- Неужели Валтасар говорил, что я могу сдвинуть гору?
      - Не говорил, - честно признался всемогущий. - Он просто утверждал, что Аралхамад погибнет. Но и великие могут ошибаться! Геолог говорил, что достаточно направленного взрыва, чтобы процесс пошел в нужную сторону. Но такой путь не для нас. Мы не можем привлекать к себе внимания даже ради того, чтобы выжить. Выжить, и тут же погибнуть? Единственная надежда, что ты все же предпримешь попытку отвести оползень в сторону... хотя бы ради собственного спасения.
      - Вы думаете, у меня нет другого выхода?
      - Нет. Так же, как и у нас у всех. Ведь не надеешься же ты бежать? В таком случае хочу тебя огорчить. Пограничный щит я опустил навсегда. Или до тех пор, пока не исчезнет опасность сползания горы... Ты же не захочешь умереть... такая молодая?!
      Наташа с ужасом смотрела на всемогущего.
      - Впрочем, если тебе это окажется не под силу, я приготовлю все к тому, чтобы солнцепоклонники погибли достойно. Все без исключения получат самую легкую и приятную смерть, о которой можно только мечтать! Каторжники получат на ужин лучшее вино из наших погребов - я пожертвую для них целую бочку! Всего капля слез Арала, добавленная в вино, и рабы почувствуют себя свободными и счастливыми. Они умрут с улыбкой на устах.
      По лицу мага зазмеилась улыбка садиста.
      - Будет праздник и на верхнем этаже - охранники, мастеровые, слуги сядут за один стол, не ограниченные никакими запретами. Каждый из них сможет встретить смерть в объятиях любимого!
      - Вы подумали обо всех.
      - Это так. Никто не будет забыт! Последний день Помпеи превратится в пир во время чумы! - он хохотнул.
      - Очень остроумно, - сухо заметила Наташа. - Теперь я могу идти?
      - Торопишься. А я мог бы рассказать, какое великолепное празднество придумал я для посвященных и девушек Терема. Разве тебе не интересно? Ты ведь тоже будешь среди приглашенных. Вот только придется обойтись без Адониса. Слишком уж он к тебе привязался. Осмелился даже угрожать мне расправой в случае, если с тобой что-то случится... Да-а, я его понимаю: ты - великолепная женщина, есть в некоторых женщинах нечто, чему не обучишь. Хоть и по древнеиндийским трактатам... Иди!
      Он взмахнул рукой, давая понять, что аудиенция окончена.
      Наталья открыла дверь теперь уже своей комнаты и застыла: у стены, завернутая с руками и ногами в ковер, стояла и смотрела на неё Рада! Рот у неё был завязан шелковой косынкой, причем сбоку завязка заканчивалась кокетливым бантиком. Напротив запеленатой девушки сидел Алимгафар в принесенном откуда-то плетеном кресле-качалке и медленно раскачивался, задумчиво поглядывая на свою жертву. При виде вошедшей он ничуть не смутился, даже не приподнялся, а лишь чуть повернул голову и кивнул в знак приветствия. Если бы искры, летевшие из глаз Рады, вызывали огонь, от Алимгафара осталась бы лишь кучка пепла.
      Сцена, представшая её глазам, была так нелепа и смешна, что Наташа против воли расхохоталась, вызвав очередную порцию искр из глаз юной цыганки.
      - Перестань, Алька, - подавив смех, сказала Наташа. - Ей-богу, не время шутки шутить!
      - Какие шутки, Оля, если она царапаться бросается. Чуть не изодрала всего! Слушать ничего не хочет, орет, вот и пришлось связать да рот заткнуть. Пусть охолонет маненько!
      - Рада, - подошла Наташа к живому свертку, - ты же не хочешь остаться в этом подземелье навек?
      Девушка отрицательно покачала головой.
      - Мы тебя сейчас развяжем. Обещаешь вести себя спокойно и молча выслушать то, что я скажу?
      Рада согласно кивнула.
      ГЛАВА 23
      Катерина едва дождалась следующего утра. Всю ночь ей снились кошмары шевелились в жутких штабелях мертвецы, а сцена опознания трупа, которую она перенесла почти в полубреду, в ночном сне превратилась в фарс: мертвый незнакомец оживал, сползал со стола и, кривляясь, говорил:
      - Я - твой муж! Я - твой муж!
      Бедная женщина проснулась в холодном поту и выпила двойную дозу валерьянки, чтобы хоть как-то успокоиться. Ей вспомнились слова лейтенанта: "Труп вы сможете забрать завтра".
      Иными словами, сегодня - за окном уже брезжил рассвет. Что делать?! Если бы отец не пришел в седьмом часу утра, она и вовсе сошла бы с ума, пытаясь в одиночестве осмыслить случившееся.
      Первенцев не стал звонить в дверь, а только осторожно постучал, но Катерина дрожащими руками уже открывала ключом замок, чтобы, плача, упасть ему на грудь.
      - Папа!
      Она так дрожала, судорожно обнимая его, что Аристарх Викторович всерьез перепугался: не случилось ли чего непоправимого? Он гладил её по спине и торопясь рассказывал, как беспокойство за дочь не давало ему спать, и в конце концов он решил разбудить её, чтобы не метаться в неизвестности по квартире. Евдокия Петровна понарассказывала ему, что Катерину Остаповну забирали в ОГПУ и вернулась она сама не своя, лица не было! Отослала её, Евдокию, не согласившись на предложение последней остаться с ней и переночевать: мало ли что.
      - Все! Хватит! - решительно заявил Первенцев, отстраняя дочь от себя. - Рассказывай по порядку, а потом уж будем решать, как да что.
      Он прошел за Катериной в кухню - так получалось, что все серьезные разговоры в последнее время они вели именно здесь.
      - Сегодня, как видно, самовар мне не положен? - пошутил он.
      Но Катерина, всплеснув руками, засуетилась, в привычном занятии сразу придя в себя, чего Первенцев и добивался. В ожидании, пока самовар закипит, она присела у стола, но не в состоянии выстроить сейчас более-менее гладкую речь, просто выпалила то, что вертелось на языке:
      - Ой, папа, голова идет кругом. В ОГПУ думают, что Дмитрия убили.
      - То есть как это - думают? - не понял он.
      - Меня вчера в морг возили, на опознание. Нашли труп. В мундире Дмитрия, с его документами, а я смотрю - не он, какой-то чужой человек!
      - И ты сказала, что это - не он?
      - В чем все и дело - не сказала! Я подумала: зачем-то же Дмитрию понадобилось обставлять чужую смерть как свою. Может, этим он не только свой побег, а и нашу с Пашкой жизнь прикрывает?
      - Так-так, - Первенцев забарабанил пальцами по столу. - Похоже, ты сделала правильно.
      - Но теперь-то нам придется забрать труп.
      - И...
      - Похоронить под именем Дмитрия чужого человека. Понимаешь? Оформить все документы. Мне, как вдове, надеть траур и плакать на могиле... А Пашка? Что мы скажем Пашке?!
      Аристарх Викторович задумался. Потом провел ладонью по лицу, как бы снимая с него что-то липкое и заговорил:
      - Никуда, Катюша, не денешься! Придется тебе пройти через весь этот ад! Наверное, Дмитрий не заслужил, чтобы ты его вот так собой прикрывала, но попробуй сознайся во всем - и по его следу тотчас кинутся ищейки. Отыщут его и за границей! А Пашке придется жить с клеймом сына преступника. По мне, так уж лучше и вовсе без отца... А если на кладбище плакать не сможешь, то и не надо. Вон Дусину черную шляпку с вуалью наденешь, да платок к глазам почаще прикладывать станешь. Обойдется! Пашке пока ничего не говори. Мол, отец уехал надолго. Постарше станет, сообщим, что погиб...
      - А как же гроб? Придется в квартире ставить?
      - Покойнику, как военному, на государственной службе погибшему, гражданскую панихиду устроим и гроб в фойе кинотеатра, временно неработающего, поставим. Оттуда и на кладбище. Будет все как у людей, не волнуйся!
      - А с этим что мне делать? - Катерина подвела отца к тайнику и открыла крышку.
      - Э, да тут богатства и твоим внукам хватит! - цокнул языком Первенцев и деловито решил: - Найдется, что делать. Будешь продавать потихоньку, я помогу, да и жить-поживать. Позаботился Дмитрий о вас, голодать не будете. А то, что к другой ушел... Я смотрю, ты не шибко убиваешься, и то ладно! Во вдовах не засидишься! Вон ты у меня какая красавица, даже мои друзья-товарищи, и то заглядываются!
      - Скажешь тоже!
      - Будем жить, Катюша! Человек должен полнокровной жизнью жить, в будущее с надеждой смотреть и не унывать! Верь мне: все у тебя ещё будет хорошо!
      В то время, как Катерину одолевали заботы неприятного характера, Янек Поплавский с Федором Головиным подъезжали к Уфе. Им предстояло вести поиски убежища солнцепоклонников, по возможности не называя вещи своими именами. Будоражить власти сообщением о каких-то сектантах, о которых никто ничего не слышал, о сокровищах, наличие коих никто не может подтвердить... Слишком уж все было похоже на сказку! Хорошо, Федор, как человек опытный, запасся бумагами - перед ними всегда благоговел российский чиновник. Представители новой власти в таких вопросах от своих предшественников не отличались.
      Странные москвичи интересовались... аномальными явлениями. Слово было непонятным. И ещё более непонятен интерес столичных посланцев. В такое-то время! Люди о куске хлеба думают, а тут... Но местные власти шли им навстречу - все ж таки из самой столицы!
      "Да, - рассказывали интересующимся старожилы, - имеется в окрестных лесах такое место - крестьяне и близко к нему не подходят. Боятся, проклятье на нем! Кто не поостережется, ближе чем нужно подойдет, шибко болеет потом. Бывало даже, умом трогались!"
      Словом, пугали их как могли, но лошадь с санями дали. И в проводники мужика, Ерошку. Тот с весны до глубокой осени, а по хорошему снегу и зимой, по лесам шастал. И чем жил - неизвестно. Зато известно всем было, что за стакан казенки он душу отдаст. Потому Федор с Яном с собой три бутылки водки взяли. Правда, полбутылки пьянчужке-проводнику пришлось сразу и отдать. Без "сугрева души" он не соглашался и с места тронуться!
      Мороз уже поджимал как следует, так что Ян в который раз мысленно благодарил Подорожанского, который с подсказки Татьяны принимал самое деятельное участие в подготовке их экспедиции.
      Сама Таня до последнего часа надеялась, что и её возьмут с собой, даже плакала потихоньку, но жестокосердных мужчин не размочила. Они только и твердили: "Это опасно!"
      Вот потому ей только и оставалось, как помогать им в сборах. Кроме того, Головин оставил её в лаборатории за старшую, тем более что из Наркомобраза уже прислали троих смышленых ребят, которых Таня должна была выучить читать по своему методу с закрытыми глазами.
      - А ты уверен, что твоя Ольга именно здесь? - вопрошал Яна Федор, поглядывая на заснеженную шапку горы, возле которой, по слухам, и было то самое проклятое место.
      - Не уверен, - пожал плечами Ян. - Но ничего другого, подобного этому, в окрестностях Уфы нет!
      Сани легко скользили по дороге, накатанной другими повозками, но вот кучер, он же проводник, свернул в лес и движение замедлилось - теперь их лошади, проваливаясь в снег, пришлось тянуть сани по сплошной снежной целине.
      Вблизи одной довольно большой поляны возница остановил лошадь и предупредил, что дальше он не поедет и за десять бутылок водки! Видимо, для Ерошки это количество было пределом мечтаний.
      - Да они и не пустят! - заявил он.
      - Кто это - они? - поинтересовался Федор.
      - Кто-кто, нечистые!
      - Вы видели нечистых?
      - Я их не видел, а девки наши видели. Аккурат в то лето, как пропала Варвара Страхова. Ох, и красавица была! Коса русая в руку толщиной, глаза синие, как озера... За черникой с девками пошла и как в воду канула. Не иначе демоны её к себе и забрали.
      Речь Ерошки не отличалась связностью. Он перескакивал с одного на другое, забывал, что говорил до того - словом, алкоголь здорово подточил этого простого, как говорили, прежде непьющего человека. Вдруг он замер на полуслове, вслушиваясь: откуда-то издалека, будто из нутра заснеженной горы, послышался гул. Ерошка вздрогнул.
      - Совсем горный дух осерчал. Видно, вконец его демоны допекли, в середке копаются, житья не дают...
      Ян посмотрел на Федора.
      - Вы тут с Ерошкой пока костер разожгите, а я попробую походить-посмотреть. Не знаешь, Ерофей, кто живет вон в той избушке, что у края горы прилепилась?
      - Кто живет, нам неведомо. Избушку эту всякий видит, а подойти к ней нельзя. Через неё у нечистых вход под гору.
      - Откуда же ты это знаешь, если никто из ваших там не был?
      - Мужик тут один лазил, товарищей своих искал. Они на этой горе камни ис... следовали. Товарищи-то его в лагере оставили обед готовить, а сами ушли, да и не вернулись. Мужик пробовал сам в проклятое место сунуться, да его так шибануло, еле уполз. С этой самой поляны он за избушкой в бинокль наблюдал.
      - Давно? - полюбопытствовал Федор.
      - С десяток лет будет. Я тогда ещё молодой был, семью имел, водки в рот не брал...
      Ерошка тяжело вздохнул и, подхватив топор, отправился за хворостом в противоположную от проклятого места сторону. А Ян, вытащив из вещей ружье, двинулся прямиком к опасному участку.
      Вероятно, он видел то, что не видели другие. Одинокую избушку точно забором опоясывала ярко-красная полоса, к центру темная, по краям слабо-розовая. От центра линии вверх подымалось колышущееся багровое марево, похожее на языки костра. Он подошел к ней поближе и почувствовал легкое покалываний в висках. Сделал ещё шаг - в голове точно взорвалась маленькая граната. Ян еле сохранил равновесие, так его качнуло. Похоже, сразиться с мощным щитом он пока не готов. Надо будет подумать, с Федором посоветоваться. После того, как мысленно проникнуть за щит ему удалось ночью, он решил другие попытки оставить до ночи: авось получится? Он отошел от границы подальше и вздохнул полной грудью, опять чувствуя себя здоровым, с ясной головой.
      В отличие от Наташи, которая чувствовала себя вконец разбитой. Нелепая вера всемогущего в её нечеловеческие возможности - шутка ли, попробовать сдвинуть гору! - ничем ей не помогла. В каждом деле, она была уверена, нужны были знания - то ли переданные по наследству, то ли изученные с помощью знающих людей. Что за процессы происходят в горе? Когда начнется предсказанный Валтасаром мощный оползень? Геологией она никогда прежде не интересовалась, а кроме того, даже её прежние способности в этих мрачных стенах будто и вовсе угасли. Словно на голову ей надели шлем, внутри которого бились мысленные волны, не находя выхода. Совета спросить было не у кого, а прародительницы-колдуньи и вовсе её оставили. Видно, и их отвращал здешний нездоровый климат.
      Прождав без толку двое суток, маг понял, что его надежды на молодую женщину оказались напрасными: чему бывать, того не миновать!
      Вчера ему доложили, что обрушилась кровля одного из горизонтальных штреков, закрыв доступ к самой богатой разработке, а сегодня он сам заметил змеящуюся трещину прямо на стене за фигурой великого Арала. Медлить дальше было нельзя. Лучше уйти достойно, среди веселья и наслаждений, чем корчиться в муках, придавленным каменной глыбой или задыхающимся от нехватки воздуха. Потому он и сказал себе: сегодня ночью!
      Никто, кроме двух посвященных шестой ступени и Натальи, не знал, по какому поводу торжество. Он специально сообщил о том молодой женщине, потому что Рогнеду он уступил своему ближайшему помощнику, а на Наташу сам имел виды. Вряд ли она станет шибко артачиться перед смертью! Остальные особо не задумывались: праздник и есть праздник! Лишняя возможность развлечься - всемогущий всегда что-нибудь этакое придумает! - и для посвященных, и для девушек из Терема. А уж для рабов нижнего этажа закончить работу раньше срока да получить по хорошему куску мяса и отличного вина и вовсе казалось верхом блаженства!
      Праздничные хлопоты Наталью вначале насторожили, а потом и всерьез обеспокоили: смогут ли они с Алькой и Радой ускользнуть с торжества незамеченными? И главное: сможет ли она пробить пресловутый щит силой своей мысленной энергии? Думать о худшем ей не хотелось, потому она постаралась переключиться на заботы хозяйственные.
      - Алька, - сказала она, пробравшись после обеда в комнату Алимгафара, уже осведомленному о времени побега. - Там, снаружи, между прочим, говорят, зима! Не в наших же маскарадных костюмах по Сибири путешествовать?!
      Он на мгновение задумался, но тут же взгляд его просветлел.
      - У нас же есть гардеробная! Там этого добра... Что шуб, что шапок на все вкусы и размеры!
      - А где ты эти вещи сложишь?
      - Возле черного выхода. Нет нам смысла через главный ход уходить. Там, конечно, удобнее - лестница и дорожка натоптанная, но через черный надежнее. Хоть где-то и протискиваться придется - давно им не пользовались, и грязно там, и крысы, а все лучше, чем лицом к лицу с воинами столкнуться!
      - Тебе виднее, друг мой. Помни, две женщины на тебя надеются и лишь в тебе видят свое спасение, - сказала Наташа и добавила просительно: - А в этой гардеробной приличного костюма для женщины не найдется? А то эти кринолины у меня уже в печенках сидят...
      Вскоре в Аралхамаде начался праздничный вечер. Столы накрыли в обеденной зале - гостей рассаживали безо всяких различий. На ступенчатой площадке, где прежде вкушали пищу посвященные, теперь расположился небольшой оркестр.
      Кавалеры во фраках и смокингах входили в залу под руку с юными красавицами, на которых сверкали многочисленные драгоценности и шелестели шелка. На этот раз Наталье удалось выбрать себе платье посовременнее тонкий шелк обтягивал её как вторая кожа. Ее фигуре вовсе не требовался корсет.
      - Предупреди Раду, чтобы ничего не пила, - шепнула она Алимгафару. - И сам будь начеку.
      - Я уже догадался, - не разжимая губ, пробормотал юноша и, слегка отогнув борт смокинга, показал ей выглядывающую из внутреннего кармана бутылку.
      Он слегка поклонился ей и отправился на другой конец залы, где отозвал в сторону Раду, кокетничавшую с красивым молодым мужчиной, лет на пять старше Алимгафара. Наташа с изумлением наблюдала, как юная цыганка на все уговоры лишь отрицательно качала головой и в конце концов, дернув плечом, упрямо взяла с подноса, поданного слугой, бокал вина и залпом отпила половину.
      "Боже, что она делает?! - ахнула про себя Наталья, осведомленная всемогущим о подсыпанной в вино медленнодействующей отраве. - Сама себя приговорила!"
      Она все-таки надеялась, что это дитя природы окажется более живучей, сообразительной, мужественной. Того, что Рада в непривычной, дикой для неё обстановке сломается, не ожидали ни Наташа, ни Алимгафар.
      Красавец-посвященный с усмешкой наблюдал их размолвку. Он был свидетелем их несостоявшейся "первой ночи" и решил, видимо, забрать инициативу в свои руки. Он взял Раду за руку и усадил рядом с собой на дальнем конце стола.
      - Ты можешь пить токай, Пансема, - проходя мимо нее, посоветовал маг. - Я пью его сам, потому в него ничего не добавлено. Последний бокал мы выпьем с тобой вместе, в моих покоях. Хорошо?
      - Когда? - спросила Наташа.
      - Сама решишь, - усмехнулся маг, - пойдем, я тебе кое-что покажу.
      Он подвел её к оркестру и вроде невзначай прислонил к стене.
      - Видишь эту трещину? Два часа назад её ещё не было. Думаю, у нас с тобой чуть больше времени. Ты ещё успеешь потанцевать. И даже уединиться с Алимгафаром. Разве не надо утешить старого друга? Посмотри, как расстроен юноша!
      Он пожал ей руку и, улыбаясь направо и налево, пошел к столу. Наташа подошла к одиноко стоявшему Алимгафару и подчеркнуто нежно обняла его. Он недоуменно оглянулся на нее, но все же включился в игру и, обняв за талию, тоже повел к столу.
      Рада пьянела на глазах. Чем уж поил её партнер, трудно было сказать, но некоторое время спустя она уже сидела у него на коленях и глупо покачивала головой, в то время как он бесстыдно целовал обнаженные уверенной рукой её груди. Алимгафар обнимал за плечи Наташу, но не мог никак оторвать глаз от Рады, которая вовсе безвольно поникла. Они увидели, как вздрогнула, а потом и вскрикнула Рада, но посвященный зажал ей рот поцелуем и, крепко держа в руках, начал поднимать и опускать себе на колени.
      - Господи, прямо за столом! - содрогнулась Наташа. Но, кроме неё и Алимгафара, никто на эту сцену внимания не обратил: разгоряченные гости были заняты друг другом, не обращая внимания на остальных. Пир становился прямо-таки разнузданным.
      - Нам пора! - шепнула она в ухо юноши. Глаза его лихорадочно блестели. Вдруг он повернулся к Наташе и, отбросив стул, подхватил её на руки и впился в губы долгим поцелуем.
      - Что ты делаешь, отпусти! - потребовала Наташа, но вырваться не смогла.
      - И не подумаю! - отозвался он, неся её прочь из залы. На ходу он скользнул взглядом в сторону Рады - её принимал в свои объятия уже другой посвященный.
      "Ах, как это некстати!" - подумала Наташа, понимая, что сопротивление сейчас только усилит его напряжение.
      Алька нес её куда-то по коридору, тяжело дыша и лихорадочно прижимая её к себе. В темной комнате, где он поставил Наташу на пол, пахло старыми мехами и какой-то травой. Она слышала, что он откуда-то что-то срывает.
      - Гардеробная! - буркнул он, укладывая её на мягкое пушистое ложе.
      - Обещай мне, - попросила Наташа, - что это будет первый и последний раз! И никогда больше ты не потребуешь от меня такого!
      "Если мы вырвемся отсюда!" - добавила она про себя.
      - Обещаю! - выдохнул он ей в ухо, помогая снять платье.
      Но забываться было нельзя, потому Наташа никак не могла полностью расслабиться.
      - Мы должны идти, - мягко сказала она, коснувшись его губ - Алимгафар лежал подле неё и в темноте блаженно улыбался.
      - Спасибо! - он поцеловал её и помог подняться. - Все равно я этого никогда не забуду!.. Да я теперь сквозь гору пройду!
      Но сказать это было легче, чем сделать. Коридор, по которому они почти бежали, сузился настолько, что им пришлось протискиваться в узкую щель.
      - Что случилось? - недоумевал Алька. - Раньше здесь можно было проходить совершенно свободно!
      Наташа знала, что случилось - это сползала вниз гора.
      - Быстрей! - подтолкнула она вперед юношу. - Быстрей!
      Едва они успели проскользнуть через опасное место, как за их спиной заскрежетало. Женщина оглянулась: огромная каменная глыба полностью закрыла проход.
      Со всех сторон уже не на шутку начало что-то трещать и ломаться. С потолка на них сыпалась пыль и мелкие камешки. "Пока мелкие!" - подумала Наташа.
      Наконец они выбрались на поверхность. Но только беглецы сделали несколько шагов вперед, как неведомая сила толкнула их обратно. Наташа пригляделась: так и есть! Перед ними колыхался и багровел невидимый простому глазу барьер.
      Что делать? Она попыталась сосредоточиться и в колышущейся стене мысленно провела две вертикальные полосы и одну горизонтальную поверху, как бы вырезая дверь. Но её мысленные лучи отскакивали от барьера, точно резиновый мячик от каменной стены. Она не знала, что почти напротив того места, откуда они только что вылезли, расположился её дальний родственник Ян Поплавский и тоже тщетно старается "разрезать" проклятый щит!
      Он уже хотел было отступиться, но в темноте вдруг увидел, будто с той стороны щита на сплошной стене кто-то пытается нарисовать дверь. Даже не то что дверь, а обычный проем. В этом месте, метра на три правее от того места, где то же самое старался делать он. Щит там слегка прогибался наружу, но поддаваться не спешил.
      - Подожди, Оля, я сейчас, - зашептал он. - Подожди! - слова звучали как заклинание. - Ты только не останавливайся! Давай попробуем вместе.
      Собравшись, представив себя острым блестящим клинком, он стал резать щит по тем самым меткам, которые чертила она - он был уверен теперь, Ольга! "Нож" не хотел входить в щит, отскакивал, гнулся, но вот в одном месте раздался будто хлопок, и марево разошлось. По намеченной полоске побежало холодноватое голубое пламя, съедавшее красный туман.
      В темном проеме он увидел две стоящие на месте фигуры и закричал им:
      - Проходите, что же вы стоите!
      И сам кинулся к ним, хватая за руку женщину, вытаскивая её наружу и справедливо полагая, что мужчина и сам пойдет следом. Он боялся, что щит восстановится, станет ещё крепче и кто знает, смогут ли они ещё раз его осилить?!
      Но голубое пламя змеилось по обе стороны от сделанного ими проема, навсегда съедая двухвековой колдовской заслон.
      - Янек? - несмело спросила женщина, вглядываясь в своего спасителя.
      - Конечно, Янек, - улыбнувшись, сказал он. - Кто бы ещё потащился в такую даль выручать свою сестренку дальней степени родства.
      Он продолжал вести её за руку к костру, где сидели Головин с Ерошкой.
      - А это - Алька, - обернулась она, показывая на молодого гиганта. Помнишь мальчонку-акробата из цирка шапито?
      - Здравствуй, друг, - на ходу подал ему руку Ян, ничему не удивляясь и все расспросы решив оставить на потом.
      Внезапно совсем рядом, с вершины горы, послышался уже не гул, а настоящий рев.
      - Надо уходить! - закричала Наташа. - Вы слышите, сейчас обрушится гора! Нас раздавит!
      Ерошка, словно предчувствуя неприятности, не стал распрягать лошадь, так что загасить костер и прыгнуть в сани было делом одной минуты. Волнение людей передалось и лошади: она без понукания рванула с места в карьер и пошла пластаться по снегу, где выскакивая на собственную колею, а где и хватая копытами нетронутые сугробы.
      Им повезло. Они успели промчаться пару верст, когда сзади громыхнуло и там начался ад - вдогонку им летели треск, скрежет, вой - то приютившая солнцепоклонников гора обрушила на них свою каменную вершину.
      ЭПИЛОГ
      Год спустя Катерина Гапоненко получила письмо из Австралии. В нем говорилось:
      "Катя! Случайно, от одного из эмигрантов, я узнал, что ты похоронила мужа. Я думал, что, раз его убили на службе, все заботы на себя возьмет государство. А вышло, что тебе пришлось пережить и похороны, и траур, и вдовство. Прости, если сможешь. Я женат. Недавно у нас родилась дочь. Назвали Катериной. У нас много земли, добротный дом, ферма по разведению овец: забот хватает, но живем мы спокойно и счастливо. И все это благодаря тебе. Спасибо за все. Будь счастлива. С уважением. Чарли Пашен. Постскриптум. В память о Черном Паше".
      Письмо Катерина порвала. Оно не должно было попасться на глаза ни Пашке, ни тем более Федору. Тут была особая статья. С тех пор, как Ольга-Наташа стала работать в его лаборатории, они виделись часто, не только по праздникам да по памятным датам, хотя и их набиралось предостаточно, особенно если учесть, что и памятные даты всегда находились, стоило им захотеть увидеть друг друга.
      Федор Головин был женат, но невероятно одинок: его жена так и не пожелала переезжать из Германии в Россию. Как ни хотелось Федору жить рядом со своими сыновьями, уезжать с родины он не собирался. Так и жил, как соломенный вдовец, пока не получил от жены Матильды пространное письмецо, в котором она сообщала, что ею очень интересуется один весьма обеспеченный фабрикант красок. Разъяренный Федор выслал ей документы на развод, который спустя два месяца и получил.
      Катерина так и не поехала в Италию: неожиданно нашлась её пропавшая подруга, которую после месячного пребывания у сектантов нужно было морально поддержать и оздоровить.
      К тому же подвернулся интересный заказ, её пригласили на работу в издательство "Всемирная литература", которое воплощало в жизнь мечту Максима Горького о приобщении советских людей к литературе Европы и Америки 19 века. Катерина и занималась переводами этой литературы.
      Она вдруг увлеклась чтением классиков в подлиннике, на что прежде не хватало времени, часто, зачитываясь до утра, не успевала вовремя поесть, так что в лице её появилась некая интересная бледность, а Головин стал намекать ей, что так можно заработать катар желудка и происходит это потому, что Катерина Остаповна не имеет рядом любящего мужа, который мог бы следить за её здоровьем.
      Лаборатория, возглавляемая Головиным, за год добилась таких успехов, что представленный её начальником отчет вызвал живейший интерес политуправления. В конце концов лаборатория перешла в ведение ОГПУ и все её разработки отныне стали считаться секретными, входили в неё работники по специальным пропускам и даже вывеску сменили на нечто вовсе прозаическое.
      Николай Николаевич Астахов, не дождавшись приезда в Швейцарию ни бывшей возлюбленной, ни воскресшей племянницы, приехал в Россию сам и безуспешно пытался склонить последнюю переехать к нему навсегда.
      - Объясни, Ольга, почему ты не хочешь уехать из этой страны?
      - Никакая я не Ольга! - отмахивалась она. - Я - Наталья Сергеевна Соловьева.
      - Вот видишь, тебя вынудили отказаться от собственной фамилии! Интересно, чем не устраивает рабочих и крестьян Ольга Лиговская?
      - Не знаю, поймешь ли ты меня, - задумчиво проговорила Наташа в ответ на все его уговоры, - но для меня уехать сейчас равносильно тому, как если бы я бросила на произвол судьбы тяжело больную мать!
      - Но у этой матери - миллионы детей, которых она признает, в то время как ты будто незаконнорожденная.
      - Что ж делать, раз так получилось, и родная мать в бреду не признает меня родным дитятей. Я от этого не перестала любить её и буду надеяться, что она выздоровеет и меня признает.
      - Но до этого времени может пройти не один десяток лет! - в отчаянии выкрикнул Астахов.
      - Ну и пусть! Я подожду, - упрямо проговорила Наташа.