- Боитесь? - она поднялась во весь рост и, набросив на себя край мехового покрывала, состроила воинственную гримасу. - Так бойтесь, бойтесь меня, слуги Арала, сильные мужчины, тренирующие свое тело! Я буду пугать вас даже мертвая! Стану приходить к вам по ночам в белом покрывале, мучить кошмарами и душить, душить. А вы будете просыпаться в холодном поту и проклинать тот день и час, когда подняли нож на мое юное, беззащитное тело!.. Ну как?
      - Девчонка, - вздохнул он. - Я тебе о серьезном, а ты дурачишься.
      Но Наташа никак не могла угомониться. Она подошла к сидящему на краю кровати Евгению и забралась к нему на колени, сказав доверчиво:
      - Тебя я душить не стану, в память о наших незабываемых ночах.
      - Да что с тобой? - слегка потряс он её.
      - Ничего. Наверное, во всем виновата балка, которая во время пожара в цирке упала мне на голову.
      Она слезла с колен и перебралась на кровать.
      - Я, пожалуй, посплю, а ты не забудь насчет сарафана. И пусть мне выделят какую-нибудь комнатку, где я могла бы пожить. До своего жертвоприношения.
      Наташе, конечно, не было все равно, убьют её или не убьют, а только в этот момент она почувствовала вдруг такую усталость, что даже собственное будущее отодвинулось для неё на второй план. "А и вправду поспи, внученька, утро вечера мудренее!" - сказал у неё в голове голос кого-то из прабабок.
      - Мудрое решение, - согласился и Евгений, тоже вползая под одеяло.
      - И попрошу рукам воли не давать! - пробормотала она, засыпая.
      - Обещаю, - вздохнул он и положил свою руку ей под голову. Удивительная женщина! Не знаю, сможет ли она погубить Аралхамад, но меня в плен она уже взяла...
      Саттар-ака проснулся в дурном расположении духа. За последние десять дней такое случалось с ним не раз. И во всем была виновата эта зеленоглазая валькирия, которую притащил в Аралхамад его любимый ученик!
      Рогнеда посоветовала ему сходить в Терем, развеяться. Странно, но к юным искусницам любовного ремесла она его не ревновала - "мужчине нужно больше", - а с появлением Пансемы будто взбесилась.
      - Со скалы брошусь! - кричала. - Только посмей с нею хоть ночь провести!
      "Угрожать всемогущему! - вяло возмутился маг. - Неужели и вправду наше солнце на закат повернуло?"
      Он не хотел признаваться даже себе, что боится новенькую. Никто, кроме него, её всерьез не принял. Рогнеда в Пансеме лишь соперницу увидела. Самец Адонис - лишь женщину страстную, ему под стать. Вот кому рассуждать не надо. Долбит, словно дятел, и вся недолга!
      Лишь он, Саттар, которому провидение дало третий глаз, понял, как сильна своей магией зеленоглазая. Конечно, она ещё незрелая, своей силы не осознает. Будто Илья-Муромец, что все ещё на печи лежит. Ну а когда осознает? Вон, на днях походя мысленно стукнула его по лбу. Наверняка без особого для себя напряжения. А у него три дня голова гудела, точно бубен шамана...
      Бубен. Выходит, помнит, хотя и прошло с тех пор пятьдесят лет. Утащили его слуги Арала из родного дома. Под покровом ночи унесли. Солнцепоклонники тогда с его народом торговали. Большой бакшиш (Взятка, приношение (перс.).) дал им дядя Эдигэй, чтобы ненавистный племянник дорогу к престолу ему не заступал. Так и живет здесь. Имя свое забыл. Чужую веру принял. Имя-то новое дали, как приросло, а вот с верой посложнее. Над именем поначалу смеялся. Маленький был, глупый.
      - Ха-ха-ха! Саттар? Точно собаку кличут...
      Привык. Солнцу служить тоже привык, хотя и понимает: жив Саттар, нет, принесет ли он кого в жертву - солнце как всходило на востоке, а уходило на западе, так и будет...
      Он одернул себя: перед собой-то зачем притворяться? Первослужители двести лет назад - может, и верили. И сокровища копили, чтобы с их помощью на весь мир распространить свое учение. А они? Зачем приумножают? По привычке?
      Вон белые у красных эшелон с золотом угнали. Эшелон! И что, жизнь остановилась? Или красные слабее стали? Пояса подтянули, а там - ещё нароют!
      Что можно купить на сокровища солнцепоклонников? Город? Небольшую страну, вроде Голландии или Норвегии? Или что-нибудь небольшое, но пониже экватора, колониальное, африканское... Он горько рассмеялся. Талантливый англичанин Редьярд Киплинг в своей "Книге джунглей" вывел его образ: старый змей, без зубов и яда, сторожащий сокровища погибшего города!
      Пока зеленоглазая в руках Адониса, он может не беспокоиться о судьбе Аралхамада, но, увы, все проходит. Завтра она ему надоест, как и все до нее, и получай всемогущий ещё одну головную боль! Как раньше все было хорошо. Месяц сменялся месяцем, ритуал - ритуалом. Для сокровищницы недавно пришлось прорыть дополнительную залу, предыдущая стала мала. Да теперь придется посылать слуг в экспедицию - надо же сбывать добытое в обмен на деньги, деньги на продукты: ещё немного - и придется трогать неприкосновенный запас...
      - Нет ничего хуже смутного времени! - вздохнул Саттар-ака; но то были все, как говорится, временные трудности, их и раньше в истории Аралхамада было предостаточно, но до сих пор ни одна не грозила ему гибелью.
      Еще один момент смущал всемогущего мага: ни разу прежде Аралу не приносили в жертву женщин. Таков закон: Бог нуждается в мужской крови, так было из года в год. И если Арал не примет женщину-жертву, то он так же уничтожит Аралхамад, как это сделала бы она.
      Думай, маг, думай! Но ничего на ум не приходило. Надо будет посоветоваться с Адонисом, он её уже изучил. Должны же быть у этой женщины уязвимые места! Может, просто убить ее? Наверно, она угрозу сразу почувствует и примет меры. Живучая необыкновенно!
      Другая бы месяца два после такого в постели провалялась, а эта через десять дней расхаживает по всему Аралхамаду, да ещё любви предается, для чего силы нужны немалые. Учитывая Адонисову ненасытность...
      Алька услышал, как большие часы из зала собраний пробили пять раз. Сейчас начнут подниматься повара. Те, что готовят для посвященных и для Терема, те, что готовят для разного рода мастеровых и те, что готовят для рабов. Последним особо разнообразить меню не приходится. А встают рано, потому что через час объявят подъем для рудокопов нижних этажей. Тех, что работают в самих тяжелых условиях. Тех, что не пожелали склонить головы перед великой властью Арала. Непокорных, провинившихся, тех, что не выполняли норму, лентяев всех мастей - словом, всякую шушеру. Так считали послушники, которые никогда не общались с низшими и не спускались в их камеры. Надзор за ними осуществляли те же пленники, но заслужившие у властей Аралхамада повышение за свое рвение к работе. Они тем старательнее выражали это рвение, что могли получить повышение - выйти в мастеровые: повара, сапожники, уборщики и прочую прислугу, уже пользующуюся определенными привилегиями, как то лучшая еда и даже возможность иметь семью. После двадцати пяти лет девушки Терема все ещё не теряли своей привлекательности и способности к деторождению, так что, если повезет, можно было рассчитывать на жену-красотку, детишек и приличную еду...
      Религия солнцепоклонников отличалась некоторыми запретами для посвятивших себя её служению. Женщин разрешалось любить, но нельзя было иметь семью. Разрешалось любить вкусную еду, носить драгоценности - любовь к ним даже поощрялась, ибо имеющий их в достаточном количестве отличался от сотоварищей, как Георгиевский кавалер от солдат, не имеющих воинских наград. Драгоценностями одарялся всякий, оказавший ту или иную услугу Аралхамаду. Таких посвященных всемогущий маг одаривал самолично; особо отличившийся мог выбрать драгоценность прямо в сокровищнице.
      Посвященные друг другу не завидовали, но к полезным деяниям стремились. Сокровища давали человеку ощущение свободы и собственной значимости. Когда солнцепоклонник умирал, заработанные им драгоценности возвращались в сокровищницу.
      За двести лет существования случаев воровства из сокровищницы не отмечалось. Правда, и количество своих богатств солнцепоклонники знали лишь приблизительно. Вначале их считали скрупулезно. Была даже такая обязанность - хранитель сокровищ, который вел им строгий учет. Но зачем учитывать то, что лежит почти без движения? То есть за поступление спрашивали строго вырабатывать рабы должны были не меньше установленной нормы, а дальше...
      У каждого из посвященных была своя шкатулка и каждый мог одарить её содержимым любимую женщину, как считал нужным. Тем более что после её смерти все возвращалось к хозяину, а после его ухода в мир иной - опять в сокровищницу. Этакий блестящий самообман.
      Алимгафар впервые подумал об этом и удивился, что раньше ничего подобного ему и в голову не приходило. Он восхищался лишь щедростью всемогущего. Может, потому что прежде свобода не вставала перед ним так отчетливо. И никогда прежде он не думал о том, что подарить своей первой девушке в ночь посвящения его в мужчины.
      Недавно, когда он опускался в сокровищницу с магом - им предстояло взять золото и необработанные алмазы, чтобы обменять на действующую в России денежную валюту, - Саттар-ака, обводя руками полки, на которых грудами были навалены женские украшения, сказал:
      - Ты сможешь взять для подарка девушке, которая первой подарит тебе минуты блаженства, любое приглянувшееся украшение!
      Кое-где по коридору, которым они спускались в сокровищницу, встречались человеческие кости и черепа. Всемогущий уже давно не обращал на них внимания, а Алимгафару всегда при взгляде на них становилось не по себе. Как-то он предложил:
      - Саттар-ака, может, распорядитесь, и их уберут?
      Всемогущий посмотрел на него как на несмышленыша, даже с некоторым сожалением за его непонимание.
      - Кости всегда здесь лежали и будут лежать. Как напоминание!
      - Об этих людях?
      - Нет, о людской жадности и глупости, которая так невысоко ценит великий дар - свою собственную жизнь. Все они стремились сюда. Для чего? Взять то, что им не принадлежит. Золото ослепило их, а камни лишили разума - нельзя украсть у Бога!
      Когда Алимгафар был гораздо младше, он как-то спросил у мага, который тогда ещё был посвященным шестой ступени:
      - Все, кто здесь живет, любят Арала?
      - Увы, не все постигают и принимают истинную веру!
      - Почему же они отсюда не уходят?
      - Не могут. Аралхамад - это навсегда!
      Подросток все же не мог поверить такому категорическому утверждению.
      - А если они очень постараются?
      - Все равно щит их не пустит.
      Вместо щита Алька представил себе решетку с зубьями, которая поднимается и опускается по необходимости.
      - Этот щит - металлический?
      - Щит магический! И в том, Алимгафар, его необычность, что щит невидимый. А поставлен он был двести лет назад великим магом Валтасаром.
      Саттар-ака не видел ничего необычного в том, что мальчишка любопытен. На то он и мальчишка, и охотно рассказывал ему обо всем. Обо всем, о чем можно было рассказывать.
      - Щит, друг мой, невидим глазу... как туман. Нет, скорее, как ядовитый газ, что стелется над болотами. А ещё точнее, как сон: его вроде нет, но он есть...
      Всемогущий рассмеялся над собственными неуклюжими сравнениями.
      - Каждый человек, который вступает на территорию щита, теряет себя. Теряет свое "я". Он перестает думать, соображать, ему не хватает воздуха и жуткий страх овладевает им. Некоторые от этого страха умирают на месте. Другие теряют сознание. Их потом вытаскивают слуги Арала. Но наказание для ослушников одно: нижний этаж, колодки, жизнь, которую охотно меняют на смерть. На жертвенном алтаре.
      - Неужели никто никогда сквозь щит не прорывался?
      - Никто. Некоторым удавалось выйти, когда щит снят, но таких слуги Арала, специально обученные поиску, всегда находили. А у беглецов, покинувших Аралхамад, участь одна - смерть!
      Алька содрогнулся. Выходило, что прав Саттар-ака. Теперь, повзрослев, он знал, что побегов не было так давно, что выходящие на дежурство у щита относились к своим обязанностям не слишком дотошно. Всемогущий получил от своих предшественников целую систему, позволяющую скрывать от младших посвященных время, когда защита барьера снята. Посвященные узнавали о своем дежурстве обычно в самый последний момент, но и тогда не знали, в какой из четырех часов их бдения защита барьера снята. Более того, часто дежурство было просто отвлекающим, то есть щит был закрыт, а посвященным позволялось думать, что в какой-то час он может быть и открыт. Кроме того, маг мог и подстраховывать дежурных ещё одним караулом, но в другом месте. Словом, это было так сложно, что ни у кого просто не возникало желания эту систему определять. Тем более что на дежурство разрешалось брать кости, еду, а кое-кто для таких целей заначивал вино, так что бдение было необременительным и позволяло неплохо провести время и даже свободно поболтать, потому что подслушивать здесь или подсматривать было просто неоткуда.
      В тот день, когда на курьеров Аралхамада напала уфимская милиция, маг сообщил Алимгафару время открытия коридора для обратного пути. Прежде о том знали лишь его сопровождающие. Как чувствовал! Или ощущал своим "третьим глазом": может произойти неладное...
      Сейчас Алимгафар еле дождался времени, когда он смог подняться и, не привлекая внимания, позвать Батю для помощи в кухонных работах.
      - Молодец, сынок, - торжествовал тот, толкая перед собой тачку с углем для топки печей. - Мы уйдем отсюда так, что ни одна собака нас не найдет, поверь старому следопыту!.. Осталась самая малость...
      Алимгафар похолодел. Он чувствовал, что Батя-таки решится на опасное предприятие.
      - Батя, разве не о свободе ты мечтал все эти годы? - проговорил он тоскливо. - Чего тебе ещё надо?!
      - Сокровищ! - оскалил зубы бывший контрабандист. - Неужели я потерял пять лет жизни лишь для того, чтобы уйти отсюда голым и босым?
      - Но ты же говорил, что у тебя кое-что припрятано.
      - Кое-что - этого мало! Мало для того, чтобы забыть весь этот подземный ужас! Они должны сполна заплатить мне за все... Ты подробно рассказал, каких мест касается всемогущий, спускаясь в сокровищницу. Я их заучил и теперь с закрытыми глазами смогу пройти по его следам.
      - А если я чего-то не заметил? Сокровищница начинена ловушками! Не туда наступишь, не того коснешься - ты покойник!
      - Не дрейфь, сынок, что уж ты хоронить меня собрался? Мы ещё поживем с тобой красивой жизнью...
      - Я пойду с тобой! - твердо сказал Алимгафар.
      - Еще чего, поговори у меня! Не посмотрю, что здоровый вымахал! Двое на узкой тропе будут лишь мешать друг другу. А если тебя хватятся? И не думай. В случае чего делай вид, что ты ничего не знаешь!
      - Батя!
      - Тебе завещаю: все равно уходи отсюда! Негоже христианину жить в этом вертепе. Ради меня ты должен жить среди людей своей веры!
      ГЛАВА 17
      - Господи, какая хорошенькая девочка! - всплеснула руками Евдокия Петровна. - Прямо ангелочек! Где вы её нашли, Катерина Остаповна?
      - Это - дочь моей подруги, Оленька. Она пока поживет у нас, я вам потом все расскажу.
      Олю привели в комнату к Павлику, и теперь она чинно сидела на краю маленького диванчика, сжимая в руках любимую куклу. Мальчик смотрел на неё во все глаза: таких красивых девочек ему случалось видеть только на картинке. Она сразу затмила собой все его игрушки, даже крокодила, даже огромного надувного слона - дедушка надувал его так долго! Слон был почти как настоящий. Но девочка была лучше, это Павлик решил сразу. Он даже подумал, что с удовольствием женился бы на ней, а мама, так и быть, пусть остается папиной женой!
      - Как тебя звать? - почтительно спросил он. Девочка внимательно посмотрела на него, но не сказала ни слова. "Она, наверное, не русская", подумал мальчик и спросил по-английски:
      - Вот из ё нейм? ( - Как ваше имя? (англ.))
      - Же не парль па, ( - Не понимаю (фр.)) - сказала на всякий случай Оля; её мама, в отличие от мамы-Гапоненко, не ставила себе целью учить ребенка многим языкам - разве что французскому... Но тут вошла мама Павлика.
      - Вы уже познакомились? - спросила она.
      - Нет, - с досадой ответил ребенок, - оказывается, она француженка, а я ещё не успел по-французски спросить, как её зовут.
      - Ты ошибся, сынок, она не француженка, - улыбнулась Катерина. - Она такая же русская, как и ты, её звать Оля. А это мой сын Павел. Оленька, ты не хочешь подать ему руку?
      Оля подала мальчику руку, но не так, как подают дети, лодочкой, а так, как обычно её мама протягивала мужчинам руку для поцелуя.
      "Ах ты, маленькая обезьянка!" - подумала Катерина и отвернулась, чтобы скрыть улыбку. Надо сказать, что её сын не ударил в грязь лицом. Он поднес к губам маленькую ручку и звонко чмокнул. Раз они все равно собираются пожениться, он должен привыкать.
      Так в дом Гапоненко вошла Оля Романова. Вернувшийся поздно вечером Дмитрий отнесся вполне спокойно к тому, что девочка поживет пока у них.
      - Я не возражаю. - сказал он, - не объест! Ты хотела дочку, вот и воспитывай, пока мать не объявится.
      Года два назад Катерина заводила разговор о том, что неплохо бы "купить" ещё одного ребенка - Пашке нужен братик или сестричка.
      - Лучше бы, конечно, сестричку, - добавляла она, - а то я среди вас, мужиков, и вовсе затоскую.
      Но он убедил её, что время сейчас тревожное и хотя война заканчивается, уверенности в завтрашнем дне маловато.
      Через два дня после появления в доме Оли они опять сидели поздно вечером на кухне. Дмитрий, как обычно, жевал ужин, а Катерина рассказывала о последних событиях. Она сходила в цирк и поговорила с артистами, вернувшимися из роковой гастрольной поездки.
      Пожар нанес труппе огромный ущерб: из циркового имущества почти ничего не осталось. Кроме того, не досчитались троих артистов. Как назло, основной удар пришелся на участников аттракциона "Амазонки революции". Одна из его участниц лишилась сразу и младшей сестры, и любимого человека. Она-то и утверждала, что какой-то юноша унес Романову на руках, но потом её никто больше не видел.
      - Пропала, говоришь? - переспросил Дмитрий, рассеянно слушая рассказ жены.
      - Как в воду канула, - подтвердила Катерина.
      - Это интересно, - задумчиво проговорил он, глядя перед собой и тут же спохватился. - То есть я хочу сказать, что её, видимо, никто и не пробовал искать? Просто решили, что она погибла и все... А если её действительно нет в живых?
      - Мне кажется, тогда Олю нам с тобой нужно будет удочерить, - с вызовом сказала Катерина.
      - Хорошо-хорошо, я и не думал возражать, чего это ты сразу иголки выставила? - удивился он. - Или подозреваешь меня в скупости?
      - За пять лет ничего подобного не заметила, - облегченно улыбнулась Катерина.
      - Спасибо за ужин, - проговорил Дмитрий, поднимаясь из-за стола, но не стал переодеваться в свой любимый халат, а наоборот, начал собираться, как если бы куда-то уходил.
      - Уходишь? - изумилась Катерина. - На ночь глядя?
      - Надо, Катя, не шуми. Ты лучше теплое белье мне найди, свитер потолще, ботинки, шерстяные носки. Мне, возможно, на морозе поторчать придется, а обморожение в мои планы никак не входит.
      Больше он ничего объяснять не стал, а Катерина и не спрашивала. Возможно, другая и допрос с пристрастием бы учинила: что это за дела такие ночью? Но она считала, что супруги должны друг другу доверять. По крайней мере, пока один из них не дал другому повод в нем усомниться...
      Катерина вспомнила свои берлинские похождения и покраснела: какое право она теперь имела о чем-то мужа спрашивать? Чего-то от него требовать? Он ведь её ни о чем не спросил. Небрежно только поинтересовался:
      - Как прошла поездка, нормально?
      У неё только хватило сил не дрогнуть и не смутиться, и ответить безразлично:
      - Ничего особенного не произошло.
      Она даже разочаровалась: всю дорогу подбирала слова, осуждала себя, оправдывала, опять осуждала, мучилась, а оказывается, ему это и не нужно?
      Он все время был поглощен какими-то своими мыслями, в которые её не посвящал. Собственно, так было и раньше, но раньше она к этому по-другому относилась. Она училась, кормила Пашку, сама была занята - не до высоких материй было, быт заедал, но теперь... Теперь она думала, что он должен был бы вспоминать иной раз и о ней. Жена - не только ведь постельная принадлежность! А получалось - только! И если у неё поначалу и мелькала мысль - не повиниться ли, то теперь она отметала её начисто. Показалось даже, что такое признание его и не взволнует.
      - Ну изменила и изменила!
      Нет, конечно, он так не скажет. В первую ночь после её приезда обнял, зашептал жарко:
      - Как я по тебе соскучился!
      И все. А дальше без слов. Он и так давно по ней безошибочно определял, что на его ласки она по-прежнему отзывается и удовлетворение получает, как требуется. Что ещё нужно?
      Катерина вспомнила, как однажды они обсуждали знакомую семью, которая развалилась из-за измены мужа. Под давлением жены тот признался, что имел любовницу.
      - Дурак! - презрительно бросил тогда Дмитрий - отвергнутый муж тяжело переживал разрыв. - Зачем признавался? Я бы стоял на своем - верен! - пока бы с другой за ноги не стянула!
      Что это было? Бравада? Тогда Катерина подумала именно так. Но теперь она отчего-то разозлилась: то ли оттого, что Дмитрий не стал её ни о чем расспрашивать, то ли от его самоуверенных откровений, то ли от собственной виновности...
      Гапоненко с Яном подошли к назначенному месту одновременно и пожали друг другу руки - как-никак соратники. Майор придирчиво оглядел юношу: тепло ли одет? Оказалось, одет основательно - всей комнатой собирали теплые вещи для помощника органов правосудия, как туманно объяснил Ян свою миссию.
      На часах была уже половина двенадцатого, так что они решили выдвинуться в район предстоящих действий, как сказал майор.
      Веденеев - или, как они предполагали, Воронов-Рагозин - снимал комнатку в коммунальной квартире на Божедомке. Среди этого базара подобраться к нему незамеченными было трудновато, с другой стороны при большом количестве жильцов легче было притвориться родственником кого-нибудь и проникнуть в дом - у них все равно там проходной двор!
      Главное, что улик против Веденеева не было никаких! Ну, устроился он недавно в парикмахерскую - так разве это преступление? Раз уж место освободилось! Прежний-то мастер на работу не вышел. Несерьезным оказался. Может, за границу сбежал, может, в Вологду к больной тетке стопы направил... Левое запястье перевязано? Небольшая, так сказать, домашняя травма. Порезался, когда дрова рубил - щепка отскочила. Вот так легко он сможет уйти от расспросов. Кто он? Честный, законопослушный обыватель. Так что по закону его никак не взять!
      Теперь только и осталось: проникнуть в его квартиру на свой страх и риск.
      Они пришли наконец к старому двухэтажному купеческой постройки дому. Окна в нем кое-где ещё светились, несмотря на поздний час.
      - Вон его окно, - показал Гапоненко, который ещё днем, пока Веденеев выполнял свою парикмахерскую работу, приезжал сюда, чтобы осмотреться.
      За его окном виднелась сейчас керосиновая лампа с чуть выдвинутым фитилем. Для чего-то её свет требовался хозяину, именно такой, создающий полумрак - девица у него, что ли? Но окно было задернуто плотной шторой, и ничего не удавалось рассмотреть. Может, он без света спать боится? Это уже пошутил Ян.
      - Идти нам к двери вдвоем не резон, - рассудил Гапоненко, - он вполне может через окно сигануть. Может, конечно, и через дверь прорываться, но уж тут я его возьму! С оружием обращаться умеешь? Умеешь. Я для тебя наган приготовил. Учти, если он - Воронов, как мы и предполагаем, то попотеть придется. Он боец опытный, восточному искусству боя обучен, так что близко к себе его не подпускай. Только крикни: "Руки вверх!" Не послушается стреляй. Он наверняка вооружен, смотри, пулю не слови!
      Ян расположился прямо под окном, прижавшись к стене. Он рассуждал так: если парикмахер выпрыгнет в окно - а оно расположено высоковато! - то трех метров расстояния между ними как раз хватит на то, чтобы по совету Гапоненко не подпускать его к себе ближе. А в это время тот как раз стучал в нужную дверь.
      - Кто там? - спросил изнутри мужской, подчеркнуто сонный голос.
      - Откройте, гэпэу! - официальным тоном произнес майор, за две недели работы в этом учреждении уже успевший поставить голос на нужную высоту; сказал и инстинктивно отодвинулся за косяк. Неизвестно, что им двигало, скорее, его волчий инстинкт самосохранения.
      Это и спасло. Парикмахер почти без промедления всадил в дверь три выстрела подряд, легко пробившие тонкое дерево точно в том месте, где майор только что стоял. Несколькими секундами спустя зазвенела оконная рама, раздался, чей-то вскрик, слышный даже здесь, в коридоре. Прозвучал одинокий выстрел, и все стихло.
      Гапоненко ринулся в коридор и подбежал к темному силуэту, скорчившемуся под разбитым окном. Он рывком приподнял Яна, лицо которого было залито кровью.
      - Слава Богу, живой!
      - Кажется, я в него попал! - юноша приподнялся и мотнул в сторону непослушной рукой. - Посмотрите, что с ним. Мне уже лучше, я только полежу немного...
      Действительно, поодаль чернело ещё одно неподвижное тело. Майор поспешил к нему - и правда, парикмахер! Из правой руки у него выпал пистолет, а левой он продолжал сжимать увесистый саквояж.
      Отмечая для себя, что Воронов владеет приемами боевого искусства Востока, ни Гапоненко, ни Ян не представляли себе всей мощи этого знания. Только нелепая случайность, которая порой встает на пути высоких профессионалов, спасла их обоих от смерти. Знай это, они, возможно, не рискнули бы идти без подготовки на такого опасного зверя.
      Воронов выпрыгнул из окна, но, прыгая, он уже видел притаившегося под окном Яна и в прыжке успел садануть парня каблуком в висок. Ян в доли секунды отклонился насколько мог, и страшной силы удар скользнул по виску: из рваной раны хлынула кровь.
      Второй день на улице шел снег. Намело небольшие сугробы, в один из которых Ян лицом и ткнулся. Холод привел его в чувство настолько, что он осознал: преступник убегает! Негнущимися пальцами он вытащил пистолет и, почти не целясь, выстрелил в бегущую фигуру. Угасающее сознание отметило, как бегущий упал и замер...
      Гапоненко выхватил из руки лежащего саквояж и сунул его за чернеющий неподалеку куст, присыпав снежком. Затем приложил к губам милицейский свисток и засвистел. Совсем рядом кто-то откликнулся - видно, уже спешил на звук выстрелов, - и вскоре во дворе появился молодой милиционер.
      - Майор Гапоненко, ОГПУ, - представился ему человек в штатском, но по звуку голоса милиционер ничуть не усомнился, что так оно и есть. - Это преступник, покарауль, пока не очухается, я займусь нашим товарищем, ранило его.
      Но Ян уже поднимался, приходя в себя. Тем не менее вид его был ужасен - залитое кровью лицо, которое он пытался вытереть снегом. Майор вытащил из кармана чистый платок.
      - Зажми рану! Потерпи, Янек, сейчас мы тебя в больницу доставим! А Воронова ты и вправду подстрелил, молодец!
      И заметив счастливую улыбку на его лице, подивился про себя: "О драгоценностях даже и не вспомнил?"
      Он вызвал служебную машину, которая по пути на Лубянку - доставляли раненого преступника, - отвезла Яна в больницу. Майор сидел в приемном покое, ждал, пока парню зашьют рану, и самолично сопроводил его в общежитие, подняв на ноги мирно спавшего и, конечно, закрывшего дверь вахтера.
      Пришлось и удостоверением тряхнуть, до смерти напугав: почему это он спит вместо того, чтобы охранять? А если диверсия? Пролезет в окно враг, а здесь - пожалуйте, - полный дом студентов, славного будущего советской медицины! Среди соратников на Азове Черный Паша славился и тем, что он никогда не бросал раненых и увечных, всегда заботился о них, вызывая благодарность и преданность, какие сопровождают истинного атамана.
      Часа через два Гапоненко наконец вернулся в знакомый дворик. Каково же было его возмущение, когда он увидел, как неизвестная личность тащит из-за куста саквояж Воронова!
      - Стоять! - сквозь зубы прошипел майор, снимая револьвер с предохранителя.
      Личности этот щелчок показался громом небесным. Его разбудил звук выстрелов за стенкой, потом звон стекла. Он выглянул в окно - как раз в это время раздался и свисток. Ему показалось, что перед тем за куст что-то спрятали. С одной стороны, выходить было боязно, но любопытство пересилило. Он подождал, пока разошлось участники переполоха, пока угомонились проснувшиеся жильцы - кажется, кроме него никто ничего не заметил - и, замирая при каждом шорохе, осторожно двинулся к кусту. Он только откопал спрятанный саквояж, как услышал за спиной голос, выпустил из рук саквояж и затрясся всем телом.
      - Фамилия? - грозно спросил его суровый незнакомец. - Где живешь? Отвечать немедленно!
      - Са-Са-Самойлов, - наконец выговорил он. - Из четырнадцатой.
      - Домой шагом марш! - скомандовали ему. Испуганно пятясь, Самойлов не отрывал взгляд от его руки, из которой вороненым дулом смотрела смерть. Он боялся повернуться - вдруг выстрелят в спину? Так и попятился до подъезда, буквально ввалившись в его темное, знакомо пахнущее нутро.
      Лишь захлопнув дверь своей комнаты, он облегченно перекрестился, повторяя: "Пронесло! Слава тебе, Господи, пронесло!" Он не знал, что уже поздно, что ничего не обошлось: на следующую ночь за ним пришли, и любопытный Самойлов никогда больше не вернулся в свою комнату...
      А Дмитрий Ильич пришел домой около трех часов ночи. Грудь его распирало от радости: удалось! Он вымылся в ванне, переоделся в халат и только потом, на кухне открыл саквояж - клад был здесь! Воронов даже не потрудился прикрыть его чем-нибудь - драгоценности полыхнули на свету холодными огоньками. Их было много. Очень много.
      Дмитрий Ильич достал початую бутылку коньяка, крякнув, выпил рюмочку, чего прежде в одиночку никогда не делал, и пришел в ещё лучшее настроение. Никто, никто не знает о его сказочном богатстве! А вот как с ним обойтись, нужно подумать. Он сунул саквояж в старый шкаф в коридоре, где хранилась всевозможная рабочая одежда. Заглядывали сюда лишь по случаю. Затем проскользнул в спальню и разбудил Катерину. Стал целовать её как одержимый, как когда-то давно, будто найденное золото отворило запертый поток его чувств. Но нет, это не было возрождением чувств, это было торжество триумфатора, которое именно сейчас с ним должен был кто-то разделить! Пусть и у жены будет праздник!