И Саша, и Артем своим трудом зарабатывали неплохо, но все равно общая стоимость груза - фантастическая для наших семейных карманов, потому если в настроении шоферов-напарников если и чувствовалась некоторая нервозность, то она была вполне объяснима.
      Друг перед другом они старались не высказывать сомнений в своем предприятии, но Саша все-таки не выдержал, признался:
      - Честно говоря, эта Валерия меня беспокоит...
      - Чем именно? - поинтересовался Артем.
      - Как бы она нас не кинула на ржавый гвоздь.
      - Ты же говорил, ей можно доверять.
      - Да потому что она ни разу не дала повода в ней усомниться! С другой стороны, и суммы прежде были небольшие, не стоило пачкаться, а теперь...Вроде, и цену обговорили, и товар обещала разгрузить немедленно, и деньги отдать наличкой...
      - Тогда чего ты дергаешься?
      - Слишком уж гладко все получается. Раньше её на всяческие уступки уговаривать приходилось, а здесь - сама послабления предлагает. Боюсь, мягко стелет, да жестко спать придется.
      - Иными словами, ты подозреваешь, что она собралась нас кинуть?
      - Свят, свят, - сплюнул Саша. - Сохрани и помилуй!
      - Не плюйся в кабине, - заметил Артем и призадумался.
      - А что она может вам сделать? - встряла я. - Товар не принять?
      - Хуже! - буркнул Саша, и больше на эту тему распространяться не пожелал.
      Глава четвертая
      Проснулась я оттого, что машина начала сбавлять ход. Неужели, как и мои товарищи-водители, я начинаю телом чувствовать изменение ритма движения? Даже во время сна.
      И Артем, и Саша в дороге спали будто вполглаза - что бы ни случалось на шоссе, если машина начинала сбавлять ход или наоборот, набирать скорость, спящий тут же просыпался.
      Для того, чтобы поменяться местами, товарищи даже не останавливали машину. Просто тот, кто был на спальном месте, соскальзывал прямо за руль, который предусмотрительно уступал ему отодвинувшийся на место пассажира товарищ.
      Артем привстал на сиденье и, коснувшись моей щеки, проговорил:
      - Стоянка. Возьми теплую кофту.
      Чего это вдруг он заботу проявляет? Микроклимат в нашей семье вроде не потеплел, то есть, отношения между нами оставались на том же вежливо-прохладном уровне.
      Может, оттого, что я в рейс отправилась, и он вспомнил, как я ездила с ним, когда наша любовь бурлила и фонтанировала? Как говорится, ностальгия по прошлому.
      Сам Артем ни в какой кофте не нуждался. Другие мужчина ещё ходили в куртках - начало июня, прохладно! - а Артем в рубашке в коротким рукавом. Он вообще закаленный. Регулярно принимает холодный душ... Вернее, принимал. Сейчас у него и времени-то не хватает. Придет под утро, час-другой поспит, а там и на работу пора...
      Наша машина вслед за другими фурами автохозяйства съехала на асфальтированную площадку, которая и есть наша стоянка.
      Никаких строений или там приспособлений, облегчающих быт водителей. Как было десять лет назад, так и осталось. Тут вам не Америка! Разве что, появился небольшой киоск с "марсами-сникерсами", которые съел и порядок!
      Кроме меня в караване ещё одна женщина. Когда мы выезжали, я видела её мельком. "Чья-то жена, - подумалось мне, а услужливый внутренний голос подсказал. - Или Валька!" Та, которая в отличие от жены решила разделить с возлюбленным тяготы дальнего рейса. Или совместить приятное с полезным. Если дальнобойщик все время в рейсах, где ж ему ещё с любовницей встречаться?
      Особого удобства на таких вот необорудованных стоянках добиться трудно, но русский люд привык к тому, что может рассчитывать только на себя, потому всегда носит и возит с собой максимум из того, что можно нести или везти.
      Из машин вытаскивается брезент, всевозможные подстилки, сиденья вкушать пишу или отдыхать мы будем лежа. Как древние греки. Помнится, они услаждали слух музыкой кифар? А у нас транзисторный магнитофон. У кого-то есть и телевизор, но общество единодушно отметает попытки "голубой ящик" подключить.
      - А ну его!
      Что там ещё полагалось отдыхающим древним грекам? Вакханки. Это, видимо, мы с Люсей. Накрывая импровизированный лежачий стол, мы с нею успели познакомиться.
      Она сразу назвала себя и протянула холодную замерзшую ладошку. Пожала мою и улыбнулась:
      - Какая вы теплая!
      - Будем на "ты", - предложила я. - У меня есть свитер, могу одолжить.
      - У меня тоже есть, - спохватилась она, - но я побоялась выглядеть в нем нелепо. Все-таки на дворе лето.
      Она неловко огладила ладонями легкое белое платье.
      - Всего лишь его начало, - поощрительно улыбнулась я, чувствуя себя куда уверенней, чем эта робкая дрожащая птичка. Может, оттого, что я все-таки жена одного из водителей; и, конечно, какие бы ни были между нами отношения, я уверена, что рядом с Артемом мне бояться нечего. Он - то самое надежное плечо, о котором мечтает каждая женщина. "И от которого ты жаждешь избавиться!" - добавила я мысленно.
      - Я тебе сразу сказал: оденься! - услышала я недовольное ворчание и оглянулась - тот водитель, с кем в рейс поехала Люся.
      Теперь она вернулась, одетая в джинсы и свитер, но после слов "своего" шофера как-то скукожилась. Чувствовалось, что он держит её в ежовых рукавицах. Отчего-то я решила, что дома он - тише воды, ниже травы, а здесь - ишь, гоголем ходит, млея от покорности своей любовницы. Что ж, как говорил поэт Юрий Левитанский, "каждый выбирает для себя женщину, религию, дорогу". Наверное, то же можно сказать и о женщинах. Чего это я взялась жалеть незнакомую мне прежде Люсю? Может, она - моральная мазохистка, и получает удовольствие, когда её унижают...
      На площадке, кроме наших трех, расположились ещё две большегрузные машины. Эти приехали раньше, возле них полным ходом шло веселье и доносился визгливый женский смех.
      - Видать, у парней удачный рейс, - кивнул в их сторону Артем.
      Мы втроем - он, Люся и я - накрывали импровизированный стол. Люся резала овощи на салат, Артем вначале помогал мне разделывать мясо, а пока я его жарила, привычно шинковал лук. Когда-то мы частенько вместе готовили, и поскольку я из борьбы с луком всегда выходила побежденной, с красными , будто зареванными глазами, резку лука у нас брал на себя муж. Почему-то лук на него никак не действовал.
      - Прав твой супруг, - шепнула мне на ухо Люся, - у корешей рейс такой удачный, что хватило и на плечевых.
      "Проститутки дорожные!" - вспомнила я рассказ кого-то из дальнобойщиков; разумеется, рассказывал он не о себе, о ком-то из коллег-шоферов, но под яростным взглядом Артема осекся, так и не договорил до конца.
      - У вас тоже бывают удачные рейсы, - сказала я скорее утвердительно, чем вопросительно.
      Лицо Артема омрачилось. Вряд ли он надеялся, что в рейсе я ничего подобного не увижу, но мой намек воспринял как оскорбление.
      - Я себя не на помойке нашел, - процедил он сквозь зубы и, резко поднявшись, отошел, чтобы уже больше мне не помогать.
      Правда, и без него у нас помощников хватало. Я было достала из дорожной сумки примус "Шмель". С ним прежде мы выезжали на природу, на пикники. Когда-то для этих выездов у нас было все необходимое, включая резиновую надувную лодку и четырехместную польскую палатку...
      - Белла, ты бы ещё спиртовку достала! - раздался у меня над ухом голос Палыча, нашего старшого, то есть. Командира каравана. Водители признали его таковым единогласно: он решал теперь все вопросы как со службами движения, так и снабжения машин самым необходимым, включая масло, бензин и помощь "аварийки". - На твоей мошке мы будем готовить мясо до утра. Спрячь свой примус подальше и скажи мужу, что пока он спал, более передовые путешественники давно изобрели кое-что поинтереснее. Вот, обрати внимание, на достижение шоферской мысли!
      Он принес обычную паяльную лампу и сваренный из металлических прутьев треножник.
      - Достижение! - громко фыркнул тут же появившийся Артем. Подумать только, я считала, что он куда-то ушел, а он слышал и видел все, что делалось возле меня. - Да ему сто лет в обед.
      - Сто - не сто, а ты такой взять не догадался!
      Да, старшой попал не в бровь, а в глаз. Какое там, догадался! Если уж на то пошло, этот "критик" и в моих сборах-то не участвовал. Разве прежде допустил бы он, чтобы я укладывала вещи без него, не проверив, взяла ли я все необходимое . Для нас обоих. Прежде он всегда заботился обо мне. Наверное, даже больше, чем я сама.
      Теперь же, что он мог знать, придя домой под утро? Принимал на дорожку с друзьями? Или с подругами? От этих мыслей во мне опять стала закипать злость. Зачем вообще я поехала с ним? Разве в народе не говорят, что разбитого не склеишь!
      - У Саньки есть такая, - пробормотал между тем мой супруг и опять отошел, чувствуя себя не в своей тарелке.
      Пламя, вырвавшееся из паяльной лампы, взревело зверем, и довольный Палыч скомандовал:
      - Тащите сковородку! Пять минут, и мясо будет готово.
      Тут же за дело взялся кто-то из шоферов, а я с ножом в руке подошла к Люсе, чтобы помочь ей дорезать овощи. Впрочем, не только для этого. Некий вопрос вертелся у меня на языке.
      - Как ты определила, что у шоферов тех машин женщины - плечевые? спросила я у Люси.
      Она взглянула на меня снисходительно.
      - А разве ты не видела? Они перебегали из машины в машину голые. Думаешь, их жены стали бы так делать?
      - Голые? Но зачем?
      Я понимала, что выгляжу в глазах девушки наивной идиоткой, но мне уже было все равно: я хотела знать все. Все, с чем сталкиваются в рейсах шоферы-дальнобойщики.
      - Чтобы времени не терять на переодевание, - однако терпеливо объяснила мне новая приятельница. - Они же, так сказать, на потоке. Шоферы домой. К женам торопятся. Рейс-то обратный!
      - Наверное, ты не в первый раз едешь? - спросила я.
      - Третий. Столько всего нагляделась, стыдно и рассказывать... А ты, конечно, в первый, - она посмотрела на меня в упор. - И ты - жена!
      - Жена, - кивнула я, будто признаваясь в какой-то провинности. - А ты - нет?
      - А я - любовница, - сказала Люся, но без злости и без ехидства, а скорее с грустью. - Женщина для души и тела, но не для паспорта.
      "Зато я - женщина для паспорта, но не для души! - подумалось мне, как раз со злостью. - Так что неизвестно, кому из нас двоих хуже".
      Вообще, зачем я задала Люсе свой дурацкий вопрос? Женщин - не жен всегда видно. Они в большинстве случаев и сами ведут себя так, что ещё больше подчеркивают разницу в положениях между ними и законными женами. Словно в соревновании участвуют с той, незримой, но законной. Словно хотят доказать всему свету, что уж они-то куда лучше: внимательней, находчивей, заботливей и так далее.
      Но любовницы не в силах справиться с главным - своим раздражением от кажущейся им несправедливости жизни. Ведь они такие достойные, такие явно лучшие, но их избранник все медлит, не спешит расстаться с законной женой. Все кормит их обещаниями рассказать недостойной супруге о своей высокой и чистой любви...
      - Знаешь, почему они называются "плечевые"? - вывела меня из задумчивости Люся.
      - Знаю, - кивнула я.
      Каждая из проституток работает на определенном отрезке дороги, на "плече". Отсюда и название. Только вот почему Люся все возвращалась к вопросу об этих девках? Хотела меня уязвить? На что-то намекнуть?
      Но напрасно, наверное, она ждала от меня дальнейших расспросов. Уж если я что-то узнаю о Темке, то не от нее. Я не имела что-то против этой симпатичной девушки, но мы с нею стояли по разные стороны баррикад. Я, по крайней мере, пока принадлежала к клану замужних женщин, жен шоферов-дальнобойщиков. И не им, тем что разок-другой съездили с своими женатыми товарищами в рейс, противопоставлять себя нам!
      Что я гоню? Как говорит мой собственный сыночек, мету пургу. Откуда во мне вдруг проклюнулись эти визгливые нотки?
      Хорошо, что общими усилиями мы уже накрыли импровизированный стол, потому самокопание и обличение виновных временно отменялось.
      Уютно скворчала сковорода с мясом. На захваченной кем-то из дома клеенке с веселыми "кухонными" узорами громоздились разносолы, собранные в дорогу все теми же женами. Некоторые водители, те, чья смена кончилась, позволили, как говорили сами, принять на грудь.
      Мы быстро поужинали, но расходиться никто не хотел. У Люси оказался неплохой голос. Она охотно пела, а остальные ей негромко подпевали. С неба лился мягкий звездный свет, а наших сердцах царила умиротворенность.
      - Как хорошо, - мечтательно произнес один из наших водителей.
      Но в это время оттуда, где возле костерка разместились водители двух чужих фур, донесся хриплый женский смех, перешедший в истерический хохот. В сочетании с окружающей темнотой он походил на аккомпанемент к американскому эротическому триллеру, этакий похотливый, зовущий.
      В одно мгновение в нашей дружной компании что-то неуловимо изменилось. Мужчины, до того спокойно обсуждавшие свои шоферские проблемы, стали какими-то рассеянными и даже развязными. В анекдоты, до того вполне приличные, тут же проникла похабщина, а рассказчики их теперь явно поглядывали в ТУ сторону.
      Шофер, чьей женщиной была Люся, нарочито медленно поднялся и потянул её за собой.
      - Мы пойдем, пройдемся, - пробормотал он неуклюже, и парочка растворилась в темноте.
      - Думаю, мамочка, и нам с тобой пора, - вдруг сказал Артем.
      Я не поверила своим ушам: когда прежде он звал меня "мамочкой", зная, что я терпеть не могу этого обращения.
      Артем, насколько я знала, никогда раньше не пил в рейсе. Его напарники когда со смехом, а когда и с раздражением рассказывали, что Решетняк всегда "выделывается". Начинает "втулять", что приедем домой, тогда и выпьем, а делать это в рейсе нет никакой необходимости.
      Сегодня, однако, он выпил вместе с другими. По договоренности с Сашей он должен был вести машину во вторую очередь - товарищи решили отправляться в путь с рассветом. Но и теперь я украдкой проследила, что выпил он больше для виду, по крайней мере не столько, чтобы теперь изображать примерного товарища-шофера и этакого вальяжного отца семейства. Между нами давно уже нет таких приятельских отношений, которые он перед своими знакомыми водителями пытался демонстрировать.
      Мои опасения, что в последнее время он изменился далеко не в лучшую сторону, теперь получили ещё одно подтверждение. Но в то время, как я об этом размышляла, Артем просто схватил меня за плечи и потащил за собой. Возле нашей фуры он остановился, открыл дверцу и скомандовал:
      - Полезай!
      - Я не хочу, - с нажимом произнесла я.
      - А я хочу!
      Что же это происходит, люди! Похоже, мой муж принимает меня за плечевую, на отказ которой никто не обращает внимания. И с каких это пор его перестали интересовать мои желания?
      Когда-то, шесть-семь лет назад бывший морпех Решетняк часто приставал ко мне с дурацкими вопросами, вроде: "Что ты будешь делать, если какой-нибудь хулиган схватит тебя за руки?" Или: "А что ты предпримешь, если серийный маньяк (это он насмотрелся боевиков!) станет тебя душить?" И тут же показывал, как уходить от таких захватов, попутно обездвиживая нападавшего.
      Наверное, он просто скучал по своему военному прошлому и пытался вспомнить о нем хотя бы со мной. Я пыталась от этих занятий как-нибудь отбиться. Во время показа всяческих приемов боевого самбо после железных пальцев Артема на моих руках, плечах и даже шее оставались прямо-таки черные синяки, но когда я их демонстрировала, муж не обращал на мои жалобы ни малейшего внимания. Мол, это обычные издержки обучения.
      Я не верила, что его уроки мне когда-нибудь пригодятся, а Артем даже обижался на мою непонятливость: береженого бог бережет! Знания за плечами не носить! И так далее. Наконец мой сенсэй угомонился, и я думала, что забыла его уроки. Оказывается, тело помнило.
      Теперь, когда он как клещами вцепился в мои руки и продолжал тянуть меня к машине, я слегка присела и, вывернув руки, ушла от захвата.
      - Неплохо! - цокнул языком муж.
      И схватил меня каким-то уже другим приемом, блок против которого не захотел или забыл мне показать. Ах, какой я была дурой, когда отказывалась от его уроков! С непередаваемым удовольствием я кинула бы его через бедро, заломила руку на болячку и... надавала бы по физиономии от всей души!
      Но поскольку я больше ничего из его приемов не знала, остался последний, мой и многих других женщин, выработанный в схватках с сильным полом прием. Я расслабилась, как бы не в силах больше сопротивляться, и, изловчившись, ударила его коленом в пах. Не так сильно - все же свое! - но достаточно больно, чтобы он сразу выпустил меня из своих настойчивых объятий.
      - Ты что, с ума сошла?
      - Народное самбо. Женское, - ядовито пояснила я. - Очень помогает против суперменов и прочих пьяных аморальных личностей.
      - Какая ты стала грубая, - вдруг печально сказал он.
      Я онемела: чья бы корова мычала! Но тут же оборвала свой мысленный хохот: в словах Артема звучала неприкрытая тоска.
      - Ты действительно считаешь, что я огрубела? - все-таки уточнила я.
      Может, не стоило бы выяснять отношения после принятия спиртного, но мы и в трезвом виде давно не говорили по душам, так, может, я узнаю от супруга что-нибудь, о чем прежде не догадывалась?
      - Считаю, - кивнул он. - Ты перестала быть Белкой Решетняк, моей женой и любимой женщиной, а стала Беллой, моей однофамилицей.
      Ни фига себе! Я искала причину семейного разлада в Артеме, его предположительном увлечении другой женщиной, а он, оказывается, считал, что все дело во мне. Неужели я и вправду в чем-то виновата? Но в чем?
      - Помнишь, в начале нашей семейной жизни я обидел тебя, а ты взяла и написала мне стихотворение. Ну тот, про душу? Теперь я то же самое мог бы сказать и тебе, - неожиданно трезвым голосом проговорил он. - Я сейчас вернусь.
      Артем ушел, а я присела на ступеньку машины. Надо же, он помнил до сих пор мой неуклюжий стих:
      - Душа, как будто шарик надувной,
      Проколотый невидимой иголкой.
      Ее все меньше меж тобой и мной,
      Зато все больше разума и толка!
      Тогда я посчитала, что мой муж стал чересчур практичен. Мне так хотелось романтики, безумств, какой-то гусарской бесшабашности в его поступках. Но он твердил, что у нас двое детей, что нам не по семнадцать лет. Словом, наверное, думал, что ни к чему завоевывать то, что ему и так принадлежит.
      Артем вернулся с сиденьем и стал его пристраивать на место.
      - А Саша где?
      - Он там и заснул. На брезенте. Не беспокойся, я накрыл его курткой.
      Итак, между нами опять перемирие. Ровные, нейтральные отношения, которые я так ненавижу. Уж лучше ссора...
      Артем приподнял меня на спальное место, а сам растянулся на сиденье и больше не делал никаких попыток не то, что притронуться ко мне, но даже и заговорить.
      Меня его молчание обидело почему-то ещё больше, чем приставание. Неужели после десяти лет семейной жизни нам не о чем друг другу сказать? А ещё я почему-то чувствовала себя виноватой. Но в чем именно, не могла себе и представить.
      Под утро я проснулась оттого, что где-то скулил щенок. Спросонья не сразу сообразила, что сплю в машине. Но тогда откуда щенок? Приблудился или его оставила какая-нибудь машина? Замерз, наверное. Или проголодался.
      Почувствовав, что заснуть мне больше не удастся, я решила на него посмотреть. Вдруг малыша чем-нибудь придавило? Я осторожно села на спальнике, прикидывая, как бы мне слезть так, чтобы не разбудить Артема. Но он все равно проснулся, легко снял меня, поставил на землю и спросил:
      - Проводить?
      - Не надо. Я далеко не пойду.
      Я пошла на звук, но оказалось, что это вовсе не щенок, а молоденькая девушка. Даже в сереющем полумраке раннего утра было видно, какая она грязная и неопрятная. Будто кукла Барби, которую вынули из мусорного контейнера. А запах немытого тела слышался уже на расстоянии трех шагов.
      На вид ей казалось не больше шестнадцати. Откуда она взялась? И тут я вспомнила про плечевых, хотя нам были видны в свете костра лишь их силуэты. Наверное, девушка - одна из них?
      - Что случилось, ты плачешь?
      Она подняла на меня глаза, но не человека, и обиженного животного. Красивые, между прочим, глаза, хотя для человеческих в них недоставало разума. Скорее всего, девочка обучалась в классе коррекции, как это теперь называется. Классы так классифицируют по причине обучения в них детей с замедленным психическим развитием.
      Так вот откуда черпает себе кадры древнейшая профессия - жриц любви, чье место на обочинах дорог. Или такая, как она, явление нетипичное? Приблудившегося щенка я бы погладила, но прикоснуться к этой девочке почему-то не поднималась рука. Неужели Белла Решетняк ещё и брезгливо-жестокая?
      Я все же заставила себя коснуться её висящих как сосульки немытых волос, и плечевая, будто щенок, ткнулась мне в руку холодным носом. И эта замерзла. В одной-то майке и старых стоптанных кроссовках.
      - Меня Эдик ударил, - доверчиво пояснила она.
      - За что?
      - Ни за что. Он Лизу хотел, а она с Гошей пошла.
      - Как тебя звать?
      - Нонка.
      Плечевая вздохнула со всхлипом.
      - Как же я с таким фонарем работать буду!
      Действительно, правый глаз у неё припух, и уже наливался синевой, а я не знала, плакать или смеяться. Думала, Нонка плачет от обиды, а она горевала, что пострадает "работа".
      - Поднял руку на женщину - какая скотина! - вырвалось у меня.
      - Я привыкла, - Нонка посмотрела на меня ясными наивными глазами. Мне с шоферами нравится, а вот когда я столиком была...
      - Кем? - изумилась я.
      Плечевая посмотрела на меня как на неразумного ребенка. Может, она права, и я в свои тридцать лет должна понимать больше, чем понимаю. Может, плечевые - вовсе не женщины, а так, общедоступные существа? И оттого грязные...
      - Столиком, - повторила она. - Это когда стоишь голая, на четвереньках, а на твоей спине играют в карты. Только плохо, шевелиться нельзя, за это наказывают. И все время мыться заставляют...
      Скорее, именно это не нравилось Нонке больше всего.
      - Столикам хорошо платят, - продолжала рассуждать эта полуженщина-полудитя. - За вечер можно сто баксов заработать. Только трудно сдерживаться, когда по тебе бьют картами или прижигают сигаретами...
      У меня по спине поползли мурашки. Захотелось тряхнуть головой, чтобы сбросить с себя наваждение: неужели я слушала её и верила, что обнаженную женщину, стоящую на четвереньках между одетыми мужчинами, можно запросто прижигать сигаретой?
      - Зачем? - должно быть, по-идиотски спросила я.
      - Когда мужчины проигрывают, они сердятся очень, - терпеливо объяснила мне Нонка, и в голосе её не было ни обиды, ни сожаления.
      - Нонка! - требовательно позвал мужской голос.
      Лицо плечевой прояснилось.
      - Это Эдик, - сообщила она горделиво. - Я ему понравилась.
      И убежала. А я вернулась в машину.
      Артем тут же проснулся и привычно подсадил меня на спальное место.
      - Поспи ещё немного, скоро трогаться будем.
      В голосе его прозвучала забота. Или это мне показалось. Я отметила промелькнувшую мысль, почти не останавливаясь на ней. Слишком многое случилось со мной за эти последние часы. Кое-что из случившегося ещё предстояло осмыслить. Мне, маменькиной дочке Белле Решетняк.
      Глава пятая
      Моя мама, выказывая пренебрежение в адрес Артема как простого шофера, несмотря на откровенное свидетельство подруги Татьяны, все же продолжала считать, что мое высшее образование - лишь её заслуга. На самом деле, не прояви в свое время мой муж твердость, прекрасная Белла осталась бы без высшего образования.
      Тогда мне откровенно обрыдла учеба в университете, а тут ещё родились наши дети-двойняшки, и я решила под сиим благородным предлогом бросить надоевший вуз. Мужа я стала уверять в том, что это вовсе не мое призвание, а пристрастие к литературе кажущееся - так, всего лишь пара десятков плохоньких стишков.
      Однако, Артем меня не захотел и слушать, хотя я уже написала заявление об уходе и собиралась забрать документы. Муж пригрозил поколотить меня как следует, хотя он в принципе против избиения женщин.
      В тот год он и сам собирался поступать в политехнический институт, но ради меня решил отказаться от сдачи экзаменов, потому что два студента в семье, где только что родилось двое детей, это перебор.
      Так он шутил. Мол, надо же кому-то зарабатывать деньги. И стал зарабатывать. Мы купили двухкомнатную кооперативную квартиру. Потом дачу. Потом машину. А потом мы начали потихоньку отдаляться друг от друга...
      Хлопнула дверца машины, и веселый голос Саши ворвался в мои мысли, которые и так не давали мне уснуть.
      - Просыпайтесь, сони, пора в дорогу!
      - Что ты орешь? - одернул его Артем. - Белка спит. Или без неё мы с места не сдвинемся?
      - Я думал, вы оба проснулись, - виновато понизил голос Саша.
      Я свесила голову вниз.
      - Не пинай друга, я уже не сплю.
      Наконец-то мы уедем с этого места. Такое впечатление, что здесь осквернен сам воздух. А ещё я подумала, что дорога - бесстрастная, одинаковая ко всем, куда безопасней, чем такие вот стоянки.
      Три фуры автохозяйства, будто три работящих, нагруженных поклажей слона, медленно выползли на шоссе.
      Из-за края неба потихоньку появлялось солнце. Дорога теперь была сухой, только кое-где по обочинам ещё блестели лужи. Похоже, и эту местность дожди не миновали.
      Настроение у нас всех было подстать разгорающемуся новому дню. Свежий воздух равнины врывался в приоткрытое окно кабины. На волне "Русского радио" тезка нашего водителя уверял страну, что зараза - девушка его мечты - отказала ему два раза. Наш Саша как всегда отбивал такт песни на руле.
      Такое благодушие и даже расслабленность царили в окружающей природе, что случившееся на дороге событие воспринялось всеми участниками движения как насмешка судьбы.
      С узкой проселочной дороги, почти невидимой за придорожными кустами, выскочил старый потрепанный грузовик. В просторечье "газон".
      Реакцией Саша, видимо, обладал незаурядной: он нажал на тормоз, и глубоко забираясь правыми колесами в кювет, с трудом объехал будто взбесившуюся машину.
      А водитель её, кажется, от такой ситуации ничуть не взволновался. Он даже не затормозил, а продолжал лихо мчаться по дороге этаким беспородным барбосом, которые не понимает, как опасно не считаться с породистыми, хорошо воспитанными собаками.
      Причем, он не просто мчался. Он ехал зигзагами от обочины к обочине. А один раз скользнул так близко от стоящего у края дороги "жигуленка" с поднятым капотом, что я от страха зажмурилась.
      - Да он же пьян в сиську, г...н штопанный! - выругался Саша.
      Первое время он ещё стеснялся выражаться при мне, но потом, видимо, понял, что никаких усилий не хватит, чтобы вытравить из себя то, к чему он привык за много лет нервной шоферской работы. Впрочем, он ненормативной лексикой вовсе не злоупотреблял и ругался при мне лишь в подобных случаях. На его месте я бы тоже сейчас ругнулась как следует, но Решетняк мне не разрешал.
      Что потом произошло, я увидела, но как они о том сговорились, не поняла. У большинства наших водителей ведь нет раций, какие есть у дальнобойщиков-американцев - судя по фильмам-боевикам, которые я в большом количестве просмотрела по телевизору, сидя подле него с мужем и детьми. Кое у кого уже появляются мобильники, но тоже пока не у всех.
      Зато у наших водителей за долгие годы совместной работы сложилась целая система оповещения при помощи световых и звуковых сигналов, благодаря которым они могут сообща урезонивать наглеющих водителей других машин.
      Я увидела, как одна из фур резко вырвалась вперед и обогнала выписывающий на шоссе зигзаги "газик". Вторая фура пошла параллельным курсом, оттесняя грузовик к обочине. Наш "камаз" закрыл ему путь к отступлению.
      Артем, мирно дремавший до того на спальном месте, и во сне почувствовал, что на шоссе происходит нечто неординарное. Он соскользнул к нам на сидение и с интересом наблюдал за маневрами товарищей.
      - Ага, попался, голубчик!
      "Газик" наконец остановился, зажатый со всех сторон механическими монстрами. Почти одновременно хлопнули дверцы всех трех машин и к нарушителю направились водители. Я вылезла тоже. Интересно было посмотреть, чем это кончится? Люси не было видно. Или её не стали будить, или её суровый любовник запретил женщине вылезать из машины.
      Шофер старой потрепанной машинешки, скорчившись на сидении, изо всех сил вцепился в ручку дверцы, не давая её открыть.
      Но наши ребята, видимо, здорово разозлились, и такая хрупкая преграда их остановить уже не могла. Они вырвали дверцу вместе с петлями. Следом, все ещё держась за нее, вывалился водитель.
      "Они же его убьют!" - с запоздалым испугом подумала я и подошла поближе. Решила про себя, что в случае чего стану между водителями и проштрафившимся шофером. Хорошо горским женщинам - подобные конфликты они могли решать, сняв с себя платок и бросив его между враждующими мужчинами.
      Дальнобойщики молча стояли вокруг человека, который скорчившись защищал лицо и пах! - лежал на асфальте.
      Пожалуй, определение "человек" было для него слишком громким. Так, мальчишка, сопляк, на вид не больше семнадцати лет, тощий и прыщавый. Пьяный с раннего утра именно так, как заметил о нем Саша.
      Палыч презрительно плюнул в сторону и стукнул лежащего ногой по заднице. Другой шофер вскочил на подножку, выхватил из замка зажигания ключи и забросил их в лесополосу.
      Шоферишка, сообразивший наконец, что бить его не будут, неожиданно резво вскочил на ноги и, очертя голову, кинулся в поле.
      Дальнобойщики вернулись к своим машинам.
      - Санек, ты забирайся, поспи, - предложил Артем, - я все равно больше не засну.
      - Так тебе же ещё час отдыхать.
      - Ничего, потом отдашь.
      Саша не возражал. Он взобрался на "кровать", пеняя кому-то в туманной дали:
      - Эх, какую страну загубили! Мальчишка только от материнской юбки оторвался, а уже алкаш.