- И он больше не ел мяса? - разочарованно спросил юный эрудит.
      - Почему не ел? - рассмеялась Наташа. - Конечно, ел! Но с тех пор никогда не трогал кроликов.
      Она вернулась к своим гостям. За столом Анечка Труцци жаловалась соседям на мужа:
      - Поймите, товарищи, Федя - прирожденный силовой акробат! Я-то мечтала: окончим училище, в паре будем работать...
      - Анна и Федор Труцци! - ехидно поддел её муж.
      - Злится на меня, - вздохнула Анечка. - Я при регистрации не стала его фамилию брать. Труцци - старинная цирковая династия, потомственные акробаты! А Красавины? Слышал кто-нибудь прежде такую фамилию?
      - Как раз сейчас акробаты Крамаренко зовут тебя в свой номер - у них "верхней" нет. И будешь ты Крамаренко, как они все! А вовсе не Труцци!.. Хорошо хоть советская власть на стороне отцов: сын мою фамилию носить будет.
      - А дочь - мою! - запальчиво выкрикнула Анечка и смешалась от своей горячности. - Если, конечно, захочет...
      - Нашли о чем спорить, о фамилиях, - добродушно пожурил молодых товарищей Крутько.
      - Если б только в фамилии было дело, - опять вздохнула Анечка, - он же в своих медведях души не чает. А Гошку так точно больше меня любит! На акробата учился, а чуть поманили - в дрессировщики сбежал! Знай я, что с этого все начнется, никогда бы на рынок не пошла...
      Она потупилась и умолкла.
      - Простите меня, товарищи, Федя всегда ругается, что я рот не закрываю. Пугает: кто меня раз в гости позовет, в другой уже не пригласит!
      - Расскажи, Анечка, расскажи, - попросила Наташа, уже знавшая историю про Гошу, и с улыбкой посмотрела на подругу: и в училище, и в цирке её звали только Анечкой - такая она была тоненькая и гибкая, маленькая, будто девочка-подросток; рядом с нею Федор смотрелся медведем, как и его мохнатые питомцы.
      - Да что тут рассказывать! Пошли мы с Федей на рынок какой-нибудь еды купить. Федя перед тем на пристани помог морякам лодку разгрузить, разжились мы маленько деньгами. Проходим мимо одной старушки, а она и привязалась: "Возьмите да возьмите". Как почуяла! "Задешево отдам", - кричит. Я вначале думала, это щенок. Пригляделись медвежонок! Господи, думаю, самим есть нечего! Так Федю разве убедишь, уж если упрется! Могли бы выступать на бамбуке<$FВоздушный гимнастический снаряд.> или с першем<$FДлинный шест, используемый в акробатических номерах.>...
      Она махнула рукой, нечаянно перевела взгляд на Лину Альтфатер и замерла с полуоткрытым ртом. Лицо молодой женщины исказилось от боли, а руками она судорожно сжимала живот. Анечка хотела обратить внимание других на страдания Лины, но та предостерегающе поднесла палец ко рту. Давала себя знать холодная архангельская ссылка: там Лина застудилась, и с тех пор временами на неё накатывали приступы обжигающей боли. Недомогание Лина скрывала даже от мужа и тайком принимала небольшими порциями опиум...
      А в соседней комнате дети играли в салочки. Олю Романову, как самую тихоходную бегунью, "салили" чаще всех, и малышка решила схитрить. Она забежала к взрослым и с разбегу ткнулась в живот Лины. Женщина закусила губу, чтобы не закричать от боли. Она попыталась отстранить от себя девочку, но та подняла на неё огромные зеленые глазищи и заявила во всеуслышанье:
      - А у тети Лины животик болит!
      Взрослые засмеялись. Лина покраснела и мысленно приготовилась встретить следующие волну боли, но её не было. Маленькие ладошки Оленьки вдруг стали горячими, и это благодатное тепло мягким облаком обволокло больные места, будто впитывая в себя болезнь и куда-то испаряясь вместе с нею.
      - Я тетю Лину полечила и тепель она болеть не будет! - торжественно произнесла малышка. - Я лечила няне головку, и у неё тоже ничего не болит!
      Гости все ещё воспринимали происходящее как шутку, не замечая непонятного волнения Романовых-старших: Наташа вздрогнула, а её муж смертельно побледнел. Он так надеялся, что любимая дочурка избежит дурной, как он считал, наследственности жены.
      Все пять лет совместной жизни они не вспоминали о феноменальных способностях Наташи, но боязнь, что "ведьмачество" рано или поздно вылезет наружу, заставляла его постоянно быть настороже. Неужели их дочь, Оленька, тоже этим отмечена?!
      Наташа не любила слова "ведьма": да, она умела видеть на расстоянии, предчувствовать несчастья или избавлять от хвори, но кому от этого было плохо? Боязнь Александра была сродни страху первобытного человека перед темнотой. И в то же время, когда Наташа его, спящего, избавила от фурункула на шее, он о способностях жены даже не подумал. Обрадовался:
      - Ну вот, все само собой и прошло! А то наши эскулапы сразу с приговором: резать, и точка!
      В это время за столом шел нешуточный спор о том, надо ли крестить детей и что такое религия в стране, строящей социализм. А когда Оленька, отойдя от Лины, вдруг покачнулась и упала на пол, никто из присутствующих, кроме её родителей, не связал обморок девочки с осуществленным ею лечением. Женщины засуетились:
      - Накурили мужики, хоть топор вешай, вот ребенок и угорел!
      Оленьку отнесли на широкую родительскую кровать, отгороженную от остальной комнаты огромным шифоньером, и ею как врач занялся Николай Крутько, разрешив остаться рядом только Наташе.
      - Иди-иди, - чуть ли не вытолкал он Александра, - займись гостями. Ежели что, Наташа мне поможет!
      Он стал считать Оленькин пульс, удивленно хмурясь.
      - Честно говоря, я подумал, ребенок перевозбудился: волнение, беготня. У неё же пульс замедленный, как после болезни, слабость, испарина... У ребенка ангины не было?
      - Не было, - пожала плечами Наташа. - Оля с рождения ничем не болела.
      Девочка открыла глаза.
      - Мамочка, у меня все прошло.
      Врач, все ещё щупающий её пульс, недоуменно выпрямился.
      - Ничего не понимаю! Только что ребенок был болезненно слаб, сейчас у неё нормальный здоровый пульс, кожа сухая, на щеках румянец... Пусть все же для верности немного полежит...
      - Я посижу с нею, Коля, - ласково сказала Наташа. - Скажи друзьям, чтобы не волновались.
      Она проводила взглядом Крутько и строго посмотрела на дочь.
      - Оля, ты должна мне пообещать, что делать этого больше не будешь!.. Когда ты лечила няню, тебе тоже было плохо?
      - Нисколечко, - простодушно ответила девчушка. - Няня болела чуть-чуть, а тетя Лина сильно!
      - Вот именно, - Наталья прижала малышку к себе. - Тебе ещё рано лечить людей. Ты маленькая и можешь не заметить, как отдашь другому все свое тепло...
      - И буду лезать холодная, как баба Глуня - спросила Оля, а Наташа не сразу вспомнила, что речь идет об умершей на днях соседке, чей гроб в ожидании катафалка выносили во двор.
      Больше Оленька болеть ни в какую не захотела. Наташа и сама понимала, что держать ребенка в постели нет необходимости.
      - Значит, мы с тобой договорились? - поправив дочери бант, спросила Наташа.
      - Зелезно, - сказала девчушка и залихватски ткнула пальцем в зуб.
      "Ох уж мне этот Флинт, разберусь я с его воспитанием!" мысленно пригрозила мужу Наташа.
      - Ну что? - с замиранием в голосе спросила её вышедшая из-за стола Лина. Она, так и не поняв, что произошло, почему-то чувствовала себя виноватой.
      - Смотри сама, - кивнула Романова в сторону скачущей вприпрыжку дочери. - По-моему, она чувствует себя прекрасно!
      - Я-то свою Светланку в медицинском институте нашел, - рассказывал между тем Крутько, обретя внимательных слушателей в лице "новичков" Анечки и Федора: остальные сидящие за столом слышали эту историю много раз и, зная, как трепетно любит свою молодую жену Николай, позволяли все же подшучивать над ним - это называлось "завести Коляныча". - Накануне у студентов Коллонтай<$FРеволюционерка, говорила о любви, как о "стакане воды": выпито и забыто!> буйствовала, к свободной любви призывала, вот Наркомпрос<$FНародный комиссариат просвещения.> и попросил меня лекцию прочитать, как бы в противовес: "О вреде случайных связей".
      - Значит, ваша жена - будущий врач?
      - Нет, это Ян - будущий врач, - вмешался Альтфатер.
      - Ну и что. Светланка пришла к Яну, как к брату.
      - Единоутробному, - внес лепту и Гойда.
      - А Светланка у меня - учительница, - делая вид, будто не слышит подшучивания товарищей, продолжал Николай. - Можно сказать, божьей милостью. Ученики в ней души не чают!
      - Коляша, - кокетливо протянула Светлана, - не преувеличивай!
      Она совершенно спокойно относилась к поддразниваниям Колиных товарищей, потому что и вправду относилась к студенту-медику Яну Поплавскому, как к брату. Светлана происходила из многодетной крестьянской семьи и была девушкой практичной. После гибели своей невесты - Олеси - Ян сделался равнодушным ко всем девушкам вообще, и Света решила не тратить свое время на хлопца, который смотрит не на нее, а как бы сквозь нее, в отличие от других юношей, которые пожирают её глазами. Вообще Светлану не влекли юноши. Будущая жизнь с ними обещала нищенское существование, пока он встанет на ноги: скитания по убогим углам. Ее не приводили в восторг комнатки с папиросными перегородками, за которыми невозможно было спрятаться от соседей. Не нравилась ей и жизнь в коммуне. Родилась девушка в бедной крестьянской семье и ещё в детстве распрощалась с верой в сказки. Нищеты Светлана боялась панически и терпеть не могла поговорку: "С милым рай в шалаше!"
      - До первого дождя! - добавляла она зло, на что идиллически настроенные студентки так же неприязненно реагировали: "Мещанка! Она и замуж-то вышла по-мещански! За человека на десять лет старше ее! Разве можно говорить о любви к тому, у кого уже лысина на макушке! Польстилась, что солидный, военврач!" Так судачили студентки.
      Но они ошибались: Светлана своего мужа преданно любила. Всю жизнь она заботилась о других - старшая дочь в многодетной семье, с трех лет слышавшая о себе: "Ты уже большая! Подумай о младших!" И вдруг в её жизни появился кто-то, заботившийся о ней! Это было ново и приятно, и от умиления хотелось плакать. Мужа она называла Коляша, но по привычке сразу стала им командовать. Впрочем, он подчинялся без возражений, потому что был хирургом, начальником госпиталя, и ему до чертиков надоедало командовать на работе...
      Сейчас она, посмеиваясь, слушала сетования мужа на её нежелание иметь детей.
      - Пока. Коляша, пока не хочу. Дай мне ещё хоть немножко отдохнуть от пеленок, плача и бессонных ночей! Вот встанем на ноги..
      - Светланка, - жалобно тянул он, - ну хоть одного!
      - Встанем на ноги, - повторяла она, - не одного, двоих рожу: мальчика и девочку! На большее, конечно, не рассчитывай, свою мать я повторять не собираюсь: что ни год, то ребенок. Вначале родит, а потом причитает: чем же их кормить?!
      Она смотрела на окружающих горящими желто-зелеными глазами.
      - Революция освободила женщину, дала ей возможность стать рядом с мужчиной, находить счастье в работе... А насчет детей, Коляша... ты пока на Ваньке потренируйся, тогда и посмотрим!
      Недавно из поездки на Кубань к Светиным родственникам они привезли в Москву её младшего брата, предпоследнего, но самого болезненного. Николай ухаживал за ним, как любящий отец, и Ванька платил ему горячей любовью.
      Несмотря на свои категорические высказывания, Светлана детей любила. Своих учеников опекала: голодных тайком подкармливала, для малоимущих выбивала помощь.
      Гости расходились неохотно, но время было позднее, а уставшие дети хотели спать и потому капризничали. Ванька, очутившись на руках у Крутько, моментально заснул. Его примеру последовал и маленький Алеша Гойда. Мужественный Толя Альтфатер крепился из последних сил. Самой стойкой оказалась именинница. Она не запросилась в постель, пока не проводили последнего гостя.
      Уборка посуды и комнаты в четыре руки заняла у Романовых немного времени, а потом они начали ритуал подготовки ко сну. Александр тщательно мылся и брился. Наташа, капнув на ладонь французские духи, слегка втерла их во влажную после ванны кожу. Даже через пять лет семейной жизни их отношения в постели продолжали оставаться праздником...
      Наташа скользнула к мужу под одеяло - он ложился раньше, согревал постель - и уже приготовилась нырнуть в пахучие волны близости, как услышала его прерывающийся шепот:
      - Сегодня в Наркоминделе<$FНародный комиссариат иностранных дел.> я встретил Черного Пашу!
      @GLAVA = ГЛАВА 16
      - Знаешь, Катюша, кого я сегодня в наркомате видел? - Дмитрий Гапоненко остановился перед женой, сидящей в кресле с книгой в руках, и в очередной раз мысленно поздравил себя с удачей, благодаря которой лучшая женщина мира стала и вот уже пять лет остается его женой. - Ни за что не догадаешься: Флинта! Прошел мимо меня, даже не взглянул. Такой важный, в форме капитана второго ранга... Высоко взлетают друзья-товарищи!
      Во взгляде Катерины промелькнула попытка вспомнить.
      - Разве я знакома с кем-то по имени Флинт?
      - Ах да... гм, - скрывая смущение, хмыкнул Дмитрий. - Ну конечно, откуда ты можешь его знать? Тогда я и тебя-то не знал...
      "Даже дома нельзя расслабляться, - попенял он самому себе, привыкши за пять лет совместной жизни, что Катерина не только все время рядом, но и в курсе большинства его дел. - Ничего, о моей дурацкой оговорке она через пять минут забудет!"
      Но Катерина не забыла. Она как ни в чем не бывало продолжала держать на коленях книгу, но мысли её были далеко. В том дне, когда она впервые услышала это странное имя. Или кличку?
      Тогда контрабандисты Черного Паши взяли их в плен. Они спешно убегали от белой контрразведки, чтобы быть пойманными... морскими разбойниками. Тогда же Катерина стала любовницей их атамана, а её друзей, с кем она два месяца бродила по Украине, давая цирковые представления, должны были продать в рабство в Турцию... Неужели когда-то она была цирковой артисткой? Ассистенткой иллюзиониста! Катерина пошевелила пальцами... А ведь она умела заряжать черный ящик! Помогала Вадиму Зацепину придумывать новые фокусы... Учила Ольгу, ставшую потом его женой, стирать, шить... Ольгу-аристократку, княжну. Вот как раз ее-то и повез Флинт на своей лодке продавать в Стамбул! Ее и Марго. Была такая хорошенькая синеглазая девушка. Она вместе с Яном попросила их подвезти... И был Герасим... Катерина вздрогнула, будто Дмитрий мог подслушать её мысли.
      Почему с того дня она ни разу не попыталась бежать? Почему не убила своего... насильника, когда он лежал рядом обнаженный, сонный, весь в её власти? Почему не отомстила ему за гибель друзей? Почему в конце концов вышла за него замуж? Ее мысли заметались... Потому что зло было в ней! Не было никакого насилия! Не было! Была развратная похотливая женщина, которая отдалась своему похитителю добровольно!
      Катерина всхлипнула и испуганно огляделась, её взгляд остановился на детской вязаной шапочке и сразу потеплел, оттаял: Пашенька, сынок! Опять вышло так, как захотел он, её муж Дмитрий. Только сын, никаких дочерей! Но и для неё этот маленький любознательный человечек стал дороже всех на свете.
      Не на что жаловаться Катерине в своей нынешней жизни!
      Оттого, наверное, так мучает её прошлое, что не заслужила она хорошей судьбы!
      Катерина поспешно поднялась и подошла к зеркалу: нельзя так раскисать, она всегда держит себя в руках. Если Дмитрий заметит её смятение, жилы вытянет, допытываясь причины. Он считает, что у жены нет и не может быть от него никаких секретов!
      Скоро Евдокия Петровна приведет с прогулки Павлушу. Ужин готов, Катерина решила подать его сама. Домработница устраивает их своей добропорядочностью, чистоплотностью, чувствуется, она из хорошей семьи, но о прошлом рассказывать не любит. Единственное условие, которое она поставила при первой их встрече: ночевать будет дома. Катерина уже знала, что она войдет в прихожую, подтолкнет Павлика к матери и, переминаясь с ноги на ногу у порога, скажет:
      - Так я пойду, Катерина Остаповна? Завтра буду в шесть, как обычно.
      Утром она откроет своим ключом дверь и, тихонько позвякивая посудой, станет готовить завтрак.
      Дмитрий ушел переодеваться в домашнее - это всегда были роскошные черные халаты. Обычно он сам их покупал. В таком виде муж казался Катерине неким восточным владыкой, хотя в родне его - она уже знала - не было выходцев с Востока.
      Гапоненко никого не копировал, он сам был настолько многообразен, что скорее мог послужить примером другому оригиналу... Он никогда в одежде не следовал слепо моде, но всегда находил для себя в ней наиболее удобную и практичную вещь, носил её легко и непринужденно и оттого казался вполне современным человеком.
      Недавно ему исполнилось тридцать восемь лет. Начав работать в Наркоминделе шофером, за пять лет он превратился в консультанта по Ближнему Востоку, потому что хоть и не испытывал особого желания учиться, тем не менее не отказывался ни от каких курсов и школ, в которые ему по разнарядке случалось попадать, и все их успешно оканчивал.
      Вторым его пристрастием были одеколоны! Нет, он не выливал их на себя литрами, но каплю-другую для колорита непременно использовал, отчего всегда источал некий восточный аромат, а секретарши Наркоминдела вслед ему закатывали глаза и шептали:
      - Ах, как экзотично пахнет Дмитрий Ильич!
      Дмитрий склонился над Катериной и коснулся губами её губ. После ванны - чистый и благоухающий - он всегда так напоминал о себе.
      - Павлика ещё не привели?
      Катерина взглянула на напольные часы, выполненные в форме длинного узкого шкафа - они били каждые полчаса, благо дверь в их спальню закрывалась плотно...
      - Через три минуты Евдокия Петровна приведет его с прогулки.
      - Как на службе! - хмыкнул он, усаживаясь с кипой газет в другое кресло.
      Вообще, у Дмитрия Гапоненко было три жизни: две - видимых глазу, одна - невидимая.
      Первая жизнь - жизнь большевика Гапоненко, преданного делу партии выходца из простого народа. За пять лет, проведенных в Москве, он никого не обидел, не подсидел, ни на кого не написал жалобы или доноса, и тем не менее его боялись. Медленно, но уверенно он поднимался по служебной лестнице. Нисколько не беспокоясь о тех, кого он оставлял позади. Это был загадочный человек - вещь в себе у всех на виду...
      Вторая жизнь - жизнь мужа и отца - была диаметрально противоположна первой, ибо в семье его никто не боялся. И меньше всех пятилетний Павлик. Дмитрий часами возился с сыном, не переставая удивляться чуду, которого в жизни прежде и не ждал: на его глазах рос человек, плоть от плоти Гапоненко!
      Почти с тем же удивлением он наблюдал за женой - в ней не осталось и следа простоватой, неуверенной в себе селянки. Она подмечала все нюансы быта в семьях его высокопоставленных коллег и незаметно для других перенимала их для себя, так что через некоторое время её нововведение таковым уже не казалось.
      За пять лет она стала одним из лучших переводчиков Наркоминдела, а профессор-лингвист, обучавший её когда-то ещё на курсах иностранных языков, предложил Катерине заниматься наукой. Успехи, которых она достигла - восемь иностранных языков за пять лет, - нуждались в изучении и распространении приобретенных ею приемов среди других лингвистов.
      Прежняя девическая смешливость Катерины, озорство и порывистость будто сгорели в камышах Азова вместе с цирковой кибиткой, и только постель превращала её в страстную, темпераментную жрицу любви. Этот контраст волновал Дмитрия тем больше, что такой знал её только он.
      Третья жизнь Дмитрия Гапоненко, скрытая от посторонних глаз, никогда не прекращалась. Это была его внутренняя жизнь, та, о которой никто не догадывался. Он не знал немецкий язык так же блестяще, как его жена, но одну немецкую пословицу запомнил навечно: "Вас вессен цвай, кеннт дас швайн!"<$FЧто знают двое, знает и свинья! ( нем .)>.       Теперь Гапоненко из третьей жизни собирался изменить судьбу Гапоненко из первой жизни. Кое-кому он сделал одолжение, другому намекнул, третьему, самому честному, "признался" в своей мечте "делать настоящее дело", и вскоре ему предложили перейти работать в другое ведомство ОГПУ<$FОбъединенное государственное политическое управление.>. Скромное название управления, сменившего чересчур прямолинейную, жестокую, порой неразборчивую в средствах ВЧК<$FВсероссийская чрезвычайная комиссия.>, скрывало огромные права и возможности, которыми могли пользоваться его сотрудники.
      Это был очередной шаг на пути к его цели - большой, огромной власти, не той, которую дает непосредственное управление страной, а властью тайного правителя, человека-невидимки. Смог же он в свое время добиться на первый взгляд невозможного: создать под самым носом у властей собственную контрабандистскую империю!
      Если бы кто из руководства Совнаркома подслушал его мысли - вот смеху-то было бы: наполеоновские планы у мелкого чиновника!
      Гапоненко никогда не был прожектером и теперь свои планы отстроил на уязвимости многих членов большевистского правительства. Честных и бескорыстных среди них оказалось не очень много. В основном среди верхов царил настрой, который можно было выразить одним словом: "Дорвались!" Это вовсе не означало, что каждый из пришедших к большой власти тут же начинал обогащаться. Отнюдь. Но каждый начинал ею упиваться и доказывать своим друзьям, женам, любовницам, каким всемогущим стал их в прошлом гонимый, презираемый, недооцененный друг, муж или любовник... Власть оказалась лакмусовой бумажкой для выявления слабостей и скрытых пороков, и Дмитрий стал потихоньку записывать такие сведения. Когда-то, лет пятнадцать тому назад, они с Батей по глупости попали в каталажку. Ненадолго, но хватило впредь заречься. Тогда они и выдумали для переписки свои секретные значки, которые ему сейчас пригодились...
      Задумавшись, он не услышал, как стукнула входная дверь. Дмитрий не терпел, когда двери скрипят, первым делом их подгонял и смазывал, так что они, бесшумные, порой его самого заставали врасплох.
      Катерина, однако, услышала и в прихожую выскочила. Евдокия Петровна, действительно, помявшись, предложила:
      - Если что, Катерина Остаповна, скажите, я задержусь... А так - все на плите, приготовлено, укрыла как следует, разогревать не придется...
      - Не беспокойтесь, идите, мужчин своих сама покормлю!
      Домработница неслышно прикрыла за собой дверь. Павлик прижался к матери, помогавшей ему раздеваться.
      - Папа дома! - утвердительно крикнул он, попутно пытаясь влезть в туфли отца.
      - Ай донт ноу!<$FЯ не знаю! ( англ .)> - подняла брови Катерина: она старалась, чтобы дома Павлик говорил на каком-то иностранном языке - он успешно осваивал английский, французский, немецкий.       - Дэди из хоум?<$FПапа дома? ( англ. )> - покорно спросил сын, косясь на приоткрытую дверь: что же медлит его спаситель?!       - Дома! - закричал Дмитрий, появляясь в дверном проеме с игрушечной шашкой в руке.
      - Мой бледнолицый брат! - торжествующе завопил Павлик и с разбегу прыгнул на руки отцу.
      Катерина с сожалением вздохнула: какие уж тут занятия! К счастью, Евдокия Петровна вполне прилично владела французским, так что на долю матери приходились немецкий и английский.
      Как не похож был сейчас Дмитрий Гапоненко на сурового, безжалостного атамана, каким знали его товарищи по Азову! Он ползал с сыном по ковру своему пристрастию к коврам он не изменил и в Москве, - возил его на спине, гудел, хрюкал и ржал, в зависимости от того, какая роль ему отводилось.
      Катерина не раз говорила, что по разговору между отцом и сыном ни за что не догадаешься, кто из них старше.
      В вопросах воспитания Павлика и вообще в домашнем режиме главной была Катерина. Любящий отец оказался своему сыну негодным воспитателем: он жалел его так, как никого не жалел в жизни. У него даже сердце щемило, когда сын, отказываясь идти спать, начинал хлюпать носом. Но с матерью спорить было бесполезно, а Дмитрий робко пытался защитить любимца.
      - Катюша, он же ещё маленький!
      - Маленький, а ревет как большой... Ви шпэт ист эс?<$FКоторый час? ( нем .).>       - Эс ист нойн ур<$FДевять часов ( нем .)>, - буркнул Павлик. И побрел в ванную комнату чистить зубы и умываться перед сном       - Я тебе такую сказку сегодня расскажу! - пообещал ему Дмитрий
      - Правда? - глаза мальчонки заблестели от радости, и он помчался в ванную вприпрыжку.
      Разрешение на сказку перед сном было небольшой уступкой Катерины. Ей и самой хотелось приласкать сына, расцеловать, побаловать, но она считала, что такое изнеженное воспитание окажет ему в предстоящем суровом будущем плохую службу. Неженка и маменькин сынок будет страдать больше других. Катерина даже подумывала о том, не записать ли сына в кружок фехтования при цирке - она прочла на столбе объявление. Кружок - вот она, примета новой жизни! - вела женщина...
      Дмитрий Гапоненко сидел в кабинете и листал документы ещё "вэчэковских" дел. Для начала в первый день работы ему предложили ознакомиться с архивами...
      "Серьезные товарищи здесь работают, - думал Дмитрий, читая скупые строчки протоколов. - Я и раньше не считал их мягкотелыми, а теперь лишний раз убеждаюсь: большевик - не звание, а состояние души... А я - шмель в их паутине, тот самый, погибель для паука, шмель, прикинувшийся мухой..."
      Гапоненко уже три года был членом коммунистической партии, но внутренне никак не отождествлял себя с большевиками.
      "А вот и наш героический Яков Христофорович!<$FЯ. X. Петерс, зам. председателя ВЧК.>
      За один день отрядами ВЧК прихлопнул восемнадцать центров анархистов! Уж очень они большевикам досаждали: то разбой мирным гражданам учинят, то машину у американского посланника сопрут, а то кричат на всех углах, что большевики предали революцию. Так что ВЧК одним махом и порядок навела, и товарищей от целой противоборствующей партии избавила. Правда, Москву просто кровью залили, но товарищ Петерс так объяснял желающим знать: некогда большевикам производить судебное следствие и вообще ставить - как пьесу в театре - всю комедию законного судопроизводства! Слишком много врагов у Советской власти, и лучше их приканчивать на месте!"
      Чета Гапоненко среди своих знакомых считалась идеальной. Никто никогда не слышал, чтобы они кричали друг на друга или высказывали несогласие поведением своей половины. Оба ровные в обращении, оба вежливые: настоящие представители новой советской интеллигенции, хотя и вышедшие из самых низов. Катерина с Дмитрием и сами верили в то, что семья их - лучше быть не может, и ошибочно полагали оба, что каждый из них не имеет секретов от другого. Да к тому и поводов не было вроде... Дмитрий с работы всегда спешил домой, с крайней неохотой ходил в гости. Только однажды, ещё четыре года назад, он уезжал куда-то, ничего ей не объяснив. Вернулся оттуда мрачнее тучи. Катерина догадалась, что это как-то связано с его пропавшей "артелью", возглавлял которую лучший друг Дмитрия - Батя. Он мечтал найти путь к сокровищам солнцепоклонников. Бог с ним, Батей, этим пиратом-идеалистом! Но с ним кроме двух чужих Катерине людей пропал и её названый брат Алька, тринадцатилетний подросток. Если сейчас он жив, ему уже восемнадцать.
      Спокойствие Катерины, её удивительная работоспособность, так восхищавшие её мужа, были не чем иным, как броней, в которую она сама себя заковала. Работала до одурения, чтобы не иметь времени думать о прошлом, а холодная ровность в обращении с окружающими создавала невидимую преграду для желающих сойтись с нею поближе и узнать: о чем это она там думает?!
      Вдруг среди дня Катерина поняла, что не дает ей покоя с самого утра сообщенная Дмитрием новость: он видел Флинта! Но если Флинт жив, значит, он знает, что случилось с Ольгой? Довез ли он её до Турции? Как вернулся обратно, если лодка погибла? Господи, почему же это она сразу не сообразила?!
      Как назло именно сегодня у неё было много работы: вначале она сопровождала в медицинский институт группу берлинских медиков. Диалоги переводила машинально, это у неё постепенно выработалось: реплика перевод, реплика - перевод. Будто кто-то другой за неё перекладывал немецкие фразы на русские и обратно. Катерина так погрузилась в свои мысли, что не заметила, как из толпы студентов старшего курса в её лицо изумленно всматривался красивый черноглазый и чернобровый хлопец...
      Делегацию перехватил один из профессоров-медиков, учившийся в Берлине и в совершенстве владевший немецким. Он пообещал Катерине сопроводить иностранных коллег до гостиницы. Но только Катерина вернулась в Наркоминдел, как её затребовал к себе в кабинет сам Чичерин. На прием к нему прибыли два английских дипломата, так что Катерина опять оказалась занятой...
      Как только выдалась свободная минутка, она сразу стала звонить в ОГПУ. Дмитрий работал там первый день, его ещё никто не знал, а Катерина не смогла назвать даже отдел, в котором муж работал. Ее расспросы и ответы невпопад так насторожили дежурного, что он стал допытываться, откуда Катерина звонит...
      В конце концов её нашел сам Дмитрий.
      - Говорят, ты меня разыскивала?
      - Митя, нам нужно срочно увидеться!
      - Что-нибудь случилось? - встревожился он.
      - Нет... Ничего не случилось, но ты мне очень нужен, - залепетала она, сама не понимая причину своей поспешности.
      - Но до конца работы остался час! Ты не сможешь подождать?
      - Смогу, - разочарованно вздохнула она и дома весь вечер не находила себе места, потому что Дмитрий, как назло, надолго задержался...
      Катерина никогда до конца не верила, что Черный Паша умер и вместо него родился большевик. Она чувствовала: он просто затаился. До поры до времени. Потому подспудно боялась разбудить спящего льва. Одно время ей пришлось работать в контакте с Чичериным, и тот намекнул, что имеет на неё виды. Катерина прикинулась, что намека не поняла и впоследствии продолжала разыгрывать дурочку. Мужу сказать о домогательствах начальника она и не подумала: боялась за Чичерина. Она знала лучше других: никто бы его не спас! Хотя, казалось бы, что мог сделать народному комиссару простой служащий?..