Ян никогда прежде в городе не был. Только с матерью ходили изредка на ярмарку, в село Ставное. Новости на хутор доходили с большим опозданием, так что Ян ничего толком о событиях в России, да и на Украине, не знал. Кроме того, что не стало царя-батюшки; но и эта новость на сердце не легла, потому как была похожей на слухи о конце света, которым стращали старухи. Как же можно без царя-то? Кто управлять всеми будет? Уж, верно, не антихрист какой-то! Не верилось Яну, что он теперь дела вершит, а кто его власть не признает, того расстреливает, либо вешает.
      Молодой Поплавский справедливо рассудил, что никакая власть на него сердиться не должна; он никому ничего плохого не сделал, и ничего другого, кроме как найти работу и трудиться на совесть, не хочет. От этих мыслей Янек повеселел и пошел бодрее, тем более что и мороз не давал расслабляться, подгонял, хрустел под ногами, трещал замерзшими ветками в лесу.
      Он увлекся ходьбой и не заметил, как кончился лес. Перед ним расстилалась искрящаяся под солнцем снежная равнина. Ян в первую минуту даже зажмурился от нестерпимого снежного блеска, а когда открыл глаза, увидел... замок! Именно такой был нарисован в книжке про рыцарей, которую давала почитать ему Христина - старинный, с четкими зубцами башен.
      От опушки леса тянулась дорога, накатанная полозьями саней. Видимо, она и вела в город. Но тогда замок оставался в стороне, такой манящий и недостижимый; он был в несколько раз больше, чем церковь в Ставном, а та, по сравнению с хатами хуторян, всегда казалась парню огромной.
      Замок притягивал его к себе, завораживал, и, чтобы оправдать свое желание, подойти к нему поближе, Ян объяснил себе, что дорогу в город можно сократить, если пойти через поле напрямик.
      И он пошел через поле. Снег здесь слежался достаточно плотно и почти не проваливался под ногами. Кое-где на поле виднелись столбики с прибитыми на них дощечками, но он не обращал на них внимания: что там какие-то столбики, когда впереди был Замок! Именно такой, старинный, сказочный, грезился ему в снах. Яну оставалось пройти совсем немного, - уже отчетливо виднелись даже трещины в кладке стен, - как вдруг из-под ног, заставив парня от неожиданности отшатнуться, выскочил небольшой белый комок. Заяц! Беляк подпрыгнул на месте, резко скакнул в сторону - раздался страшный грохот, полыхнул огонь, и земля с размаху опрокинулась на Янека, погрузив его во тьму.
      - А он - файный" (Красивый (укр.).) хлопец, - некоторое время спустя услышал Ян странный, похожий на женский, голос, который будто гудел в печной трубе. Оба его уха казались забитыми шерстью и потому пропускали звуки с трудом, как если бы кто-то толчками продвигал их в голове.
      - Файный-то, файный, - отвечал голос погрубее, похожий на мужской, но тоже ненормально звучащий, - а вот какой черт понес его на минное поле?
      - Может, он выживет? - сказал первый голос.
      - А если и не выживет, вряд ли кто станет о нем печалиться, - заключил второй.
      - Это все барышня: вдруг, говорит, не насмерть? Пойдем, посмотрим. А как посмотрела - решила: грех такого красавчика на морозе оставлять.
      - Одни парни у неё на уме, только с ними она добрая да милосердная. А случись это с тобой, или, к примеру, со мной, там бы в поле и бросили...
      - Это так, - печально согласился первый голос, - нас пожалеть будет некому.
      Ян приоткрыл глаза. Он увидел высокий потолок, каких-то голых крылатых младенцев; сквозь высокое и узкое окно пробивался скупой солнечный луч. Он почему-то лежал на кровати, возле которой стояла девушка в пышном платье с многочисленными оборками, - даже чепчик на её голове весь была оборках. Из-под чепчика на смуглый ясный лоб девушки падал вьющийся черный локон, а светлые карие глаза смотрели дружелюбно и участливо.
      Рядом с девушкой стоял высокий сутулый человек, который был одет ещё более причудливо: в пиджак, отделанный золотыми лентами, и тонкие белые, в обтяжку, штаны, похожие, скорей, на подштанники.
      Голоса этих странных людей по-прежнему звучали так, словно они не говорили, а гудели.
      - Кажется, он очнулся! - уловила движение Яна девушка.
      - Где я? - спросил он вроде как обычно, но и его голос так же гудел, а губы будто произносили не слова, а делали тяжелую работу по вытягиванию их изо рта.
      - В замке пана Зигмунда Бека, - пояснила девушка и съехидничала: Можно сказать, незваный гость.
      - Как я сюда попал? - Ян не смог бы отреагировать на насмешку, даже если бы захотел - попытка оторвать голову от подушки оказалась тщетной.
      - На мине подорвался, - вмешался в разговор сутулый; судя по всему, он считал зубоскальство девушки неуместным. - Сейчас придет доктор Вальтер, он тебя осмотрит.
      Доктор Вальтер оказался моложавым, подвижным человеком с пышными черными усами. Волосы его, обильно посеребренные сединой, наводили на мысль, что доктор свои усы подкрашивает. Его небольшие водянисто-серые глазки оставались холодными, в то время как сам доктор буквально лучился добродушием и весельем.
      - Ну, как тут наш самострел?
      - Вы скажете, самострел! Скорее, медведь-шатун.
      - Может, он решил таким способом счеты с жизнью свести? На поле же везде таблички "Осторожно, мины!"
      - Таблички! - девушка понизила голос, хотя Ян воспринимал только небольшую часть услышанного. - Да умеет ли он читать?! Хлопец деревенский, неухоженный, видели бы вы его белье! Положили на белые простыни, а у него как бы не вши!
      Доктор проворными пальцами пробежался по шевелюре лежащего парня.
      - Ничего у него нет, не придумывай, Беата! Мы и так знаем, что ты у нас записная чистюля. Он ущипнул девушку за смуглую щеку.
      - Давай-ка лучше остальное посмотрим. Говорите, открытых ран нет, только ушибы?
      Беата крутнула юбкой.
      - Это уж вы без меня, пан Вальтер. Иван вам поможет раздевать да переворачивать.
      Она выскользнула за дверь.
      - Пан доктор, - с трудом двигая челюстями, выдавил Ян, - у меня оторвало ноги?
      - С чего это ты взял, милейший?
      - Я их не чувствую.
      В глазах доктора, как показалось Яну, мелькнуло нечто, похожее на удовлетворение.
      - Жалко, если так... Впрочем, будем надеяться на лучшее. Иван, переодеть бы его. Пан Зигмунд не распорядился?
      - Да я и сам нашел кое-что чистое.
      - Тогда держи бинты, пузырек, оботрешь его всего спиртом. Будет чувствовать себя получше, искупаешь. Мне тут делать больше нечего. Одно слово - контузия. Все, как говорится, в руках божьих. По виду внутреннего кровотечения нет, температура невысокая. Бог даст - подымется, а нет, так в приют перевезем, я похлопочу.
      Он защелкнул чемоданчик и вышел, что-то напевая.
      Сутулый мужчина, названный доктором Иваном, снял с Яна нательную рубаху, подштанники и бросил их на пол. Вертя парня, точно тряпичную куклу, Иван обтер его спиртом и переодел в чистое белье. Процедуры принесли Яну чувство облегчения. Он почти сразу же заснул и не слышал, как Иван говорил будто про себя:
      - Свежую кровь почуял, упырь! Ишь, обрадовался.
      Он задержал взгляд на безмятежном лице хлопца. Вошла Беата и, брезгливо сморщив нос, стала собирать с пола одежку Яна.
      - Сжечь?
      Иван кивнул.
      - Ты изредка заходи, поглядывай на парня. Доктор лечения ему не назначил, положился на бога...
      Когда больной во второй раз открыл глаза, он увидел склоненное над ним прекрасное женское лицо. У него даже перехватило дыхание: облако белокурых с золотом волос, точно корона, окаймляло нежное личико, светло-голубые глаза смотрели строго и гордо. Вернее, не просто смотрели, а холодно рассматривали. Но эта отстраненная холодность не показалась Янеку обидной. Так на простого смертного и должна была смотреть... королева! Он не заметил, что сказал вслух:
      - Королева!
      - Вот настоящий мужчина, - довольно рассмеялась красавица, - сам еле дышит, а девушке - комплимент. Напрасно ты, Беата, все повторяешь: деревенщина! Хлопец разумеет, что красиво. Не так ли?
      Ян кивнул. Сейчас он чувствовал себя намного лучше: слышать стал без напряжения и голос паненки не бухал в уши колоколом, а звенел жалейкой.
      - Тебя зовут Яном, так?
      Он опять кивнул, боясь испугать её своим хриплым голосом.
      - Мы посмотрели твои документы. Фамилия - Поплавский - известная. У тебя нет родственников в городе? Нет? Может, ты не знаешь? Ладно, не будем торопиться. Я чувствую, судьба недаром привела тебя к нам. Мы здесь порой скучаем, так что новому человеку радуемся. В общении есть свои прелести, так? Сейчас Беата тебя покормит: из села принесли козье молоко, говорят, оно полезно для выздоравливающих. Ты постарайся выздороветь, ладно? А то доктор Вальтер уже собрался везти тебя в приют для инвалидов. Такого-то молодого!
      Она упорхнула. Беата, пристраивая поднос с завтраком у постели больного, с удивлением отмечала, как быстро меняется его лицо. Еще вчера лежал, бессмысленно глядя в потолок, и вот уже в его больших черных глазах что-то зажглось, что-то приоткрылось в них, - глубоко заглянешь, голова закружится. Hoc прямой, не картошкой, как у деревенских хлопцев, а хорошей формы, как у благородных.
      Беата скосила глаза на зеркало, висящее на стене. Эх, ей бы прямой нос, а не этот курносый! Она даже не подозревала, что именно курносый вздернутый носик придавал её лицу милую задорность и шарм.
      Девушка поднесла ложку с бульоном ко рту Яна - тот послушно раздвинул губы, а не далее как вчера, чтобы дать ему воды, рот пришлось открывать силой... И губы у него красивые - так бы и поцеловала, - подбородок с ямочкой. Ой, файный хлопец! Почему же пани Юлия увидела это раньше, чем она, Беата?.. Лучше-то ему, лучше, а сможет ли ходить? Если нет, пани Юлия выбросит его вон, как надоевшую собачонку. К инвалидам у неё непроходящая брезгливость. Даже милостыню подает только прибранным да опрятным, тем, что своим видом глаз не оскорбляют.
      Беата унесла поднос. Некоторое время Ян лежал один, а потом дверь открылась и вошел сутулый слуга, которого называли Иваном. Он откинул одеяло, присел на кровать и вдруг резко крутнул большой палец ноги Яна. Парень от боли вскрикнул и прошипел сквозь зубы:
      - Ч-черт неумелый!
      Иван расхохотался, ничуть не обидевшись.
      - Вот так-так! Значит, ноги свои ты чувствуешь? А чего вчера Вальтеру жаловался? Из-за тебя в замке переполох: стоит ли тратить на будущего инвалида драгоценное панское внимание?
      - Я не врал, я и вправду не чувствовал.
      - Ничего, это бывает. Сейчас сделаю я тебе массаж: будет больно терпи. Не бойся, хуже не станет.
      Ян вздрогнул от прикосновения его сильных цепких пальцев, но тут же устыдился своей боязни и только расслабился, как резкая волна боли нахлынула на него, заставив вскрикнуть и вцепиться зубами в подушку.
      - Ну-ну, потерпи, будь мужчиной; как я и думал, у тебя от удара сместился позвонок и зажал нерв. Я вправил его... Придется тебе пока полежать. Контузия есть контузия - кто знает, каким боком может повернуться. Пока не разрешу, вставать не смей!
      - А как же... по нужде, не Беату же просить.
      - Темнота! По нужде. Возле кровати у тебя что висит?
      - Веревка какая-то.
      - Не веревка, а сонетка. Понадобится - дернешь, я приду, отнесу... Но учти, выздоровеешь - отработаешь!
      - Как же я тебя, такого-то бугая, носить стану?
      - Почему обязательно носить? Я тебе другую работу придумаю.
      - Работы я не боюсь.
      Ян посмотрел в насмешливые глаза слуги и вдруг подумал, что он какой-то ненастоящий. Как будто Иван не был слугой, а только им прикидывался.
      - Чего это ты меня так разглядываешь? - удивился тот.
      - Ты здесь служишь или родственник чей-то? - не отвечая на его вопрос, поинтересовался Ян.
      - Служу. У пана Зигмунда камердинером.
      - А что со мной возишься?
      - Пани Юлия приказала. Пока отец в отъезде, она в замке командует... Тебе здесь нравится?
      - Интересно.
      Он помолчал и добавил:
      - Будто в какую-то книжку попал - все невзаправду.
      - Как это? - не понял Иван.
      - Так. Все притворяются: Беата - как будто ей весело; пани Юлия - как будто она строгая, но добрая; пан Вальтер - как будто ему людей жалко...
      - А я? - Иван прямо остолбенел от простодушного признания парня, судя по всему, попавшего в самую точку. - Вот уж не думал, что ты такой востроглазый! В замке всего второй день, лежишь, не вставая... А если я сейчас это все хозяйке расскажу? Думаешь, ей понравится? Станет она рядом с собой такого умника терпеть?!
      - Не расскажешь! - уверенно сказал Ян.
      - Интересно, почему?
      - Потому, что ты их всех ненавидишь.
      - Да-а, - только и мог сказать камердинер, выходя из комнаты в некоторой прострации. Вскоре, однако, Янек забыл о своем разговоре с Иваном, тем более выяснилось, что контузия не нанесла ему серьезного вреда. Хлопец быстро пошел на поправку; только когда он пытался подняться, ещё кружилась голова и слегка тошнило.
      На пятый день его вынужденного лежания к вечеру заявился Иван и сообщил:
      - Сегодня буду тебя купать.
      Ян попытался идти сам, но Иван не выдержал его жалких попыток, схватил парня, кинул себе на плечо и понес.
      Комната, в которую они пришли - ванная, как объяснил Иван, - поразила Яна своим великолепием. Вся она от пола до потолка была покрыта цветными изразцами. По сравнению с ними изразцы на печке хуторского богача Опанасенко, казавшиеся хлопцу прежде великолепными, выглядели бы убогими.
      В огромную белоснежную ванну вода лилась из золотой пасти зверя, напоминавшего волкодава Серко, с которым сторожил сельское стадо коров пастух Василь. Кругом сверкали зеркала, хотя Ян не понимал, зачем в них глядеться голым людям?! Он крепко сжал зубы, чтобы рот от изумления не раскрылся сам собой - мать предупреждала, что это неприлично, - до чего только не додумаются богатые!
      Беата при виде тощей, застывшей как изваяние фигуры Яна, прыснула, но тут же склонилась над ванной, проверяя температуру воды. Выходя, она стрельнула глазами в Ивана и прикусила губу. Иван тоже оглядел Яна: даже нижнее белье болталось на нем, как на огородном пугале.
      - Раздевайся! - прикрикнул он. - Застеснялся, как красна девица!
      Слуга помог парню забраться в ванну и, не давая опомниться, надавил на плечи так, что Ян с головой ушел под воду и даже хлебнул её от неожиданности. Он вынырнул с выпученными глазами и напустился на Ивана:
      - Ты что, с перепою головой маешься? Я же утонуть мог!
      - Небось откачали бы. Пани Юлия ещё не натешилась. Кто бы допустил, чтобы игрушка сломалась?
      - Какая я тебе игрушка? Ты говори, да не заговаривайся! Конечно, приютили меня по-хорошему, кормят, поят... Так я и отработаю. А играть с собой никому не позволю!
      - Ишь ты, разошелся! Похоже, парень, ты даже не представляешь себе, во что влип. А может, неведение - твое счастье? Я и сам бы не хотел знать...
      Расспросить поподробнее Ян не успел, потому что Иван вылил ему на голову что-то пахучее, мыльное и стал так ожесточенно мыть голову, точно хотел и вовсе оторвать ему волосы. Ян закаялся задавать ему вопросы, потому что опять хлебнул воды, в которую проклятый камердинер во второй раз окунул его с головой. А потом Иван вытащил какую-то пробку и вода из ванны стала выливаться.
      - Погоди! - закричал Ян. - Я же ещё не весь вымылся.
      - Не весь! - передразнил Иван. - А грязи - точно дикого кабана мыли.
      - Сам ты - дикий кабан, - тихо буркнул Ян, но слуга ополоснул ванну и вновь стал наливать воду.
      В его руках появилось странное, похожее на большую конфету, розовое мыло и что-то коричневое, комковатое.
      - Губка! - пояснил Иван, заметив интерес, с которым Ян разглядывает этот мягкий и упругий кусок. В конце концов, от новых ощущений и впечатлений хлопец так утомился, что слуга, будто ребенка, завернул его в простыню и опять на плечах вынес из ванной; пронес коридорами и вошел с ним совсем в другую комнату.
      Эта была больше, но казалась ниже из-за темно-зеленых наглухо задернутых штор. Над кроватью, застеленной зеленым атласным покрывалом, висел прозрачный, тоже зеленый - Янек вспомнил его название - балдахин, поддерживаемый по бокам кровати резными деревянными столбиками. Здесь все было зеленым, даже столик у кровати, на котором мерцал тремя свечами изящный серебряный подсвечник. Столик был накрыт на двоих, но Ян не смог бы за ним сидеть: у него после ванны кружилась голова. Впрочем, не настолько, чтобы безропотно дать Ивану одеть на себя тонкое кружевное белье.
      - Что это ты придумал? - возмутился Ян. - Подштанники с кружевами, рубашка - с кружевами... Не одену!
      - Ну, во-первых, выдумка это не моя, а панночки. Во-вторых, белье это вовсе не женское.
      - Мужики носят кружева? Вот те на!
      - Главное, не трусь, - многозначительно подмигнул ему Иван, помогая забраться под одеяло. - Не так страшен черт...
      С тем странный камердинер исчез за дверью. Ян остался лежать в этой по-царски богатой постели, недоумевая, зачем он здесь очутился?
      Кажется, он задремал и проснулся от скрипа отворившейся двери: вошла пани Юлия. Янек не знал, как называется её одежда, но она была легкой и полупрозрачной, так что сквозь неё угадывалось обнаженное тело. У парня пересохло во рту.
      - Это же надо! - воскликнула Юлия, разглядывая Яна. - Вылитый князь Данила, только молодой. Неужели правду болтали, что его сын ушел из дома и женился на простой крестьянке?.. Да, породу не скроешь... Я и под деревенскими тряпками тебя разглядела, а сейчас, в этих кружевах, бледный, без деревенских румянцев... Ты понимаешь, о чем я говорю?
      Ян отрицательно покачал головой.
      - Ничего, если умный - разберешься. Да и нельзя так быстро: из грязи да в князи. - Она рассмеялась собственной шутке.
      - Не слушай меня, похожесть - это ещё не доказательство... Говорят, князь очень одинок, а тут - такой сюрприз.
      Юлия присела к Яну на постель и вдруг сунула руку под одеяло. Он вздрогнул.
      - Какой ты горячий... У тебя девушка есть? Нет? А была? И не было?
      Ян от волнения не мог говорить, только кивал.
      - Точно не было? Тогда мне повезло.
      Рука Юлии продолжала осторожно гладить его.
      - Пан Вальтер утверждает, что ты ещё слаб.
      Парню хотелось вскочить, сжать её так, чтобы кости затрещали... Но он почему-то продолжал лежать, а сердце бухало в груди молотом.
      - Не буду больше тебя дразнить, а то вон как вспотел, - Юлия нежно вытерла Яну лоб душистым платочком. - Давай-ка лучше я за тобой поухаживаю - ты ведь не ужинал? Беата, конечно, перестаралась, за столом тебе сидеть ещё тяжело.
      - Нет, не тяжело, - пробормотал он.
      - Все-таки в тебе что-то есть! Ты прав, Янек, настоящий рыцарь не должен проявлять слабость в присутствии дамы. К тому же, в нашем замке царит боевой дух. Говорят, по ночам здесь бродит привидение рыцаря Ольгерда. К сожалению, я его не видела. Ночью я крепко сплю.
      Она хихикнула.
      - Если, конечно, никто не мешает. Думаю, мы сможем не спать вместе, чтобы наконец увидеть это привидение. Ты согласен? Как это мило. Но на сегодня, пожалуй, хватит. Немного поужинаем и, как говорит доктор Вальтер, шляфен" (Спать (нем.).).
      Голова у Янека кружилась, глаза застилало туманом... Во сне или наяву улыбалась ему эта полуобнаженная красавица? Он покорно пил из её рук легкое с пузырьками вино, что-то ел и смотрел в небесные глаза, в которых временами вспыхивали диковатые искры...
      Утром Янека разбудило присутствие в комнате кого-то постороннего. Это оказалась Беата. Она бесшумно и ловко собирала на поднос остатки вчерашнего ужина. Если красоту Юлии можно было сравнить с морозными ледяными узорами, то красота Беаты казалась сродни разноцветному летнему лугу, усеянному полевыми цветами. Ее полные свежие губы слегка шевелились от усердия, пушистые ресницы трепетали, приоткрывая теплые карие глаза. Ян, неожиданно для самого себя, потянулся и схватил её за юбку. Беата испуганно рванулась, но, оглянувшись, рассмеялась.
      - Кажется, наш больной совсем уже не больной! Пани Юлия обрадуется...
      Но образ Юлии в свете дня, который пробивался и через плотные шторы, несколько поблек. Рядом была другая - живая, теплая, с веселыми ямочками на щеках.
      - Беата, - почему-то шепотом позвал он. Девушка подошла поближе, усмехнулась лукаво.
      - Я тебе нравлюсь?
      - Очень!
      - Даже больше, чем пани Юлия?
      - Ты - совсем другая,.. - потупился Ян.
      - А ты - хитрый хлопец, выкрутился! И правду не сказал, и не обидел! Она наклонилась и легонько коснулась губами его губ. Янек затрепетал. Он обнял Беату за шею и крепко прижался к её рту.
      - Э, да ты целоваться не умеешь! - удивилась девушка. - Такой невинный хлопчик панночке достался!
      - Так научи... - хрипло попросил он, не разжимая объятий.
      - Ишь ты какой, да если хозяйка узнает...
      Ян не дал ей договорить. Судя по тому, как прерывисто задышала от его поцелуев Беата, учился он быстро. Рука парня скользнула в вырез её платья, а вторая уже расстегивала пуговицы. Такого восхитительного запаха свежести он никогда прежде не ощущал. Интересно, чем моются девушки, чтобы так дурманно пахнуть?
      А Беата все повторяла:
      - Нет, не надо, пожалуйста...
      Но звучало это так неубедительно, что Ян, путаясь в крючках и застежках, продолжал её раздевать. На мгновение сквозь возбуждение парню показалось, что приоткрылась и тут же закрылась дверь, но волна желания захлестнула его, и все посторонние звуки и краски померкли...
      Потом Беата торопливо одевалась, испуганно прислушиваясь и поглядывая на дверь.
      - Матка-бозка, - шептала она, - ох, чует сердце недоброе! Нетерпеливый ты, Янек, и меня в грех вовлек!
      Она наскоро поцеловала его и исчезла. Ян не обратил внимания на её испуг, он был весь поглощен случившимся и только счастливо улыбался, снова и снова вызывая в памяти захватывающие минуты. С ним случилось то, чем всегда пугал его священник, но грех оказался так сладок, что хлопец не чувствовал никакого раскаяния. Горячие поцелуи Беаты, её гибкое послушное тело... как не похоже было случившееся с ним на те похабные россказни, что доводилось ему слышать от хуторских парней!
      Так он лежал в блаженной истоме, как вдруг в голове его будто полыхнуло, и началось ЭТО.
      Вначале возникло лицо Юлии, но не то гордое и холодное, не нежное и заботливое, что он видел вчера, а страшное, незнакомое, искаженное какой-то сатанинской яростью. Потом он увидел холеную белую руку, равномерно опускающуюся на что-то, потом появилась щека, избиваемая этой рукой, знакомый карий глаз, наполненный слезами и, наконец, кусочки мозаики сложились в единую картину. Пани Юлия хлестала по щекам растрепанную, рыдающую Беату.
      Слов он не слышал, но по движению губ Юлии догадался, что она кого-то зовет. И увидел глаза Беаты, наполненные животным ужасом при виде низкорослого, заросшего черными волосами мужика. Тот был одет в красную рубаху и черные галифе - ременной плеткой он похлопывал себя по сапогу. Он поклонился Юлии, схватил Брату за волосы и куда-то поволок.
      Будто пружиной Яна подбросило с кровати. Он резко вскочил, пол под ним качнулся, тело покрылось испариной, и непомерная слабость заставила его опять опуститься на кровать.
      - Успокойся, Ян! - сказал сам себе юноша. - Ты нездоров, вот и чудится бог знает что. Как говорил Иван? Это контузия. Надо лежать. Что с тобой случилось? Подорвался на мине. Вот потому в твоей голове что-то испортилось...
      Додумать ему не дали. В комнату вошла... нет, скользнула... впорхнула пани Юлия. С тем же невинным безмятежным выражением: ни тени гнева или злости не было в её ясных голубых глазах.
      - Как себя чувствует наш больной? - с ласковой улыбкой спросила она.
      - Если пан доктор разрешит вставать, - улыбнулся в ответ юноша, - я готов хоть сейчас отработать гостеприимным хозяевам за доброту и ласку!
      Сказал и облегченно вздохнул про себя: та, ужасная картина... она ему просто пригрезилась!
      - Я вижу, ты совсем оправился, - насмешливо улыбнулась Юлия. - И мне нравится, что ты понимаешь, кто хозяин, кто слуга, за границу не заступаешь... Думаю, ты далеко пойдешь. Но пока в тебе ещё играет дурная кровь! Ты обманул меня вчера. На своем хуторе ты, верно, не пропустил ни одной смазливой девчонки. Теперь соблазнил мою горничную. Но я не сержусь на тебя: настоящий мужчина так и должен поступать, если неразборчивая девка сама вешается ему на шею.
      И Янек, похолодев сердцем, понял, что увиденное им не было ни сном, ни грезой.
      ГЛАВА ТРЕТЬЯ
      Огромный человеческий муравейник вдруг разом зашевелился, зашуршал. По толпе прикорнувших, скорчившихся мешочников и беженцев словно порывом ветра пронеслось:
      - Идет! Идет!
      Люди ринулись на перрон. Поднялась суета, давка, раздались крики "Караул!". Кого-то прижали, у кого-то что-то украли. Ольга невольно сжалась в комок, будто вновь ощутила спиной ту металлическую балку в морском порту, на которую бросила её обезумевшая толпа.
      В отличие от княжны, Аренские представляли собой идеально подогнанный дуэт спокойных, рассудительных людей, у которых каждая вещь знает свое место, а все движения выверены и точны. Василий Ильич не спеша, что особенно поражало среди всеобщей суматохи и неразберихи, продевал руки в лямки рюкзаков и узлов. Алька в точности повторял его действия, хотя вещей у него было намного меньше.
      Ольга не сразу сообразила, почему Аренский-старший не берет ничего в руки, а, как черепаха панцирь, все укладывает на спину. Когда каждая вещь легла на свое место, Василий Ильич взял на руки Наташу, которая при необходимости могла просто висеть на ремне у него на груди. Затем он протянул Ольге один из многочисленных опоясывающих его ремней и посоветовал:
      - Намотайте на руку и идите вплотную за мной. Не позволяйте себя оттиснуть - задавят. Если почувствуете, что вас оттаскивают, просто спрячьтесь за мою спину.
      - А как же Алька?
      - Алька у нас человек опытный, он не пропадет. Правда, сынок?
      - За меня не волнуйтесь, - солидно успокоил взрослых Алька. - Я в любую дырку пролезу, не впервой!
      Поезда ещё не было видно, и откуда толпа узнала о его подходе - было для Ольги тайной. Люди стояли плотной стеной, обратившись в единый большой слух. Василий Ильич со своей ношей молча подошел к толпе. Ольга страшилась смотреть на людей, которые казались ей многоголовым, настороженным, злым чудовищем. Сейчас оно кинется на них, растопчет. Но произошло чудо: толпа раздалась и так же молча пропустила их к краю платформы.
      Через несколько минут действительно подошел поезд. Аренский с Ольгой влезли в вагон одними из первых и смогли пристроить Наташу на второй полке. Когда они укладывали её, больная глухо застонала. Аренский встрепенулся.
      - Таблетку, быстрее!
      Ольга втиснула в рот Наташе таблетку и ухитрилась влить немного воды из фляги, поданной Василием Ильичом, в судорожно стиснутые зубы.
      Поезд на Каховку тронулся, заскрежетал буферами и, медленно набирая ход, покатил по рельсам.
      Вскоре, действительно, показался Алька. За исключением некоторого беспорядка в одежде, остальная "упаковка" мальчишки не была нарушена. Он рыбкой проскользнул через многочисленную толпу, сидящую и плотно стоящую, положил сверток на полку Наташи и уселся на одном из узлов у ног отца.
      Ольга, беспокоившаяся о мальчишке, смогла, наконец, оглядеться. Боже, куда она попала! Словно Вергилий" (Герой поэмы Данте "Божественная комедия".) в один из кругов ада. Какие-то затравленные, измученные лица. Охрипшие от крика, завернутые в тряпье грудные младенцы, которых судорожно прижимали к груди испуганные матери; какие-то военного вида мужчины, одетые в штатское; торговки с многочисленными узлами, лихорадочно вцеплявшиеся в них при любой кажущейся угрозе; старики с отрешенными безнадежными лицами... Спертый воздух, вонь, шум...
      Паровоз, однако, исправно пыхтел, гудел, тащил состав с пассажирами и даже вселял в них надежду: вдруг все обойдется? Вот доберутся они до Каховки, пересядут на другой, такой же людный, галдящий поезд и доедут до места, стороной от военной бойни.
      Но не обошлось: на подъезде к станции Терновка железнодорожные пути оказались развороченными взрывом. Черные загнутые рельсы торчали вверх, точно чьи-то обожженные руки. То тут, то там на белом снегу яркими пятнами выделялись лужи крови. Какие-то угрюмые люди - по-видимому, железнодорожные рабочие - убирали с путей останки сражавшихся за станцию.
      Так впервые на Ольгу дохнула война, и пахло это дыхание порохом, гарью, кровью.
      Не знала, не ведала княжна Лиговская, что на территории Украины кипел, бурлил огромный котел - сшибались, разбивались друг о друга гигантские людские валы: анархисты, добровольцы, петлюровцы, гайдамаки, немцы, австрийцы, красные, зеленые и бандиты всех мастей...
      А в небольшом железнодорожном вокзальчике и вокруг него малыми и большими группами держали совет бывшие пассажиры. Большинство полагало, что рано или поздно пути починят и движение восстановится, а пройти живыми пешком сквозь адское варево сражений почти невозможно. Другие резонно замечали, что, раз здесь работала артиллерия, значит, это кому-нибудь нужно, значит, бой шел на этой самой станции и где надежда, что завтра здесь будет спокойно, а не налетит какой-нибудь отряд?
      Совещались и Аренские с Ольгой. Причем роль последней в переговорах была пассивной; ей просто сообщили:
      - Надо идти, чего ждать у моря погоды? Авось бог не выдаст, свинья не съест!
      Люди пешком потянулись с вокзала, поначалу вдоль железнодорожных путей. Впрочем, Ольга с артистами из-за своей тяжелой ноши вскоре отстали от остальных, а так как солнце стремительно падало за горизонт, им пришлось остановиться в каком-то наполовину сожженном селе. Вот уже около часа они тщетно ходили по дворам, но все не могли найти место, пригодное для ночлега. Пришлось оставить Аренского с Наташей на руках у покосившейся безлюдной хатенки с выбитыми стеклами и сорванной с петель дверью, а Ольге с Алькой продолжать поиски.