XVII

ПОСЛЕДНИЙ ПОЕЗД ИЗ ЛА-ПАСА

– Что-то не очень гостеприимно нас встречает эта самая высокогорная столица мира[92], – заметил Томек, высовываясь из окна вагона. – Смотри, отец!

Заинтересовавшись, Вильмовский стал рядом с сыном.

Нагруженные узлами пассажиры выходили из вагонов, медленно тянулись к небольшому зданию вокзала запущенного вида. Многие останавливались рядом с железнодорожниками и носильщиками, оживленно спорящих громкими голосами. Перрон меряли из конца в конец одетые в штатское, но вооруженные патрули.

– Что-то необычное здесь происходит, – произнес Вильмовский. – Прежде, чем высадимся, надо бы разведать обстановку.

– Офицер на границе советовал сейчас же явиться к соответствующим властям, – напомнил Томек. – Здесь, видно, происходят какие-то серьезные беспорядки, он о них уже знал.

– Пусть никто не выходит из вагона, пока я не поговорю с военными, охраняющими вокзал, – посоветовал Вильмовский.

Уилсон, Томек и Збышек, стоя у окна, следили как Вильмовский приближается к военным.

– Не видать ни одного белого лица, – забеспокоился Збышек. – О чем они там болтают, ничего не могу понять.

– Господин By Мень, вы, может, что-нибудь разбираете, о чем они спорят, – обратился Уилсон к китайцу, тоже высунувшемуся из окна.

– Что-то о революции… – пояснил By Мень.

– Черт побери, ее нам только не хватало! – воскликнул Збышек.

– Боливия славится политическими волнениями, – сказал Уилсон. – Не реже одного раза в год здесь происходят вооруженные перевороты, восстания и революции…[93]

– Несчастная страна! Нищета отнимает разум, – воскликнул Томек. – Ведь Боливия, Эквадор, Парагвай и Гаити – самые бедные государства в Латинской Америке…

– Верно-верно! – поддакнул Уилсон.

– Ну и маршрутик вы, господа, выбрали, – вмешалась Салли. – Не хотели пробираться по территории, охваченной бунтом кампа, так нате вам – революция в Боливии!

– Салли, как ты можешь! – вознегодовала Наташа.

– Это просто черный юмор, – парировала Салли. – Кто же мог подумать, что мы попадем из огня в полымя.

– Тише вы, – укорил их Збышек. – Дядя возвращается с солдатами.

Через минуту в вагон вошел Вильмовский в сопровождении офицера и троих вооруженных карабинами солдат. Увидя в вагоне оружие, военные окинули участников экспедиции недоверчивыми взглядами.

– Плохие новости, дорогие мои! – произнес по-английски Вильмовский.

– В северных департаментах Боливии восстание. Кажется, революционеры собираются идти на Ла-Пас. В городе чрезвычайное положение и полицейский час. Не дай бог, гражданская война! И помните, куда мы едем, – многозначительно добавил он.

– Я ничего не понял, сеньор! – разозлился офицер. – Говори по-испански, а еще лучше на языке аймара или кечуа. Ты говорил, что хочешь встретиться с властями. Пожалуйста, солдаты отведут тебя на площадь Мурильо во дворец Кемада. Там заседают министры, может, тебе удастся с кем-нибудь поговорить. Но ты должен идти без оружия!

– Хорошо, но как быть моим спутникам? Нам нужно сойти с поезда и выгрузить багаж. Есть ли поблизости какая-нибудь гостиница?

– Всем оставаться в вагоне до твоего возвращения, сеньор! – категорическим тоном объявил офицер.

– А если поезд тем временем отойдет?

Офицер пожал плечами:

– Об этом не беспокойся, сеньор. Ни один поезд отсюда не уйдет и ни один не придет. В стране прекращено всякое сообщение. Я прикажу перевести вагон на боковые пути, а солдаты будут следить, чтобы никто не выходил на перрон.

– Но, сеньор, мне нужно прогулять собаку, – вознегодовал Томек.

– Собаку? Ну ладно! Сделаешь это, когда вагон переведут на боковые пути. Скажу солдатам. Пошли, сеньор!

– Томек, если я до вечера не вернусь, экспедицией займешься ты, – сказал по-польски Вильмовский. – Делай, что считаешь нужным. Будьте осторожны.

Томек еще не успел ответить, как к офицеру подошел By Мень и стал что-то ему говорить на языке кечуа. Офицер с довольным видом закивал головой и обратился к Вильмовскому:

– Что же ты не сказал, сеньор, что у тебя есть человек, знающий аймара и кечуа? Возьми его с собой, будет переводчиком.

– Спасибо, By Мень, – произнес Томек. – Нам будет спокойнее за тебя, отец!

Вильмовский и китаец вышли на перрон. Офицер тем бременем поставил перед вагоном стражу, а сам повел Вильмовского и By Меня к вокзалу.

– Томми, я боюсь за папочку! – воскликнула Салли. – На улицах, наверное, опасно.

– Не волнуйся, Салли! Отец – старый революционер. В Варшаве он здорово досаждал российским оккупантам. Они даже назначили награду за его поимку. Он и здесь справится, тем более, у него английский паспорт.

– By Мень – замечательный парень, – с одобрением в голосе отозвался Збышек. – Сразу видно, к революциям ему не привыкать.

Потянулось полное тревоги ожидание Вильмовского. Под присмотром солдат вагон перевели на боковые пути, а затем железнодорожники покинули станцию. На выходах из вагона встала охрана. Разошлись растерянные, напуганные пассажиры, исчезли нищие и вынюхивающие заработок привязчивые носильщики. Небольшая группа одетых в штатское, вооруженных людей с повязками на руках патрулировала перроны, войска заняли здание вокзала.

Томек старался не поддаваться слабости, вызванной высокогорной болезнью, призывал друзей отдыхать, это было совершенно необходимо в период привыкания к высокогорью. В отсутствие повара женщины и Збышек занялись приготовлением еды, а Томек с Уилсоном пристально наблюдали за всем, что происходило на станции, одновременно рассматривая карту Боливии.

– Если подтвердится сообщение, что северные департаменты охвачены революцией, дорога на Кобиху нам отрезана, – отметил Томек. – Мы же намеревались плыть по реке Бени на север к бразильской границе…

– Теперь этот путь отпадет. Боливийские индейцы ненавидят белых, а во время революции они тем более опасны, – размышлял Уилсон. – Все реки текут здесь с юга на север. Если бы мы отправились сейчас на восток, к Мату Гроссу, пришлось бы ехать верхом. Сколько времени это бы заняло? Поезда не ходят. Мы заперты в Ла-Пасе. Нам не позволяют выходить из вагона! Безнадежная ситуация. Делать нечего, надо ждать, как будут развиваться события.

– Мы не можем ждать! – возразил Томек. – Вы представляете, что тут будет, когда разгорится гражданская война? А что станется с господином Смугой и Новицким, если мы застрянем в Ла-Пасе?

Уилсон озабоченно склонился над картой. Помолчав, отозвался:

– А что, если нам отступить на юг и с востока обойти захваченные революцией департаменты?

Томек посмотрел на карту. На юго-востоке бросалось в глаза название Чако Бореаль. То была северная часть знаменитого Гран-Чако[94], почитающегося Диким Западом Латинской Америки.

Томек погрузился в размышления. Боливия отчетливо делилась на два больших района. Западную часть занимали Анды, восточные их склоны поросли девственными лесами, восточная же часть отличалась безлесными равнинами – льянос, в разных местах их называли еще по имени текущих по ним рек: низменность Бени, льянос Маморе, на юге – льянос де Мойос. Многочисленные широкие реки служили единственным средством передвижения с юга на север обширной саванны, в сезон дождей она превращалась в разливы вод и болота. До пришествия испанцев льянос были довольно густо заселенной сельскохозяйственной областью, но испанцы уничтожили эту индейскую культуру. Тем не менее, никак нельзя было назвать эту местность неизведанным краем. Но сейчас пересечь ее не представлялось возможным.

В южном направлении льянос переходили в степные просторы Гран-Чако, к тому времени почти не исследованные[95].

Был то загадочный край вольных индейских племен. Все же кое-что из бурной истории Гран-Чако было Томеку известно. Первыми европейцами, пытавшимися проникнуть в Южное Чако, были испанцы. В начале шестнадцатого века они поплыли по Паране, надеясь войти в реку Беремейо, однако воинственные индейские племена вынудили их повернуть вспять. С того времени Южное Чако стало ареной, на которой разворачивались оборонные бои индейцев и испанские карательные экспедиции. Так, в 1876 году карательная экспедиция направилась к уничтоженному индейцами поселению Сан-Бернардо. С помощью современного оружия испанцы одержали победу над лагерями местных вождей Сикетроике и Ноигдике, но все же им пришлось повернуть восвояси, поскольку им оказалось не под силу пробираться дальше через непроходимые леса. Лишь создание оборонительного пояса из небольших крепостей положило конец бурной истории Южного Чако.

Центральное и Северное Чако являлись пока белыми пятнами на карте. Легенды рассказывают о воинственных гуарано, что пришли с далекой реки Парагвай на просторы Гран-Чако, серьезно угрожая могучему государству инков. Индейцы тоба до сих пор еще выступали против белых людей. А сколько еще там может находиться враждебных племен?

– Над чем это вы так задумались? – спросил Уилсон.

– Как раз над тем, что вы недавно сказали, – пояснил Томек. – Пройдя Гран-Чако, мы могли бы достичь реки Парагвай, а затем поплыть на корабле на север вдоль восточной боливийской границы.

– Это я и имел в виду, – поддержал его Уилсон. – Но что же мы можем поделать, если поезда не ходят?

– Да, прямо гордиев узел какой-то, – тяжело вздохнул Томек.

– Ну, не будем терять надежды, может, господин Вильмовский окажется вторым Александром Македонским? – пошутил Уилсон.

– Ничего другого нам и не остается, только ждать отца, – подвел итог разговора Томек, принимаясь за бутерброды.

Минул полдень. Участники экспедиции все с большим беспокойством, даже со страхом ждали Вильмовского и By Меня. На вокзале тем временем все больше прибывало солдат. Пехотинцы ставили карабины в козлы, садились на перрон.

– Ничего хорошего это сборище войска на станции нам не принесет, – высказался Збышек, выглянув в окно.

– Если б на улицах происходили столкновения, мы слышали бы стрельбу, – заметила Наташа.

– Только бы отец удачно вернулся! Как тяжело так ждать! – воскликнула Салли. – Я уж не знаю, от чего к горлу подступает тошнота – от высокогорной болезни или от нервов.

– Бери пример с наших сюбео, – посоветовал ей Томек. – Посмотри, как они сохраняют стоическое спокойствие.

– Господин Вильмовский, наконец-то! – внезапно воскликнул Уилсон.

– Слава Богу! – облегченно вздохнул Збышек.

– Верно! Идут оба, и отец, и By Мень, – подтвердил Томек. – С каким-то офицером высокого ранга – это, должно быть, генерал? Он отдает приказы своей свите.

Через несколько минут в вагон вошли Вильмовский и By Мень. Вид у них был утомленный, но Вильмовский был спокоен, он окинул оживившихся друзей взглядом и объявил:

– Едем на юг! Вагон прицепят к воинскому эшелону, тот повезет верных правительству солдат в Сукре[96], для укрепления гарнизона. Это будет единственный и последний поезд, отходящий из Ла-Паса. Границы Боливии закрыты, запрещена деятельность зарубежных корреспондентов. Боливия отрезана от мира.

– Значит, Александр Македонский все-таки с нами! – обрадованно воскликнул Уилсон.

Вильмовский непонимающе посмотрел на него:

– Что вы хотите этим сказать?

– Что вы – наш Александр Македонский! Вы разрубили гордиев узел, так характеризовал господин Томек наше сложное положение.

Вильмовский рассмеялся:

– Между нами есть кое-какая разница. Александр сделал это мечом, а я обошелся тем, что достал в нужное время бумажник. Все подробно расскажу, но сначала дайте нам хоть немного поесть, мы оба совершенно измученные и голодные.

Вильмовский и By Мень уселись друг против друга на лавках и принялись молча есть. Как только они утолили первый голод, Вильмовский раскурил трубку и начал:

– Я понимаю, что вы с нетерпением ждете моего рассказа. Было крайне трудно связаться с кем-нибудь из властей. Министры в панике. С севера страны приходят разноречивые новости. Вроде бы бунтовщики двигаются на Ла-Пас, чтобы свергнуть президента и правительство. В городе много арестованных. Не работают магазины, рестораны и гостиницы. В домах все позапирались на четыре засова. На улицах проходят демонстрации, время от времени вспыхивают стычки вооруженных отрядов с войсками. Атмосфера такая, что, похоже, вот-вот вспыхнет гражданская война.

– Да, все выглядит ужасно, – изрек Уилсон. – Какова причина восстания?

– Ну, в стране, где большинство населения живет на грани нищеты, немного надо, чтобы вспыхнуло недовольство, – ответил Вильмовский. – На этот раз беспорядки начались вблизи боливийско-бразильской границы и расползлись по северным департаментам. Но в чем причина и что там происходит, пока никому не известно. Можно только строить разные предположения. Приграничные леса изобилуют каучуконосами. Это означает, что там расположены лагеря сборщиков каучука, в них крайне жестоко относятся к индейцам, принуждаемым к тяжкому труду. Рыскают там и охотники за рабами. А в северных районах Боливии есть еще одна точка преткновения. На скрытых в джунглях участках индейцы и метисы выращивают кусты коки. Ведь Боливия и Перу – крупнейшие производители листьев коки и полуфабрикатов наркотиков. Боливия спасает свою падающую экономику экспортом кокаина, но эта торговля смертоносным товаром дает немалые прибыли людям из правительственных и военных кругов. Нынешний президент объявил, что грядут какие-то перемены в экономике страны. Возможно, этим он восстановил против себя производителей и торговцев кокой, а они создали сильные и влиятельные нелегальные организации. В такой осложнившейся ситуации кипение могло начаться от разных, независимых друг от друга причин.

– Салли была права, когда говорила, что мы попали из огня в полымя, – заметил Томек. – И каким же образом удалось тебе, отец, в этой неразберихе добыть разрешение на использование военного эшелона?

– В полиции только бессильно разводили руками. В эту минуту руководство осуществляют несколько генералов, поддерживающих президента. Мне удалось пробраться к самому из них главному, помогли английские документы. Сразу чувствовалось, что присутствие в Ла-Пасе чужеземной научной экспедиции в такое неспокойное время властям не по душе. Поэтому, когда генерал объявил, что железная дорога полностью не действует и из Ла-Паса в Сукре пойдет один-единственный поезд с солдатами, я немедля стал настаивать на разрешении воспользоваться этой последней оказией. Они согласились с моим доводом, что через Гран-Чако мы можем достичь реки Парагвай и поплыть дальше к Мату Гроссу.

В этот момент на станции началось какое-то движение. Зазвучали слова команды, солдаты разбирали установленные в козлы карабины, надевали рюкзаки. Раздался пронзительный свист локомотива и на станцию медленно въехал поезд, состоящий из нескольких вагонов.

Офицеры строили солдат в ряды, запускали их по очереди в вагоны. Железнодорожники под надзором вооруженной охраны формировали поезд. К пассажирским вагонам прицепили товарные вагоны для снаряжения и лошадей, две платформы с пушками. Наконец, локомотив притащил вагон экспедиции, его прицепили к воинскому эшелону. К Вильмовскому подошел генерал с адъютантом и известил его о скором отходе поезда. Очевидно, ему просто хотелось самому посмотреть на участников европейской экспедиции в Мату Гроссу. Присутствие двух молодых красивых белых женщин лишило его последних опасений и он провел полчаса в приятной беседе. Не обошлось и без приготовленного By Менем угощения. В конце концов, генерал глянул на часы и объявил, что поезд отправляется через четверть часа. Он тут же простился, пожелал доброй ночи и вышел вместе с адъютантом. Раздался свисток локомотива, поезд тронулся.

Только теперь Вильмовский вздохнул с облегчением:

– Нам предстоит около шестисот километров дороги. В Сукре мы должны прибыть на рассвете. Я просто не чую под собой ног, наконец-то можно отдохнуть.

– А что, дядя, Сукре расположен на той же высоте, что Ла-Пас? – спросила Наташа. – Головокружение у меня не проходит.

– В Сукре мы все почувствуем себя лучше, город лежит на тысячу триста метров ниже Ла-Паса, – ответил Вильмовский. – И, кроме того, через день-два мы двинемся на юго-восток и распростимся с Андами. Я тоже сыт горами по горло. Прогулка от вокзала в сопровождении солдат оказалась прямо каким-то скалолазаньем. Ни трамваев, ни извозчиков. Старые, узкие, мощеные улочки то круто идут вверх, то буквально падают вниз. Не заметил ни одной горизонтально расположенной улицы. Город втиснут между высоченными горами. Могучая Ильимами, покрытая ледяной шапкой, видна с каждой улицы, ни на минуту не позволяет забыть, на какой высоте лежит Ла-Пас. Пока меня довели до дворца Кемада, мне пришлось не раз останавливаться, чтобы набрать воздуха. Солдаты понимающе кивали головами и говорили, что чужеземцы с низменностей всегда поначалу страдают сороче, то есть высокогорной болезнью.

– А что происходило на улицах, отец? – допытывался Томек.

– Прежде всего бросаются в глаза военные патрули. Белые вообще не попадаются, только индейцы и метисы. Торговые площади, ларьки, ремесленные мастерские пустуют. Только кое-где в переулках торговки из Кочабамбы[97], они носят такие высокие белые шляпы, подвязанные лентой, в отличие от женщин с вершин, предпочитающих котелки, вот эти торговки продавали кое-какие продукты.

– Я-то думал, что при случае нам удастся посмотреть Ла-Пас, но революция смешала все карты, – произнес огорченный Томек.

– Томми, дай отцу, наконец, отдохнуть после трудного дня, – с укоризной вмешалась Салли. – Всем нужно немного отдохнуть, и тебе в том числе! Кто знает, что нас титра ждет?

– Ты права, Салли! – согласился Томек. – Может, и удастся мне заснуть. Спокойной ночи!

Все улеглись на лавках, кое-кто сразу уснул, о чем свидетельствовало легкое похрапывание. Томек сел у окна, пытался задремать, но сон не приходил. У его ног вытянулся Динго, время от времени поворачивая и поводя ушами. Томек в задумчивости посматривал на своего любимца, верного товарища в опасных экспедициях. Каковы-то будут результаты нынешней? Ему вспомнились слова отца о том, что за Смугой часто след в след шли разные необыкновенные события. Вот и сейчас Смуга с Новицким должны были ждать помощи на северной границе Боливии. И именно там вспыхнула революция!

Разгоряченное воображение долго тревожило его, пока, к конце концов, монотонный стук колес и легкое покачивание вагона не сделали свое дело. Томек заснул…

XVIII

ВЕЛИКИЙ ЧАРОДЕЙ

Три лодки плыли по быстрому течению реки. На первой, самой большой, посредине была расположена маленькая легкая надстройка, крытая полотняным пологом, он укрывал от солнца перед лодки. Вблизи плыли одна за другой остальные, вытесанные из древесных стволов лодки.

На носу большой лодки рядом с проводником сидели оба Вильмовских, Габоку и не отходящая от мужа Мара. Были там Салли с Наташей, укрывшиеся в тени полога, и еще трое гребцов-индейцев. В меньших лодках, которые везли снаряжение экспедиции, находились Уилсон, Збышек, By Мень и сюбео, они следили за перевозчиками.

Они плыли по реке уже второй день. В официальной столице Боливии власти еще держали под контролем революционное брожение. Не доходило до стычек между демонстрантами и полицией. Генерал, привезший подкрепление местному гарнизону, помог Вильмовскому договориться с властями о том, чтобы нанимаемые военными проводники перевезли экспедицию на речную пристань, оттуда на лодках высылалось снаряжение для гарнизона в Вилья Монтес на Пилькомайо. Именно там размещалась ставка, руководившая действиями в Гран-Чако. Немало пришлось побиться Вильмовскому и Уилсону, но все же после продолжительного торга с перевозчиками они наняли лодки и двинулись на юго-восток.

Пилькомайо несла свои воды вглубь материка по узкой предгорной долине. Стоял сезон паводка. Река заливала прибрежные заросли и леса, в низинах создавались недоступные озерца и болота.

Около трехсот километров отделяло еще экспедицию от Вилья Монтес. На восток, юг и север простиралось неизвестное, загадочное Гран-Чако. В краю этом непокоренные воинственные индейские племена жили так, как жили их предки. Кочевники-индейцы свободно передвигались по вечнозеленым степям и лесам, не замечая установленных белыми условных границ. Пока этот из обычай не вызывал конфликтов, поскольку ни Аргентина, ни Парагвай, ни Боливия не выказывали тогда большого интереса к отдаленным, диким просторам Гран-Чако. Лишь значительно позднее, когда в Чако Бореаль нашли нефть, разыгралась война между Боливией и Парагваем, и Боливия ее постыдно проиграла.

Проложить дальнейший маршрут оказалось весьма нелегким делом. Пилькомайо текла на юго-восток, то есть в направлении, противоположном пути экспедиции. Однако большая вода и стремительное течение позволяли за несколько дней преодолеть почти тысячу километров до впадения Пилькомайо в реку Парагвай[98], судоходную для больших кораблей вплоть до Асунсьона. Оттуда небольшие суда могли плыть на север до истоков реки Парагвай в Мату Гроссу. Таким образом обе реки позволяли быстро покрыть большие расстояния.

Вильмовский с Томеком держали совет, склонясь над разложенной на коленях картой и разговаривая на польском.

– Несмотря на удлинение дороги, мы бы выиграли но времени и избежали многих опасностей, – настаивал Томек. – Может, наш перевозчик взялся бы доставить нас до реки Парагвай? Он производит впечатление смелого и опытного в своем деле человека. Даже Габоку его хвалил, а он, как и все сюбео, отличный гребец.

Вильмовский согласно кивнул головой и заговорил по-испански:

– Сеньор Антонио, мы вот говорим с сыном, что ты прекрасно управляешься с капризной Пилькомайо. Не взялся бы ты за хорошую плату доставить нас до реки Парагвай?

Метис изумленно смерил Вильмовского взглядом и рассмеялся:

– Ты, наверно, шутишь, сеньор!

– Ничуть не шучу, Антонио.

Метис еще больше удивился, не сразу ответил:

– Нет, сеньор, никак я не поплыву с тобой к реке Парагвай. И никто туда не поплывет. А тебе самому никак этого не сделать, хоть ты и купишь, скажем, мою лодку.

– Так это значит, что Пилькомайо не судоходная река? – спросил Вильмовский.

Метис лишь развел руками:

– Говорят, что от устья вверх по течению пройдет даже большее суденышко, чем мое, да только не очень далеко. А потом Пилькомайо во многих местах разливается вширь, образуя непроходимые болотистые озера. Но это не единственное препятствие! Когда вода прибывает, река заливает прибрежные леса. И тогда бывает так, что хоть сколько плыви, все не можешь найти подходящего места для ночлега. Может, в некоторых местах Пилькомайо и судоходна, но индейцы Чако не плавают по рекам.

– Спасибо, Антонио, ты сказал очень важные для нас вещи. Что ж, если невозможно доплыть по Пилькомайо до реки Парагвай, придется нам идти напрямик через Чако Бореаль до Корумбы[99]. Это, наверно, еще более короткая дорога до Мату Гроссу?

– Она значительно короче, но только очень трудна и опасна, – высказался Антонио. – Лучше было бы отправиться из Санта-Крус и двигаться через льянос до Пуэрто-Суаресс и Корумбы. Этим путем ходят торговые караваны в Бразилию. Но раз уж вы здесь, не стоит возвращаться на север в Санта-Крус, придется сделать слишком большой крюк. Да и кто знает, что там сейчас происходит?

– Разумеется, нет никакого смысла возвращаться на север, – поддержал его Томек. – Судя по карте; отсюда до Корумбы – километров пятьсот-шестьсот. А из Санта-Крус до Корумбы – примерно столько же.

– Верно говоришь, сеньор! – ответил метис. – Самая короткая дорога отсюда идет через Гран-Чако. Только вам нечего рассчитывать на носильщиков, надо достать лошадей и мулов. Правда, по Чако слоняется немало воинственных племен, но несколько хорошо вооруженных человек с ними справятся. Вот воды будет не хватать – это страшнее.

– Есть же в Чако реки и озера, – удивился Томек.

– Есть, сеньор, есть! Но людям и лошадям для питья нужна пресная вода. А в Чако вода в большинстве рек и озер соленая либо солоноватая. Только после сильных дождей вода становится не такой соленой и ее можно пить. Скоро начнет припекать солнце, вода испарится, а соль останется. Есть немного рек, вот как Пилькомайо, в ней вода пресная круглый год.

– Мы понимаем, что путешествие через Чако не может быть легкой и безопасной прогулкой, – сказал Вильмовский.

– С нами три женщины, тяжелое снаряжение. Были бы вам крайне признательны, сеньор Антонио, если бы вы помогли раздобыть лошадей и мулов.

– В аргентинских пампасах гуляют табуны диких лошадей, – ответил метис. – Некоторые племена в Чако уже издавна ловят их или крадут из табунов, которых пасут гаучо[100]. На аргентинский берег переправляются и боливийские индейцы. Никто в здешних местах не обращает внимания на границы. Поэтому в боливийском Чако попадаются аргентинские лошади. Знаю я одного такого вождя, есть у него и лошади и мулы.