Но бывают и бессонные ночи.
      Не знаю когда выйдет в свет Толстой.
      В Италии дело сложное. Всё идет к новой ихней револю
      ции.
      Вчера был у меня кубинец. Завтра придет венгр.
      Милый друг, учись читать Горация. Учись работать. Барахтаешься и вдруг научаешься.
      В твои годы я был уже мужем твоей бабушки. Был счастлив и несчастлив. Был беден. Самоуверен. Писал хорошие вещи. Поверь мне: воздух держит, если махать крыльями. Они у тебя должны быть.
      Не пропусти любовь, милый. Не сердись на жизнь. Жить всегда было трудно.
      Буду писать. Пишу ежедневно и честно встречаю то, что Гоголь называл "грозной вьюгой вдохновения". Но и она то подымает тебя, то бросает. Жить в этой вьюге труднее, чем ходить под парусом.
      С деньгами у меня трудно. Я прожил заработанное, ждал собрания сочинений, обстоятельства помешали: слишком много претендентов с локтями. Ничего, я видел и худшие времена. Картина снимается, книга печатается, книга пишется, только сердце уже не молодое.
      Поцелуй бабушку. Скажи маме, чтобы она верила в себя. В себя надо очень верить - это первое требование.
      Скажи Коле чтобы он не сердился на жизнь. Работы, черной работы, было много у Хлебникова. Сам видел. У Пушкина. Если не плыть, то не доплывешь. Надо заводить себя как часы. Работать как в лаборатории и не пропустить высокой удачи.
      Целую тебя, мой мальчик. Я с остатком жизни справлюсь. У тебя, значит, есть друг.
      Твой дед Виктор Шкловский.
      25 января 1970 года мне будет 77.
      1 Иван Х а л т у р и н - писатель.
      2 В. Б. делал сценарий по "Демону" Лермонтова для С. Параджанова.
      3 Парафраз из Горация: "Много ли зим мне отмеряно или это последняя, что разбивает волны о противолежащие скалы" ("Cовет эпикурейцу").
      21
      07.04.1970
      Ялта.
      Дорогой Никитеночек!
      Уважаемый студент биофака!
      Вероятно, сегодня 7 апреля. Я почти выспался. Скоро начну писать.
      Уже всё хорошо. Сплю крепко без снотворного, но устаю легко, и вдруг потолстел. Надо начинать гулять.
      Уже читаю. Был в чудном ресторане. Он называется "Шелаш" и находится у автостанции. Всё очень вкусно. Дичи много. Мясо жарят на решетке большими кусками. Но не дают ножей. Только вилки. Рвите зубами. Конечно, ножи есть, но вдруг их украдут?
      Огромная презрительная подавальщица посильно занимается ухудшением быта. Потом дала один нож на четверых.
      В комнатах хорошо. Часто солнечно. С утра прилетают щеглы, потом вороны. Соловьи еще задержались в дороге, и пароходов мало.
      Чесался у пристани большой белый пароход "Петр Первый": с него сбивали краску. Прочесали пол бока. И поехал он чесаться дальше к Кавказу.
      В горах (был один раз) уже солнечно. Белку видал.
      Море хорошее. У него сидят, но не купаются.
      Провизии здесь много и без очередей. Плохо одно: почти взаимное недоброжелательство. Не поддавайся ему. Любить людей, не отчеркиваться от них, не отделяться, не отругиваться ни от старших ни от младших трудно. И есть еще творчество. Оно и постоянно и отрывисто как искра. Секунда в степени "-10", а живешь им или воспоминанием о нем, или надеждами. Оно должно прийти к тебе, жди. Например, в 1972 году, ведь для этого надо подучиться. У котят и у тех не сразу открываются глазки. Целую тебя, дорогой.
      Целую всех.
      Да здравствует добрая удача.
      Твой дедушка с палочкой, Витя Шкловский.
      22
      16.08.1970
      Репино.
      Дорогой Никиточка.
      Я в Репино. Ничего не делаю, но мокну под дождем. Знакомое море скучно и ветрено. Позавчера была буря (небольшая). На берег выбросило длинную железную баржу. Четыре парохода издали тянули её тросами, через сутки вытянули. Знакомых мало. Лес влажен, но красив. Первые две недели на чистом синем небе плыли остроносые белые тучи.
      Двадцатого поедем в Москву. Там должна быть уже книга1. Как выпущена не знаю. Писали мне сюда мало. Звали в ГДР. Там издают книги. Куда-нибудь поеду.
      Занимаюсь по утрам гимнастикой. Рука болит только ночью. Вернее не болит, а ощущается.
      Надо ехать и дописывать сложную книгу о Сергее Эйзенштейне. Пиши мне на Ленинград.
      Всё что было, прошло, здесь оно поросло не быльём, а лесом. Очень люблю тебя. Мой руки с мылом и слушай музыку. Читай, не боясь разбросаться. Новые мысли растут не из книг, а на пространстве между книгами.
      Поцелуй всех своих. Бабушку отдельно.
      Твой дед Виктор Шкловский.
      Москва, Петровка 26, кв. 126.
      Н. Е. Шкловскому.
      Утешение моей старости.
      Я гуляю здесь. Земля после того как я сломал руку кажется мне опасной. Попробовал носить палку. Палка мешает. Начинаю волочить ноги. Помогает только время. Но времени не так много. Остается только одно - писать книги.
      Никиточка, интереснее всего после того, как все написал, начинаешь вписывать. Мысли созревают тогда, когда всё написано. Они растут между грядками.
      Сегодня уже 16. Чудный теплый день с холодным ветром. Вчера был у Ольги Борисовны2. Странный дом. Ведро без дна. Они совсем не умеют жить. Ну ладно, и я не умею.
      Ну целую тебя, а ты целуй других.
      Мой руки. Это последний сегодняшний девиз.
      1 "Тетива".
      2 Ольга Борисовна Э й х е н б а у м - дочь Бориса Михайлови
      ча Эйхенбаума, литературоведа, ближайшего друга и соратника
      В. Б. Ольга Борисовна жила в Ленинграде с дочкой Лизой и, может быть, уже с зятем Олегом Далем.
      23
      10.10.1970
      Ялта.
      Дорогой Никиточка.
      Я жив и здоров. У нас здесь было три дня бури, но волна бежала не на берег, а с берега. Море было черное, с белыми полосками вдали. Было холодно. Сейчас 15. Ветер стих. В саду доцветают розы, которые нельзя срезать и не надо.
      Меня смотрел доктор: у меня нормальное давление, нет перебоев сердца, но я старый.
      Это ясно даже при вскрытии паспорта.
      Надо гулять, а я скоро устаю. Это уже не паспорт.
      Больше всего мне хочется писать книги. Я это люблю (как тебя) и умею.
      Ты скоро полюбишь работу, как только она даст хотя бы иллюзию открытия.
      Сегодня 10 октября газеты не радуют.
      Читай стихи, ходи на выставки, слушай музыку и занимайся наукой, если сейчас не собираешь картошку.
      Дед Виктор.
      Поцелуй маму. Ей надо принимать столовую ложку самоуверенности в день.
      Поцелуй бабушку. Твой дядя Никита говорил: "наша ма
      ма - лучший человек в мире".
      24
      23.10.1970
      Ялта.
      Твоё письмо, Никиточка, я получил.
      Оно хорошее. Ты вошел в большое дело, в великий лес. Легкомысленно было бы сразу понять, что видишь. Работа осознается на подступах. Иногда, оглянувшись, не понимаешь, почему не всё сразу понял. Работа осознается в работе, в сопротивлениях. Она открывается, когда проходишь сквозь ущелье. Открывается в сопоставлениях.
      Из 400 страниц книги1, вероятно, я уже написал 350 или 370. Сейчас она только начинает отчетливо открываться в дальних сопоставлениях. Они крепче, долговечней её и неожиданней.
      Сейчас здесь тепло. Днем больше 20-ти. Леса редеют, расцвечиваясь, их новое разнообразие закрывает то, что они раздеваются на зимнюю ночь. Небо синё. Выступают краски стволов.
      Люди как всегда стараются казаться оживленными и слишком часто сравнивают себя друг с другом. Сравнение хорошо тогда, когда оно бескорыстное, открытое существование качества, как бы вне вещи.
      Целую тебя, дорогой. Не мучь себя сравнениями, сомне
      ниями.
      Утро вечера мудреней, а ночь мы не будем учитывать.
      В меру здоров. Движения сломанной руки незаметно восстанавливаются.
      Целую тебя, дружок.
      Поцелуй маму, бабушку, Колю.
      Если есть еще незанятый поцелуй, целуйся.
      Завтра буду работать.
      Виктор Шкловский, он же Дед, или Дбд.
      23 октября 1970 года.
      Ефиму привет.
      1 "Эйзенштейн".
      25
      06-07.04.1971
      Ялта.
      Дорогой друг мой, Никиточка!
      Вторник. Шестое апреля. 10 градусов тепла на улице. Вечер идет в ночь. В небе вылезли все гвозди звезд.
      В Москве в издательстве лежит труд "Эйзенштейн", под этим словом будет написано мельче: книга современника. В пустой квартире у стола на невысокой полке лежит толстущая папка, в ней 400 страниц выбросов. Это не цензурные сокращения. Это результаты стилистической правки. Это выброски отступлений отвлечения, разговоры по поводу, широкая импровизация. Я не сплю, думая о сокращениях. Без этих 200 или 400 страниц книга стройней. Но ведь дерево тоже стройно. Может быть, выбросим старость.
      Издательство возьмет страниц 200 или 300 еще. Но нужно перестраивать беспорядок в новую форму. Или нужно не отказываться от молодого изобретения импровизации, поэтической разбросанности стиля.
      По паспорту знаю, что стар.
      Но вот подошел ко мне Павел Нилин1. Сказал, звонил сын, спросил: "Кто у вас живет?" Перечислили фамилии, сказал "Шкловский". "Он с тобой разговаривает?" "Мы не находим время". "Постарайся, чтобы он с тобой разговаривал".
      Сын - студент. У меня почти нет современников.
      Поговорю с внуком. Я это могу устроить, у нас есть время.
      Прими же нечто вроде защитительной речи и исповеди.
      7 апреля 1971 года.
      Утро. Тепло. Занимался гимнастикой. Продолжаю.
      Перед отъездом из ЦГАЛИ принесли мне груду бумаги из старого моего (Люсиного) архива. Это хвосты сценариев и статей. В общем плохо. Никогда не пишешь всё хорошо. Бывают отливы и приливы. Для приливов надо менять темы и книги, работать над новым материалом. Меня не печатали (книги), надо было жить. Писал всё, что печатали. Повторялся, но беря по-новому материал. Начал печататься с 1908 года (журнал "Весна"). Писал очень плохо и под влиянием Оскара Уайлда. Он был интересен (но кокетлив) в жизни и притворялся в литературе гениальным. Потом напечатался в 1914 году ("Свинцовый жребий" и "Воскрешение Слова"), в 1916 напечатал в журнале "Голос жизни" (дрянной журнал) статью, развил её в утренней газете "Биржевые ведомости" (там был редактором Аким Волынский2). Прошло 55 лет. Эту статью "Искусство как прием" перепечатывают и просто и в переводах с параллельным русским текстом. В 1919 году (сборник "Поэтика") я был вождем "Опояза" и автором хороших книг. Поняты они были только у нас (но у нас вскоре был РАП (кажется одно "п")3, и до него "Пролеткульт"). На Западе книгу не поняли. Друзья, уехавшие на Запад, её тогда не перепечатали, хотя бы фотографическим путем. Начался структурализм. "Опояз" был воскрешен у нас и понят на Западе 10 или 12 лет назад. Это первая русская теория, охватившая или охватывающая мир. У нас понят простым "остранением", но не понят как искусство повторять, не повторяясь. Они (как и Запад) не понимают сходство несходного.
      Дед.
      Продолжение буду писать завтра.
      1 Павел Филиппович Н и л и н (1908-1981), писатель.
      2 Аким В о л ы н с к и й (Аким Львович Флекснер; 1863
      1926) - литературный критик, искусствовед.
      3 Имеется в виду РАПП - Российская ассоциация пролетарских писателей.
      25
      08.04.1971
      Ялта.
      Дорогой друг Никиточка.
      8 апреля.
      Утро. Ветер. На левой румбе (горе) цветут персики. Море с волнами. Они косят в сторону Севастополя.
      Продолжаю обзор литературной жизни моей для внука.
      Побывал в Германии, больше, чем на год. Помню апрель в Берлине. Цветущие ветви яблони в ведрах на рынке. Написал "Zoo" и "Сентиментальное путешествие" (вторую часть). Это тоже теория прозы.
      Издал с маркой "Опояза" книгу главную Романа Якобсона1.
      Вернулся домой. Не печатали. Взяли редактировать тонкий журнал. Писал разное и горькую книгу "Третья фабрика". К этому времени хорошо работал Юрий Тынянов, теоретик и романист. Я не очень люблю его романы. Его герои (хорошо, что он не монологичен) толкают друг друга и многословны.
      Пошел в кино. Начал сильно с Кулешовым2 и молодым Роомом3. Написал книгу "Материал и стиль "Войны и мира"". Не такую плохую, но испуганную.
      Начал заниматься историей лубочной литературы. Две книги. Время шло.
      Родились Никита и Варя.
      Милые ребята. Ты похож на них. Ты имеешь общую бабушку и дедушку. Вас воспитала Люся. Вы хорошего урожая. Тебя я люблю и за маму, и за дядю и за тебя, дорогой.
      Мне скоро будет 80 лет (через 2 года). Уже десять лет я снова занялся теорией. Умру признанным и у нас. Сейчас мешает характер и презрение людей к тому, что только и может называться литературой. Всего не напишешь. За последние годы ты сам видишь меня. Почему я пишу тебе. Я люблю тебя, дружок. Не пропусти жизнь. Поверь первой удаче. У твоего отца Ефима была первая большая удача. Он ей не поверил и не принял её как праздник. Лазер прошел косо, мимо него4.
      Надо кончать письмо, дорогой.
      Не будь строг к себе. Не будь в жизни будничен. Верь себе. Не напускай на себя строгости.
      Кончаю письмо, дорогой.
      Поцелуй маму, бабушку, Колю. Я отдыхаю и сплю. Мне снятся книги. Недописанные книги, недопразднованная жизнь. Я люблю её. Она меня любила, я ей изменил. Верю в себя, в удачу, во вдохновение и смелость полета.
      Воздух держит дерзких. Не будь аскетом. Всё хорошо, пока в мире есть птицы. Даже вороны. Пока возвращается весна.
      Целую тебя, мой мальчик.
      Твой дед, Виктор Шкловский.
      1 Речь идет о книге Р. Якобсона "О чешском стихе преиму
      щественно в сопоставлении с русским", которая вышла в конце
      1922 года как 5-й выпуск "Сборников по теории поэтического язы
      ка".
      2 Лев Владимирович К у л е ш о в (1899-1970) - кинорежис
      сер.
      3 Абрам Матвеевич Р о о м (1894-1976) - кинорежиссер.
      4 В дипломной работе Ефима Либермана на физфаке МГУ был описан принцип создания лазера. Профессора не поняли и не поверили, а он не настоял.
      27
      11.04.1971
      Ялта.
      Никиточка, дорогой!
      Написал тебе большое письмо в двух конвертах и забыл написать главное: целую тебя. Я писал о том, как трудно и ошибочно жил. О том, как можно пропустить жизнь. Верь себе. Я верю себе так сильно, что даже этого не замечаю. Ты верь по-другому. Учи языки. Это необходимо.
      Я летаю между нитями пропуска в образовании, как седая летучая мышь.
      У нас тихо. Туманно. Людей полно. Говорить не с кем.
      Твой Виктор Шкловский.
      Поцелуй Люсю, уже бабушку. Поцелуй маму Варю и Ко
      лю - хорошего человека.
      Читай широко. Учись вольно. Не пропусти удачи.
      Берегись скромности!
      Берегись бережливости!
      Берегись целомудрия.
      Берегись сегодняшнего дня.
      Мы в искусстве и науке не дрова, а спички, зажигающие костры.
      Так береги руки от ожога.
      Я очень люблю тебя, мальчик.
      Дед.
      28
      21.04.1971
      Ялта.
      Дорогой Никиточка.
      Потеплело. Подходит (не всегда) к 18, но ветер. Целую тебя. На балконе сегодня два дрозда. Начал гулять. Смотрел на синиц.
      К Льву Толстому после написания "Анны Карениной"
      Н. Страхов писал, побуждая его начать новый роман. Лев Николаевич ответил: писать о том, что 2х2=4 не надо. Для новой книги у него нет неразрешимой, вернее неразрешаемой задачи. Ему не хватало "энергии заблуждения". Это попытка решать еще не решенное.
      Физика и физиология на время дают ответы. Искусство дает фиксацию (закрепление) попыток решения. Решения эти не окончательны. Цель их обострение неразрешимости задачи, а не снятие трудностей. Надо продвигать то, что еще кажется заблуждением, исследовать его во всех взаимоотношениях. Энергия поиска и есть обновление взаимоотношения. Надо искать задачу, она, поставленная пламенно, продвигает понимание человечества. Не надо говорить "не пейте сырой воды", "капитализм - зло". Надо понимать относительность решения и не останавливаться в поиске.
      Целую тебя, молодой студент. Становись энергичным ученым.
      Делай в науке то, что надо делать, а будет то, что будет.
      Дед Виктор Шкловский.
      29
      28.04.1971
      Ялта.
      Дорогой мальчик! Целую тебя!
      Бумага кончается, хотя я ничего не писал. Десятого буду в Москве. У нас почти лето, хотя вечера и прохладны. Дуб уже кудряв. Доцветают яблони и груши, цветет сирень. Каштаны цветут. На одной из улиц цветет даже розовый каштан. Дождей не было. Ветра много. Воды в городе мало. Её экономят, хотя горы пробиты для водных туннелей. Вода, говорят, ушла в дыры гор. Здесь карстовые известняки. Крымские горы очень старые.
      Гулял по высокому старому кладбищу. Осталось только пять-шесть могил. Могила Найденова. Он приказчиком написал одну очень хорошую драму "Дети Ванюшиных" и больше ничего (путного). Могила не заброшена. Очень высоко и море прямо внизу, как будто без перехода. У нас не очень густо, но поют птицы. Природа продолжает свою слегка заикающуюся речь. Я отдохнул.
      Между дальними новыми домами уже поднялась деревня. Надо учиться читать самого себя как слово в книге. Мир проживет и без нас.
      Как мало я знаю, как мало узнаю, и мало сделал, и даже не видел Енисея. Жизнь промелькнула, и я её не заметил, как и Пасху этого 1971 года.
      Целую тебя. Смотри в оба. Но спокойными глазами. Не пропусти жизнь. Успей её погладить.
      Твой дед и друг Виктор Шкловский.
      Море морщится - морщины морщатся и разглаживаются. Вороны (две) сидят на кипарисах и смотрят в разные стороны.
      Очень красиво: ветер шевелит большое цветущее каштановое дерево.
      Целую всех.
      30
      30.04.1971
      Ялта.
      Дорогой Никиточка!
      Вдруг похолодало - 15 градусов. Читаю "Бесов", очень неровно и очень хорошо. В конце романа убито 12 человек - это уже шекспировская развязка.
      Все плохие предсказания довольно точны. Герои похожи на героев других хороших романов Достоевского. Хорош Ставрогин и Степан Трофимович, а в общем вне конкурса - гениально.
      Погода до сегодня была прекрасная, в 11 часов испортилась. Пока верю в будущее. Целую тебя, милый. Живи не стараясь. Не стараясь. Я сейчас пишу - не стараясь. Пусть Спас спасает как знает. Это догмат сектантов нетовцев.
      А к сессии всё же надо стараться. Иначе в самостоятельной работе не хватит навыков и инструментов.
      10 мая буду в Москве. Будем верить во вторую декаду.
      Дед Витя.
      С гор идет туман. Птицы замолкли, а как цвела сирень. Но так как она не выдуманная, то всё стерпит. Море серое и гладкое. Одел теплое белье.
      31
      30.05.1971
      Переделкино.
      Дорогой мальчик мой Никиточка.
      Давно я тебе не писал. Я писал о Маяковском и Толстом, об Олеше и больше всего о Достоевском. Слова - мысли, собирались. Образовывали строй и стан, и потом снова рассыпаешь. То что получилось, вероятно, часть целого, или оно ничего.
      У нас красили стены две девушки, обе Зины. Здоровущие молодые инвалидки. Они мазали стены купоросом и краской. Потом оказалось, что они не маляры, а только абитуриентки этого искусства. Краски мирно слезли со стены. Я уехал в Переделкино. Встретился с Треневой1, с Бонди2, с Бондариным3, Асмусом4. И еще с сотней не пишущих писателей. Узнал, что Федин болен раком прямой кишки. Плохие люди тоже страдают, и все мы умираем, узнав тщету дурных поступков, измен и терпения к себе.
      Я не несчастен и не счастлив. Я умею занимать себя работой. "Лестницу! Лестницу!", кричал, умирая, Гоголь. Куда он хотел лезть, этот блистательно и глубоко и пророчески несчастливый человек? Есть ли лестницы? Нужны ли они? Есть ли дыры, ведущие к правде? Просверливаются ли они физиологией или ошибками вдохновения? Будем стараться жить, не забывая людей и совести, и не только для себя. Постараюсь забыть о себе, не забывая о работе. Забыть об уже проходящей старости. Вишни доцветают. Они и розовые и голубые.
      Я очень люблю тебя, мой мальчик. Твой прадед говорил, преподавая математику: "Главное - не старайтесь. Жизнь проста как трава, как хлеб, как взгляд. Как дыхание". Легкомыслие и дар давали мне дыхание, но не сделал десятой доли того, что должен был сделать. Я не старался, не обманывал себя, смотрел своими глазами. Верил в простоту жизни и сделал, как вижу, как увидят, больше многих, но мало.
      Береги себя, мой мальчик. Хороший мой Никита, не бойся жизни. Не думай, что мир ошибается. Берегись злобы. Надо видеть восход солнца и есть хлеб, и любить воду, и любить того, кого любишь. Я не встретился в жизни с богом, хотя верил в него мальчиком. Может быть он и меня не забывал. Спасая от злобы, от равнодушия. Не бойся жизни, Никиточка. Не стремись к какой-нибудь святости. Живи как сердце, живи как живет трава и невыдуманные цветы. Поцелуй от меня ту девушку, которую полюбишь. Береги её и себя для жизни. Для радости. Смена дня и ночи и дыхание уже радость. Пишу тебе старик. И не верю и сейчас в старость. Жизнь еще впереди. За поворотом. Она продолжается. Еще говоришь сам с собой и заглядываешь за угол. Поцелуй бабушку, маму, Колю.
      Я тебе часто пишу про деревья. Еще я люблю, как и ты, собак. Они сейчас прячутся от солнца под скамейки и обнюхивают носы друг друга. Будь счастлив, милый. Мне плохо, умение лет утешает.
      Твой дед Виктор Шкловский.
      1 По-видимому, Наталья Константиновна Т р е н е в а, дочь драматурга Константина Андреевича Тренева (1876-1945).
      2 Сергей Михайлович Б о н д и (1891-1983) - литературовед.
      3 Сергей Александрович Б о н д а р и н (1903-1978) - писатель.
      4 Валентин Фердинандович А с м у с (1894-1975) - философ и литературовед.
      32
      23.07.1971
      Репино.
      Дорогой Никиточка!
      Вот я в Репино. Холодновато. Была гроза. Зелено. Скучновато. Сплю, т. е. стараюсь спать. Выключиться внезапно из бега в колесе тоже трудно. Визжат тормоза. Сон прячется от меня в угол. Думаю о Достоевском. Мелочные письма, разговоры о копейках.
      Займы, боязнь. Спутанность, он для всех гениальный человек. Он сделан как кость - в жесткое введено что-то клееобразное. Живой организм, созданный для перегрузок. Он в себя вобрал и осуществил ту путаность вещей, боязнь жизни и жажду и боязнь потрясений и вечную потребность (не мечту) правды и страх перед низкой человечностью.
      Надо тебе прочесть его письма, если ты уже прочел романы. Всё хорошо, потому что плохо и есть перепады. Не бойся смелости, дорогой внук. Моя самая большая любовь - ты. Целую тебя и всех, кто тебя любит. Поцелуй бабушку, в тебе много от неё. Твой дед. Не бойся жизни. Не бойся расти.
      Виктор Шкловский.
      33
      05.11.1971.
      Ялта.
      Дорогой Никиточка!
      10 градусов. Пахнет дымом, земля пестрая. Были дни с синим небом и кипарисами, такими как будто их нарисовал Пиросманишвили.
      Сплю как сурок после сессии.
      Получил телеграмму из Москвы. Очевидно, подпишу договор и вылезу из безденежья. Впереди книга1. Она в макете, т. е. вылезла из редактуры в производство.
      Я 55 лет печатаюсь непрерывно, и книгу 1914 года2 недавно перепечатали в Словакии. Но скрип колес, смазанных песком, меня утомляет.
      Всё не могу сосчитать 25 января 1972 для человека, который родился в 1893 году, пойдет (научили) семьдесят девятый год. Надо заводить бороду и учиться ходить босяком как Сократ.
      Ночью засыпаю (всегда) с мыслями о новых книгах. Темы это предлоги. Жизнь сейчас переименовали в информацию. Да, она сообщение, но это не помогает анализу. Информация - это переход сквозь преграду тебя или вируса. Это взаимодействие и вмешательство. Кисик и друг, я люблю тебя как вернувшегося сына, как тебя самого и себя самого. Береги себя, деточка, и не бойся порога жизни. Поцелуй маму, бабушку, Колю. Он настоящий поэт.
      В горах может быть снег, он покрыт подушкой облаков.
      Целую тебя, милый.
      Виктор Шкловский, дед.
      1 "Эйзенштейн".
      2 По-видимому, "Воскрешение слова".
      34
      28.04.1972
      Ялта.
      Дорогой Никиточка.
      Крым. 13 градусов. Облака низко. Цветет каштан, так как это ему предназначено. Цветет сирень. Густыми гроздьями. Цветет Иудино дерево. Оно еще без листов. Остальное зелено.
      Кормят сносно, если не есть мяса.
      Море серое. Обещают перемену погоды. Море почти пусто. Вечером в одном местечке собрались, как будто покурить, лодочки. Там, очевидно, клевала рыба.
      Народ ничего себе - на безрыбье.
      Балтер, Данин1, Каверин, Конецкие2.
      Ты не огорчайся тем, что Вы живете так тесно (в деньгах). Поездка денег не дала, но книга одна в наборе3, а три другие в строгом плане4.
      Пока я жил статьями. Статья это 50 рублей или 90. Склеить из этого бюджета нельзя. "Демон" не дал ни копейки. Кувшин оказался без дна. Уверен, что конец года будет рыбнее, а потом два года сравнительного благополучия.
      Мне скоро будет 80 лет. Для полного признания на родине мне не хватает смерти. Вернее им не хватает. Мне не хватает еще одной или двух книг. Я не обещаю тебе, что они будут веселы. Но будет то, что будет.
      Я выиграл память о своей жизни. Изменил представления об искусстве. Играл, не передергивая и не переписывая. Заря жизни была прекрасна. Были друзья. Было неистекаемое вдохновение без завода, спускающего в эту реку отходы. Вдохновение не истекло. Истекла радость утра. Не из чего доплачивать убытки времени.
      Люби меня, Никиточка, я был и остался хорошим и далеко видящим человеком, а на веселые письма не хватает погоды.
      Найди свое вдохновение в физиологии, в молодости своей науки. Верь себе. Не пропусти удачи. Лучше иметь с ней короткий роман и обмануться. Поцелуй бабушку, поцелуй маму и Колю.
      Соберусь с силами и напишу книгу, простую и нужную как пятерня.
      Целую тебя, мальчик мой. Не бойся жизни, не бойся любви и экзаменов.
      Твой дед, Виктор Шкловский.
      Я не ошибся, на этот раз в разнице между д и т5.
      1 Даниил Семенович Д а н и н (1914-2000) - писатель.
      2 Семья писателя Виктора Викторовича Конецкого.
      3 "Эйзенштейн".
      4 Собрание сочинений в З-х томах.
      5 В каком-то из предыдущих писем В. Б. подписался "дет" и был уличен.
      35
      02.05.1972
      Ялта.
      Дорогой Никиточка.
      Очень скучаю по тебе.
      Туман закрывает уже три дня горы. Море почти не видно. Делать нечего. Это можно поправить. Карандаш со мной и я должен построить книгу, т. е. найти порядок глав расклейки. Два дня мая прошли тихо. Вороны меня узнали, но я старею (уже) и меньше отдаю им внимания.
      Вот выйдут книги. Одна в типографии, другая (первый том) тоже должна выйти к январю 1973 года. Еще две выйдут в тот же год.
      Но что будет делать старый дед европейского авангарда потом. Я не умею писать лирику, не умею прямо отражать жизнь, так чтобы она была похожа на иллюминацию. Написать новую теорию прозы было бы хорошо, но я не знаю прозы Запада, незнание языков меня запирает. Может быть я начну писать что-то вроде "Впечатлений старого читателя от романов, которые не стареют". Это было бы о Достоевском.
      Вот и кончается моя жизнь. Вот и прошло твоё детство и отрочество. Будущее для тебя неясно, если только ты не найдешь законов морали в самой клетке. Хорошим быть надо. Многие пробовали быть плохими, но оказалось, что печаль о зле "чем старей, тем сильней".
      Куда же идет атомоход нашего времени. Земля мала, галактика сумрачна. Сердце человека еще темнее. Радость чемпиона ума обманчива.
      Целую тебя, мой самый любимый в мире человек. Через тебя люблю бабушку, которую так же верно любил другой Никита. Люблю Варечку. Мне кажется, что она сердится на мир, но для этого тоже его надо понять. Быть умным бессмысленно. Может быть, судьба, которая отняла у меня возможность построить стройную систему, может быть, она тем самым сделала меня печальным. Я печален как недоконченная книга с вырванными листами. Не печалься же обо мне, утром просыпаясь, вечером засыпая, я думаю обо всём, и тогда почти счастлив, вероятно, спросонья. Но можно прожить и без счастья, и хорошо прожить. Вспоминаю ушедших друзей, говорю то,
      что не доверял женщинам.
      Будь внятен, милый внук, не верь малому разуму. В редких взлетах есть то, что заменяет удовлетворение. Может быть оно не существует. Не боюсь смерти.
      Сейчас в небе есть кусок синевы. Я очень люблю тебя. Внуков любят еще сильней, чем детей.
      Ну, скоро увидимся. Как согрели меня своим вниманием к мысли люди Италии. Поцелуй Колю.
      Дед Виктор Шкловский.
      Печальный оптимист.
      Привет Ефиму. Желаю ему удачи в науке.
      36
      10.05.1972
      Ялта.
      Пришло в Крым лето.
      Оказалось много обмороженных деревьев. Не только магнолии, но и тамариски и олеандры (они не деревья правда), померзли старые самшиты и ушки винограда. Много желтого. Потом были дожди и туманы.
      Сейчас море 10 градусов, но оно обещает теплеть.
      Сегодня мне снилась большая книга по теории искусства1. Надеюсь скоро написать. Расклейку2 не прочел, её надо переложить. Ну, всё будет так как будет. Будем верить в мозг и умение.
      Народу много. На пляже уже тесно, но можно умять. Я занимаюсь гимнастикой. Тело уже не болит, но хожу медленно и устаю. Время меня уже пересчитывает. Что я могу сделать? Сказать ему "Подожди, я не осуществил себя, даже не успел оглянуться".
      Целую тебя, мой мальчик. Знаю, что ты сейчас много работаешь. Скучаю по тебе и твоему милому дому и комнате с портретами в потертой раме, которые смотрят сверху, но ничего не пишут3.
      Господи боже мой, не продлевай моих дней, дай ветер в парус и веселую волну. Дай крен лодке. Как я люблю ушедшую жизнь. Не взлетевшие самолеты мечты. Сколько их было придумано.
      Целую тебя, друг мой. Будь умным, думай смело. Там подсчитаешь ошибки. За деревьями люди не видят леса, за ошибки принимают не решения, недорешенные задачи.
      Бабушке целую руки. Целую маму и Колю. Что он строит сейчас? Как ходит Таля?
      Твой товарищ по мечтам, дед Шкловский.
      Мяу, мяу. Кошки перевелись здесь, мяукаю за них.
      10 мая 1972.
      Народу много.
      Поклон и пожелания успехов Ефиму.
      1 Позже была написана книга о теории прозы, вышла в 1983 году.