Когда Дмитрий наконец пришел домой, Евдокии Петровны уже не было, а Павлик заснул в слезах. Катерине пришлось его нашлепать, потому что он непременно хотел дождаться отца. Тот, конечно же, в детскую заглянул, любовно посмотрел на спящего наследника и погладил по кудрявым - в мамочку! - волосам. На кухне его уже ждал разогретый ужин и взволнованная долгим ожиданием Катерина. Она научила Евдокию Петровну готовить украинский борщ, который Дмитрий обожал, и теперь, когда прошли времена конины и воблы, а государственные чиновники - работники аппарата власти - снабжались по особой системе распределения, семья Гапоненко в питании себе не отказывала.
      И Дмитрий, и Катерина принимали как должное, что государство снабжает их лучшим, что имеется в стране. Значит, их работа настолько важна для народа! Этим успокаивали себя многие большевики ещё с 1918 года, когда в России свирепствовал голод: если не им, то кому? Раз уж на всех все равно не хватает, нечего и стараться делить поровну! Кому будет польза, если от голода перемрут те, кто кует счастье для своего народа?
      Управленцы привыкли вещать от имени народа и отделяли себя от него лишь в таких случаях, как распределение материальных благ. Тут они скромно опускали глаза: в самом деле, разве есть у них время стоять в очередях, питаться в дешевых столовых, а потом страдать от несварения желудка? Носить дешевые немодные вещи? А разве не представляют они в своем лице великую страну, народу которой небезразлично, что они носят и какой у них цвет лица?!
      Катерина приоткрыла крышку кастрюли, и по квартире поплыл аромат наваристого борща. Дмитрий в предвкушении вкусной еды потер руки, но только съев первую ложку, почувствовал, насколько голоден. Наконец он оторвался от тарелки и подбодрил жену:
      - Что же ты молчишь? Говори, я тебя слушаю!
      - Ты сказал, что в наркомате видел Флинта.
      - А разве не ты говорила, что прежде о нем ничего не слышала?
      - Но потом я вспомнила. Флинт - это капитан лодки, которая повезла моих товарищей в Турцию.
      Дмитрий помрачнел и стукнул ложкой об стол.
      - О старом дружке затосковала?!
      Ни одна черточка не дрогнула в лице Катерины.
      - Ты не дослушал. С ними была моя подруга.
      Дмитрий смутился. Он словно со стороны посмотрел на себя взбешенного: с чего это вдруг?
      Лукавил старый контрабандист: все это было далеко не "вдруг". Пять лет назад его молодцы, которые кроме контрабанды время от времени совершали набеги на одиноких путников и неплохо зарабатывали на продаже "живого товара" в Турцию, захватили цирковую кибитку с шестью её обитателями: тремя женщинами, двумя мужчинами и мальчишкой-подростком. Среди них оказалась Катерина. Один из мужчин - Герасим - был её любовником...
      Тогда Дмитрий из-за неё даже схватился со своим товарищем Бабником, царство ему небесное! А этот Герасим со связанными руками кинулся на них как зверь и все кричал: "Катя, Катя!" ...Неужели Катерина его не забыла?.. Зря он сейчас накричал на нее?
      - Извини, я погорячился!
      - Ничего, я понимаю.
      Что она понимает? Что все эти пять лет он не знал покоя? Ждал, что взбунтуется, все бросит, хлопнет дверью, а он... Он уже не сможет без неё жить!.. Какая там подруга! Незачем по прошествии стольких лет расковыривать рану! А вслух он спросил:
      - Которая из них - синеглазая или аристократка?
      - Если хочешь, аристократка, её Ольгой звали...
      - Предлагаешь найти Флинта и расспросить?
      - А разве для тебя это невозможно?
      Что-то этакое прозвучало в её голосе: недоверие, сомнение или пренебрежение? Ох, не любил он в женщинах подобных неясностей! В них все должно быть просто: скромность, преклонение перед мужчиной, покорность и... некоторая глуповатость, которая умиляет и вызывает желание её защищать...
      Главное, Дмитрий пока не решил для себя, нужна ли ему вообще встреча с Флинтом? А если Сашка донесет на него? Вряд ли, у самого рыльце в пушку. Они друг с другом крепкой веревкой связаны... Судя по настроению Катерины, она не отстанет, пока о своей Ольге подробности не разузнает. Может, просто сказать, что она погибла? Случайная пуля? Не поверит... К тому же он просто не помнит фамилию Флинта. Флинт и есть Флинт... Вспомнил: друзья смеялись, что Сашка - внебрачный сын царя, его фамилия Романов...
      @int-20 = Первое дело Дмитрию вручил сам Петерс.
      - Разберитесь, Дмитрий Ильич. Молодая учительница, 22 года, читает ученикам запрещенного поэта. Может, конечно, по глупости. А если за нею кто-то стоит? Заговор лучше подавить в самом зародыше. Узнайте, нет ли в её окружении бывших эсеров или монархистов? Муж - офицер, преданный делу партии большевик, на десять лет старше жены. Влюблен в неё без памяти, какая уж тут бдительность. Думаю, ничего сложного здесь для вас не будет. Не знать она не могла, так что налицо умысел. Разложение подрастающего поколения? Провокация? Почитайте аналогичные дела, которые вели более опытные товарищи. Словом, дерзайте!
      @GLAVA = ГЛАВА 17
      В студенческом общежитии медицинского института было голодно, но весело. Ян Поплавский по кличке Монах только что вернулся с заработков. И, конечно, не с пустыми руками.
      Время наступило другое: если у человека были деньги, он уже не боялся остаться на ночь голодным.
      - На прилавках - НЭП. У студентов - хлеб! - это сочинил его друг Светозар Петров по кличке Поэт. Все восемь обитателей комнаты имели клички, все в недалеком будущем должны были получить дипломы врачей-хирургов и все они, кроме самого Монаха, вожделенно смотрели на его пакет, который этот садист нарочно медлил открывать.
      Монахом Яна прозвали за пристрастие к тибетской медицине. Однажды, ещё на первом курсе, ему в руки попала книга о случаях излечения тибетскими монахами безнадежных больных. Правда, книга была написана дилетантом, больше упиравшим на экзотическую сторону обрядов и способов излечения, чем на медицинскую, но ещё долго Ян ходил под её впечатлением и при каждом удобном случае вставлял: "А говорят, тибетские монахи..." Дальше шел пример из поразившей его книжки. Когда же Ян стал вещать о пользе воздержания для юношей, дабы накапливать впрок энергию и мудрость, студенты дружно поставили диагноз: "Монах!" Светозар, как всегда, отреагировал стихами:
      - Нам проповедует Монах: спать с женщиной и грех, и "ах"!
      "Ах" было признано недоработкой Поэта, и ему в обязанность вменили пояснить населению значение нового слова, но служитель музы поэзии не любил работать над своими шедеврами, и они всю свою недолгую жизнь так и порхали в воздухе то с одним крылом, то с двумя головами. В конце концов, главное - вовремя откликнуться!
      - Открывай, Монах, пакет, ждать у нас терпенья нет! - Поэт фальцетом выкрикнул стих, остальные засмеялись и кинулись к Яну.
      - Я сам, я сам! - заторопился он: эти голодные шакалы могли испортить ему все представление.
      Пальцами, точно фокусник, Ян приоткрыл пакет и вытащил кольцо колбасы.
      - О! - выдохнула комната и сделала шаг вперед. Следующим был батон белого хлеба.
      - У! - потянули носами студенты.
      Банка американской тушенки.
      - А!
      Голландский сыр.
      - Хватит, есть давай, не на выставке!
      - А больше ничего и нет, - Ян сделал вид, что собирается ещё потеребить пакет. - Минуточку, кажется, в уголок что-то завалилось.
      Он вытащил сверток с какими-то желтыми полосками.
      - Сушеные дыни из Туркестана. Теперь и правда все!
      Он показал пакет с двух сторон медленно, как в цирке, но будущие медики не стали досматривать до конца, а поспешили к столу. Один резал хлеб, другой чистил колбасу, третий сыр, и все это аккуратно складывали на единственную большую тарелку. Поэт стал расставлять кружки.
      - А кружки зачем? Разве Монах принес что-нибудь жидкое?
      - Кто из вас помнит мою "Балладу о патологоанатоме?" торжественно спросил Поэт.
      - "Он режет все и режет, а трупы все везут!" - продекламировал Суслик, не отрывая глаз от стола - для придумывания ему клички особых усилий затрачивать не пришлось, студенты просто исказили фамилию Суслов.
      - Ты издеваешься, - не обиделся Поэт, - а в газете и стих напечатали вот, можете почитать, - и гонорар сразу дали, как голодающему советскому студенту!
      Он вытащил из-за спины бутылку вина.
      - Что же ты молчал, негодник этакий, словно язык тебе удалили?! воскликнул студент Иволгин по кличке Скальпель.
      - Закуску ждал, - гордо ответил тот. - Вам сколько ни дай, выпьете и тараканом закусите, а я люблю, чтоб красиво...
      Ян незаметно оглядел своих товарищей. Пятый год он живет вместе с ними в одной комнате, а будто в один миг обрел семерых братьев - такие они ему родные и близкие...
      Светлана его всеохватной любви не понимала.
      - Поэт, я ещё могу согласиться, симпатяга. Фокусник - душа-человек, а Суслик? Злой, ехидный, яд из него так и каплет! Не Суслик он, а змей ядовитый...
      - Суслик, - улыбался Ян, - вовсе не змей, просто он из-за своего роста переживает, думает, что такого маленького никто не полюбит, а случается у кого из нас неприятность, первым на помощь бросается. Фокусник - сперва подумает. Скальпель - тот действительно злой. Он в глаза тебе улыбается, слова хорошие говорит, но не дай бог к нему спиной повернуться...
      - Вот видишь, а ты, небось, его тоже любишь!
      - Люблю. Скальпель - талант. Такие хирурги, как он, может, раз в сто лет рождаются. Ты просто людей не любишь!
      - Ты, Янек, не рос в многодетной семье, а мои многочисленные братишки и сестренки странным образом на меня подействовали: детей я люблю, охотно с ними занимаюсь, но только ограниченное время; потом начинаю уставать, нервничать, мне хочется побыть одной...
      - Выходит, и Крутько тебе надоедает?
      - Крутько не надоедает! Во-первых, я его люблю, во-вторых, мы видимся с ним гораздо реже, чем мне бы хотелось, в третьих, мой муж удивительно деликатный и ненавязчивый человек.
      - Все-все, - замахал руками Ян, - наши споры заканчиваются одинаково воспеванием достоинств твоего супруга.
      - Что поделаешь, Коляша - человек необыкновенный...
      - Куда уж нам, обыкновенным!
      - И ты - необыкновенный, - Светлана шутливо потрепала его по плечу. Кто из твоих друзей смог вместо трех лет пройти рабфак за полгода? Кто лучший студент на курсе? Ты ещё институт не закончил, а уже пол-Москвы к тебе на прием в очередь записывается!
      - Не преувеличивай.
      - Тут как бы не преуменьшить - куда ни приду, одни славословия: "Такой молоденький, а просто чародей, людей со смертного одра поднимает!" Некоторые утверждают - заметь, вполне серьезно! - что от твоих рук исходит сияние...
      - Светка, опять насмехаешься? Смотри, заболеешь, я к тебе и на версту не подойду!
      - А я не заболею! Я всю жизнь буду здоровой и умру в глубокой старости.
      "Тьфу-тьфу!" - как человек суеверный, Ян сплюнул. Разве можно говорить о всей жизни, когда не знаешь, что будет завтра?
      Чего это вдруг он в воспоминания ударился? Можно подумать, Светка уехала в дальнюю даль, а не живет в двух минутах ходьбы отсюда! Живет благополучно и счастливо, не скитается по углам, чего всегда боялась...
      - Монах, Монах, небось опять о женском монастыре размечтался?!
      Поэт волнуется. Сказал, как бы между прочим, что напечатали его балладу, о гонораре упомянул вскользь, а сам ведь недаром бутылку держал. Яна дожидался! Определенно, сегодняшний вечер надо сделать праздником для Поэта...
      "Спасибо, друг!" - мысленно поблагодарил Ян, а Поэт ошарашенно уставился на него: вроде вслух ничего не было сказано, а в голове прозвучало так отчетливо! "От голода мерещится!" - подумал он.
      - Приступим к трапезе, - наконец скомандовал Ян. Восемь молодых рук дружно потянулись к лежащему на столе богатству.
      @int-20 = Ночью Ян проснулся оттого, что показалось, как с мучительным стоном позвала его Светлана:
      - Я-а-нек!
      На лбу его выступил холодный пот, а сердце громко застучало посреди мерного храпа семи здоровых носоглоток... Откуда пришел этот страх? Не за себя, за нее, за Светку?! Брат - не брат, а так, как приросла к его сердцу эта девчонка, не с чем было и сравнить. Разве не ей он обязан своими знаниями, своей учебой? Разве не она надоумила пользоваться своей памятью? Разве не Светка научила его смеяться, когда уже Ян думал, что вовек этого не постигнет.
      Она до сих пор его опекает, заботится... Чего это Ян начал перечислять её заслуги? Будто на похоронах речь говорит... Светлана, где ты?!
      И как когда-то давно, в замке Головина, опять в его мозгу что-то щелкнуло, а время наполнилось образами и звуками. Возникло бледное Светкино лицо в обрамлении беспорядочно разметавшихся рыжих волос, раскрывшиеся от ужаса полубезумные глаза: какой-то мужчина в форме, который приближался к ней, на ходу расстегивая брюки. Наконец кусочки мозаики сложились в цельную картину. Это была камера, в которой на нарах сидела Светлана, а мужчина скорей всего был охранником в тюрьме или ДОПРе<$FУчреждение предварительного заключения.>.
      "Что делать? Что же делать?!" - застучало в голове Яна. Увиденная им картина стала расплываться, и юноше пришлось сделать усилие, чтобы вернуть её.
      - Шо ты боисси? - приговаривал в это время Светлане охранник. - Все одно в расход пустют, отсель никто не выходит! А так перед смертью индо разговеесся!
      Она потеряла сознание. "Я не смогу туда пройти, просто не успею!" Ян увидел, как без чувств сползла на нары Светлана, но это не остановило насильника.
      И тогда от страха за Светлану, от всепоглощающего желания ей помочь, Ян вдруг отчетливо представил себя там, в камере. И будто вправду в ней оказался. Продолжал оставаться в общежитии лишь какой-то одной своей частью, а другая была в камере! Он стал на пути охранника и ударил ладонью его в грудь. В область сердца. Он не хотел его убивать, понимая, что может ещё больше пострадать Светлана, но не рассчитал: удар получился мощнее, чем нужно... Тут же какая-то сила отбросила его назад. Ян покачнулся и рухнул на кровать, больше не сумев вызвать в памяти образ Светланы. Ян забылся тяжелым давящим сном и проснулся чуть свет почти без сил, ощущая слабость во всем теле...
      Он заставил себя подняться, обмылся холодной водой - полегчало, - и вышел из общежития с намерением разузнать о Светлане все, что можно.
      Дверь в квартире Крутько ему открыла незнакомая пожилая женщина. На вопрос Яна, где хозяева, она замотала головой:
      - Ничего не знаю, Николай Иваныч прибежал заполошный: "Баба Люба, посиди с Ванюшей!" А на нем, батюшка мой, и лица не было!
      Она тут же спохватилась, не сказала ли лишнего, и повторила, закрывая дверь:
      - Ничего не знаю, мил человек!
      Во дворе школы, где Светлана работала учителем русского языка и литературы, слышался мерный топот десятков ног и командный голос:
      - Левой! Левой! Левой!
      Ян подошел ближе. По двору ровными рядами, с красными галстуками на шее, маршировали дети.
      - Левой! Левой! Левой!
      Молодой человек в выцветшей гимнастерке некоторое время наблюдал за их маршем, а потом скомандовал:
      - Запевай!
      Ян невольно задержал шаг. Пионерская организация была создана всего год назад, но юные пионеры уже маршировали по всей России.
      "Смена растет!" - тепло подумал Ян: он сам был комсомольцем и приветствовал идею коммунизма, которая вот так начинает свой победный путь - с юных голов и сердец! Он поднялся по ступенькам на крыльцо, а вслед ему неслось: "Белая армия, черный барон снова готовят нам царский трон..."
      Уроки уже начались, и из-за одной двери слышалось хоровое: "Мы не рабы! Рабы - не мы!" За другой дверью тоже хором зубрили таблицу умножения.
      Директора школы он нашел в маленьком кабинетике под лестницей. Судя по гимнастерке, и он был из военных. Идею полной ликвидации безграмотности большевики упорно проводили в жизнь, даже отзывая учителей из воинских частей.
      Директор читал какую-то бумагу, шевеля губами и хмуря брови. Наконец он оторвался от чтения и посмотрел на Яна.
      - Я вас слушаю.
      Вроде слова, которые он произнес, были самые обычные и сказаны спокойным тоном, но Яну показалось, что отзвуки марширующих детских ног слышатся и здесь, в кабинете.
      - Дело в том, что я - брат Светланы Крутько.
      Когда-то давно смерть Олеси, которая была невестой Яна и подругой Светланы, породнила их. Общая цель - учеба в Москве, долгий путь, который они вдвоем прошли к этой цели, сблизили молодых, но без какого бы то ни было оттенка страсти или любовного влечения. Они, бывшие такими разными, казались теперь окружающим по-родственному похожими и не вызывали у них сомнения, что Ян со Светланой - брат и сестра. Директор вначале задержал взгляд на лице Яна, но тут же подчеркнуто безразлично спросил:
      - И что вы от меня хотите?
      - Узнать, где Светлана.
      - Разве вы с нею не видитесь?
      - Видимся, но я живу в общежитии, а она с мужем - в квартире...
      - А почему вдруг вы пришли в школу?
      - Потому что Светлана здесь работает!
      - Но раньше я вас почему-то не видел. Появилась причина?
      Глаза директора как два буравчика впились в лицо Яна. Весь их диалог выглядел более чем странным: ни на один вопрос юноши этот школьный администратор не ответил, а в свою очередь забросал вопросами Яна.
      - Ни Светланы, ни её мужа не оказалось дома, и я, естественно, зашел в школу, - Ян ещё пытался направить разговор в нужное русло.
      - А что это вы так разволновались, молодой человек?! Хотите, я скажу, в чем дело? Никакой вы Крутько не родственник! Скорее, сообщник! И в настоящий момент скрываетесь от правосудия!
      Во время своей обличительной речи он так распалился, что даже приподнялся со стула, а забывшись, рухнул обратно и скривился от боли. "У него - геморрой! - мысленно поставил диагноз Ян. - Поделом, бог шельму метит! А детишек жалко..."
      - Крутько арестована! - чуть ли не по слогам произнес директор, и опять его тонкие губы раздвинулись в злой усмешке, точно наружу изо рта просилось жало.
      Ян смерил его презрительным взглядом и пошел прочь. Он уже взялся за ручку двери, как услышал: директор поднял трубку телефона и попросил:
      - Барышня, дайте ОГПУ!
      Юноша повернулся и, глядя ему в глаза, потребовал:
      - Немедленно положите трубку!
      Директор странно хрюкнул и быстро положил трубку на рычаг.
      - Вы меня не знаете, - Ян не спускал с него глаз.
      - Не знаю...
      - К вам никто не приходил.
      - Не приходил...
      Ян не задумывался о последствиях своего поступка, хотя и считал себя без пяти минут врачом. Да и нужна ли хирургу психология, в которую он заглядывал лишь для общего развития. Сейчас его единственным желанием было закрыть этот злой опасный рот. Он так и поступил: директор стал не опасен, а юноша со спокойной совестью покинул школу. Его редкостный дар требовал изучения и осторожного обращения, а попал в руки человека молодого, импульсивного, что должно было когда-нибудь привести к непредсказуемым последствиям...
      Директор был психически нездоров, и для него Янеково воздействие оказалось необратимо роковым. Впрочем, причины этого никто и никогда не узнал.
      А военрук, которого директор накануне вызывал к себе, зайдя в кабинет, увидел картину, долго стоявшую потом у него перед глазами: мстительный и жестокий человек, гордящийся тем, что перед ним одинаково трепещут и учителя, и ученики, сидел бесчувственным болваном и на все вопросы военрука тянул:
      - Не знаю.
      Вызванная карета "скорой помощи" увезла директора из школы навсегда.
      @int-20 = Ян шел по улице, ничего не видя вокруг: кому нужны такие сиюминутные фокусы, когда настоящее, большое несчастье оказывается тебе не по плечу!
      Вдруг кто-то дернул его за рукав.
      - Здравствуйте, Ян. Вы меня не помните? Мы учились со Светланой на одном факультете, а теперь с вашей сестрой работаем в одной школе...
      Перед ним действительно стояла Светина однокурсница...
      "Зоя!" - вспомнил Ян. Ее студенты звали Зайкой за узкие миндалевидные - как они говорили, косые, - глаза.
      - Вернее, работали... Я знаю. Свету арестовали. Это все директор подстроил, Федор Борисович. Он в армии комиссаром был, вот его к нам и прислали. Говорят, командира полка, в котором Федор Борисович служил, судил Ревтрибунал. Он этого и не скрывает. "Я, - говорит, - самого командира под трибунал отдал!"
      Наверное, думал Ян, ему просто не везет: второй комиссар, встретившийся на его жизненном пути, оказался, мягко говоря, не лучшим представителем человеческого рода...
      - Что же это я все про Федора Борисовича рассказываю? - спохватилась Зоя. - Вы же о Светлане волнуетесь! - Она беспокойно оглянулась по сторонам. - Это он, больше некому, на Светлану донес! Он под дверями подслушивает!
      - Под какими дверями? - не сразу понял Ян.
      - Под дверями классов. Что говорят учителя, как ведут урок... У него целая армия осведомителей. Из детей. Представляете, какая гадость?! Буквально через минуту ему становится все известно, что бы в школе ни случилось! Дети наперегонки спешат к нему с сообщениями: каждый хочет, не пошевелив пальцем, получить пятерку по истории...
      - А почему именно по истории?
      - Федор Борисович преподает историю после того, как одного из учителей этого предмета арестовало ОГПУ за умышленное искажение исторической действительности... Вот видите, опять. Только о нем! Это наша боль... - она тронула Яна за рукав. - А насчет Светы не беспокойтесь, разберутся и её отпустят! Разве может быть иначе? Прошло время, когда царские жандармы бросали людей в тюрьму без суда и следствия! В республике рабочих и крестьян все должно быть по закону! Светлана ещё так молода, она может ошибиться, должны же там понять!.. Не представляю, как ей в руки мог попасть этот сборник!
      Ян уже ничего не понимал.
      - Подождите, Зайка... Зоя, давайте с вами дойдем до сквера и посидим на скамейке. Вы мне не спеша все расскажете.
      - Вообще-то у меня скоро урок, но если недолго, минут пять...
      - Понимаете, Зоя, - проговорил Ян, когда они разместились на скамейке подальше от людских глаз, - я знаю только, что Светлана арестована. Почему и за что - расскажите вы.
      Зоя понимающе взглянула на парня.
      - Тогда, конечно, вам непонятно... Света читала детям стихотворение Гумилева.
      - И все? - изумился Ян.
      - Гумилев - поэт, чьи книги были уничтожены, а он сам расстрелян за участие в контрреволюционном заговоре.
      - Ну и что же?
      - Как вы не понимаете! Гумилев - запрещенный поэт. Читать его ученикам - это как бы не соглашаться с мнением правительства... Это рассматривается как распространение среди учеников вредного влияния буржуазной идеологии...
      - А вы сами Гумилева читали?
      - Что вы? - её рука дрогнула в попытке перекреститься. - Я бы побоялась. Я в Москву-то из такой глухой деревни приехала! Месяц добиралась, думала, вовек не доеду! Как глянула на дома да на проспекты широкие, умных людей послушала... Эх, думаю, Зоя, какая тут учеба? В таком городе тебе и улицы подметать не доверят. А поглядите: институт закончила, в Москве работаю. У нас в деревне говорили: живи тихо - не увидишь лиха. Раз запрещено, значит, нельзя! Сверху легко плевать, попробуй, снизу плюнь...
      Ян поднялся со скамейки, не дожидаясь, пока это сделает сама девушка.
      - Извините, Зоя, что задержал так долго. Вы торопитесь, а пять минут давно прошли.
      Она с сожалением взглянула на парня, но тут же поднялась и распрощалась.
      - Поверьте, все будет хорошо!
      "Хорошо! - передразнивал её про себя Ян, шагая к общежитию. - Дура наивная! Тебя бы в ту камеру!"
      Он и сам не понимал, отчего так разозлился. Действительно наивная, да разве только она одна? Сколько раз он слышал от своих же товарищей-студентов, что невиновных не сажают, а если и расстреливают, так только врагов... Ну и какой же враг Светка?.. У этой Зайки только одно на уме. Посмотрела на него так, как и многие девушки до нее: мол, вместо того, чтобы оценить её красоту, он мудрствует и попусту тратит время.
      Теперь пришла пора посоветоваться со Знахарем (или со студентом Петром Алексеевым). Петр был их ровесником, а казался умудренным опытом седым старцем по манере ходить не спеша, говорить медленно и весомо, ничему не удивляться и, выслушав любую, самую невероятную историю, пробормотать:
      - Знамо дело!
      Кличку ему долго придумать не могли. Даже сам Поэт, который ввел эту традицию, ломал голову, пока на очередное алексеевское "знамо дело" он не разозлился:
      - Ничего тебе не знамо! Тоже, знахарь нашелся!
      Кличка прижилась ещё и потому, что Знахарь был приверженцем народной медицины и в его большом деревянном чемодане имелся уголок с травами в полотняных мешочках: от простуды, от зубной боли, от изжоги...
      - Зачем ты в хирурги пошел? - приставал к нему Скальпель. - Посмотри, у терапевтов какие девушки красивые!
      - Трава-то не всяку болезнь берет, порой и резать приходится. Зато что лучше травушки раны заживляет?
      - Для этого у медицины лекарства есть!
      - Лекарства больному человеку кровь засоряют, выздоравливает он куда медленнее...
      - Господи, - стонал Скальпель, - да ты же дремучий мужик, а не передовой советский врач! И правда Знахарь!
      - Я согласен, чтоб ты был передовым, а я уж в народных лекарях похожу!
      Несмотря на внешнюю простоватость, Знахарь был вовсе не прост и, провоевав три года в Красной Армии, знал много такого, что другим студентам и не снилось!
      Полгода назад Знахарь побывал на допросе в ОГПУ. Арестовали профессора, у которого тот учился, по обвинению в умышленно неправильном лечении какого-то военачальника. Знахарь после рассказывал Яну в лицах, как он изображал из себя тупого забитого студента, так и не понявшего, что от него хотят. Ян, нахохотавшись, посетовал, что Знахарь не в ту область направил свои способности - театр терял великого актера, - а Петр вдруг расплакался как маленький: ему было жалко любимого учителя, который пропадал по наговору ни за понюх табаку...
      Больше Яну посоветоваться было не с кем. Знахарь сидел на лекции, благо в большой аудитории и с краю. Ян подкрался к нему на корточках, и они вдвоем, так же пригнувшись, в коридор и вылезли.
      - Скажи спасибо, Корецкий свой учебник слово в слово пересказывает, а то так бы я тебе и вышел, - ворчал Знахарь. - Когда ты видел, чтобы я с лекции удирал? Это ты все утро где-то шлялся...
      - Светлану арестовали.
      Знахарь замер на полуслове, в его глазах мелькнуло отчаяние.
      - Опять!
      Студенты шутили, что Знахарь тайно влюблен в сестру Яна, но тот не обращал внимания. Выходит, правда.
      - Да-а, заведутся злыдни на три дни, а до веку не выживешь, - как показалось, невпопад сказал Знахарь. - Убила кого, ограбила?
      - Запрещенные стихи детям читала.
      - Раньше революционеры за запрещенную литературу сидели, теперь других за то же сажают?
      - Выходит.
      - И что ты решил?
      - Хочу на Лубянку сходить. Может, удастся её вызволить?
      - Как?
      - Еще сам не знаю.
      - Дай бог нашему теляти волка поймати! А если и тебя возьмут?
      - Меня-то за что?
      - За то, что поддерживал с нею связь. Разделял её убеждения. Помогал распространять среди студентов чуждую нам литературу... Мало ли!
      - Что же, у меня выхода нет?
      - Нас всех приговорили к счастью.
      - Как ты не понимаешь: если я не пойду, всю жизнь буду чувствовать себя подлецом!
      - Я тебя понимаю, - Знахарь будто сник весь. - Мне самому все время кажется, что я мог сделать что-то для Михаила Ивановича... Иди. Бог не выдаст, свинья не съест!
      - Спасибо. Если что, книги мои, рубаху новую себе бери. Завещаю.
      - Будет-то раньше смерти умирать!
      Ян думал, что пройти в ОГПУ ему сразу не удастся, но едва юноша назвал свою фамилию, как его тут же пропустили. Дежурный подробно объяснил, где пятый кабинет, в котором его ждет следователь Гапоненко. Ян легко нашел дверь и постучал. Какой-то военный, стоявший спиной к нему, запирал сейф.
      - Моя фамилия - Поплавский, - сказал он военному.
      - Надо же, как мне сегодня везет! А ведь я только что отдал приказ о твоем аресте!
      Он повернулся, и Ян вздрогнул. Перед ним стоял Черный Паша.
      @GLAVA = ГЛАВА 18
      Наташа Романова стояла в прихожей и никак не могла застегнуть кнопку резинового ботика. Когда торопишься, всегда что-нибудь мешает! К тому же купленный накануне белый пуховый берет оказался большим, и стоило ей наклониться, как он тут же сползал на глаза. И это в тот день, когда они начинают репетицию нового аттракциона! В сердцах Наташа выдохнула: "Черт!" и опять склонилась над ботиком. Если и сейчас не застегнется, она просто снимет и зашвырнет его под вешалку! Пусть валяется там хоть до следующего сезона!
      Над дверью звякнул вместо звонка колокол: Саша смастерил его из старого судового. Романова выпрямилась и, ещё не притронувшись к замку, поняла: за дверью - БЕДА! Вдруг стали непослушными пальцы, потянувшиеся к задвижке.
      Перед нею в мокром черном плаще с потемневшим от горя лицом стоял Николай Крутько. Он смотрел на Наташу и как бы сквозь нее, и звуки из его искривленного рта вылетали как бы сами собой.
      - Я не знал, к кому идти... У нас так много друзей, а кроме вас пойти не к кому, - бормотал он словно во сне.
      - Зайдите в квартиру! - Наташа силком втащила его в прихожую.
      - Я не могу... Это опасно... Я не должен был вас подвергать... Я прокаженный, которого надо гнать от двери.
      Наташа сбросила капризные боты и повела Николая за собой.
      - Подождите! - он снял галоши. - А то ещё и пол запачкаю!
      В кухне она усадила Крутько за стол и налила горячего ещё чаю. Он покорно выпил и впервые посмотрел Наташе в глаза.
      - Светлану арестовали.
      - За что? - изумилась она.
      - Гумилева детям читала!
      К своему стыду, Наталья не могла вспомнить, кто это.