Судана. Хорошо, хоть прислали весточку из Судана. По крайней мере я знаю, что они хотели попасть на озеро Альберта, какое-то там у них выгодное дело.

Присутствующие переглянулись. Опять это название: озеро Альберта.

— В этой части Африки все может случиться. Официально в районе восточных африканских озер сферы влияния поделены, но на самом деле там соперничают французы, англичане, бельгийцы, немцы, — объяснил Абер. — Да к тому же еще противоборство племен. И людоедство там случается, и торговля рабами.

— Да ведь с этим давно покончено, — возмутился Вильмовский.

— Официально — да! Но кто знает, что творится в укромных углах джунглей, — покачал головой Юсуф.

— Я слышал, вы отправляетесь на юг. Для меня это последняя надежда. Я все свое состояние отдам, только спасите моих детей! — умоляюще проговорил он.

— Дружище, — с теплотой в голосе отвечал ему Смуга. — Да, мы идем туда, в неизвестность, чтобы разыскать преступника. Сами не знаем, вернемся ли мы. Но клянусь тебе, если только что-нибудь узнаю, после того, как покончу с нашим делом, пойду по следу, как гончая. Если найдем след… Обещаю тебе…

Притихший Вильмовский испытал вдруг чувство облегчения и сам был этим удивлен. Он очень сочувствовал Юсуфу и так хорошо понимал, что тот переживает. Но только теперь он осознал, как тяжело давалась ему завладевшая ими ненависть. Не меньше, чем воздух, ему требовался иной повод для экспедиции. Неожиданно для самого себя он произнес:

— Если мы нападем на след… Если в этой Черной Африке мы нападем на след, мы готовы даже отложить наши планы, чтобы отыскать твоих сыновей.

У Юсуфа на глазах заблестели слезы:

— Пусть тебя вознаградит Аллах, брат, — сказал он, и Вильмовский принял к сердцу это исключительное, предназначенное лишь для близких, обращение.

А Юсуф продолжал:

— Я пошел бы с вами, но уже слишком стар…

— Ты расскажи нам подробнее, чем занимались твои сыновья, — прервал его Смуга.

— Мне мало что известно, они никому, даже самым близким, ничего не рассказывали. Просто привозили товар…