- Что нужно сделать, чтобы его увидеть?
      - Я же говорю, вглядеться! Когда я болела тифом и лежала в больнице с высокой температурой, я подолгу не открывала глаз: больно было смотреть на свет. Но ведь так просто лежать скучно. Я стала пытаться смотреть с закрытыми глазами. Сначала выходило плохо, все виделось нечетко. А с каждым днем у меня получалось все лучше, я могла видеть все дальше, даже через препятствия, ну там, через стены... Вам, Янек, наверное, неинтересно, а я разболталась, остановиться не могу. Кроме мамы я об этом не могла никому говорить, а она уже сказала товарищу Головину...
      Она замолчала, наверное, опять засмущалась, а Ян не мог подобрать слов, чтобы сказать ей, как ему интересно все, что касается её, и что он мог бы слушать её всю жизнь!
      Правда, сказал он ей вовсе не то, что собирался:
      - Возможно, вы, Таня, не согласитесь, но я все же хотел бы попросить вас... Давайте перейдем на "ты". А то мои друзья... Они наверняка начнут подшучивать над нами. Мы могли бы сделать вид, что давно знакомы...
      - А почему они станут подшучивать над вами? - Таня подняла на него глаза, и у Яна опять екнуло сердце.
      - Потому что прежде никто из них не видел меня с девушкой, а я, честно говоря, позволял себе над ними подшучивать: мол, девушки отнимают их время и мешают учиться... Конечно, это не очень красиво, они даже за это кличку мне дали - Монах!
      Таня засмеялась и взяла его под руку.
      - Попробую, но вы учтите, Янек, у меня ещё никогда не было молодого человека!
      В студенческой столовой все уже собрались, но не спешили усаживаться за столы. Юноши кучкой стояли по одну сторону от двери, девушки - по другую. Гости в основном были между собой знакомы. Если же приходил незнакомый юноша, он попадал под опеку Поэта: незнакомую девушку принимала в объятия его подруга Элеонора, в которой Поэту, по мнению его друзей, могло понравиться только имя...
      Сейчас девушки окружили невесту и поправляли её прическу, платье, оглаживали, одергивали: лицезрение подруги, вытянувшей счастливый билет, даже если не все они были в этом уверены, волновало, будоражило их. Каждая примеряла его на себя, прикидывала, что ей подходит, а что она сделает совсем не так.
      Таня к стайке девушек подошла осторожно: ей не хотелось привлекать к себе внимание. Она никого не знала и потому поскорее сняла с себя пальто, которого стеснялась. Оно было даже не мамино, а одной маминой подруги, которая считала, что лучше выглядеть неуклюжей, но быть в тепле, чем валяться с воспалением легких!
      А вот платье на Танюше было мамино - Александра Павловна танцевала в нем на выпускном балу в женской гимназии. Красивое платье. Его ушивать почти не пришлось. Вот только в носок бальных туфелек пришлось ватку подложить: великоваты оказались. Правда, после валенок с галошами ощущать их на ноге было несказанно приятно. А волосы Танюше причесывать не надо ладонью только провела, и все!
      Знахарь, то бишь жених, Яну обрадовался несказанно, но сразу журить принялся.
      - Где ты бродил, бедовая головушка? Я уж тянул время, тянул, капризничал, сколько мог - не хотелось без тебя начинать. Подорожанскому мое приглашение передал?
      - Передал. А профессор вам с Зоей счастья пожелал, - Ян вручил Знахарю сверток с подарком. - Ты уж на него не обижайся. Как говорится, нежданный больной у него. Я хотел его подменить - не согласился ни в какую!
      Знахарь поискал глазами Поэта.
      - Светозар! Совсем нюх потерял? Кто гостей за стол усаживать будет?
      Ян торопливо разделся. Он уже забыл о своем новом наряде и вспомнил, только увидев восхищенно завистливые взгляды товарищей.
      - Ну ты и вырядился! Ограбил, что ли, кого?
      Студенты не замечали ни устаревшего фасона, ни пиджака с чужого плеча: перед ними предстал совсем другой Ян - хорошо одетый и, как выяснилось, по-настоящему красивый. Возможно, им только теперь, при взгляде на него, стало ясно, как меняет человека хорошая одежда!
      На девичьей стороне тоже царил переполох. Платье невесты померкло рядом с платьем Татьяны, о чем ни она сама, ни её мама, давно не бывавшие на подобных праздниках, просто не подумали.
      - Так вот вы какая! - с завистью сказала ей Зоя.
      - Разве вы что-то слышали обо мне? - удивилась Таня.
      - Не слышала. И даже не догадывалась, что у Поплавского есть девушка. Теперь понятно, почему он ни на кого не обращал внимания!
      Как раз в это время Поэт стал загонять всех за накрытый стол, так что Ян поспешил предложить Тане руку. Он только потом это осознал. Никто парня не учил, но внутри него будто кто-то знал, как обращаться с такими вот интеллигентными девушками. И он был счастлив, ведя её к столу, такую хрупкую и невозможно красивую.
      А Таня шла рядом, опустив голову, потому что не могла смотреть на Яна - он казался ей ослепительно красивым, и, наверное, рядом с ним она выглядит просто безволосым гадким утенком...
      За столом Яна и Таню посадили рядом с молодыми, так что Знахарь в перерыве между криками "Горько!" успел шепнуть ему:
      - Ишь, скрытный, какую глазастую от нас прятал! Боялся, что уведу?
      - Боялся, - улыбнулся Ян. - Ты у нас известный донжуан!
      Знахарь самодовольно улыбнулся и положил руку на плечи Зое, теперь уже своей жене, поскольку днем молодые люди успели расписаться. Но долго изображать известного сердцееда он не смог, а опять стал привычным добродушным товарищем, чьи глаза прямо-таки лучились от счастья: жениться на любимой девушке - кто об этом не мечтает?! Особенно, если она такая милая, с этими ямочками на щеках. Вот только в глазах её ещё теплится грусть...
      Зоя и вправду грустила. Она думала, что Ян, узнав о её замужестве, хотя бы посокрушается, а он даже не расстроился. Сидит рядом с какой-то кралей, глаз с неё не сводит... Да будь у нее, у Зои, такое платье, и она выглядела бы не хуже!
      Зоя вздохнула, прощаясь со своей заветной мечтой. Этот юноша не заметил её любви и никогда не узнает, а тот, кто понял её сердце и позвал за собой, получит всю её нерастраченную нежность. И может, тогда этот воображала Поплавский поймет, мимо какого счастья в жизни он прошел...
      Впрочем, раз от разу целуясь с Петром, она почувствовала, что это начинает ей нравится. Коренастый, широкоплечий её жених - уже муж! обладал скрытой силой и притягательностью, а такая чуткая девушка, как Зоя, не могла этого не почувствовать. "Дай Бог нам с Петенькой счастья!" - вдруг суеверно подумала она, подставляя ему губы для поцелуя; первая юношеская любовь медленно уходила из её сердца, нежно улыбаясь: "Прощай, Зоинька!"
      Со стороны, где сидел Поэт, Яну пришла записка в стихах.
      Монах проповедовал нам воздержание,
      А сам где-то там промышлял, все отринувши!
      Ребята, объявим ему замечание
      Или побьем, одеяло накинувши!
      - Что это? - испуганно пробежала текст глазами Таня, которой Ян, посмеиваясь, протянул записку.
      - Видишь, вон тот, долговязый, с некрасивой здоровой девкой? Это Поэт, он стихами откликается на все события, которые так или иначе его волнуют.
      - Ее зовут Элеонора, - попыталась защитить девушку Таня, которая всегда представляла себя на месте обиженной или обиженного. - Она помогла мне раздеться. И вообще, чувствуется, что она очень добрая...
      - Неважно, - отмахнулся Ян. - Поэт всегда выбирает или вовсе маленьких и невзрачных, или здоровых, как лошади, с соответствующей внешностью. Видимо, чтобы девушки не затмевали его, неповторимого!
      - Янек! - поморщилась Таня, с сожалением понимая, что даже такой красивый парень, как Ян, не может быть идеальным!
      - Танюша, я больше не буду! Тебя коробит мой тон? Но то, что я говорю, правда. Светозар через других как бы самоутверждается. В целом он неплохой парень, но раз решил лягнуть меня, значит, ты ему понравилась, и он в глубине души недоумевает, что нашла во мне ты, когда рядом есть такой гениальный, как он?
      - Но он мне совсем не понравился! - серьезно сказала Таня, искоса глянув в сторону Поэта.
      - А для него это и не важно. Он уже уверил себя, что это рано или поздно все равно случится...
      - Я не хочу больше ничего о нем слышать! - уже рассердилась Таня.
      - Хорошо, ни слова о нем. - Ян пожал её маленькую руку с тонкими пальчиками.
      Вообще ему доставляло удовольствие украдкой разглядывать её и каждый раз находить что-нибудь новое. И трогательное. Например, родинку, которая расположилась прямо на мочке её маленького ушка! Или маленький шрам на указательном пальце. "Мыла окно, - объяснила Таня, - и зацепилась о торчащий из рамы гвоздик..."
      Раньше Ян не так представлял себе любовь. Ему казалось, что это непременно взрыв страстей, безумства, роковые ошибки, и вдруг - родинка, шрам! Или этот жест, которым она поднимает руку к голове, чтобы поправить несуществующий локон, но в последний момент лишь с сожалением касается чуточку отросших волос, и лицо её при этом страдальчески морщится.
      Глупышка! Она не понимает, что хороша для него и без волос, как будет впредь всегда хороша: и в беде, и в радости!
      ГЛАВА 13
      Наташа проснулась с ощущением полного выздоровления. Каждая мышца, каждый нерв будто пел и просил движения, действия, жизни!
      Рогнеды рядом не было, а на лавке возле её постели лежал не прежний больничный балахон, а легкий шелковый сарафан. Или платье? Он отличался от обычных русских сарафанов, что скрывали женскую фигуру: он струился вокруг. Пройдя в нем по комнате, Наташа увидела, как легкая ткань рисует изгибы её фигуры и точно льнет к телу. Что ни говори, а обитатели этого подземного царства понимали толк и в нарядах, и в женской натуре, но именно это встревожило Наташу, как если бы она попала в невидимую паутину, которая незаметно опутывала её, лишая собственных мыслей и желаний...
      Она решила не торопясь, внимательно осмотреть этот мир без окон и солнечного света, который, за исключением террасы, где она гуляла с Рогнедой, имел свободный ход лишь ещё глубже под землю.
      Аралхамад, как она поняла, был просто вырублен в недрах гор. Кто-то талантливый продумал и устроил целую систему воздуховодов, водопроводов и даже вывода отходов, отчего нигде в помещениях не было дурного запаха. Хрустальной чистоты вода из подземных источников в покоях посвященных выливалась из труб, оформленных то пастью дракона, то льва, то диковинной формы цветком. Висевшие на цепочках деревянные пробки позволяли по мере необходимости закрывать воду или открывать.
      Кельи рабов никаких украшений не имели. Родник, бьющий прямо из стены в простенке между помещениями был один для всех нужд - из него брали воду и для питья, и для мытья. Посвященные пользовались для мытья водой горячего источника. Правда, единственного в Аралхамаде.
      Эти подробности Наталья отмечала для себя на всякий случая, собирая сведения как из собственных наблюдений, так и из рассказов Рогнеды.
      Больше всего ей почему-то хотелось посмотреть Терем, хотя что-то подсказывало ей, что это небезопасно. Но не могла же она сидеть, сложа руки, когда последняя встреча с Алькой...
      Наташа не могла заставить себя звать его новым именем - Алимгафар, увы, теперь оно подходило ему куда больше! Юноша был больше похож на умного, знающего мужчину, чем на веселого, проказливого, но такого славного, доброго подростка.
      - Отсюда нужно уходить! - он подкараулил её вчера на прогулке, когда Рогнеда за чем-то отлучилась. - Оля, вряд ли тебе понравится эта жизнь!
      Он по-прежнему звал её Олей, как прежде, в то тревожное, но милое сердцу время.
      - Что я могу для этого сделать? - быстро спросила Наташа, понимая, что прервать их могут каждую минуту.
      - Узнать время открытия ворот.
      - Каких ворот?
      - Подробности потом, а коротко... Вокруг Аралхамада есть невидимый щит. Никто не может сквозь него ни войти, ни выйти, но существуют дни и часы, в которые щит убирается. Мы должны знать, когда это происходит.
      - Кто же мне об этом скажет?
      - Адонис. Он тебя сразу заприметил, теперь не отступится. Да его и назначили за тобой следить. Я не должен был бы просить тебя об этом, но у нас нет другого выхода. Не знаю как, но ты должна заставить его говорить! Иначе мы все здесь останемся. Навсегда!.. Напрягись. Оленька, ведь раньше ты такое могла! Вспомни, как успокаивала Наташу! Как батьку Махно видела!..
      Он скользнул в какую-то дверь, а несколько мгновений спустя на террасе появилась Рогнеда.
      Они как раз говорили о Тереме, в котором девушек обучали искусству любви. Наташа высказала мнение, что Терем - не что иное, как бордель, Рогнеда не то чтобы обиделась, но мягко поправила:
      - Скорее, храм любви. Ведь в борделе девушки продают свое тело, зачастую не получая от этого никакого удовольствия. В Тереме же телесные наслаждения - целое искусство. Им в равной степени владеют и мужчины, и женщины. Так будут любить друг друга люди будущего! Впрочем, ты сможешь убедиться в этом сама.
      Наташа презрительно фыркнула и отвернулась, давая понять что это её совершенно не интересует. Но червячок любопытства в её душе зашевелился. Она жарко краснела наедине с самой собой от подобных мыслей, но думать не переставала.
      Какие чувства может вызвать в женщине посторонний мужчина? Чужой! Ничего, кроме брезгливости. Такие чувства, как желание близости, можно испытывать лишь к любимому человеку. Наташа убеждала себя в этом, но проклятый червячок продолжал шевелиться...
      Она вышла из комнаты, в которой прожила десять дней, и пошла знакомым путем: по боковой лестнице, через Терем они с Рогнедой ходили гулять на террасу.
      На этот раз Наташа пошла по главной лестнице, устланной мягким красным ковром. На мгновение Наташе показалось, что за нею кто-то идет, но волнение и тревога притупили все её прочие чувства. Оглянуться или прислушаться к себе у неё просто не было времени. Она свернула направо и очутилась в небольшом зале, так причудливо освещенном несколькими свечами, что, казалось, их свет не высвечивает, а набрасывает тонкое покрывало полумрака на все, происходящее в нем.
      Наташа оказалась как бы за барьером, отделяющим покрытое шкурами, приподнятое над полом, ложе, на котором лежала обнаженная юная женщина. Она была привязана за руки и за ноги к небольшим деревянным столбикам в форме свечей, находящимся в углах ложа. Над нею склонялись двое молодых мужчин, тела которых прикрывали лишь короткие набедренные повязки.
      Девушка была хороша. Пламя свечей бросало блики на её смуглую блестящую кожу, на тонкую талию, небольшие, но крепкие груди, победно торчащие вверх небольшими коричневыми сосками. Стройные, красивой формы ноги тщетно напрягались в попытках разорвать путы. Черные глаза в густых ресницах яростно смотрели на мужчин, и становилось очевидным, что удайся ей эти попытки - и она вцепится в них, как дикая кошка.
      Очевидно, и мужчины подумали о том же, потому что один из них сказал:
      - Да она же совсем дикая!
      - Придется повозиться, - кивнул другой.
      Что же это она здесь стоит и спокойно наблюдает, как с беззащитной девушкой собираются сотворить черное дело, - подумала Наташа. Надо бежать, кричать, звать на помощь!
      Но в это время чья-то рука зажала ей рот, а мужской голос прошептал в самое ухо:
      - Не надо никого звать на помощь, это совсем не то, что вы думаете! И раз уж пришли в Терем, на такое стоит посмотреть.
      Она обернулась: Адонис! Тот, о котором говорил ей Алька! Значит, ей не показалось, что она слышит шаги.
      - Идите сюда, пусть не знают, что за ними наблюдают! - он увлек Наташу в нишу, чем-то напоминающую театральную ложу. Только здесь не было стульев или кресел, а было широкое, тоже покрытое шкурами не то сидение, не то лежанка. Поверху ложи шел бархатный навес, похожий на балдахин, который надежно скрывал располагавшихся здесь зрителей.
      Между тем один из мужчин, которого Наташа мысленно прозвала Атлантом за бугрившиеся на ногах и руках мышцы... Казалось, захоти он, и поднимет лежащую девушку прямо с огромным тяжелым ложем. Второй, если и был менее силен, то лишь самую малость, но, в отличие от Атланта, он был поуже в кости, и Наташа прозвала его Гераклом. Так вот, Атлант подошел к лежащей девушке и ласково провел рукой по её длинным пышным волосам. Девушка рванулась, насколько позволяли ремни, и попыталась его укусить.
      - Как хочешь, - с сожалением сказал он и ловко завязал ей рот какой-то повязкой. - Для начала попробуй шею.
      Геракл склонился над девушкой и прильнул губами к её шее, будто исследуя её языком. Девушка закрыла глаза и выгнулась.
      - Есть! - довольно засмеялся мужчина.
      Атлант присел на ложе, а Геракл лег по другую сторону от девушки и вдвоем они начали вершок за вершком целовать её грудь. Глаза у девушки закатились.
      - Думаю, теперь все будет гораздо проще, - проговорил Атлант, сдернув повязку со рта девушки. - Теперь кусаться тебе не захочется, зато кричать будет сподручнее, - и они вдвоем стали трудиться, продолжая исследовать её тело.
      Наташа смотрела, как зачарованная; она видела, как трепещут ресницы девушки, как она кусает губы, чтобы не стонать от наслаждения, и не сразу почувствовала, как одна рука Адониса скользнула снизу под сарафан, а вторая сверху проникла к груди, нежно её лаская. Его язык, слегка касаясь уха, скользнул от мочки к шее - по телу женщины побежали мурашки.
      Адонис гладил её, будто обрел сразу несколько рук и несколько языков он был везде и невозможно было ни отвернуться, ни закрыться! Каким-то чудом с неё слетел сарафан, и теперь каждая клетка её тела, которой он касался, заставляла её извиваться и стонать, пока она не выплеснулась в крике. Это было странно и невероятно потому, что сам он даже не раздевался.
      Слегка пришла в себя Наташа, когда поняла, что он несет её куда-то обнаженную. Но она была не в состоянии ни испытывать чувство стыда, ни сожалеть, ни думать...
      Ее принесли в какую-то ярко освещенную комнату и... опустили в теплую воду. Наташа огляделась - она была в неглубоком бассейне, вода в который наливалась из белой каменной лилии и вытекала в два боковых отверстия.
      Адонис, не сводя с неё глаз, раздевался на краю бассейна, давая ей разглядеть себя - его тело было совершенно! Наверное, древнегреческие скульпторы были бы счастливы лепить с него фигуру бога любви! Он вошел в воду и, медленно приблизившись к Наташе, увлек её к белому мраморному возвышению - очевидно, по нему прежде выходили из бассейна, но Адонис просто положил на него женщину. Все тело Наташи было в воде, а голова снаружи. Адонис набрал воздуха и поднырнул под Наташу, положив её ноги к себе на плечи, а лицом зарывшись между ног. Ее пронзило такое наслаждение, что она едва успела ухватиться за ременный поручень, который явно висел здесь недаром, чтобы не соскользнуть в воду и не захлебнуться.
      Увидев, что она крепко держится, Адонис наконец проник в неё тем способом, который прежде она считала единственным для получения наслаждения. Кто вытащил её из бассейна, Наташа плохо соображала. Кажется, это были две молодые женщины. Они вытирали её, втирали в кожу какое-то душистое масло, после которого она почувствовала себя посвежевшей, расчесывали, опять она оказалась на руках у Адониса, который кивком головы отослал женщин прочь.
      Он отнес Натащу на мягкую белоснежную, огромных размеров кровать, но вовсе не для того, чтобы она могла заснуть. Ей оставалось только удивляться его выносливости: казалось, он никак не может ею насытиться - не осталось ни кусочка тела, к которому он бы не прикоснулся губами.
      Это был самый настоящий гипноз, но гипноз прикосновения - ни о чем подобном Наташа не подозревала даже после пяти лет семейной жизни с Флинтом! Как они ни бывали близки, никогда между ними не существовало такой раскованности и взаимопогружения.
      Она не знала, сколько часов прошло - для неё наступило безвременье. Она проваливалась в сон и выныривала из него от его прикосновений...
      Все привычные представления, каноны, заповеди - все оказалось вдребезги разбитым. Или она сама оказалась за гранью разумного? Ну разве можно сливаться в экстазе с человеком, который прежде не ухаживал за тобой, не дарил цветов, не признавался в любви, ничего не говорил вообще, а только брал твое тело, опять-таки не говоря ни слова, и давал взамен неслыханное наслаждение! Она не заметила, в какой момент стала тянуться к нему сама, чутко отзываясь на каждое его желание и, наверняка зная, что точно так же слышит он её. Лишь однажды, в который раз вынося её из бассейна, он шепнул:
      - Я ждал тебя!
      Она не знала, день был или ночь. Временами какие-то женские тени приносили подносы с едой - они жадно ели, торопясь, чтобы тут же опять прильнуть друг к другу.
      Адонис спал, уткнувшись ей в грудь, и даже во сне его губы нет-нет, да и прикасались к ней, а пальцы, дрожа, пробегали по телу. Голова Наташи была легка и пуста. Редкие мысли текли лениво, нехотя, как вдруг её точно молнией поразило: Алька! Ведь он попросил разузнать...
      Она растерянно взглянула на спящего Адониса. Не подло ли так с ним поступать? А если отказаться от плана побега и остаться здесь, сможет ли она противопоставить жизнь за стенами Аралхамада этой, пусть даже и вечной, страсти?! Поняла: не сможет! Ей нужно от жизни больше, чем этот бесконечный экстаз, даже если у неё никогда больше не будет мужчины! Она хотела быть рядом с подрастающей дочкой, с друзьями, с любимой работой... И Наташа приняла решение.
      Для начала она сосредоточилась и мысленно проверила ближние комнаты: никого! Никто не подслушивал, не подглядывал. Возможно, если кто-то этим и занимался, ему в конце концов надоело лицезреть чужую страсть. Поскольку поблизости вообще не ощущалось какого-то присутствия или движения, Наташа решила: в Аралхамаде настала ночь. "Самое время для колдовства", - пошутила она про себя.
      Теперь нужно было покрепче усыпить Адониса. Она поняла, что сделала это по тому, что он выпустил её из рук и свернулся клубком, точно большой кот. Наташа побродила по комнате и с удивлением обнаружила на небольшом столике пачку белой бумаги, перо, чернильницу и несколько остро заточенных карандашей. Выходит, Адонис вовсе не так примитивен, как можно было бы подумать. Она взяла листок бумаги, карандаш, простерла руки над спящим любовником и стала спрашивать...
      Некоторое время спустя она уже скользила по коридору мимо дверей посвященных, прислушиваясь, как откликнется на поиски её дальновидение.
      Наконец она нашла то, что искала, и тихонько вошла. Алимгафар спал, лежа на спине, совершенно бесшумно, хотя её собственный муж, повернувшись на спину, выдавал такое... Неужели солнцепоклонники обучают даже бесшумному сну?
      Проснулся юноша моментально, лишь она коснулась его плеча. Он прибавил света в еле мерцающем светильнике и внимательно посмотрел на нее.
      - У тебя хорошие новости?
      - Здесь то, что ты просил, - она вложила ему в руку бумажку, которую юноша быстро пробежал глазами.
      - Тебе это удалось! Я боялся, что ты потеряешь голову и не сможешь ничего сделать.
      Драгоценная бумага исчезла в складках его одежды.
      - Пустяки, - небрежно проговорила Наталья. - Самое обычное предательство.
      - Неужели ты его любишь?
      - Не знаю. Главное, я его слышу... Прости, мне нужно возвращаться. Думаю, вы не забудете обо мне, когда надумаете уходить?
      - Подожди, Оля, - Алимгафар стремительно поднялся. - Ты ещё не все знаешь. Неожиданно все осложнилось.
      - Вы передумали? Отложили побег?
      - Не то. В Аралхамад попала Рада! Ты, наверное, уже не помнишь, но однажды, пять лет назад, когда мы встретили цыганский табор, красивая девочка-цыганка в знак обручения подарила мне серебряное кольцо. Когда я стал постарше, то воспринимал это приключение как детскую шалость, но кольцо почему-то не снимал. Носил его сначала на безымянном пальце, потом на мизинце. Так получилось, что, кроме него, у меня от прошлой жизни ничего и не сохранилось. Может, Рада права и это судьба? Она сразу узнала меня по колечку...
      Наташа торопилась и оттого нервничала, и Алимгафар, почувствовав это, предложил:
      - Давай, я провожу тебя... к комнате Адониса, а по дороге договорим.
      Она кивнула.
      - Если нам кто-нибудь встретится, я скажу, что ты заблудилась. Слушай: приближается обряд моего посвящения во вторую ступень, - он говорил на ходу, неловко склоняясь к её уху, - а для этого мне нужно познать женщину. Многие посвященные приобщаются к любви гораздо раньше, но я сам попросил всемогущего мага продлить мое обучение боевым искусствам.
      Обычно для первой ночи посвященного невинную девушку для него воспитывают в Тереме, но предназначенная мне недавно умерла от какой-то странной болезни. Что это за болезнь, не понял даже наш лекарь, а верховный маг только руками развел. Пришлось ему посылать за девушкой на волю...
      - Вот уж не думала, что верховный маг занимается такими вопросами! медленно проговорила Наташа.
      - Верховный занимается всем! - убежденно сказал Алимгафар, и молодая артистка подумала, что, пожалуй, зря терзается угрызениями совести: вряд ли Адонис "занимался" ею без ведома мага.
      - Ты говорил о Раде, - напомнила она замолчавшему юноше.
      - На твоем лице промелькнула улыбка, когда я сказал, что встреча с Радой дана мне судьбой, - растерянно проговорил он. - Но ведь кто-то сделал так, что совершенно здоровая прежде Ангелина вдруг умерла, а слуги Арала притащили именно Раду. И разве не странно, что она до сих пор не вышла замуж - у цыган женятся рано! - и была девственницей... Ведь только чистая девушка может быть первой у посвященного.
      - Но и на воле мужчины к этому стремятся, - заметила Наташа, которую покоробил тон юноши - в нем сквозило странное самодовольство и чуть ли не гордость за обычаи Аралхамада.
      - Ты не понимаешь! - произнес он таки самодовольно и усмехнулся. - Там девушек держат в неведении, якобы оберегая этим их целомудрие. Это не целомудрие, а глупость! Вместо того чтобы радоваться, девушка неприятно поражается, узнав, откуда берутся дети. Разве это не варварство?! А у нас девушка обучается всему, и даже будучи девственницей, знает и умеет все, что должна знать и уметь женщина.
      - Значит, это была Рада? - пробормотала Наташа.
      - Ты её тоже видела? - обрадовался он.
      - Да, случайно проходила мимо, - сказала Наташа и осторожно спросила: - А тебе самому приходилось наблюдать, как девушек обучают?
      - Нет, но верховный говорил, это - целая наука. Посвященные пользуются для неё древними индийскими рукописями: в них даже рассказывается, как можно наказывать провинившихся женщин, не прибегая к такой дикости, как, например, палка или плеть - у нас, у русских, на изящное просто не хватает фантазии!
      Наташа подумала, что и при его новой, псевдоиндийской фантазии вряд ли Алимгафару понравилось бы, как обучали искусству любви Раду...
      Они дошли до двери знакомой Наташе комнаты и Алимгафар заторопился.
      - На днях у нас будет праздник первой ночи. Ты сможешь посмотреть, если захочешь.
      - Как посмотреть? - изумилась Наташа. - Каждый из посвященных сможет наблюдать, как вы...
      - Ну да, как мы сблизимся! Я ещё не решил, скажу ли об этом Раде. Все-таки она из табора, а у них, согласись, дикие нравы! Пока привыкнет...
      - Ты думаешь, что когда мы, когда я с Адонисом... кто-то мог все видеть?!
      - Все могли, кто хотел! Я тоже видел... Да ты не переживай, Оля, это было так красиво! Вы - молодцы!.. Правда, одновременно могли смотреть только двое... Иное дело - в брачной комнате: там за барьером могут поместиться все!
      От неожиданности Наташа чуть не упала прямо здесь, в коридоре.
      - Я думал, ты знаешь, - растерянно проговорил Алимгафар.
      Молодая артистка медленно приходила в себя: пожалуй, это пострашнее, чем под куполом цирка. Она вспомнила роман Виктора Гюго (Роман В. Гюго "Человек, который смеется".): там компрачикосы уродовали тела, здесь солнцепоклонники уродуют души... Это надо было спокойно обдумать. Она взялась за ручку двери.
      - Погоди, - остановил её юноша. - Спроси у Адониса про предсказание. Мне удалось узнать кое-что, но этого мало... Боюсь, тебя ожидают большие неприятности и бежать придется быстрее, чем мы думаем. Пока приказано не спускать с тебя глаз...
      - А что ты хотел сказать насчет Рады?
      - Ничего, кроме того, что придется брать её с собой.
      Наташа вошла и осторожно прилегла рядом с Адонисом. Ей захотелось увидеть его пробуждение. Вот он зашевелился и растерянно протянул руку - он не заметил, как перевернулся на другой бок, и Наташа оказалась за его спиной. Он моментально это сообразил, схватил её и уложил себе на грудь.
      - Слушай, что я тебе расскажу: мне приснился сон!
      Он сказал это так торжественно, что Наташа прыснула.
      - Не смейся. Раньше мне никогда не снились сны. А тут приснилась ты, черешня.
      - Почему ты называешь меня черешней?
      - Потому, что мне не нравится идиотское имя - Пансема! По-моему, верховному просто изменило чувство вкуса. Или книга имен у него на столе чересчур толстая...
      - Тогда почему ты не зовешь меня Наташей?
      Он поморщился.
      - Не обижайся, черешня, но я терпеть не могу это имя! - он дернул кадыком, будто проглотил наконец нечто труднопроглатываемое. - В одном богатом доме - неважно, в каком! - некая горничная Наташка отравила насмерть своих хозяев: мужа и жену. Этой девке показалось, что они её несправедливо обидели!
      - А имя Ольга тебе нравится?
      - Оля... Оленька... Олюшка... Это пойдет! Хорошо, пусть будет не черешня, а Ольга.
      - Для меня, между прочим, Адонис тоже как-то фальшиво звучит! Будто я мифы древней Греции читаю. Давай, мы и тебе другое имя подберем?
      По его лицу опять пробежала тень.
      - Давай, но не сегодня! На сегодня мне впечатлений достаточно!.. Ты тревожишь меня своими разговорами! Я много лет прожил без раздумий, неприятных воспоминаний и, заметь, без сновидений!
      - Тогда скажи верховному, чтобы он прислал кого-нибудь другого вместо тебя!
      - Ты этого действительно хочешь? - спросил он, глядя ей в глаза и до боли крепко прижимая к себе.
      - Хочу! - ответила она дерзким взглядом. - Нет ничего хуже, чем быть в тягость!