- Поэт, - пояснил Крутько. - Его расстреляли два года назад. Кстати, мой тезка. Он писал удивительные стихи, но, как многие поэты, был не в ладу с действительностью. Объявил себя монархистом... в большевистском государстве! Не могу знать, действительно ли он участвовал в контрреволюционном заговоре или хотел выглядеть заговорщиком... Говорят, следователь, который вел его дело, оказался настолько грамотным, что вошел в доверие к этому наивному романтику и читал Гумилеву его собственные стихи... Поэт так растрогался, что подписал бы, наверное, свой собственный смертный приговор. Впрочем, и других подписанных бумаг для этого хватило...
      Он обхватил голову руками.
      - Если бы я знал! Если бы только мог предположить! Началось-то все с ерунды. Я рассказывал Ванюшке на память стихотворение. Может, слышали?
      @STIH = Мой добрый кот, мой кот ученый, Печальный подавляет вздох И лапкой белой и точеной, Сердясь, вычесывает блох.       Светлана услышала и говорит: "Какой прелестный стишок! А кто это написал?" Мне бы насторожиться, вспомнить, какая она дотошная. Считает, что учитель должен знать как можно больше и не краснеть перед учениками. Я рассказал, что знал: за что расстреляли, почему его книги сожгли... А она вдруг ужасно разволновалась: "Разве можно жечь книги?" Выходит, не все книги Гумилева сожгли. Где-то же она раздобыла его сборник!
      - Какая смелая женщина, - задумчиво проговорила Наташа.
      - Она глупая! - вдруг закричал Крутько и добавил совсем тихо: - А как же я? Она обо мне подумала?!
      Наталья Романова была ошеломлена: эта молодая красивая женщина, как показалось ей, не очень развитая, осмелилась выступить против своего государства. Она, плоть от плоти народа! Разве большевики не народную власть установили? Ее муж сетует, что она о нем не подумала. Да могла ли бедная учительница знать, что в стране, строящей социализм, человека могут арестовать... за стихи?
      - Я пойду, - превратно истолковал её задумчивость Крутько, и Наталья спохватилась: у человека горе, а она в философию ударилась. - Следователь, конечно, и сам меня вызовет, но я не хочу ждать, сейчас же пойду к нему!
      После ухода Крутько Наташа приготовилась сражаться с коварным ботиком, но он застегнулся на удивление легко. Вот только с мыслями было труднее они в беспорядке вертелись, опережая одна другую: что она могла сделать, как помочь Светлане? Впрочем, завтра из командировки в Астрахань должен был вернуться Александр, может быть, он чего-нибудь придумает?
      Александр Романов вычитал как-то в старом календаре, что Ольга по-древнескандинавски "святая", а Наталья по-латински "родная", и решил, что судьба ничего не делает зря. Время святых прошло. Имело ли это значение для Ольги Лиговской? Приняв другое имя, она как будто сама изменилась. Не только внутренне, но и внешне: прежде холодноватые серо-зеленые глаза её потеплели и потеряли стальной отблеск, угловатость скул сгладилась, а губы приобрели более четкий рисунок. Волосы в короткой стрижке стали казаться гуще и пышнее. Могло быть и другое объяснение: Наташа стала матерью, расцвела как женщина, но все равно это совпало с её новым именем и потому выглядело как новое рождение. Рождение образа современной молодой женщины, жены советского моряка и большевика. Она уже ничем не напоминала растерянную, не приспособленную к жизни аристократку, которая по несчастливой случайности осталась в негостеприимной для её класса России.
      Распрощавшись с Николаем Крутько, Наташа поспешила в цирк и не переставала удивляться себе: неужели она очерствела настолько, что была неспособна на сопереживание? Или она постепенно обросла такой толстой броней, что через неё не пробиваются чужие несчастья? Сейчас её ждала репетиция, и Наташа временно отодвинула эти мысли на задворки своего сознания: ведь она все равно ничем не могла помочь Светлане.
      Советский цирк создавал свою собственную школу, ещё многие цирковые программы представляли артистов зарубежных: итальянских, немецких, но уже все больше молодых, свежих сил появлялось на манеже. Они приходили не только из циркового училища, но и со спортивных площадок, из клубов и обществ.
      Прежде цирк был традиционно семейственным: многие поколения акробатов, клоунов, иллюзионистов рождались и умирали в цирке, передавая по наследству знания, приемы, секреты. Старые артисты настороженно встретили новичков, но энтузиазм молодых, их бескорыстный труд, уважение к профессионалам растопили лед отчуждения и недоверия.
      К сожалению, для роста и обновления цирка требовались средства, которых у молодой республики было очень мало. Приходилось искать выход самим артистам: выступать на предприятиях, в воинских частях или, как Наталья Романова, вести платные уроки. Она учила желающих... фехтовать! А поскольку деньги от её преподавания шли на изготовление оборудования для нового аттракциона "Амазонки революции", директор цирка, скрепя сердце, дал разрешение на использование в свободное время небольшого зальчика при цирке. Тем более что рапиры и маски Романова купила сама, усмотрев их в небольшой лавчонке на Тверской. Из-за её покупок семейный бюджет Натальи и Александра дрогнул, пошатнулся, но все-таки удержался на ногах.
      Александр не препятствовал увлечениям Наташи, хотя предпочел бы видеть её сидящей дома. Он даже стеснялся говорить сослуживцам, что его жена в цирке стреляет из пистолета и фехтует. Эти занятия никак не соответствовали её образу женщины хрупкой и изящной. Он и сам не мог объяснить, как её воинственность уживалась с нежностью, от которой у него кружилась голова, и её полуобморочной боязнью, например, мышей? Когда в первый раз он услышал её крик и прибежал на кухню, где Наташа, поджав ноги, сидела прямо на столе, а у ножки шкафа резвился крохотный серый мышонок, он не поверил своим глазам. И эта трусиха участвовала в бою против кровожадной атаманши?! Поистине ему в жены досталась женщина-загадка.
      Они теперь виделись все реже, но от этого их чувства обострились ещё больше. Чуть выдавалась свободная минутка, супруги бросались в объятия друг друга, точно не было у них пяти лет семейной жизни, и частенько ходили с красными от недосыпания, но сияющими глазами...
      @int-20 = На манеже будущие участники аттракциона "Амазонки революции" рассматривали не очень умелый, но красочный рисунок, выполненный воздушными акробатами сестрами Холодовыми, которые пришли в цирк из недавно организованного самим Феликсом Дзержинским спортивного общества "Динамо". На одном из праздников сестры для своего выступления использовали аэроплан, чем покорили не только многотысячных зрителей стадиона и окрестностей, но и присутствовавшего на представлении директора цирка.
      Сестрам Холодовым в аттракционе отводилась роль амазонок революции, что должно было подчеркиваться красными костюмами. Федор Красавин и Станислав Закревский - акробат, оставшийся без партнерши: та не вернулась из гастролей по Франции - изображали белую гвардию; им полагались белые трико с золотыми погонами. Наташе Романовой отводилась роль этакой богини войны в костюме, смахивающем на гусарский, но черном с золотом. Она должна была поочередно стрелять то в картонного голубя в одной руке Анечки Труцци, то в двуглавого орла в её другой руке в зависимости от того, чья сторона по сценарию предпринимала очередную атаку. Анечка - воплощение свободы единственная имела соответствующий голубого цвета костюм, перешедший к ней по наследству от матери.
      Акробаты понимали, что труднее всех на первых порах придется Наташе. Ей не только нужно привыкнуть к высоте, но и научиться стрелять в цель из самых невероятных положений: например, уцепившись ногами за перекладину и повиснув вниз головой.
      Артисты подробно обсуждали место и очередность каждого трюка по сценарию, разработанному сообща всеми его участниками. Как говорил Стас Закревский, проводили "привязку к местности".
      - Наталья, о чем ты думаешь? - прикрикнул на Романову Стас. - Народ обсуждает дело своей жизни, а она где-то витает!
      А витала она совсем низко над землей, не в состоянии отрешиться от мысли: почему именно к ним домой пришел со своим горем Николай Крутько? Ведь они знакомы совсем недавно! Надеялся на поддержку? Но чем могла ему помочь Наташа? И тут её вдруг осенило: Александр! Он ведь работает в Реввоенсовете! Николай вспомнил об этом, а сказать ей постеснялся.
      Почему Наташе ни разу в голову не приходило поинтересоваться у мужа, как он относится к тем, кого арестовывает ОГПУ? Считает Александр их врагами? Попытается кого-нибудь защитить - Светлану, например? Или скажет, что это дело властей?
      А она сама почему не задумывалась? Пули свистели слишком далеко? А если и с нею случится что-нибудь подобное, сможет кто-нибудь её защитить? Или решат, как обычно, что у нас зря не арестовывают, и в глазах общества приговорят её без суда и следствия? Впрочем, без разговора с Сашей это лишь монолог. Глас вопиющего в пустыне. Она, пожалуй, подождет с этими размышлениями до его возвращения из командировки. Решить-то решила, но заноза в душе все равно торчала и саднила, не давая покоя...
      Прав Стас, никак она не может настроиться на работу, так выбил её из колеи приход Крутько. Вот, даже к Эмме не заглянула. Бедная обезьяна, наверное, опять решила, что её бросили.
      Эмма - двухлетняя самка шимпанзе. Гастролировавшие две недели назад немецкие дрессировщики - чета Бутман - оставили её в Москве. Эмма простудилась в нетопленом цирке, по выражению хозяев, "дишаль на ладан": кашляла, ничего не ела, а потом и вовсе слегла от "инфлюэнц". Бутманы договорились с директором цирка, заплатили ветеринару, чтобы он сделал укол "бедний Эмма", а они в следующий приезд зайдут на "могилка любимый обезьянка".
      Московские циркачи считали Эмму злобным животным. Она кусала и царапала всякого, кто пытался к ней приблизиться. Собственно, до обреченного шимпанзе уже никому не было дела, но Наташа все же, проходя каждый раз мимо её клетки, пыталась Эмму чем-нибудь покормить или просто ласково поговорить - все тщетно. В ответ на все её попытки обезьяна только злобно скалила зубы и из последних сил все же пыталась укусить. В тот день, когда должен был прийти ветеринар, Эмму даже не покормили. Наташа решила в последний раз приблизиться к её клетке.
      Бедное животное, свернувшись в клубок, дрожало мелкой дрожью, но при звуке шагов Наташи обезьяна с трудом приподняла голову, и в глазах её отразилось такое горе, что сердце молодой артистки дрогнуло. Не решаясь подойти к самому директору цирка, она кинулась к шпрехшталмейстеру<$FРаботник, ответственный за ход представления.>, в просторечье шпреху, у которого была оригинальная фамилия Принц. Он работал в цирке много лет, был знаком с самыми знаменитыми артистами и всегда охотно приходил на помощь молодежи.
      - Пожалуйста, Эдуард Филиппович, попросите директора, чтобы Эмму не усыпляли, а разрешили мне за нею немножко поухаживать. Может, её удастся спасти?
      - Как ты будешь с нею общаться? - сочувственно посмотрел на Наталью шпрех. - Она же злая, как плохая жена! Никого к себе не подпускает.
      - Вы только попросите, чтоб разрешил, а я постараюсь!
      Вернулся Принц минут через пять улыбающийся и поманил Наташу.
      - Разрешил. Дал две недели. Не будет улучшения - не обессудь!
      Вообще-то Наталья Романова совершенно не представляла себе, как обращаются с обезьянами, но решила, что раз они так похожи на людей... Для начала она попросила служителей убрать клетку со сквозняка. Эмму, которая уже почти не двигалась, приподняли, положили под неё набитый соломой старый матрасик - его где-то разыскала Анечка Труцци - и укрыли старым шерстяным свитером Саши Романова. На другой день Наташа принесла под пальто бутылочку ещё горячего молока и решительно вошла в клетку к Эмме. У больной обезьяны хватило сил лишь на слабое шипение. Молодая женщина положила руку ей на голову и почувствовала, как Эмма напряглась будто в ожидании. Чего? Кнута? Вот оно что! Шимпанзе просто никогда не видела от человека ласки. Наташа поднесла к её морде бутылочку.
      - Пей, глупенькая! Ты должна выздороветь!
      Эмма шевельнула ушами: как, ей предлагают лакомство, которое она ещё не заработала?
      - Пей!
      Эмма опять шевельнула ушами, пытаясь в речи человека уловить нотки приказа или раздражения, и несмело открыла рот...
      Улучшение наступило незаметно. Наташа увидела в один из дней, что Эмма уже не дрожит и в клетке лежит не скрючившись, а как бы угнездившись. Она ещё вздрагивала, когда Наташа гладила её, но укусить не пыталась. Однажды по настоянию Романовой Эмму осмотрел ветеринар, нашел некоторое улучшение и сделал укол, но вовсе не тот, который заказывали Бутманы...
      Отдельной грим-уборной у Наташи не было: всем участникам аттракциона досталась одна большая комната, которую молодые артисты разделили ширмой на мужскую и женскую половины. Как-то, переодеваясь перед репетицией, Наташа пожаловалась подругам, что у Эммы никак не проходит кашель. На другой день с мужской половины послышалось условное "тук-тук", и в символическую дверь просунулась рука с каким-то пузырьком.
      - Что это? - поинтересовалась Наташа.
      - Настойка от кашля. Бабушка делает, - пояснил Станислав, - на травах. Мне помогает.
      - А чем ты от обезьяны отличаешься? - неуклюже пошутил Федор Красавин. - Значит, и Эмме поможет!
      За ширмой раздался шлепок.
      - Я тебя научу уважать начальство!
      Как более опытного акробата артисты единогласно выбрали руководителем аттракциона Станислава.
      - Я забыл предупредить, - раздался немного погодя его голос, - бабушка травы на водке настаивает.
      - Спасибо! - Наташа быстро оделась и побежала поить Эмму настойкой.
      К её удивлению, Эмма, понюхав лекарство, не только охотно выпила его, но даже облизала ложку и подняла голову, ожидая добавки.
      - Нельзя этого пить много, - сказала начинающая укротительница, закручивая пробку, - ещё опьянеешь.
      Она представить не могла, что Бутманы "для куражу" иной раз поили Эмму водкой и покатывались со смеху, наблюдая за её кренделями. Правда, однажды они, видимо, передозировали алкоголь: обезьяна пришла в неистово-злобное состояние и кинулась на хозяина - герра Макса, разодрав в клочья выходную куртку и расцарапав до крови. Свои забавы Бутманы все же не прекратили, но держались настороже и не иначе, как с бичом в руках...
      То ли помогло снадобье бабушки Закревской, то ли забота и участие Наташи, а скорее, то и другое вместе, но в один прекрасный момент Эмма, выпив очередную ложку настойки, поднялась, отошла в глубь клетки и стала на передние лапы в стойку. Потом подпрыгнула и кувыркнулась в воздухе.
      - Ах ты, моя умница! - растрогалась Наташа.
      Обезьяна подошла к ней и ткнулась головой в руку: мол, погладь! И когда Наташа погладила её, шимпанзе не вздрогнула, как обычно, а с видимым удовольствием прижалась к своей спасительнице. Та была счастлива до слез.
      - И что ты теперь с Эммой будешь делать? - услышала она голос подошедшего шпреха.
      - Я об этом не думала, Эдуард Филиппович!
      - А надо подумать. Эмма должна работать: она артистка, а в цирке дармоедов нет.
      - Вы хотите, чтобы я стала дрессировщицей?!
      - Ну а почему нет? Сумела же ты укротить эту злючку?
      Молодая артистка остолбенело взглянула на Принца.
      - Я и не собиралась специально её укрощать. Просто мне стало жалко обезьяну, как любой из нас пожалел бы больного ребенка.
      - Положим, не любой... - шпрех взял Наташу за руку. - Поверь, девочка, старому циркачу: ты рождена для дрессуры. Спокойна, терпелива, добра, настойчива - звери это ценят.
      - Вы точно о людях...
      - Увы, дорогая, я встречал людей, сравнение которых со зверями обидно для последних... Впрочем, это не к месту! - он оборвал себя, ещё раз вглядевшись в лицо Натальи, словно проверял себя: не пропустил ли он чего-нибудь?
      - Много ли можно сделать с одной обезьяной? - задумчиво проговорила начинающая укротительница, в душе уже соглашаясь с доводами шпреха: почему бы не попробовать?
      - Вот об этом я и хотел с тобой поговорить.
      Романова поняла, что у него есть "кое-что в рукаве".
      - Сегодня директор собирается в Наркоминдел... поговорить о закупке в Африке животных: львов, тигров, пантер. А что если попытаться расширить его заявку?
      - На парочку обезьян?
      - Зачем же парочку? Для начала попросим пять!
      - Нет, Эдуард Филиппович! - Наташа даже отпрянула, представив себе такую перспективу.
      - Не трусь, девочка, я познакомлю тебя с одним человеком... О, это великий человек! Он тоже начинал с нуля и такого добился!
      - Кто же это? - заинтересовалась молодая артистка.
      - Секрет! - шпрех приложил к губам палец, - возьмем своих супругов, коньячку и нагрянем к нему!
      @GLAVA = ГЛАВА 19
      Черный Паша подошел к неподвижно стоящему Яну и заглянул в лицо.
      - Двойная удача! Беглец вернулся. Я-то прежде твоей фамилии не знал, так что и думать не думал... Мир тесен, мой мальчик! Земля круглая, если ты хорошо учился и знаешь об этом. Можно обойти её вокруг и вернуться на то же место. О чем ты хотел со мной поговорить: об арестованной Крутько или о сокровищах духоборов? Ты случайно не нашел их?
      - Неужели вы до сих пор думаете об этом? Я, честно говоря, давно забыл. Некогда заниматься игрушками!
      Черный Паша усмехнулся.
      - Хочешь меня разозлить? Грубишь старшему... Ты же пришел сестру выручать, или я ошибаюсь? Придется, видимо, вызвать охранника и отправить тебя в камеру... Не боишься?
      Ян побледнел. Он действительно испугался, представив себе последствия его мальчишеского ерничанья. Вообразил, что знание о прошлом огэпэушника даст ему какое-то преимущество! Да его и слушать никто не станет. Поклеп на майора ОГПУ!.. Почему-то в присутствии этого человека он даже не вспоминал о своих необычных способностях. Сила духа Черного Паши не шла ни в какое сравнение с теми, что встречались ему прежде, и если в свое время Ян не убоялся даже магистра черных колдунов Зигмунда Бека, то его нынешний противник был окружен такой мощной внутренней защитой, что юноша терялся. Спасало одно: кажется, сам он о своей мощи не подозревал. Вернее, он видел, как сила его взгляда лишает других самообладания, но тем и ограничивался.
      - Образумился? - довольно кивнул следователь, отметив смятение Яна. Не бойся, я не зверь какой-нибудь. Твоя вина пока не доказана, так что давай побеседуем, как старые знакомые... Можешь звать меня просто Дмитрий Ильич. Или товарищ майор. Сначала о деле: почему ты всем говорил, что Светлана Крутько - твоя сестра?
      Юноша смутился.
      - Да как-то само собой получилось. Вначале шутили. Мы же с ней вместе в Москву приехали, вместе учиться начали. А потом все привыкли, да и мы сами...
      - Молодо-зелено, - с притворным сожалением вздохнул хозяин кабинета. Пойми ты, если Крутько осудят, и тебя как брата не пощадят.
      - А кто это будет решать? - поинтересовался Ян.
      - Видимо, я, - пожал плечами Черный Паша и вдруг со всей отчетливостью понял, какую власть над людьми имеют его коллеги: граница между осознанным и неосознанным проступком так хрупка, что может трактоваться и как тягчайшее преступление, и как невинная ошибка молодости - там, где вместо буквы закона властвуют человеческие эмоции, для справедливости остается мало места! Вот она, первая ступень к абсолютной власти! Только круглый дурак не станет этим пользоваться! - Тебя, возможно, накажут не слишком сурово: сошлют куда-нибудь посевернее... Правда, диплома врача тебе не увидеть...
      - Нет! - испуганно выкрикнул Ян.
      - Это будет неприятно, - согласился его мучитель, - ну да советская власть разберется, кто прав, кто виноват...
      И дал понять, что и сам знает, как неубедительно это звучит.
      - Светлана ни в чем не виновата!
      Утверждение Яна выглядело по-мальчишески запальчивым.
      Разве он мог знать наверняка? А если она действительно попала в лапы каких-нибудь заговорщиков? Иначе разве стали бы её, безвинную, арестовывать? Она такая доверчивая, её могли обмануть!
      - Конечно, её могли обмануть, - точно в ответ на его мысли медленно проговорил Черный Паша, следя за выражением лица юноши: ему нужен был его страх за Светлану, готовность Яна пожертвовать всем ради нее. Насколько дорога Поплавскому арестованная учительница? Ибо Гапоненко пришла в голову мысль простая до гениальности: как следователю в условиях беззакония и вседозволенности в самом центре столицы создать целую армию безусловно преданных ему людей, для которых станет законом одно его слово.
      - Товарищ майор! - заглянул в кабинет дежурный старшина. - К вам на прием муж Крутько просится.
      - Скажи, пусть минуту подождет, - распорядился Гапоненко и повернулся к Яну: - Посиди пока в коридоре, подумай, как вести себя, чтобы твою названую сестру из-за тебя не расстреляли.
      Ян вышел, столкнувшись в дверях с Николаем, который от волнения ничего вокруг не видел...
      Вопреки утверждению Петерса, что дело окажется несложным, уже на второй день после ареста Крутько в её камере произошло ЧП.
      Охранник, дежуривший в ночь, вдруг исчез из поля зрения караула. Была объявлена тревога, начались поиски. Оказалась приоткрытой дверь в камеру Крутько. Глазам вошедших представилась странная картина. Заключенная, полностью одетая, скрючилась на нарах в глубоком обмороке, а рядом, на полу, с расстегнутыми брюками лежал охранник: он был в сознании, но не мог выговорить ни слова, ни пошевелиться. Вызванный тюремный врач поставил диагноз: инсульт...
      Что делал в камере молодой женщины охранник, можно было догадаться, но внезапная болезнь здорового тридцатилетнего мужчины Дмитрия насторожила. Впрочем, только его одного. Остальные сотрудники этого строгого учреждения привыкли к разным сюрпризам судьбы: в этих стенах не один здоровый человек в несколько дней становился дряхлой развалиной, а самые волевые на вид мужчины на допросах ломались и плакали как младенцы. То, что болезнь поразила одного из работников политуправления, говорило о том, какой это тяжкий труд - борьба с врагами народа.
      @int-20 = - Садитесь, товарищ Крутько, - услышал муж Светланы голос майора и присел на краешек стула.
      - Заметьте, я все ещё считаю вас товарищем, хотя ваша жена обвиняется в принадлежности к монархической организации.
      - Господи! - ахнул он и побледнел при мысли о том, как было получено такое признание. - Ее пытали?
      - Пока нет, - Гапоненко внимательно посмотрел в лицо военврача; он намеренно сказал "пока", чтобы выбить его из колеи - именно в таком взбудораженном состоянии люди проявляются наиболее полно.
      - Пока, - растерянно повторил за ним Крутько, - но ведь она такая юная!
      - А уже выступает против государства.
      - Послушайте, товарищ Гапоненко, я не стану доказывать невиновность Светланы - вы мне все равно не поверите, хотя более чистого и честного человека, чем моя жена, я не встречал... Но, может быть, моя жизнь государству нужнее?
      - Странные вопросы задает советский офицер! Разве ваша жизнь не принадлежит целиком и полностью стране победившего пролетариата?
      - Может, я не так выразился... Но дороже жизни у меня ведь ничего нет... Что ещё я мог бы вам предложить?
      - Пожалуй, все остальное можно было бы квалифицировать как взятку... Значит, вы готовы принять любое наказание вместо вашей жены вплоть до расстрела?
      - Готов!
      "Да, теперь он действительно созрел, - удовлетворенно подумал Гапоненко. - Видимо, душу дьяволу продают в такие вот моменты... Слаб мужчина любящий. И одновременно силен. А смог бы я ради Катерины пожертвовать жизнью? Ради Катюши и Пашки? Смог бы?"
      Он подал Крутько бумагу и ручку.
      - Пишите: я - фамилия, имя, отчество - являюсь членом монархистской организации, - следователь помедлил, подбирая слова: - "За веру, царя и отечество". Пойдет?
      Он хотел пошутить, но увидел, что Крутько отложил ручку и застыл весь сплошной вопрос.
      - Вы предлагаете мне это написать?
      - Я не предлагаю, я требую, - сухо уточнил Гапоненко.
      - Да после такого признания и меня арестуют, и Светлану отсюда не выпустят! - военврач с отчаянием взглянул на него. - Это ловушка? Вы хотите нас извести? Но за что? Может, когда-то я не смог вылечить вашего близкого родственника? Мы прежде где-нибудь встречались? Вы за что-то мне мстите?!
      Следователь поморщился:
      - Aу, Николай Иванович, не ожидал от вас такого примитивного мышления!
      - А что я ещё могу подумать? Написать поклеп на самого себя и ждать за это награды? Что вы хотите?!
      Тот, кого он так отчаянно вопрошал, обошел стол с другой стороны и, присев на краешек, шепнул ему в самое ухо:
      - Вашу душу.
      - Что-о?!
      - Если вас пугает такая формулировка, тогда - беспрекословное повиновение в случае необходимости, а такая бумага сможет его гарантировать. Как только понадобится, вас об этом известят и, не задавая вопросов, вы будете делать, что прикажут! Условная фраза будет, скажем, такая: "Вам нравится в одежде черный цвет?" Ответите: "Только отдельные детали!"
      - Лишь в том случае, если Светлана...
      - И никаких условий, слышите, никакой торговли! Слепая вера, и все!
      Крутько опять взялся за ручку.
      - Как, вы сказали, писать дальше?
      Хозяин кабинета смягчился.
      - А вашу жену мы непременно освободим. К сожалению, это нельзя сделать немедленно - машина уже закрутилась. Чтобы её остановить, понадобиться денек-другой. В ОГПУ не любят признавать ошибки... Видите, как я с вами откровенен? Это потому, что я знаю: написанное вами заявление свяжет нас крепче кровного родства!
      - Предлагаете мне всю оставшуюся жизнь прожить с дамокловым мечом над головой? - он сгорбился и как-то съежился, как будто из него выпустили весь воздух.
      - А у вас есть выбор? Впрочем, есть: лишить жизни и себя, и жену... Могу вас успокоить - этот самый меч уже висит над всей Россией, причем большинство граждан об этом даже не подозревает!
      Какая-то мысль пришла в голову Крутько: он оживился, поднял голову и посмотрел в глаза следователя.
      - Кто знает, может, я буду ждать слов вашего пароля с нетерпением?
      - Такое настроение мне больше нравится!
      Черный Паша мысленно поздравил себя: первый воин его гвардии вызывал уважение и надежду, что со временем он обретет верного соратника. Однако каких преданных гвардейцев он себе ни подберет, для нужд гвардии генералу требуются деньги. И немалые.
      Гапоненко распрощался с военврачом и вызвал из коридора изнывающего от долгого ожидания Яна Поплавского.
      - Продолжим нашу дружескую беседу, - бывший разбойник и контрабандист, поднявшийся до немыслимых для простого студента высот, указал ему на стул. - Дела-дела, некогда поговорить, расспросить... Например, почему ты, Ян Георгиевич, не побоялся прийти в наше скромное заведение? Насколько я знаю, большой популярностью у населения оно не пользуется. Вознамерился освободить свою названую сестру Светлану? Не поделишься своими планами каким образом? Не мог же ты вот так, без рассуждений, по первому движению души сунуть голову в петлю?!
      - Не знаю, - Ян повесил нос, только сейчас осознав безнадежность своего прихода: желания отдать жизнь за Светлану у него не возникало. Что же тогда делать? Эта мысль так взволновала юношу, что он произнес её вслух.
      - Вопрос вполне своевременный, - хмыкнул Гапоненко и посерьезнел: Давай пока, друг мой, вернемся на пять лет назад к нашей первой встрече. Тогда Батя - мой друг и помощник - обнаружил в твоих вещах цветные алмазы. Помнишь?
      Ян вздрогнул. Зрелище, открывшееся им с Марго на далекой лесной поляне, даже теперь, спустя столько лет, леденило кровь при одном воспоминании. Двенадцать трупов: взрослые, дети - таинственные убийцы не пощадили никого. Там, в тряпичной детской кукле, он и нашел эти самые алмазы...
      - Кое-кто из моих высказывал предположение, что это сделали солнцепоклонники - они всегда наказывали смертью беглецов, - продолжал допытываться следователь, который вместо расспросов о Светлане вдруг вспомнил о каких-то сокровищах!
      - Не знаю, солнцепоклонники или как там их зовут, но знак солнца на стенах и на их одежде я действительно видел.
      - Ну вот, а ты говоришь, что не знаешь, где их искать!
      - Я и правда не знаю, - устало проговорил Ян, настраиваясь на непонимание и бесплодные объяснения. - Видел их издалека, на расстоянии... Если я захочу, то у меня это получается. Как? Долго рассказывать!
      - Я и не тороплюсь, - спокойный, доброжелательный майор на глазах юноши превратился в сурового и жестокого Черного Пашу, - так что давай не спеша, по порядку, рассказывай о себе и о том, что у тебя получается, если захочешь!
      Слушал он молча, не прерывая Яна вопросами, только однажды уточнил:
      - Много, говоришь, золота у них?
      - Бездна! И камни, которые на свету блестят и переливаются. Такого богатства я даже в музее не видел!
      Юноша закончил рассказ и некоторое время ждал, пока слушатель переварит его в голове.
      - Н-да-а... Видеть видел, а где находятся - не знаешь?
      - Не знаю.
      - Может, помнишь подробности: особенности пейзажа, лес, степь...
      - Вспомнил! Гора... Подземелье, где они молятся и сокровища прячут, под горой!
      - Гора? Тоже мне, ориентир! Постой, а ты чувствуешь, когда отдаляешься от такого места или приближаешься к нему?
      - Конечно, чувствую. Я уже пробовал: когда я иду в другую сторону, например, от грибного места, то мне его труднее видеть, понимаете? Для ясности образа больше напряжения нужно. И еще. Я потом опять пробовал этих солнцепоклонников увидеть - не получилось. Как будто мешал кто-то. Как бы мысленный щит выставил, чтобы другой ничего увидеть не мог...
      - Сам не знаю, почему я тебе верю, - задумчиво проговорил Черный Паша. - Со стороны посмотреть, такого и быть не может, а поди ж ты...
      - Мы с вами все о солнцепоклонниках, Дмитрий Ильич, а что будет со Светланой?
      - Ничего с нею не сделается, она же в камере. Сама виновата. Могла бы вести себя поосторожнее. Пусть посидит, подумает...