- Что это со мной было? Я словно заглянул в бездонную пропасть...
      - Вы обвинили меня в нечестности и даже в подлости. Я не смогла бы по-другому объяснить вам, откуда узнала про могилу Англии. Просто увидела, и все!
      Флинт вернулся на свое место у руля, но это уже был другой человек. Как если бы вдруг с него содрали ухмыляющуюся, презрительную маску, под которой оказалось нормальное человеческое лицо. Он долго молчал, а потом повернулся к Ольге.
      - Как вы это сделали? Вы что - ведьма?
      - Наверное... Немножко. По крайней мере, мою прабабушку так называли.
      - Странно, раньше я считал, будто все ведьмы - седые, сгорбленные старухи.
      - Вы не правы, моя прабабушка была красавицей.
      - Можно подумать, вы её видели!
      - Остался портрет. И семейная легенда... Несомненно, была красавицей. Иначе, думаю, её бы не увезли из-под венца!
      - Везет аристократам! Всегда у них есть что-нибудь этакое: замок, легенды, привидения - не то что у простых смертных!
      - Откуда вы знаете, что я - аристократка?
      - Просто знаю, и все! - передразнил он Ольгу и добавил уже обычным тоном. - Документик имеется!
      - Мой диплом? Он не сохранился.
      - Отнюдь! - капитан явно над ней посмеивался. - Видно, вы - совсем слабенькая ведьма, если даже не почувствовали, что он - рядом!
      Флинт приподнял одну из досок обшивки фелюги и передал Ольге... её диплом.
      - Вы... сохранили его для меня, - начала она растроганно и тут же осеклась. - С таким документом я становилась дороже?
      - Конечно, ведь не у каждого султана есть дипломированная наложница!
      - Негодяй!
      - Наконец-то опять все стало на свои места... А я только собрался просить вас рассказать о прабабке-ведьме, такая жалость!
      - И не подумаю!
      Ольга прямо кипела от возмущения. Она заскочила в свою "каюту" и с треском задернула полог. Вылила из кружки на ладонь немного воды, чтобы обмыть разгоряченное лицо. Этот странный человек, с которым столкнула её судьба при столь неблаговидных для него обстоятельствах, всего за сутки сумел так позаботиться о ней, что девушка почти не ощущала неудобств совместного проживания. Взять хотя бы пресную воду - это Флинт настоял, чтобы Ольга пользовалась ею для умывания. Мол, он привык к морской воде, а её нежная кожа такого не выдержит. Ее ложе было приподнято над днищем лодки и накрыто сверху парусиновым навесом, так что брызги волн не мешали ей спать. Сам же капитан на ночь просто завернулся в одеяло.
      Так кто же он такой - грубый мужлан или романтик? Любитель наживы или просто безразличный ко всему человек? Невежественным его не назовешь - он на память цитирует Шекспира... Нахватался от кого-нибудь!.. Наверное, Флинт - любимец женщин; ведь не могут же они не видеть, как ярко светят его синие глаза на бронзовом от загара лице. И какие у него губы...
      Ольга покраснела, будто кто-то мог подслушивать её мысли. Никогда ни к одному мужчине не испытывала она таких противоречивых чувств... Вчера он натягивал для неё перегородку, крепко закусив губу. У него ведь прострелено плечо! А она ни разу даже не попытались облегчить его боль. Недаром он так презрительно относится к аристократам - они привыкли заботиться только о себе! Это Ольга додумывала, уже выходя наружу.
      - Решили проветриться? - подчеркнуто приветливо спросил он.
      - Я хочу вас перевязать, - сказала Ольга так, как она разговаривала в госпитале с капризными больными.
      - Разве я могу доверить постороннему человеку свое плечо? На нем все-таки рука крепится, рабочий инструмент!
      - Я не просто посторонний человек, я - сестра милосердия!
      - А где тогда ваши медикаменты?
      - Омниа мэа мэкум порто!<$FВсе свое ношу с собой ( лат. ).> ответила она.       - А-а, понятно, - сказал он, хотя ничего не понял, но почему-то после Ольгиной фразы успокоился и перестал задираться. Только пробурчал:
      - Что у вас с собой? Лягушачья лапка или корень мандрагоры? Наколдуете - когти на руках вырастут или кабанья щетина...
      - Помолчите! - она разбинтовала рану.
      Господи, как же он терпел, ни разу даже не застонал - повязка же промокла от крови! Конечно, он натрудился, устраивая её в лодке. Вот только опять губу закусил. Ольга и не заметила, как заговорила над ним, зачастила, как сердобольные госпитальные сестры:
      - Потерпи, миленький, потерпи, родимый!
      А медикаментов-то у неё с собой - только йод и бинты. Это при воспалившейся ране! У неё дрогнули руки.
      - Не собираешься же ты лить йод в открытую рану! - ехидно сказал чей-то женский голос у неё за плечом.
      Ольга испуганно оглянулась. Никого. Голос звучал у неё в голове!.. Других лекарств же нет!
      - А на что тебе руки? Уже забыла? Ну и бестолковые у меня внуки... Жар сними - он с минуты на минуту в беспамятство впадет, что одна делать будешь?!
      Ольга поднесла руки к ране.
      - Двигай заразу - пусть наружу выходит. Да не спеши! Рану закроешь, внутри что-нибудь останется - болеть долго будет! - продолжал командовать голос.
      И действительно, из раны стала выходить кровь вперемешку с гноем, а края раны стягивались, как по волшебству.
      - Ну я пошла! - сказал голос. - Дальше ты и сама справишься...
      Не прикасаясь к больному месту, Ольга сдвинула края раны ещё больше шов медленно затянулся, соединенный её руками. Она наконец вытерла вспотевший лоб.
      - С кем это вы разговаривали? - спросил её Флинт: боль отпустила его, и в последние мгновения он с интересом наблюдал за её манипуляциями.
      - Ни с кем, - смутилась Ольга.
      - Сами с собой, понятно... с кем ещё здесь можно поговорить?
      - Ладно, разрешаю вам надо мной посмеяться - в интересах лечения.
      - Мы с курса не сбились? - он заглянул ей в глаза.
      Сердце девушки зачастило. Она поспешила к компасу и тотчас вернулась.
      - Идем по курсу.
      Он кивнул.
      - Еще неделька - и вы станете заправским моряком... Я могу встать?
      - Ни в коем случае!
      - Я хорошо себя чувствую.
      - Полежите хоть пару часиков!
      Дожили: сестра милосердия просит раненого как об одолжении - поберечь себя!
      - С одним условием: вы расскажете мне о своей прабабушке. Ветер нам в спину - будем на компас поглядывать, и все дела!
      - Но это длинная история.
      - А я как раз никуда не тороплюсь.
      - Хорошо, слушайте...
      @int-20 = Было это давно. По Петербургу бешено мчалась закрытая карета, в которой, ни жива ни мертва, в подвенечном платье сидела юная Лизонька Астахова. Кучер, закутанный до глаз, нахлестывал лошадей, торопясь домчать до окраины города, где его ждала подстава<$FВ старину: лошади, приготовленные для смены уставших.>.
      Там он соскочил с козел, снял с головы шарф, распахнул дверцу кареты и с поклоном предложил руку юной невесте.
      Как вы уже догадались, это был лишь переодетый кучером Лизонькин воздыхатель - молодой польский князь Станислав Поплавский. А невеста была вовсе не его невестой, но Станислав не привык видеть хоть в чем-то отказа своим желаниям. В тот момент он хотел во что бы то ни стало обладать Лизой и своего добился!
      Он не остановился ни перед чем - жених Лизы был его дальним родственником, а его самого в Кракове ждала девушка, которую он соблазнил и на которой поклялся жениться. Ева - так звали соблазненную - происходила из семьи польских шляхтичей, которые отличались не богатством, но гордым и мстительным нравом. Поплавскому пришлось венчаться тайно. Но тайное всегда становится явным, и, хотя первое время молодые жили в фамильном замке Поплавских под Жешувом, недвусмысленные угрозы Евиных родственников донеслись и сюда.
      Уже в медовый месяц Лизонька поняла, что чувство к Станиславу, похожее на взрыв, на сумасшествие, на колдовство, мало напоминает ту любовь, о которой она мечтала. Почему отец, такой умный и всевидящий, не смог уберечь дочь от опрометчивого шага?! И тут же она честно призналась себе, что тогда не послушалась бы никого, и ничто не смогло бы её удержать!
      Отношения между молодыми супругами становились все более натянутыми. Привыкший к набожности и смирению краковских барышень, Станислав не мог простить жене её независимости. У Лизы на все имелось свое мнение. Она позволяла себе спорить с мужчинами! Не привыкший задумываться и размышлять, Станислав так и не смог разобраться в характере своей жены: чувство достоинства княгини он принимал за высокомерие, а её веселый смешливый нрав - за низменное кокетство.
      После одного из великосветских балов, на котором княгиня Поплавская как всегда блистала - вокруг неё толпились мужчины, жаждущие общения с красивой и утонченно умной женщиной, что в те времена было редкостью, князь Станислав в самой категорической форме потребовал от жены впредь быть более скромной и не бросать тень на славное имя Поплавских! Лиза на это отвечала:
      - Имя Астаховых - не менее славное, и все же сам пан Станислав сумел бросить на него тень...
      - Перестань со мной спорить, покорись, - в последний раз потребовал он.
      Княгиня лишь отрицательно покачала головой.
      - Тогда ты умрешь! - вскричал князь, выхватил кинжал и кинулся на жену.
      - Стой! - спокойно сказала она; не вздрогнула, не рванулась убегать, просто выдвинула вперед ладонь и будто припечатала Станислава к полу только нож выпал со стуком из его ослабевших вдруг рук.
      - Ведьма! - изумленно прошептал он.
      Так впервые на польской земле было произнесено это слово, чтобы потом повторяться сначала вслух, а спустя много лет - в легендах и преданиях...
      - Что? И это все?! - спросил разочарованный Флинт, видя, что Ольга не собирается продолжать рассказ.
      - А потом наступило утро, и Шехерезада прекратила дозволенные речи, пошутила девушка.
      - Понимаю... Хотите сказать, что я и так получил больше, чем заслуживал, - он неожиданно резко вскочил на ноги и удивился, не почувствовав ставшей уже привычной боли. - Наверное, судьба чересчур добра ко мне; спасла от французского правосудия - и все для того, чтобы обречь на пожизненное презрение к самому себе?!
      Княжна промолчала. Она и сама не разобралась, почему ей вдруг расхотелось что-то рассказывать ему... Ольга почувствовала, что между ними зарождаются не просто доверительные, а как бы интимно-дружеские отношения, и испугалась этого. До сих пор люди, с которыми она встречалась, так неудачно выпав из семейного гнезда, были гражданами законопослушными. Они зарабатывали на жизнь честным трудом и не вызвали у неё тревоги...
      Но Флинт!.. Этот изгой и разбойник... Обстоятельства, при которых они встретились, не говорили в его пользу. Тогда откуда эта симпатия к нему? Неужели она разучилась отличать хороших людей от плохих, неужели её принципы оказались такими хрупкими и нежизнеспособными?
      Но больше всего напугали Ольгу ощущения, прежде ею не испытываемые: его запах, например! Но она же не животное - женщина, привыкшая к чистоте и хорошему мылу... Неужели цивилизация лишь позолота человечества, которая отшелушивается от первой хорошей царапины?
      Так вот: Ольгу взволновал запах Флинта. Он пах морем, соленым ветром и ещё чем-то неуловимо мужским... Ей захотелось, чтобы этот флибустьер её поцеловал. У неё даже губы дрогнули в предчувствии поцелуя.
      Напрасно она ругала себя последними словами, напрасно напоминала, что она - замужняя женщина, она боялась поднять на него глаза, потому что он все мог в них прочесть!
      Она попыталась думать о Вадиме, но у неё ничего не получалось. Почему-то помнилось не все его лицо, а только светлая прядь, которая падала на глаза, когда он-склонялся над своим черным ящиком... Как же так: она ухитрилась обвенчаться с человеком, которого не только не любила, но даже как следует не знала! Думала, муж сможет вытащить её из жизненного водоворота, защитит, все решит за нее? Вот тебе и принципы! В чем тогда она может обвинять Флинта?
      Женщина без имени. Кто она - Литовская, Зацелина, Соловьева? Впрочем, у неё ведь есть документ: капитан французского крейсера выдал справку, что она - цирковая артистка Наталья Соловьева, поднятая на борт при проведении спасательных работ на месте крушения судна "Георг III". Капитан русским владел плохо, и Ольга диктовала ему текст по буквам. А что она делала на этом "Георге III"? Плыла из Франции в Россию. Возвращалась домой с гастролей. Не поверят: все из России, а она в Россию... Увы, более правдоподобного рассказа она придумать не смогла. И то пошли впрок уроки её покойного учителя - Василия Аренского. Раньше о каком-то там документе она даже не подумала бы...
      Флинт между тем занялся привычным делом: постоял на руле - ветер направления не менял, и судно, поймав его парусом, бойко скользило по волнам. День клонился к вечеру, и потому молодой капитан стал сооружать навес для себя - прошлой ночью от волн ему таки досталось; к утру одеяло как следует промокло...
      Если бы Ольга могла прочесть мысли Флинта, она бы очень удивилась, потому что не знала его ещё с другой стороны - капитан фелюги был неисправимым романтиком. Плавание на лодке - вместе с княжной! - он воспринимал как очередное захватывающее приключение...
      Александр Романов - Флинт - был сыном морского офицера, погибшего в революцию 1905 года. Мальчик жил с матерью на мизерную пенсию, потому о высшем образовании мог лишь мечтать и только в мечтах видеть себя на мостике какого-либо линкора или эсминца. Его капитанство на фелюге выглядело бы как насмешка судьбы, если бы не бескорыстная любовь к морю, отблеск которого навеки отпечатался в синих глазах мореходов рода Романовых.
      Другой всепоглощающей страстью Флинта были книги. Он читал их без разбора в огромном количестве и оттого, наверное, воспринимал мир несколько искривленным. Ко всему происходящему с ним он относился как к приключению и не видел разницы, какую роль в нем играть: сегодня - злодея, завтра героя!
      Правда, он не мог не понимать, что его связей с Черным Пашой не одобрит никакая власть. Потому утешал себя словами Макбета:
      @STIH = Все средства хороши для человека, Который погрузился в кровь, как в реку. Чрез эту кровь назад вернуться вброд Труднее, чем по ней пройти вперед<$FВ. Шекспир. "Макбет".>.       Это не означало, что на руках Флинта была кровь, им самим пролитая, но и участие в грязном промысле контрабандистов на весах Жизни весило не так уж мало! Безотцовщина или отсутствие доброй женской руки - его мать пережила отца всего на пять лет - способствовали перерождению доброго честного мальчика в морского волка с сомнительными моральными принципами. Встретившаяся ненадолго на его жизненном пути кроткая и чистая Агния получила власть лишь над небольшим кусочком души, куда её впустили, потеснившись, Айвенго и леди Ровена<$FГерои романа В. Скотта "Айвенго".>.
      @GLAVA = ГЛАВА 3
      Сборы в дорогу "артели искателей", как в шутку назвал их Черный Паша, неожиданно затянулись. Навес на телегу ладили часа три. Катерина с помощью Альки - в этот день он был буквально на побегушках, потому что полдня гонял с поручениями из хаты в сарай и обратно, - уже укладывала последние вещи, а Черный Паша связывал и относил их в повозку, как к ним с выпученными от испуга глазами ворвался Батя:
      - Дмитро, беда, хлопец сбежал! Ян! С утра его видели - под ногами крутился, а потом не до него было, он и воспользовался...
      - И что я могу сделать? - пожал плечами тот. - Разве не ты должен был следить за ним?
      - Я! - каялся Батя. - Я подлый пес и раззява! Я совсем забыл о нем! Как же мы теперь без него до алмазов доберемся?!
      - Говорю тебе: он все равно ничего не знал.
      - Знал! От других скрывал. Думал сам поближе подобраться! Кто ж такие сокровища чужому отдаст!
      - Батя, я думал, ты умный, ей-богу. Ты и вправду веришь, что найди мы логово этих солнцепоклонников, они нам так сразу все и отдадут?! Это смертельно опасно! И насколько мы знаем, пока ещё никому не удавалось. Про слуг Арала не забыл? Про их иголочки золотые?! А что мальчишка сбежал так, может, оно и к лучшему. В таких опасных делах надо и по сторонам глядеть, да и себе под ноги, чтобы в какую ловушку или засаду не угодить. А пришлось бы вместо этого за ним приглядывать... Иди-иди, Альку с собой возьми, пусть тоже поглядит, что и как, у хлопца взгляд верный...
      Алька прямо расцвел от неожиданной похвалы атамана - тот прежде никак не хотел признавать его полноправным членом артели!
      - А ежели мы Аполлона... это... следом пошлем?
      - Что - Аполлона?! Батя, ты спятил! Уйди с глаз долой! За три часа, знаешь, куда этот Ян мог удрать?
      Батя, расстроенный, тяжело ступая, поплелся с Алькой к сараю. Черный Паша, улыбаясь, повернулся к Катерине и заметил мелькнувшую на её лице тень тревоги.
      - Что с тобой, Кать? Чего испугалась? Мы теперь с тобой муж и жена, церковью благословенные быть вместе в горе и радости...
      - Уж не знаю, горе это или радость, а только... - она помедлила. Такое дело, Митя, тяжелая я...
      Черный Паша замер. Митя! Впервые по имени, господи! Он даже не думал, что в жизни может быть такое счастье: Митя! И она ждет ребенка! Его жена. Катюша! Он схватил её как одержимый, стал целовать, но тут же вспомнил: ребенок! Нельзя её так... Катерина засмеялась. Тихо и с удовольствием. А он вгляделся в её черные глаза: в них больше не было этого амбала Герасима. Не было! Теперь в её глазах отражался только он - Дмитрий Гапоненко, её муж...
      - Ну что ты заметался? - улыбнулась она. - Я же селянка, не забыл? У нас в селе бабы и корову доят, и сено косят - до самых родов!
      Черный Паша ничего ей на это не сказал, только руки губами коснулся, а про себя подумал: "То у вас в селе... А я не позволю своему первенцу на дороге родиться! Что мне теперь эти алмазы! Того золота, что я про запас отложил, и нам с Катей, и нашим детям хватит! Будем, идти, пока идется, а там... Надо от Азова подальше уйти, выбрать место поспокойнее, купить домик, а то и самим какую хатенку срубить, да и начать все сначала".
      Так получилось, что браконьер и контрабандист Митрофан Филиппович Батя, вдохновитель их экспедиции, одержимый болезненной идеей найти, отобрать у нечестивых сектантов спрятанные сокровища, даже не подозревал, что его кампания потерпела поражение, едва тронувшись с места. А пока он метал громы и молнии в адрес исчезнувшего Яна и успокаивал себя: зато остались самые надежные и проверенные! Возьми хоть самых слабых из них. Катерина из ружья палит - под стать хорошему стрелку. Алька, хоть и малец еще, а при случае не подведет. На днях боролись - уж неизвестно и каким приемом так перебросил через себя растерявшегося Батю, что тот, будто рыба, воздух ртом хватал - не мог отдышаться!..
      Еще неделю они шли по земле Кубанской и вот теперь стояли на кургане, окидывая пройденный путь, насколько хватало глаз. Одинокий ветряк на окраине села вздернул навстречу ветру ладонь со скрюченными пальцами и, никому не нужный, медленно перебирал ими воздух.
      Кубань - настороженная и затаившаяся - утонула в дорожной пыли. Только верхушки тополей то здесь, то там торчали, точно слушали: не идет ли опять какая напасть?!
      Проведя последнюю ночь в станице, до которой не доносилось ни пушечных выстрелов, ни ружейной стрельбы, "артель искателей" чуть было не поверила в то, что Россия наконец успокоилась и перестала кипеть кровавым варевом.
      Теперь они ехали в своей повозке по степи, которую ещё не выжег летний зной. Поля не зеленели повсюду, как в былые добрые времена, молодой пшеницей и рожью, а заросли полевыми цветами: маками, ромашками, васильками, что для городского человека являло пеструю картину цветения земли, а на душу селянина наводило уныние...
      Пообедав в тени развесистой ивы, путешественники доехали до большого, но странно пустого селения. Судя по всему, недавно через него прошли чьи-то войска: поваленные плетни; сбитые с них шашками, валяющиеся в пыли глиняные макитры; сорванные с петель двери; следы сотен лошадей.
      Дорога и вороний грай привели их на майдан, где они наткнулись на шесть свежесрубленных виселиц, на которых качались трупы в одном исподнем белье. Заслышав стук колес, вороны с карканьем было взлетели, но тут же уселись обратно продолжать свою жуткую трапезу. Катерина вскрикнула. Алька уткнулся Бате в плечо. Даже бесстрашному Черному Паше стало не по себе, и он, вырвав у Бати кнут, хлестнул лошадей, которые быстро затрусили мимо страшного места.
      Еще сутки спустя они сидели ночью в степи у костра и пекли картошку. Только что поели приготовленный Катериной вкусный борщ и теперь закидали угольями картошку - сучья отодвинули, чтобы не привлекать лихих людей, в слабом неверном свете костра их лица были какие-то по-домашнему спокойные и добрые.
      Катерина полулежала на плече мужа, который украдкой поглаживал её по спине и, зная, как она боится щекотки, жарко дышал в ухо, отчего у неё по телу бегали мурашки. Она посмеивалась и щелкала его по лбу, впрочем, стараясь делать это не очень наглядно. Она часто ловила соболезнующие взгляды Бати на своего атамана, который на его глазах превращался в беспечного влюбленного мальчишку; Дмитрия радовало даже то, что время от времени его жена, зажав рот, бежала в ближайшие кусты. Ребенка ждет! "Какой он теперь Черный Паша! - с сожалением вздыхал Батя. Подкаблучник, да и только!"
      Алька лежал, подняв ноги на колесо - отец учил, что, приподнятые, они лучше отдыхают. Он лежал и слушал, как жуют траву стреноженные лошади; мечтал: когда они с Батей найдут сокровища, купит себе хорошую лошадь и станет обучать её ходить по арене - тогда он сможет стать акробатом на лошади - вольтижировщиком!
      Аполлон лежал ногами к костру и перебирал пальцами четки, подаренные ему накануне Синбатом - тому, в свою очередь, они достались от одного турецкого купца, которому Синбат, кстати, привез столь дорогой сердцу русский табак. Синбат не видел в четках никакой пользы и расстался с ними безо всякого сожаления.
      Сам Синбат сидел по-турецки, поджав под себя ноги, и смотрел на угли: он любил печеную картошку и в долгом плавании по морям всегда мечтал, как он сойдет на берег, разожжет костер и...
      - Мир вам, люди добрые! - вдруг услышали они поблизости чей-то голос. - Не разрешите ли погреться?
      Просьба погреться летом выглядела бы смешной, если бы ещё смешнее не казалась фигура человека, вступившего в освещенный слабым светом догорающего костра круг. Он был одет в вечерний костюм, брюки которого, закатанные до колен, открывали худые босые ноги. На плече человек держал палку, к концу которой носовым платком были привязаны, по-видимому, дорогие туфли. Батя при взгляде на незнакомца закашлял в кулак, а Алька, не выдержав, прыснул.
      Катерина от мужа не отодвинулась, даже головы с плеча не убрала; раньше бы постеснялась, засуетилась, сейчас - совсем другая стала. Хотела было, как и прежде, волосы под платок прятать, Дмитрий не согласился зачем красоту скрывать? Так она, на его плече полулежа и косу расплетая, пропела грудным голосом:
      - Проходьте, сидайте, гость дорогой!
      На мужа глянула - угостить бы? Он поощрительно подтолкнул ее:
      - Давай!
      - Мы недавно пойилы, - подошла к незнакомцу Катерина, - а вы не захотите борща моего отведать?
      - С удовольствием, хозяюшка, - сглотнул тот голодную слюну. - Мне бы только руки сполоснуть!
      - Сразу видно культурного человека, - съехидничал Аполлон, прикрывая свое смущение - как же это он так забылся, что подошедшего чужого человека не услышал?!
      Алька опять хихикнул, но получил тычок в спину от Бати:
      - Ну-ка, подойди, слей на руки человеку!
      Молодой человек тщательно вымыл руки, лицо, вытер их поданным Катериной рушником, надел туфли, опустил штанины и облегченно вздохнул; благородно принял у Катерины миску с деревянной ложкой и присел у костра. Он старался есть аккуратно, отламывал небольшие кусочки хлеба, но по тому, как судорожно глотал борщ, чувствовалось, что незнакомец голоден зверски и от сдерживаемого нетерпения у него даже дрожат руки. Наконец с видимой неохотой он оторвался от миски, которую Катерина наполнила до краев второй раз.
      - Простите, господа, за дурные манеры, - повинился он, - но вторые сутки я не имел во рту маковой росинки!.. Увы, человек от голода теряет цивилизованный облик - теперь я испытал это на себе.
      Он блаженно откинулся на локоть и от удовольствия прикрыл глаза; было видно, что молодому человеку не больше двадцати пяти лет...
      - Тю, мы же картошку печем! - спохватился Синбат, выкатывая из углей закопченные комочки. - Батя наш как чуял - ох, голова! - ты, говорит, картошки побольше положи, вдруг кого в гости черт прине...
      Он осекся. "Искатели" захохотали.
      - Кто у нас манеры приличные имеет, так это - Синбат, - сказал, отсмеявшись, Черный Паша, - всегда рад хорошему человеку доброе слово сказать!
      - Да я не обижаюсь, - махнул рукой незнакомец, смеявшийся вместе со всеми. - Потому что, если разобраться, и вправду: черти напали на поезд, черти отобрали все вещи и черти чуть было не поставили меня к стенке, но бог опередил их, отпустив мне быстрые ноги...
      Он поднялся.
      - Константин Аристархович Первенцев - можно просто Костя. Ехал в поезде из Германии. На поезд напал летучий отряд генерала Покровского "Освободители России". Правда, чем отличаются освободители от обычных бандитов, я разобраться не успел. - Он растроенно опустился на землю. - Ох, и достанется мне на орехи от Георгия Васильевича! Они же у меня портфель с бумагами отобрали!
      - Очень важные бумаги? - сочувственно спросила Катерина.
      - Для кого-то, возможно, мелочи. Подумаешь, договор на поставку Наркомату иностранных дел двух легковых автомобилей! Как сказал бы repp Дитц: "Эрстэ швальбэ махт каине фрюлинг!"<$FПервая ласточка весны не делает ( нем .).>. А для меня это - крах всей карьеры!       Константин удивленно замолк, слыша, как Катерина шепотом повторяет произнесенную им немецкую пословицу.
      - Вы изучаете немецкий?
      - Она все изучает! - снисходительно пояснил Черный Паша, - Мне за морем бывать доводилось, кой-какие языки знаю. Веришь, замучила меня: как по-турецки то, как по-гречески это? С первого раза все запоминает!
      - И вы поняли, что я сказал? - спросил её ночной гость.
      - Я не знаю, что такое - швальбе.
      - Швальбе - это ласточка... Вам же учиться надо!
      - Була в мене такая мрия, але я зараз одружена жинка.
      - Ну и что же, что замужняя! - заволновался Константин. - Революция освободила женщину, поставила её в один ряд с мужчиной. Никакого домостроя! Только равноправие. Теперь женщине открыт доступ в любое учебное заведение России! И никто не посмеет отказать вам в приеме только потому, что вы дочь рабочего или крестьянина. Главным мерилом будет только талант!
      Черный Паша мог бы согласиться с ним: если Катерина талантлива - пусть учится, но слишком неравнодушный, по его мнению, тон молодого человека вызвал у него нешуточную ревность. Его, как человека, накормили, приютили, а он... Неизвестно, чем бы закончилось "закипание" Черного Паши, но тут вмешался терпеливо ждущий Синбат:
      - Будем мы, в конце концов, есть картошку, или пусть тоже в уголья превратится?!
      Константин ловко очистил горячую картофелину, перебрасывая её с руки на руку и продолжая говорить - видно, эти мысли не давали ему покоя.
      - Конечно, нам привыкнуть к этому будет нелегко, ведь почти всю историю развития человечества мужчина старался держать женщину на коротком поводке, приписывая себе исключительное право решать, что для неё хорошо и что плохо. Теперь женщина сможет работать наравне с мужчиной, станет его подругой и соратницей в борьбе...
      - А если она не захочет? - спросила Катерина, глядя на вспыхивающие последним светом угольки.
      - Чего не захочет? - ошарашенно спросил оратор, прерванный в самом апофеозе своего выступления.
      - Не захочет быть... соратником, а захочет быть просто женщиной беззащитной, слабой?
      - Умница! - Черный Паша опять чмокнул её в ухо и стал потихоньку кормить очищенной картошкой.
      Катерина очень хотела бы учиться, но её и вправду не привлекала возможность работать наравне с мужчиной. Может, потому что сельские женщины всегда так и работали - наравне! Это было нелегко, старило женщину прежде времени, и потому сейчас, с любовью Дмитрия почувствовав себя истинно женщиной, она вдруг захотела, чтобы её берегли, за нею ухаживали, ласкали, чтобы она не убивалась на работе, а жила в радость...
      - Вы тоже со мной не согласны? - спросил Константин внешне безучастного Черного Пашу.
      - Ну почему же, - пожал тот плечами, - просто вы слишком горячитесь, а то, что звучит громко, вовсе не всегда правильно... А ещё я думаю, может, иной раз нужно спрашивать и самих женщин?
      Молодой человек смутился.
      - Георгий Васильевич - мой начальник - тоже говорит, что дипломат должен иметь холодную голову...
      - Мы все должны иметь холодную голову, - сказал Черный Паша, - ведь именно из-за горячих голов сейчас по всей России идет кровавая бойня! Именно горячие головы перевернули мир вверх дном. Сейчас, оказывается, не главное, хороший ты человек или плохой. А главное, какую идею ты поддерживаешь? Кто ты: большевик, меньшевик, анархист или монархист... Ты вот наверняка большевик!
      - Да, и горжусь этим! Только большевики смогут дать счастье трудовому народу, потому что они сами - плоть от плоти народа!
      - Мы все - плоть от плоти. Но у любой матери могут рождаться разные дети. Один становится жандармом, а другой - вором...
      - Как вы можете сравнивать! - возмутился Константин. - Революция открыла простому народу двери в светлое будущее, и совершили её большевики!
      - Видишь ли, паренек, - задумчиво проговорил Черный Паша, - я думаю, не может быть светлого будущего без справедливости и закона. Почему вы, большевики, решили, что вам можно то, что другим нельзя?.. Вот смотри: я убью какого-то своего обидчика. Власть меня будет судить и, может, тоже убьет. Вы убьете сто человек, которые с вами не согласны, и не будете за это отвечать. Объясните народу, что они мешали вам двигаться вперед, и все... Мы прошли половину Кубанской области, сейчас идем по Ростовской везде люди убивают друг друга. Убийство стало привычным делом. Я - старый стреляный волк, но я никого не мог бы убить просто так. Борьба за идею это хорошо, но жизнь-то у человека одна, и когда её у него забирают, объясняя, что так надо, зато другим будет хорошо, - я с этим не согласен!