XVI

Павлов

Павлов с трудом поспевал за боцманом и Томеком, которые шли впереди. Он ускорял шаг и, вытирая платком лицо, покрытое потом, украдкой поглядывал на молчаливых спутников. Особую тревогу возбуждал в нем Броль, этот высокий, широкоплечий укротитель диких животных. Павлов уже давно испытывал чувство страха перед мнимо неуклюжими и добродушными великанами. Несколько лет назад именно такой великан свихнул в самом начале его карьеру в царской охранке. И даже чуть не лишил его жизни. Это было в Варшаве, куда Павлова откомандировали из Петербурга для слежки за польскими революционерами.

Сразу же после прибытия в Варшаву новый начальник поручил ему расследовать дело о таинственном распространении нелегальных, революционных листовок. Молодой, честолюбивый агент с необыкновенным рвением принялся за работу. Судьба ему покровительствовала. Вскоре безошибочный полицейский инстинкт помог ему раскрыть источник, откуда в город поступали запрещенные издания. Не желая ни с кем делиться успехом, Павлов сохранил в тайне результаты своей работы и подготовил ловушку, в которую должны были попасть заговорщики.

Павлову удалось установить, что руководителем тайной организации революционеров был учитель географии одной из варшавских гимназий, а его связным — молодой великан, ученик слесаря, работающий в мастерских Варшаво-Венской железной дороги. Долго Павлов плел свою предательскую паутину. Но в конце концов совершенно точно узнал, когда и каким образом нелегальная литература поступает к учителю. Терпеливость агента была вознаграждена. Вооруженный револьвером, он застал обоих заговорщиков в момент передачи связки запрещенных изданий.

К своему несчастью, Павлов не принял в расчет решительности и отваги молодых революционеров. Рослый и, казалось, мешковатый ученик слесаря неожиданно ловко подскочил к нему и молниеносным ударом кулака по голове лишил сознания. Правда, Павлов успел нажать курок револьвера, но пуля полетела в потолок, никому не причинив вреда.

Случайно в этом же самом доме жил один из чиновников канцелярии генерал-губернатора Варшавы. Услышав выстрел, он по телефону уведомил полицию, которая нашла оглушенного агента охранки. Оба заговорщика успели улизнуть из холостяцкой квартиры, захватив с собой нелегальную литературу и оружие Павлова.

Приключение неудачливого агента вскоре стало достоянием гласности. Начальство Павлова, возмущенное его самоуправством, воспользовалось случаем и отослало агента в Россию с не очень лестным отзывом о нем. Это весьма неблагоприятно отозвалось на дальнейшей карьере Павлова. Несколько месяцев спустя его перевели в Нерчинск.

Шли годы... Способный агент добился в конце концов желаемого повышения. Его назначили чиновником для особых поручений при канцелярии губернатора. Со временем он забыл о постигшей его неудаче.

Однажды губернатор назначил его сопровождать экспедицию по ловле диких животных в Приамурье. Это назначение Павлов принял без особого энтузиазма. Девственная тайга, где в изобилии водятся хищные звери, таила в себе множество опасностей. Кроме того, Приамурье кишело тогда бандами бродяг и хунхузов. Но, как только Павлов познакомился с участками экспедиции, он забыл о своих опасениях. Безошибочный инстинкт полицейского агента подсказал ему, что звероловы выдавали себя не за тех, кем они были в действительности. Поэтому он день ото дня все более внимательно стал присматриваться к ним...

Массивный и грубоватый немец Броль и англичанин Броун приводили ему на память какие-то неясные образы. Походка Броля больше напоминала моряка, чем зверолова. Слишком часто у него срывались с уст польские слова, да еще притом с характерным варшавским акцентом, что было странно для немца. Сдержанный и молчаливый англичанин Броун относился к юному участнику экспедиции, Томеку Вильмовскому, почти с отеческой нежностью. Индиец Удаджалак, несмотря на гражданскую одежду, был больше похож на солдата. Руководитель экспедиции Смуга поддерживал среди своих спутников железную дисциплину. Его холодные и как бы предостерегающие взгляды закрывали рот даже многоречивому Бролю.

Через несколько недель постоянного пребывания в обществе таинственных звероловов Павлов пришел к выводу, что ловля диких животных — не единственная цель их пребывания в тайге. Он безустанно, но и безрезультатно напрягал память, пытаясь что-то вспомнить и разгадать правду, пока, наконец, странный случай не вызвал у него конкретного подозрения. Это произошло в тот день, когда Удаджалак прибыл в лагерь с известием, что во время охоты на снежного барса на маньчжурском берегу Амура хунхузы напали на небольшую экспедицию. Едва лишь Павлов услышал, что трое участников экспедиции направились в Нерчинск, в больницу, он сразу же вспомнил одно дело, с которым ему пришлось столкнуться в этом городе. Тогда ему удалось перехватить письмо, написанное польским ссыльным к кому-то в Англии, в котором он просил помочь в организации побега из Сибири. Если память не изменяла Павлову, адресатом письма был некто по фамилии Вильмовский.

Как только это воспоминание промелькнуло в его голове, он судорожно схватился за него, потому что фамилия юного зверолова уже давно казалась ему знакомой. Павлов не стал терять времени. Воспользовавшись случаем, он немедленно послал письмо своему другу, жандармскому штабс-капитану, в Нерчинск с просьбой проверить его подозрения.

Павлов нетерпеливо ждал известий от штабс-капитана Голосова. Раскрытие столь опасного заговора открыло бы ему путь к дальнейшей карьере. Что за великолепная месть за варшавское поражение!

Прошло несколько дней, а от штабс-капитана Голосова все не приходило известие, с таким нетерпением ожидаемое Павловым. Агент стал уже подумывать, кого бы еще послать с новым письмом, как вдруг в лагерь вернулись из Нерчинска Смуга, боцман и Томек. Павлов внимательно наблюдал за ними. Если его подозрения справедливы, то рискованная поездка в Нерчинск должна была закончиться безрезультатно. Ведь ссыльный, подозреваемый в подготовке побега, по предложению того же Павлова был в свое время отправлен в Якутию.

К своему искреннему неудовольствию, Павлов никак не мог заметить на лицах троих смельчаков какого-нибудь выражения разочарования из-за постигшей их неудачи. Они немного устали от верховой езды, но весело приветствовали всех, причем боцман и Томек, перебивая друг друга, с воодушевлением рассказывали о своем маньчжурском приключении. И только лишь тогда, когда все уселись за обеденный стол, Смуга хлопнул себя рукой по лбу и лаконически сообщил:

— Ах, кстати, я совсем забыл! Господин Павлов, жандармский штабс-капитан из Нерчинска просил передать вам одно известие. Вам завтра надлежит быть на пристани, куда должен подъехать на пароходе нарочный.

На следующий день Павлов вскочил с постели на рассвете. Пожираемый любопытством, он даже не возражал, когда Смуга предложил боцману сопутствовать Павлову до пристани пароходов, чтобы обеспечить его безопасность.

Однако в этот день посланец Голосова не прибыл. К берегу приставали по очереди два парохода, чтобы погрузить дрова, но ни один из пассажиров не сходил на берег. Боцман по-приятельски хлопал Павлова по плечу, утешая его тем, что нарочный наверное появиться завтра.

Павлов провел бессонную ночь в шалаше китайских кули. Боцман ежеминутно пытался завязать с ним беседу и не отходил от него ни на шаг. Чтобы разогнать скуку, он подсовывал Павлову свой любимый ямайский ром.

Настало утро. Опять у пристани остановился пароход и, погрузив дрова, отправился в дальнейший путь. Нарочного на нем не было. Вдруг, около полудня, на пристани появился Томек с известием, что два часа тому назад в лагерь прибыл всадник с письмом для Павлова от штабс-капитана Голосова, и ждет его там. Они спешно направились в обратный путь.

Быстрыми шагами они шли через тайгу, причем Павлов терялся в догадках о том, какое известие прислал ему Голосов. Он никак не мог понять, почему гонец миновал пристань, расположенную на пути, ведущем к лагерю. Почему многоречивый и добродушный час тому назад великан Броль вдруг замолчал и, идя с Томеком впереди, время от времени бросал на Павлова насмешливые взгляды? В душу Павлова стало закрадываться нехорошее предчувствие. Этот немецкий великан казался ему знакомым. Где и когда он его встречал?

Наконец они дошли до края знакомой прибрежной поляны. Павлов остановился как вкопанный. Лагерь исчез. Исчезли палатки, телеги, клетки с животными, проводники. У нескольких навьюченных и готовых к верховой езде лошадей, суетились только Смуга и Броун.

Беспредельное изумление агента преобразилось вскоре в безудержное бешенство. Забыв на момент об осторожности, он подбежал к Смуге и крикнул:

— Где нарочный?! Что это значит?! Немедленно дайте отчет, потому что...

Правой рукой он потянулся в карман за револьвером. Смуга не сделал ни одного движения, только кивком головы дал знак кому-то стоявшему позади Павлова. Несмотря на крайнее волнение, агент заметил этот немой приказ. Он отскочил в сторону и выхватил револьвер из кармана. Но он все же замешкался, так как боцман, словно тигр, подскочил к нему и нанес сокрушительный удар, явно намереваясь попасть в голову. Однако Павлов успел уклониться, кулак боцмана попал в правое плечо, что заставило агента выпустить револьвер.

— Довольно, оставь его! — приказал Смуга.

Моряк ногой отбросил револьвер. Павлов, согнувшись, шаг за шагом отступал, не отрывая взгляда от великана. Теперь он уже знал, откуда знакомо ему это лицо! Хищный, молниеносный прыжок и стальной кулак помогли ему узнать в фальшивом немце бывшего ученика слесаря из Варшавы, который уже однажды преградил дорогу Павлову. Если это действительно он очутился здесь в тайге с фальшивым паспортом, то англичанин Броун, такой прекрасный знаток географии, был, видимо, варшавским учителем, руководителем ячейки, распространявшей нелегальную литературу.

Словно в озарении, Павлов взглянул на Вильмовского, потом на боцмана, и наконец узнал своих старых врагов. Но теперь он был уже достаточно опытным полицейским агентом, чтобы понять грозившую ему смертельную опасность. Если они его тоже узнали — он погиб!

Павлов постарался преодолеть волнение. На его устах появилась вынужденная улыбка. Ведь со времени тех памятных событий в Варшаве прошло уже более полутора десятка лет. Все они за это время сильно изменились. Сам он, по удивительному стечению обстоятельств, узнал заговорщиков только теперь, несмотря на то, что в Варшаве следил за ними несколько недель. Трудно было предположить, чтобы они помнили его лицо, которое видели когда-то не больше нескольких минут.

Стараясь выиграть время, Павлов стал потирать ушибленную руку и как-то вынужденно улыбаться. Украдкой наблюдая за противниками, шпик заметил выражение облегчения на лице мнимого Броуна.

«Значит, мои дела не так уж плохи!» — подумал Павлов. — «Он доволен, что я еще жив, значит, у них нет намерения меня убить».

За время длительной охоты в тайге Павлов превосходно изучил характеры участников экспедиции. Он знал, что нечего ожидать жалости от господина Смуги и бывшего ученика слесаря, а теперь укротителя диких животных Броля, но остальные два участника всегда избегали насилия. На это и рассчитывал Павлов.

— Где нарочный от штабс-капитана Голосова? — вторично спросил он, на этот раз довольно мирно.

Все это время Смуга наблюдал за Павловым весьма внимательно. Увидев внезапное изменение поведения Павлова, он подошел к нему и сказал:

— Давайте откроем наши карты, господин Павлов! Думаю, что вы многое поймете!

Павлов побледнел, увидев в руках Смуги свое письмо, посланное Голосову. Значит, он не ошибся! Они в самом деле приехали в Сибирь с целью освободить ссыльного! Не найдя его в Нерчинске, они, видимо, хотят теперь пробраться на Алдан. Поэтому звероловы свернули лагерь, который им сейчас только мешал, и отправили домой нанайцев.

Из груди агента вырвался тяжелый вздох. Ему надо было во что бы то ни стало выиграть время. Любое необдуманное слово могло повлечь за собой его смерть, но если ему удастся вырваться из рук заговорщиков, он им отплатит за все, в том числе и за неудачу в Варшаве!

Смуга, будто слыша его мысли, приказал:

— Боцман, обыщи карманы господина Павлова!

— Не имеете права, это нападение на представителя власти, — закричал агент. — Вы за это понесете суровое наказание!

— Вот что, господин Павлов, вы лучше помолитесь, чтобы я вконец не потерял терпения, — сказал боцман. — Я плевать хотел на твои власти. Если бы от меня зависело, ты уже гнил бы в земле!

Боцман бесцеремонно стал обыскивать агента. Он отобрал у него перочинный нож, записную книжку, карандаш, второй револьвер и документы. Внимательно осмотрев документы, Смуга подал их Вильмовскому, говоря:

— Зарубите себе на носу, господин Павлов, что с этого момента господин Броун становится чиновником для особых поручений при канцелярии губернатора. Он заменит вас достойно, можете не опасаться.

— Не забывайте, что вы находитесь в глубине Сибири, на земле русского императора, — ответил Павлов, не теряя самообладания. — Вы еще горько пожалеете, что посмели напасть на меня.

— Не угрожай, — прикрикнул на него Смуга. — Я поручаю тебя опеке господина Броля. При малейшей попытке к бегству, или в случае предательства, ты получишь удар ножом. Уверяю тебя, что у господина Броля не задрожит рука, и он попадет прямо в сердце!

XVII

В стране якутов

Группа всадников украдкой пробиралась через холмистую, девственную тайгу. Пользуясь компасом, Смуга и Вильмовский вели группу наискосок от Амура, на северо-запад, к реке Уркану, правому притоку Зеи. Таким образом, они обходили железнодорожную станцию Невер, расположенную на расстоянии около сотни километров к юго-западу, откуда начинался старый тракт на Алдан и в Якутск, столицу Якутии. Смуга предполагал выйти на тракт в районе западного подножия хребта Тукурингра. Это было бы примерно на полпути между станцией Невер и Становым хребтом[65]. От Станового хребта до Алдана оставалось еще около двухсот восьмидесяти километров.

Конечно, участники экспедиции полностью отдавали себе отчет в том, что избранный путь весьма тяжел и чреват многими непредвиденными опасностями. С того момента, как они взяли в плен Павлова, любая встреча с властями, все равно, гражданскими или военными, грозила путешественникам тюрьмой. Легальная до сих пор охотничья экспедиция превращалась в диверсионную группу, деятельность которой была направлена против царских властей. Поэтому Смуга и боцман тщательно следили за поведением Павлова. Это по его причине пришлось преждевременно открыть тайную цель экспедиции, что по первоначальному плану должно было произойти лишь после освобождения ссыльного. Несмотря на это, Вильмовский категорически воспротивился уничтожению шпика. Во время бурного спора по этому поводу он спас Павлову жизнь, заявив, что смерть полицейского агента сделает невозможной их дальнейшую дружбу. Такой ультиматум заставил боцмана и Смугу уступить.

Томек, замирая от тревоги, слушал горячую защиту врага, предпринятую отцом. После ухода из Нерчинска самая мысль о необходимости уничтожения Павлова наполняла сердце Томека ужасом. Но он не смел противиться старшим, более опытным друзьям, которые несли всю ответственность за успех экспедиции. Не считаясь, однако, ни с чем, Вильмовский спас Павлова, потому что таковы были его понятия о благородстве и честности. Томек с восхищением смотрел на отца и облегченно вздохнул, когда оба приятеля подчинились требованию старшего Вильмовского.

Но оставление Павлова при жизни еще больше усложнило положение участников экспедиции. Согласно прежнему плану они намеревались, переодев ссыльного тигром, посадить в клетку, и привезти его во Владивосток, где их поджидал корабль. Теперь это было невозможно. Они пошли против закона, и тем самым доступ в крупный портовый город, полный войск и полиции, был для них закрыт. О неожиданном изменении планов необходимо было возможно скорее уведомить Пандита Давасармана, находившегося на корабле. Вот поэтому-то Смуга и отправил Павлова на пристань под предлогом встречи нарочного от Голосова, чтобы во время его отсутствия произвести соответствующую подготовку. Прежде всего, необходимо было погрузить на судно, идущее вниз по Амуру в Хабаровск, лишнее лагерное имущество, а именно телеги и клетки с животными. Сопровождать животных на судне должны были нанайцы и Удаджалак. В Хабаровске Удаджалак должен был расстаться с проводниками и поездом поехать в Уссурийский край.

Инструкции, посланные через Удаджалака Пандиту Давасарману, заключали требование как можно скорее уйти из Владивостока. Смуга советовал отправиться на несколько сот километров восточнее в японский порт Отару, расположенный на западном побережье острова Хоккайдо[66], откуда ровно через два месяца с момента отъезда Удаджалака из лагеря на Амуре корабль должен был отправиться к заливу у города Терней на побережье Уссурийского края. Туда Смуга намеревался дойти после освобождения ссыльного.

Далее в инструкции говорилось, что Пандит Давасарман должен в определенные дни, два раза в неделю, подходить ночью к берегу, погасив на судне все огни. Путешественники обещали просигналить на судно ночью, разложив костры по индийскому способу. Сигналы означали требование прислать с корабля лодку за участниками экспедиции.

Подробно разработанный план похищения ссыльного требовал от всех участников экспедиции самого тщательного выполнения. Действия группы, находящейся на суше, должны быть точно согласованы с действиями Пандита Давасармана на корабле. Малейший недосмотр мог повлечь за собой самые печальные последствия. Именно поэтому Смуга, вынужденный по требованию Вильмовского держать Павлова в плену, приказал боцману стеречь его, как зеницу ока,

А Павлов, убедившись, что жизни его пока ничто не угрожает, притворялся покорным и испуганным. Он знал, куда направляется экспедиция. Знал, что у него в запасе несколько недель времени, и что он сможет, воспользовавшись удобным случаем, подумать о мести. Только теперь Павлов мог полностью оценить огромный опыт заговорщиков, как он про себя называл участников экспедиции. В чужой, незнакомой стране, пользуясь только не слишком точной картой и компасом, они быстро шли к цели, старательно обходя населенные пункты. Путешественники берегли лошадей, экономили продовольствие, уничтожали следы вечерних костров, использовали встречавшиеся болота и каменистый грунт, чтобы замести за собой следы.

Перейдя вброд реку Уркан, участники экспедиции прошли у подножия хребта Тукурингра, миновали по дороге расположенные южнее у тракта два поселка. Переправившись вторично через Уркан, путешественники очутились на старом тракте. Участники экспедиции пришпорили лошадей. Теперь они в течение одного дня прошли довольно большой участок пути и только четыре раза встретили небольшие караваны туземцев.

Смуга не опасался случайных встреч с представителями местного населения. В этой части Восточной Сибири, которая простирается с запада на восток на расстоянии свыше трех тысяч километров, а с юга на север — больше чем на две тысячи пятьсот километров[67], редко встречались представители царской администрации. Наши путешественники, одетые в бараньи полушубки, меховые шапки и валенки, не возбуждали к себе лишнего интереса со стороны туземцев, а в случае необходимости Вильмовский, пользуясь документами Павлова, мог выдавать себя за чиновника для особых поручений при губернаторе.

К вечеру путешественники заметили на горизонте дым, поднимавшийся из труб. Это был последний поселок перед Становым хребтом на тракте. Поэтому Смуга вскоре направил экспедицию в сторону от дороги. Участники экспедиции разбили бивак в пойменном лесу на берегу одного из притоков Зеи. Здесь они расположились на дневку. Перед переправой через Становой хребет надо было дать лошадям хорошенько отдохнуть. Через Становой хребет они намеревались пройти между истоками рек Алдана и Гонама, которые стекают с ледников этой горной цепи.

Переход через горы был чрезвычайно утомителен как для людей, так и для лошадей. Дорога то взбиралась на крутые горные перевалы, то спускалась в дикие ущелья, или вела через быстрые ручьи, берега которых соединяли мостки из шатких бревен. Иногда приходилось переправляться через горные потоки вброд по камням. Смуга все время требовал спешить. Он надеялся, что в Якутии им удастся обменять измученных лошадей или купить других. Он знал, что якуты, в особенности живущие вдоль тракта, занимались не только разведением крупного рогатого скота и овец, но и лошадей, известных своей неприхотливостью и выносливостью.

Как нам уже известно, боцман не любил путешествий по горам, поэтому на трудном участке пути он то и дело тяжело вздыхал и жаловался. Не отходя ни на шаг от Павлова, он не мог вести с Томеком свободную беседу и подшучивать над ним. Поэтому, когда усталые путники увидели перед собой обширную панораму Алданского плоскогорья, боцман вздохнул с облегчением.

Вильмовский остановил коня; его примеру последовали остальные. Путешественники очутились у порога Восточной Сибири, в те времена малоизвестной, почти безлюдной и таинственной страны.

Якутия — это настоящее царство тайги и самой суровой в мире зимы. Если взглянуть на Якутию с высоты птичьего полета, то в разгар здешнего короткого лета взору представится бескрайнее море темной зелени, окруженное с юга зеленовато-желтой полоской степей, занимающих в основном горные склоны, а с севера — Ледовитым океаном с тундровыми берегами, тянущимися тоже полосой, шириной около трехсот километров. Среди моря лесов, покрывающих Якутию, словно мощные острова поднимаются горные хребты, покрытые растительностью рыжеватого цвета и светло-желтым ягелем; иногда это совершенно голые, черные, серые, желтые и красные скалы. Пейзаж разнообразят длинные голубые ленты широких рек и многочисленные горные озера.

Зимой эта обширная страна как бы впадает в летаргический сон. Почва начинает подмерзать еще в сентябре; в октябре почти вся Якутия бывает покрыта снегом. Все реки и озера замерзают. Ночи становятся все длиннее и длиннее... Животворное солнце только на краткий миг всходит над бескрайней страной. Когда наступает ночь, исчезают птицы, животные прячутся в норах. Вся жизнь замирает в оковах суровой зимы, стихают даже ветры. Только время от времени в тайге слышится треск деревьев, лопающихся от мороза.

Если бы существовал демон зимы, то он, пожалуй, именно эту страну избрал бы своим царством. Ведь здесь зима почти никогда не кончается. Она только отступает в глубину скованной вечным льдом земли в период от апреля до августа и уходит к вершинам Саянского, Верхоянского и Черского хребтов[68], где даже летом снег никогда не тает. Часто после жаркого дня земля ночью покрывается белым инеем, или выпадает град. Именно здесь, в Восточной Сибири, на Оймяконском нагорье, между восточной оконечностью Верхоянского хребта и хребта Черского, находится полюс холода[69] северного полушария.

Смуга внимательно прислушивался к рассказу Вильмовского о географическом положении страны и господствующей там погоде. Приближалась середина августа. Мимолетные дожди предвещали конец короткой в этих краях осени и предупреждали о том, что через четыре или пять недель здесь наступит суровая, сухая зима, длящаяся около семи месяцев. С вершины холма Смуга разглядел у подножия гор обширную долину и несколько столбов дыма, медленно вздымавшихся к небу, что указывало на близость человеческого жилья.

— В путь! — воскликнул он, погоняя лошадь нагайкой.

Путешественники направились вниз по склону в видневшуюся как на ладони долину. Смуга ехал рядом с Вильмовским и потихоньку вел с ним беседу. Уже настоятельно необходимо было поменять измученных долгой дорогой лошадей. По предположениям Смуги, они подъезжали к летнему якутскому поселению. Встреча с туземцами в этом безлюдном районе не могла повлечь за собой неприятностей для экспедиции. Не было нужды и опасаться, что кто-нибудь из местных жителей узнает Павлова. До сих пор его деятельность проходила только на юге Сибири между Иркутском и Хабаровском.