– Где нам его найти?

– Он разбил свой лагерь в дне пути от Вилья Монтес.

– Ты можешь отвести нас прямо к нему? – допытывался Вильмовский.

– Отведу, сеньор! Я хочу вам помочь и это сделаю, но дальше справляйтесь сами. Я возвращаюсь домой.

– Хорошо, Антонио, за эту услугу мы заплатим тебе и твоим гребцам отдельно, – пообещал Вильмовский.

– А к какому племени относятся индейцы, у которых мы будем покупать лошадей? – заинтересовался Томек.

– Это гуарано, или, как их здесь зовут, чиригуано[101], – ответил Антонио. – Их вождь, Длинная Рука, время от времени отправляется в поход за аргентинскими лошадьми.

– Ловит диких или крадет? – спросил Томек.

– Наверно, и то, и другое, он смелый и ловкий человек. Был случай, в одиночку увел несколько десятков лошадей и спасся от погони.

– Гуарано считались крайне воинственным племенем, – сказал Томек. – Пока мы были в Лиме, я покопался в архивах. Упоминались там и гуарано, о том, как они еще во времена господства инков дошли из далекого Парагвая до Боливийских Анд, тогда те горы звались еще Горным Перу. Где-то на Пилькомайо гуарано встретили спокойных, миролюбивых индейцев Чане, несколько десятков тысяч их жесточайшим образом убили, а оставшихся в живых взяли в свое племя.

– Похоже на правду, сеньор, – поддакнул Антонио.

– Среди чиригуано встречаются индейцы Чане.

По прошествии пяти дней экспедиция оказалась в деревне чиригуано, если можно назвать деревней несколько шалашей. Неподалеку от убогих хижин находились делянки кукурузы, маниоки, дынь и табака.

В деревеньку, видно, не часто заглядывали чужие люди, потому что чиригуано все скопом высыпали на берег реки. Прибытие известного им Антонио и его гребцов-индейцев успокоило их, оно означало, вооруженные белые люди и чужие индейцы не имеют враждебных намерений.

Одеждой чиригуано особо себя не обременяли. Мужчины в основном носили повязки на бедрах или широкие, мягкие кожаные пояса с бахромой, женщины же – лишь доходящие до колен юбочки из шкур страуса. Детвора бегала нагишом.

Антонио повел обоих Вильмовских к шалашу вождя. Длинная Рука поднялся с раскинутой на земле шкуры пумы, поздоровался с гостями за руку. Был то низенький, крепкий человек с кожей цвета свежих оливок. Черные волосы, как у всех чиригуано, сзади ровно обрезаны. Лоб опоясан лубяным обручем, за который были заткнуты разноцветные перья попугая. Нагое, покрытое татуировками тело украшено только широким кожаным поясом со свисающей вниз бахромой.

Вождь сосредоточенно слушал речи Антонио, посматривая одновременно на двух белых женщин и на выгружаемый из лодки багаж. Потом пренебрежительно махнул рукой и вступил в долгий спор с Антонио. Прошло немало времени, пока метис не повернулся к Вильмовским.

– Он говорит, что есть у него и лошади, и мулы, только он не хочет и слышать о деньгах. В Чако не разбираются в их ценности. Индейцы расстаются с чем-нибудь лишь тогда, когда им могут дать взамен то, что им нужно.

– Мы готовы к этому, – ответил Вильмовский. – Спроси, сеньор Антонио, что его интересует.

Метис поговорил с Длинной Рукой, снова повернулся к Вильмовскому:

– Он спрашивает, сколько тебе надо лошадей и мулов.

– Десять лошадей и пять мулов, только само собой разумеется сильных и здоровых.

Приступили к торгу. Видать, добывать лошадей Длинной Руке было не трудно, он быстро отступил от своих первоначальных непомерных желаний. Вильмовский вместе с Уилсоном и Збышеком вытаскивали из сундуков различные ткани, коралловые бусы, зеркальца, трубки, охотничьи ножи, ножницы, ружья, порох и пули, медный провод, при виде этих богатств чиригуано не скрывали удовольствия. Когда в конце концов обмен был завершен, Вильмовский произнес:

– Ну, хорошо! Мы готовы отдать вам все это, а сейчас хотели бы посмотреть лошадей и мулов.

На этот раз Длинная Рука ответил сам на ломаном испанском:

– Скоро увидишь! Вот пригоним их с пастбища и начнем объезжать.

– Так они еще не объезжены? – поразился Вильмовский, бросив изумленный взгляд на Антонио.

– Зачем нам было их объезжать, пока они нам не нужны? – искренне удивился Длинная Рука.

– Но мы же потеряем массу времени! – огорчился Томек.

– Объездка продлится самое большое три-четыре дня, – успокоил Антонио.

– Да после четырех дней объездки вряд ли кто из нас сумеет долго удержаться в седле, – рассердился Томек. – Я объезжал мустангов в Аризоне, разбираюсь в этом. Одичалые, норовистые лошади не так быстро позволят себя оседлать, а ведь с нами женщины.

– Женщины ходят пешком, верхом ездят только мужчины, – поучающим тоном объявил Длинная Рука.

– Чиригуано умеют быстро объезжать коней, – уверял Антонио.

– Что делать, нет у нас другого выхода, – подвел Вильмовский итог обсуждения.

Длинная Рука начал приглашать гостей к себе на отдых и угощение, но Вильмовский ловко уклонился от ночлега в примитивных подозрительного вида шалашах, а тем временем велел Збышеку поставить недалеко от деревни палатки. В одной палатке сложили багаж экспедиции. Сюбео и By Мень взяли на себя охрану временного лагеря. Подобная осторожность была вполне оправдана, поскольку индейцы имеют очень слабое понятие о личной собственности.

Наконец-то после многодневного путешествия на лодке участники экспедиции смогли немого отдохнуть перед походом вглубь Гран-Чако. Один лишь Томек и не помышлял об отдыхе. Сопровождаемый Динго он слонялся вслед за Антонио по деревне, подсматривая, как живут чирингуано. По этой причине, когда к вечеру By Мень позвал всех ужинать, Томеку было что сказать.

– Не странно ли, что чирингуано, живущие собирательством и рыболовством, не делают лодок и вообще их не имеют? – делился он своими наблюдениями. – Антонио говорит, только если им надо за реку, тогда они строят примитивные плоты или делают кожаные лодки. Такими лодками пользуются и североамериканские индейцы[102].

– Томек, а почему ты говоришь, что свое пропитание чиригуано добывают собирательством и рыболовством? – не согласился Збышек. – Ведь название Чако означает охотничьи угодья, значит, они должны бы прежде всего питаться дичью!

– Название это относительное, его дали местности индейцы Анд, а у них вообще нет промысловых зверей, – вступил в разговор Вильмовский. – Разумеется, по сравнению со скалистыми, пустынными Андами в Чако водится кое-какой зверь, и все же охота играет некоторую роль только в восточной и южной части края, да и там не занимает такого места, как рыболовство и собирательство. Земледелие тоже имеет лишь подсобное значение и не может вынудить индейцев вести оседлый образ жизни.

– Вот это неприятный сюрприз! – огорчился Збышек. – А я-то надеялся, что в Чако мы легко раздобудем свежего мяса.

– Не беспокойся, Збышек! Длинная Рука и Антонио уверяли меня, что в Чако водятся олени, тапиры, пекари, крокодилы, обезьяны и птицы, – утешил его Томек.

– Ну, и кто из вас отважится есть крокодилов и обезьян? – возмутилась Наташа.

– Крокодилье мясо не так уж плохо! – весело ответил ей Томек. – Я его пробовал в Африке.

– Я предпочту умереть с голода, чем съесть обезьяну, – не сдавалась Наташа.

– Сразу видно, ты еще не знаешь, на что способен действительно голодный человек, – сказал Томек.

– Томек прав, – вмешался Вильмовский. – Индейцы часто живут впроголодь и потому едят все, что попадается.

– В лагерях сборщиков каучука я видел, как индейцы ели древесных червей, муравьев и термитов, – вставил Уилсон.

– С такими лакомствами мог бы согласиться только разве Тадек Новицкий, он-то из любопытства готов хоть в пекло заглянуть, – с юмором произнес Томек.

– Я его хорошо понимаю, меня тоже всегда тянет попробовать в разных странах местной пищи, – сказала Салли. – Но сейчас у меня одна мечта – вытянуться в гамаке. Надо успеть спрятаться под москитной сеткой, пока комары не принялись за свое.

Все были измучены, так что Томек назначил мужчин на ночную стражу и вскоре в лагере наступила тишина. Ночь прошла спокойно, но на рассвете участников экспедиции разбудил гвалт в деревеньке чиригуано. Стоявший в дозоре последним Збышек известил Томека, что Антонио отправляется восвояси, поэтому участники экспедиции вышли на берег проститься с метисом и его гребцами.

Перед тем, как сесть в лодку, Антонио еще раз пожал руку Вильмовскому и вполголоса сказал ему:

– Длинная Рука уже послал за лошадьми. Через несколько дней вы сможете тронуться в путь. Чиригуано устраивают прощальный пир, женщины уже готовят чичу. Будьте начеку! Пьяные чиригуано становятся буйными и драчливыми.

– Спасибо, Антонио, будем об этом помнить, – поблагодарил Вильмовский.

Лодки поплыли вверх по Пилькомайо, участники же экспедиции приступили к завтраку. Не успели они его закончить, как в степи раздался топот и крики. В облаке пыли показался десяток с лишним лошадей и мулов, во всю прыть несущихся по направлению к деревне. Оба Вильмовских, Уилсон и Збышек поскорее закончили завтрак и побежали на берег Пилькомайо, откуда раздавались призывные крики. Динго, измученный неподвижным сидением в лодке, охотно понесся вслед за Томеком.

Чиригуано с криками, размахиванием рук облепили берег реки, делавшей в этом месте большую излучину. В воде бултыхались разгоряченные лошади и мулы, у каждого на спине сидели без седла по двое парней. Растянувшись в цепочку, индейцы не выпускали коней и мулов на берег, а тем в воде не удавалось сбросить с себя молодых, гибких всадников.

– А, так вот он какой, чиригуанский способ объездки лошадей! – весело воскликнул Томек.

– Молодцы, здорово у них получается! – заметил Вильмовский.

– Значит, стоит загнать лошадей в реку, и мальчишки, ничем не рискуя, могут подплыть к ним и взобраться на спину, – добавил Збышек.

– Я с удовольствием и сам бы объездил себе лошадку.

– Я тоже, – произнес Томек. – Но уж если здесь объезжать коней доверяют юнцам, нам не следует этого делать. Я объезжал диких мустангов в Аризоне, но там это было занятием опытных мужчин, нетрудно было сломать себе шею.

– В чужой монастырь со своим уставом не суйся, – поучительно произнес Уилсон. – Индейские племена в обеих Америках по-своему свыкались с лошадьми, и ничего удивительного, что эти новые культуры стали разниться друг от друга, хотя и сходства тоже хватает[103].

– Верно, верно, господин Уилсон! – поддержал его Вильмовский. – При различных условиях могли сложиться разные обычаи и способы жизни.

– А мне кажется, все-таки одни заимствовали у других новые образцы, – вставил Збышек.

– Могло так быть, но необязательно, – возразил Вильмовский. – Схожие явления культуры могут родиться независимо друг от друга в разных местах, в совершенно разных природных условиях, в разных цивилизациях. Например, индейцы Северной Америки изобрели собственные виды седел, подушечное и каркасное, а такое вот подушечное седло с подпругами существовало уже пять тысяч лет в разных культурах Старого Света. Из этого можно сделать вывод, что схожие открытия возникали независимо друг от друга в различных частях света.

В этот момент Динго тихо заворчал. Томек огляделся, ища, что могло обеспокоить его любимца, и ткнул локтем в бок стоящего рядом отца:

– Папочка, ты только погляди на Габоку!

Вильмовский вскинул изумленный взгляд. На берегу реки стоял Габоку, из-за прикрытых век наблюдал объездку коней и мулов. Вместо европейского одеяния на нем была лишь набедренная повязка из кожи броненосца и ожерелье из зубов ягуара, такие ожерелья могут носить лишь охотники за ягуарами. По обычаю сюбео лицо и обнаженное его тело были раскрашены красной краской. Один только пояс со свисающим с него револьвером объединял его с миром белых людей.

– Да это сейчас совершенно другой человек! – вполголоса произнес пораженный Вильмовский. – Даже чиригуано смотрят на него с восхищением.

– Ожерелье из зубов ягуара и повязка из кожи броненосца символизируют достоинство и отвагу, – пояснил Томек. – Видимо, чиригуано узнали в нем охотника за ягуарами. Сюбео боятся этих кошачьих, они верят, что ягуар – это злой колдун либо собака колдуна. Именно по этой причине охотники на ягуаров пользуются у большинства уважением. А чиригуано уж точно не менее суеверны, чем сюбео.

Вильмовские еще понаблюдали за объездкой верховых лошадей. Длинная Рука заверил их, что коней и мулов будут заводить в воду по нескольку раз на день и вскоре они смирятся со своей судьбой.

Вернувшись в лагерь, Томек и Збышек застали своих благоверных в отличном настроении.

– Жалко, мальчики, что вас не было, когда молодые женщины-чиригуано пришли нас навестить, – приветствовала их Наташа.

– Ну и как же вы с ними объяснялись? – со смехом спрашивал Збышек.

– На пальцах?

– А вот и ошибаешься! – возразила Наташа. – Господин By Мень был нашим переводчиком.

– Верно, забыл о нем! А почему мы с Томеком должны жалеть, что нас не было?

– Натка, не говори им! – вмешалась Салли. – Они будут надо мной смеяться!

– Салли, любимая, неужели бы я посмел? – уверял ее Томек.

– Скажи, скажи! Любопытство меня просто сжирает, – не отставал Збышек.

– Ну, ладно, скажу, – решила Салли. – Они пришли выразить сочувствие нам с Наткой.

– Почему это? – поразился Томек.

– По их мнению, наши мужья заставляют нас прикрывать верхнюю часть тела потому, что у нас некрасивая грудь. Они же гордятся своей грудью и не закрывают ее, – объяснила Салли.

– Ну, так вы легко могли вывести их из заблуждения, – Збышек с трудом подавил смех.

– Именно так я и поступила, – призналась Салли. – Завела их в палатку и сняла рубашку.

– А они что? – спрашивал развеселившийся Томек.

– Ну, что они?.. Сказали, что все у меня в порядке и они не могут понять, зачем скрывать то, что украшает красивую женщину.

– Браво, Салли! – воскликнул Томек. – На твоем месте я поступил бы точно так же.

– Ничего удивительного, что сожаления индианок так вас развеселили, – сказал Збышек. – Это вы должны бы им сочувствовать. Здешние женщины – собственность мужчин, никто с ними не считается.

– Ты прав, мы это прекрасно понимаем, – согласилась Наташа. – Мы погуляли по деревеньке, посмотрели, чем. занимаются женщины. Ведут домашнее хозяйство, приносят воду, собирают хворост, возделывают делянки и воспитывают детей, а мужчины в это время изображают властелинов.

– Ужасные лентяи! Даже объезжание лошадей спихнули на ребят, – прибавила Салли. – Я вижу, у них только одно положительное качество, они, кажется, редко бьют своих жен.

Отдыхая и беседуя, участники экспедиции провели три дня. Чиригуано по нескольку раз в день купали лошадей и мулов в реке. На четвертый день утром Длинная Рука объявил, что уже можно седлать и взнуздывать животных. Все отправились на берег смотреть, как впервые будут седлать коней и мулов. Томеку нужно было также выбрать лошадей для женщин.

Измученные не одним днем купания в реке, лошади и мулы почти не сопротивлялись. Лишь один жеребец масти изабель[104] не подпускал к себе, хотя два индейца и держали его арканами, заброшенными ему на шею. Втягивая раздутыми ноздрями воздух, он прядал ушами. При попытке приблизиться к нему он мощно бил землю копытами, вскидывался на задние ноги, колотя в воздухе передними. Чиригуано начало уже раздражать необузданное сопротивление жеребца.

В конце концов Длинная Рука в гневе отдал какое-то приказание. Двое индейцев побежали в деревню и вскоре вернулись с бола.

– Они хотят повалить коня на землю, – обратился Вильмовский к сыну, – и переломать ему ноги. Давай лучше откажемся от этого великолепного жеребца.

Томек насупился. Бола теперь использовали как оружие для охоты, но когда-то то было страшное боевое оружие. На длинном шнурке с двумя-тремя разветвлениями на конце были укреплены обтянутые кожей каменные либо железные ядра. Им пользовались подобно лассо, от которого оно отличалось тем, что вместо петли тяжелые ядра, подвешенные на ремне, обвивались вокруг ноги, придерживая ее, и от этого животное валилось на землю. Но достаточно было чуть-чуть ошибиться и ядра ломали кости. Такое легко могло случиться и с жеребцом, который то цепенел на одном месте, то лягался, метался вправо и влево. Не помогало и затягивание арканов у него на шее.

Двое чиригуано уже начали готовиться к применению бола.

– By Мень, скажи им, чтобы перестали! – воскликнул Томек.

Китаец немедленно обратился к индейцам. А чиригуано в недоумении глядели то на Томека, то на Длинную Руку, который с интересом впился взглядом в белого человека.

– Томек, что ты затеял? – забеспокоился Вильмовский.

– Жаль мне коня, – ответил Томек. – Пусть By Мень переводит.

Томек поднял с земли уздечку, неспешным, но уверенным шагом приблизился к сдавленному арканами, мечущемуся жеребцу. Учуяв рядом чужой запах, конь хрипло заржал, вздыбился на задние ноги. Томек отступил на шаг, но, как только жеребец опустил ноги на землю, молниеносно подбежал к нему и ладонью крепко прикрыл раздутые ноздри.

– Отпустите арканы! – приказал он.

Чиригуано затаили дыхание, когда Томек подошел к разбушевавшемуся коню. Правой рукой он ослабил петлю на шее, снял арканы через голову коня, перевел их на руку, прикрывающую ноздри. Жеребец встряхнулся, затем почти присел на задние ноги.

– Тс-с… тс-с… – тихо приговаривая Томек наклонился к ноздрям коня и несколько раз в них дунул. Затем начал мягко поглаживать шею коня правой ладонью.

Жеребец переступил с ноги на ногу, то отступая, то легонько напирая вперед. Томек вперил напряженный взгляд в налитые кровью глаза коня. Жеребец понемногу успокаивался, раздалось тихое его ржание. Трудно было даже заметить, в какой момент Томек взнуздал жеребца и снова накрыл ладонью ему ноздри. Вернул всех к действительности голос Томека:

– Седлайте коня!

В то время, как двое чиригуано устраивали на спину седло и застегивали подпруги, Томек еще раз дунул жеребцу в ноздри и одним прыжком очутился в седле. Жеребец вздрогнул всем телом, заржал и с места пустился галопом в степь.

– Черт побери, да это просто колдовство! – воскликнул Уилсон. – Если бы я не видел это сам, ни за что бы не поверил.

Вильмовский отер платком пот со лба, с облегчением вздохнул:

– У парня просто необыкновенные способности укрощать животных. Если б вы видели, что он сделал с гепардом, принадлежащим магарадже Альвару в Индии!

– А я совсем не боялась за Томми, я знала, что он справится! – горделиво объявила Салли.

Вокруг поднялся страшный шум. Чиригуано, очнувшись от изумления, перекрикивали один другого. Целой толпой ждали они возвращения Томека. Но прошел час с лишним, прежде чем раздался топот и Томек галопом ворвался в круг чиригуано. Он резко осадил жеребца прямо перед Длиной Рукой и спрыгнул на землю, похлопал коня по шее, а тот поднял морду и заржал, потрясая гривой.

Длинная Рука с суеверным страхом вглядывался в Томека и не сразу отозвался:

– Ты настоящий чародей! Конь твой… и никакой платы.