ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
      Раненая кашлянула, глубоко вздохнула и открыла глаза. Таких глаз хлопец ещё не видел: они были не светло-голубые, как у Юлии, а темно-синие, как колокольчики на хуторском кладбище. Увидев склонившегося над нею Яна, она не испугалась, не вздрогнула и даже, кажется, не удивилась.
      - Ты кто, архангел Гавриил?
      - Архангел Ян, - тоже пошутил он.
      - А разве есть архангел с таким именем?
      - Раньше не было, теперь есть. Я - новенький, меня ещё не все знают.
      Но тут она что-то вспомнила, и улыбка сползла с её лица.
      - Постой, меня, кажется, ранило?
      - Ранило. И ты упала.
      - Упала, - медленно повторила она. - Значит, ты все знаешь?
      - Наверное, раз я тебя перевязывал.
      - Ты - санитар?
      - Нет, я случайно здесь оказался.
      - И меня никто не искал?
      - Думаю, просто некому было, - опрометчиво брякнул Ян. - Если не считать тех, что за вами гнался. Один из них вроде интересовался. Даже мечтал вернуться, посмотреть, насмерть тебя или нужно дострелить.
      Она заплакала, не приняв шутки.
      - Отец! Значит, его убили!
      - Ну, с чего ты взяла, - неуклюже стал успокаивать её растерявшийся юноша. - Мало ли, может, наступление началось и он прорваться не может...
      - Ты его не знаешь, - она ещё раз всхлипнула и перестала плакать. Если бы он был жив, его бы ничто не остановило. Через все преграды прорвался бы, а за мной приехал!
      - Слезы вытереть? Остался ещё кусок твоей рубашки.
      - Ты разорвал мою рубашку?
      - Разорвал. Раны положено перевязывать, а у меня под рукой больше ничего не было.
      - Господи, - она покраснела, - что же ты ещё видел?
      - Ничего такого, чего нет у других. Или ты бы предпочла истечь кровью?
      - Почему ты все время ехидничаешь?
      - Ты первая начала.
      - А тебя действительно звать Яном?
      - Конечно, зачем мне чужое имя?
      - Ну, сейчас многие скрываются.
      - Представляешь, я знаю одну девушку, которую почему-то звали Сережкой.
      - Слишком много знаешь, - проворчала она и попросила: - Ян, помоги мне подняться.
      - Зачем? Тебе нельзя подниматься, откроется рана.
      - Какой ты непонятливый! У каждого бывают минуты, когда нужно ненадолго выйти.
      - Хорошо, я отнесу тебя... за стог.
      - Еще и подержишь, как маленькую.
      - И ничего страшного не случится. Смотри на меня, как на врача.
      - Ну да, рану перевязал - сразу другим стал. Теперь ты не мужчина, а евнух из гарема.
      - Я не просто перевязал рану, я вытащил пулю. Хочешь поглядеть?
      Ян вынул из кармана пулю, которую было выбросил, а потом еле нашел в стерне, и протянул девушке на ладони. Она вздрогнула. И тронула свинец пальцем: в крови! Будто своей смерти коснулась. Холодок даже по сердцу прошел. Юноша отвлек её от мрачных мыслей.
      - Попробуем подняться. Бери меня правой рукой за шею. Крепче. Так. Теперь я смогу взять тебя на руки. Что? Оставить тебя одну? А если ты упадешь?
      - Придешь и поднимешь, - хмыкнула девушка. - А пока я попробую сама.
      Она покачнулась.
      - Иди-иди, это ничего, от потери крови слабость. Врач! Если уж совсем меня скрутит, никуда не денешься, позову...
      Ян привалился с другой стороны к стожку и слушал, как она, постанывая, расстегивает галифе. Потом она позвала.
      - Ян, помоги!
      Хлопец поспешил к ней. Девушка привела в порядок одежду и полулежала в изнеможении на том же стожке.
      - Тебе плохо?
      - Уже проходит. Вдруг в глазах потемнело. Отнеси меня, пожалуйста, на место.
      - Как врача меня ты принимать не хочешь, а как перевозчика - не возражаешь? Не стесняйся. Ты, Сережа, девушка легкая, так что носить тебя одно удовольствие.
      Ян уложил её на импровизированную лежанку.
      - Меня звать Марго, - улыбнулась она его заботливости. - Хороший ты парень, Янек. Мне повезло. Ухаживаешь за посторонним человеком, как за любимой сестрой или... любимой девушкой.
      - Жалко, но я не знаю, что чувствуют к любимой сестре, её у меня никогда не было.
      - А любимой девушки?
      - О тебе мне вообще ничего не известно, если не считать имени.
      - Не хочешь отвечать - не надо, не будем о любимых девушках. Ты сказал, что вытащил пулю, - Марго потрогала перевязанное плечо. - Но как без инструмента, без дезинфекции?
      - Инструмент у меня всегда с собой, - Ян показал ладони. - А что означает второе слово, я не знаю, но ты наверное, интересуешься, чем я промыл рану? Тем, что было во фляжке.
      - А, коньяком... неплохо придумал. А зачем поил им меня?
      - Мне казалось, так ты меньше будешь чувствовать боль. Кстати, как твое плечо?
      - Кажется, будто маленькая мышь залезла в него и грызет изнутри. Не думай об этом, женщины лучше переносят боль, наверное, потому что терпеливее...
      - Давай я попробую утихомирить эту грызущую тебя мышку.
      - Попробуй, раз ты такой великий врач, что можешь вытащить пулю одними руками.
      - Не смейся. Смотри, я стану держать руку над твоим плечом, а ты говори, что чувствуешь?
      - Янек, ты - волшебник. Боль уходит! Мне тепло, хорошо. Это все твоя рука? Как ты это делаешь? Мне кажется, будто на дворе лето, а я лежу в гамаке, на даче... Шумит трава, кузнечики стрекочут...
      Марго показалось, что лежанка под нею стала слегка покачивагься. Кто это качает её гамак, мама?
      - Нет, мамочка, у меня ничего не болит. Я здорова, только очень устала. Наверное, мы слишком долго ездили верхом. Так хочется спать... Скажи папе, пусть отведет Леди в конюшню, у меня совершенно нет сил!
      Ян намеренно усыпил Марго. Он был уверен, что человек, когда крепко спит, выздоравливает быстрее. Сам он почти без сил опустился рядом со спящей Марго и несколько минут - или прошло много времени? - отдыхал, приходя в себя. Как будто он отдал девушке часть своего здоровья. Впрочем, он пришел в норму довольно быстро, вот только голод все сильнее давал себя знать. Продуктов, найденных в приседельной сумке у Марго, надолго не хватит. Он все-таки разделил остатки еды пополам и пожевал немного, заставляя себя не глотать её одним куском. Глоток коньяка вместо воды освежил пересохшее горло, теплом разлился по желудку, ударил в голову, но сделал свое дело: Ян почувствовал себя намного бодрее.
      Он придвинул лежанку со спящей девушкой вплотную к стожку, укутал её и замаскировал соломой так, чтобы с дороги не было видно.
      Затем он спорол знаки отличия клинком Марго, - благо, острым, коротко обрезал полы шинели. Теперь она вполне годилась для верховой езды.
      Предоставленная самой себе лошадь забрела довольно далеко, но Ян догнал её, привел к стожку, снял седло и как следует обтер животное кусками обрезанного сукна; заново оседлал. Привычная работа отвлекла его от тревожных дум и укрепила в принятом решении: отправиться верхом туда, где, как ему казалось, должно было находиться какое-нибудь село.
      Там, где Марго была прежде, видимо, было нужно притворяться мужчиной, а теперь это становилось небезопасным; и странствующие вместе, например, муж и жена, будут выглядеть гораздо привычнее.
      На поденной работе у сельских богатеев Яну часто приходилось ухаживать за лошадьми, но это были в основном тягловые лошади, предназначенные для тяжелого крестьянского труда. Лошадь же Марго, даже для неискушенного человека, выглядела явно породистой, дорогой. Следовательно, от неё надо было избавляться. А заодно, в обмен на лошадь, приобрести гражданскую одежду для себя, платье для Марго и продукты.
      Ян вскочил в седло и поехал по дороге. Как он и предполагал, версты через две его глазам открылось большое село. В свете солнечного утра оно казалось вполне мирным и даже, несмотря на рань, оттуда доносились звуки гармошки.
      Село словно приглашало: войди, усталый путник, отдохни, но Ян тронул поводья и направил лошадь в объезд. Сейчас ему нужно было село поменьше и потише, ещё лучше - какой-нибудь глухой хутор в несколько дворов. Хлопец наконец нашел такой, но первый же дом в нем оказался нежилым, чем навел на него уныние: не окажется ли брошенным весь хутор?
      Но вот в одном дворе пропел петух, рядом раздалось коровье мычание. Ян поспешил на желанный звук.
      Этот двор оказался покрепче других. Выделялся даже забор: не плетень, а добротная - из досок - ограда, без щелей и покосившихся столбов. Сюда Ян и постучал. На его стук залился лаем пес, судя по голосу, не из мелких шавок. Видно было, что здесь все налажено основательно.
      Некоторое время никто не отзывался. Наконец калитка приоткрылась, и кряжистый бородатый старик выглянул наружу.
      - Чего тебе? Мы ничего не продаем и не покупаем.
      - Погоди, отец, - Ян потянул лошадь за узду. - Конем не интересуешься?
      Старик быстро оглядел улицу и широко открыл калигку, в которую Ян легко завел лошадь. Хозяин тут же закрыл её на засов.
      Пес действительно оказался огромным, лохматым. На его глухое ворчание старик прикрикнул:
      - Цыть, Гром!
      Гром угрюмо звякнул цепью, но замолчал. Крестьянин тщательно оглядел лошадь: зубы, копыта, холку.
      - Верховая, - задумчиво сказал он сам себе и спросил у Яна: - Что хочешь за нее?
      - Торбу с продуктами на дорогу. Обязательно молоко, мед. У меня там... раненый. Заберешь все, что на мне, дашь что-нибудь свое, крестьянское. И еще. Мне нужно платье, на девушку. Роста небольшого, - Ян показал примерный рост Марго. - Щупленькая. Ну, и платок там, что еще...
      Старик проницательно усмехнулся и взял лошадь под уздцы.
      - Найдем. Посиди пока на крылечке, я коня поставлю.
      Он направился к сараю и на ходу спросил:
      - Как звать кобылу-то?
      - Марго, - Ян усмехнулся про себя. Старик через несколько минут вернулся. Видимо, задавал корм лошади, которую в момент так нагло переименовали, и пригласил Яна:
      - Заходи в хату.
      Юноша вошел вслед за хозяином в просторную чистую горницу, где их встретили две красивые девушки - одна лет двадцати пяти, другая года на три младше.
      - Дарья, - приказал старик той, что постарше, - сумку в дорогу собери. Молока положь, медку глечик - в подполе припрятан. Сала, колбаски. Как своему. Поняла?
      Женщина кивнула и скользнула за дверь.
      - Галю, - обрагился хозяин к младшей, и голос его явно смягчился. Помоги хлопчику подобрать одежку: хочь Антонову, хочь Митькину. Шо подойдет. Он каже, платье ему надо на девушку. Подивись на Галю, та не такая?
      Ян пригляделся. Галя и правда сложением походила на Марго. Была разве чуточку выше и справнее.
      Юноша снял шинель, и у пояса его сверкнул золотом диковинный клинок Марго. У старика загорелись глаза.
      - Хлопчик, отдай мне свой ножик, зачем он тебе? Все одно лихие люди отберут. Я тебе хороший кинжал дам: на ярмарке на порося выменял! Он и в глаза не кинется, и в дороге сгодится.
      Ян, поколебавшись, согласился, а старик обрадовался, обнял его за плечи, повел в соседнюю комнату и походя сказал Гале:
      - Платье отдай новое, что мы тебе в городе купили, синее.
      - Батя! - в голосе девушки зазвенели слезы.
      - Не плачь, дуреха, - успокоил её отец, - я тебе два таких куплю. И платок положь, белый, с цветами, что матери дарил.
      Голос его слегка дрогнул. Ян зашел за хозяином в другую комнату и ахнул: одна стена её была полностью увешана оружием. Чего здесь только не было! Сабли, шашки, рапиры, какие-то изогнутые в виде полумесяца клинки, которым Ян не знал названия.
      - Здорово! - юноша замер от восхищения.
      - Нравится?
      - Еще бы.
      - С мальства собираю. Видно, боевой дух ко мне от предков с кровью перешел - перед хорошим оружием устоять не могу. Самого-то в армию не взяли. Плоскостопие вроде. Ну, так я по-другому свою страсть тешил.
      - Да, от такой страсти и я бы не отказался.
      - У тебя, хлопец, все впереди. Если мой азарт по сердцу пришелся, приезжай, когда война кончится. А пока дам тебе вот этот кинжал. Не потому меняюсь, что плох он. Только думаю, такой ещё достать можно, а вот твой редкий. Но и этот - смотри, какая сталь! Металл может рубить. И хлеб порежешь, и при надобности защитить себя сможешь.
      - Батя опять своими цацками хвастается? - послышался голос вернувшейся в комнату Дарьи.
      - Опять, - подтвердила Галя, - за диковинный ножик душу черту отдаст!
      - Насмотрелся? Пойдем, а то бабы мои раскудахтались. Поснидаем. Мабуть, ты голодный?
      - Как волк! - признался Ян.
      Они вернулись в горницу. Стол наполовину был накрыт, на лавке лежала приготовленная Галей мужская одежда. Девушка продолжала с шумом рыться в сундуке.
      - Хочешь сейчас переодеться али после еды?
      - Переоденусь, умоюсь, если хозяева не возражают, а тогда и за стол.
      - Я тебе солью, - вызвался старик. - Мы ж не познакомились! Зови меня Прокопыч. А тебя как?
      - А меня - Ян.
      - Имя наче польское. Ты не поляк будешь?
      - Наполовину. Мама - украинка. С Прикарпатья.
      Хлопец ухал и крякал, обливаясь колодезной водой, что принес ему Прокопыч. Потом надел чистую, ношеную, хоть и без потертостей, рубаху, штаны и сразу почувствовал себя другим человеком. Военное обмундирование будто давило на него, и Ян сбросил его, как чужую кожу. Он потрогал рукой подбородок,
      - Побриться бы.
      Старик принес ему из хаты бритву и мыло.
      - Вот теперь хоть жениться!
      - А ты не женат?
      - Холостой.
      - Смотри, девичья погибель, с такими глазами да холостой!
      Они вошли в хату. Стол был накрыт. Молодки - и когда успели! причепурились и сновали по горнице веселые и яркие.
      Ян попытался налить из фляжки коньяку. Прокопыч протестующе замахал рукой.
      - А вот это сховай! У нас свои напитки, крестьянские. Дашка гонит чище слезы. И запаха, слышь, никакого. Что за траву ты в самогон добавляешь, а, Дарья?
      - Секрет, - кокетливо улыбнулась женщина.
      - Ось. бачь. як мене лихо из бабами, - перешел на "мову" Прокопыч - Не слухают, грубят.
      - Будет вам, тато, чужому жалиться! Мы вас кохаем, печемся за вас, две такие крали!
      Хозяин вздохнул, но потом улыбнулся Дарьиной шутке
      - Думаешь, почему сам такой старый, а дети молодые? Перша семья в мене сгорела: жена, двое детишек...
      - Тато, - затеребила его Галя, - будет вам, ще не пил, а в спомин вдарился!
      - Хорошие они у меня: Даша - невестка, Галя - дочка. Обоих одинаково жалко. Молодые, кровь играет, а мужиков на войну позабирали.
      Дарья смахнула слезу.
      - И мы вас любимо. Колы так судьба зробыла! Не на кого нам больше надеяться.
      - Все, хватит! - похлопала по столу Галя. - Незачем горевать, лучше пить да наливать. Вы не смотрите, Янек. что батя ведмедем глядится. Он у нас на хуторе - самый главный, грамотный. Голова. Кому справка нужна, документ - к нему идут. Печать доверили, как власти.
      - Временной, - поднял палец старик. - Без документов сейчас никому нельзя. Выпьем лучше, чтоб мои сын и зять живыми вернулись, чтобы мы все дожили до мирной жизни, растили детей и внуков, сажали хлеб.
      Они выпили, и Ян с жадностью набросился на еду. Он старался есть неспешно, как учила мать, тщательно жевать, но глотка не желала подчиняться правилам, а глотала, глотала. Юноша заметил, как Галина украдкой подкладывает ему куски и наблюдает, как быстро он их съедает. Он поперхнулся, а старик укоризненно посмотрел на дочь.
      - Доня, зачем над хлопцем надсмехаешься? Ешь, Янек, не обращай внимания на эту пустуху.
      Наконец Ян насытился. В голове у него шумело после Дарьиного самогона, но мысль, пришедшая во время застольного разговора, не отпускала его.
      - Прокопыч, - поблагодарив за обед, обратился он к хозяину, - мне бы сказать тебе кое-что наедине.
      - Выйдем на крылечко, побалакаем. Кисет с табачком только прихвачу.
      Они присели на ступеньки крыльца, Ян посмотрел в серьезные, честные глаза старого крестьянина и решил ему открыться.
      - Ты, батя, оружие собираешь, - начал он. - В армии служить мечтал. Наверно, военным завидовал. Боюсь, не по нутру тебе мое признание будет.
      - Не переживай, сынку, - Прокопыч ловко скрутил "козью ножку" и закурил. - Кому судьба - воевать, а кому - и хлеб растить.
      - Я был красноармейцем. Не думай, не сбежал! Разбили нас деникинцы. А так, может, до сих пор бы винтовку таскал. Но знаешь, не нравится мне в других стрелять. Воевать не нравится. Гимнастерку да шинель снял, рубаху твоего сына надел, веришь, дышать легче стало!
      Он вздохнул
      - Я ведь и жизни раньше не знал. От рождения с мамкой на глухом хуторе пробедствовал.
      - А говор у тебя, хлопче, не деревенский.
      - Мать моя грамотная была, в гимназии училась. Все мечтала о каких-то знатных родственниках. Мол, увидят они меня, такого красивого да умного, за своего признают . Мамка умерла - я пошел в город работу искать. И как завертела меня жизнь, никакого передыха не дает!
      - Дак, может, у меня останешься? Кормить тебя буду, и одежку справим. Работы всем хватит. Землю тебе выделим, женим.
      - Я бы с удовольствием остался, да, понимаешь, случилось кое-что. Раненый у меня на руках. Вернее, раненая. Вначале думал - парень, начал перевязывать, оказалось, девчонка, парнем переодетая. Совсем молоденькая. Я её спящую в чистом поле оставил. Только соломой прикрыл.
      - Вот для чего тебе платье!
      - Да. И лошадь эта - её, но нам в дороге, разумею, помехой будет. У меня, Прокопыч, больше ничего нет, и если ты мне откажешь, я не обижусь. Просто, сможешь - помоги! Дай справку, что мы - муж и жена, к родным пробираемся, скажем, куда-нибудь на Азов.
      Прокопыч, глубоко затянувшись, помолчал.
      - Справку, хлопче, дать нетрудно. А если вас на чем-нибудь поймают? Тогда и мне, и моей семье - несдобровать.
      - Могу только пообещать, что буду использовать эту справку в самом крайнем случае.
      - Хорошо, дам я тебе такую справку.
      Старик последний раз затянулся и отбросил окурок в сторону. Проследил его полет, как если бы хотел вернуть, и махнул рукой.
      - Как имя-отчество жены?
      - Марина Прокопьевна. А мое - Ян Георгиевич.
      - Прокопьевна - в честь меня?
      - А то... Ты же ей теперь, как крестный отец. На жизнь благословишь?
      - Благословлю.
      Через некоторое время Ян с самодельной матерчатой сумкой, в которой уместилось оторванное Галей от сердца новое синее платье, шерстяной платок и продукты, что собрала в дорогу Дарья, возвращался туда, где он оставил раненую Марго.
      Он шел обратно, как ему показалось, невыносимо долго, а когда подходил к заветному стожку, невольно ускорил шаг. Весь путь парню мерещились картины - одна страшнее другой: возвратился один из ночных всадников и зарубил спящую Марго; пошли в наступление деникинцы и захватили раненую девушку в плен. Кто знает, от кого именно ей нужно прятаться? И вообще кто она? Одета на манер ординарца, но не в форменную одежду, а полугражданскую, подогнанную по фигуре. Кто из офицеров белой армии или других цветов флага возил за собою переодетую мужчиной женщину? Любовницу?
      "Почему обязательно любовницу, - возражал сам себе Ян, - она же говорила, что с отцом ездила. А он, возможно, прятал её от всех..."
      С дороги лежащую Марго не было видно. Ян разволновался и побежал к стожку напрямик по стерне.
      Его опасения оказались напрасными: девушка была на месте и спала крепким сном, хотя солнце двинулось к полудню и светило ей прямо в лицо. Он перенес свою подопечную в тенек и разбудил.
      Она открыла глаза, улыбнулась Яну и вдруг легко села на своей соломенной лежанке.
      - Я, наверное, выгляжу ужасно? - доверчиво спросила она, поправляя волосы.
      - Для раненой накануне - вполне прилично, - скупо похвалил Ян, хотя, на его взгляд, выглядела Марго просто великолепно. С лица ушла мертвенная бледность, оно порозовело и даже слегка загорело на весеннем солнце. Глаза, все ещё сонные, казались нежными и темными. Русая вьющаяся прядь свесилась на левый глаз и придавала лицу девушки милое озорное выражение.
      - А у меня ничего не болит, - удивилась она, прислушиваясь к себе. И, знаешь, я бы с удовольствием чего-нибудь поела.
      - Как раз этого я и боялся, - пошутил Ян. - Проснется, думаю, голодная, съест все наши запасы!
      Он стал выкладывать продукты на старенький, но чистый рушничок, положенный в сумку заботливей Дарьей.
      - Какое объедение! - хлопнула в ладоши Марго. - Даже молоко и мед. Ты - просто волшебник.
      - Я бы так не сказал, - пожал плечами Ян. - Если бы мы продавали твою лошадь на ярмарке, за неё дали бы намного больше.
      - Что? - чуть не подавилась Марго. - Ты продал Леди?
      - Так значит, её звали Леди? Жаль, не знал, пришлось на ходу придумывать другую кличку. И потом, не продал, а выменял на продукты и одежду.
      - Выменял... Племенную кобылу! Знаешь, сколько рублей золотом предлагали за неё англичане?!
      - Что поделаешь, англичан поблизости не оказалось. Пришлось искать других покупателей.
      - Тогда я не буду это есть, - Марго отодвинула от себя продукты. - Кто дал тебе право вмешиваться в мою жизнь, продавать мою лошадь, вытаскивать эту дурацкую пулю? Мое плечо, пусть бы там и торчала!
      Яна нисколько не смутила девичья истерика. Он считал, что поступил правильно, и никаких угрызений совести не испытывал.
      - Хорошо, раз ты так просишь, обменяем продукты на оружие и я встрельну пулю на место.
      - О, я не сразу заметила, - Марго сморщила нос и оглядела его с ног до головы. - Ты заодно и переоделся. Надоело быть военным?
      - Считаешь, форма мне больше к лицу? Тебе нравится любая форма или только красноармейская?
      - Мне нравятся мужчины, дорожащие воинской честью; дезертиров я презираю.
      - А вот один мой знакомый граф говорил, что лучше живая собака, чем мертвый лев.
      - Твой граф тоже был трусом, как и ты!
      - Мало того, что ты - капризная, ты ещё и неблагодарная особа! Видно, родители не занимались твоим воспитанием. Теперь это немного поздно, но попробую: для начала я тебя побью.
      - Как это "побью"? - всерьез испугалась Марго. - Неужели ты поднимешь руку на женщину?
      - Никакая ты не женщина. Невоспитанная избалованная девчонка, да и только. К тому же не слушаешься старших.
      - Я буду тебя слушаться, - спохватилась она.
      - Вот это другое дело. Во-первых, ты должна как следует поесть. Кто знает, как долго придется нам скитаться, пока мы не найдем место, пригодное для жизни, - где нет войны. Не может же быть, чтобы весь мир воевал! Наверное, где-то живут люди обычной жизнью, не мучая и не убивая друг друга... Во-вторых, ты должна перестать причитать над своей лошадью, потому что если ты хорошо подумаешь, поймешь, что у нас не было другого выхода. Любая встреченная группа военных отобрала бы её, и, скорее всего, бесплатно. Да ещё бы поинтересовалась, откуда у нас племенная кобыла? А сейчас твоя Леди в хороших руках.
      - Правда?
      - Я надеюсь, что лихие люди не найдут дорогу на этот хутор.. Когда поешь, пойди и тоже переоденься.
      Он протянул Марго узелок с одеждой. Впрочем, дважды приглашать девушку обедать уже не было необходимости. Молодой организм требовал пищи, и она жадно набросилась на еду.
      Как он ни был готов к тому, что другая одежда изменит внешность девушки, но когда она вышла из-за стожка переодетая, тихо ахнул. Теперь он не знал, что было лучше - и дальше оставаться ей в мужской одежде или выглядеть такой вот красавицей в немудреном платьице с надетым поверх полушубком и белом платке, спрятавшем волосы, но оттенившем глаза.
      Марго победно улыбнулась, отметив его изумление и восторг и, подойдя ближе, протянула руку, в которой прятала за спиной папаху.
      - Возьми, тебе она больше подойдет. Сейчас ещё не так уж тепло, чтобы ходить с непокрытой головой. Нет, подожди, я сама тебе её надену.
      Она надвинула Яну на голову папаху и отошла полюбоваться.
      - Вот, теперь совсем другое дело!
      Подошла и вдруг поцеловала его в губы. Ян от неожиданности застыл на месте и опомнился, только увидев её смеющиеся глаза.
      - Надо бы сменить повязку, - пробормотал он, переводя дыхание: точно опалила она его своим поцелуем!
      Марго счастливо улыбнулась его словам.
      - Я даже глазам не поверила: повязка почти сухая! После такой раны. Ты хоть и молод для врача, но, видимо, произошло чудо.
      - Это не чудо, - покачал головой Ян. - Все дело в моих способностях. Как у меня это получается, я и сам толком не могу объяснить, только пулю я действительно вытащил не так, как делают это обычные врачи. А потом... я просто заставил твое тело поднатужиться и самому залечить свою рану.
      Марго смотрела на него во все глаза.
      - Не понимаешь? Представь: идет слепец. Идет, куда ему надо, но медленно, ощупывая на дороге каждый вершок, стучит палкой, прислушивается и тратит три часа на путь, который зрячий пройдет за полчаса. Так вот я просто вижу то, чего не видят другие...
      Он оборвал себя на полуслове, не зная, как понятнее объяснить Марго свои недавно открывшиеся способности. Не станешь же рассказывать, что прабабушкин талант дал себя знать только после того, когда его как следует тряхнуло на немецкой мине.
      - Я не все поняла, - призналась Марго, - может, потому, что поздно стала учиться русскому языку. Мы с мамой приехали в Россию, когда мне было девять лет.
      - Значит, ты - не русская.
      - Француженка. Правда, мать настояла, чтобы отец - отчим, конечно меня удочерил. Он дал мне свою фамилию - Верещагина. А была - Дюбуа... Чего ты улыбаешься, я что-нибудь не то говорю?
      - Я забыл тебе сказать: фамилия у тебя теперь не Верещагина и даже не Дюбуа.
      - А какая?
      - Поплавская. Марина Прокопьевна Поплавская - моя жена.
      - Мы с тобой как бы поженились?
      Ян слегка растерялся: он и не подумал смотреть на свое предприятие под таким углом. Разве могут к чему-нибудь обязывать фальшивые документы? Главное - пройти через кипящий котел войны, а там их можно просто разорвать и выбросить. Так он вкратце и попытался объяснить Марго. Та разочарованно вздохнула. Что за мысли приходят ей в голову после одного дня знакомства? Наверное, Ян никогда не поймет этих женщин, которые ставят его в тупик с той минуты, как он себя помнит.
      - Что-то подсказывает мне, - между тем говорила ему Марго, - что ты необыкновенный человек, и я действительно должна тебя слушать. И потом, я знаю, у меня есть ангел-хранитель, который подбросил меня тебе в нужный момент. Ты и спас мне жизнь... Прости, что я на тебя из-за Леди напустилась. Отец ею очень дорожил. Он - известный конезаводчик, все о лошадях горевал. Мол, из-за революции его многолетний труд прахом пойдет... А мамы моей уже год как нет. На улице перестрелка была, а она случайно мимо проходила. Так что если и отчима убили, я теперь - самая круглая сирота. В России у меня никого нет.
      Она отвернулась, голос её пресекся.
      - А я... я у тебя есть! - горячо откликнулся Ян, сразу забыв о своих прежних размышлениях.
      ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
      - Нестор Иванович Махно, - представился Ольге батька, откровенно любуясь её бледным хорошеньким личиком.
      Девушка внутренне содрогнулась: значит, не дурной сон привиделся ей на днях. Сон этот - или видение? - припомнился ей вдруг во всех подробностях. Даже страшная, с выпученными глазами, голова, скатившаяся на землю под ударом батькиной сабли. Даже открытый в крике рот с кривыми желтыми зубами. Она оглянулась на напрягшегося Вадима и глазами приказала ему: не смей! Поневоле пошла рядом с батькой, галантно поддерживавшим её под локоть.
      - Всякая власть, - говорил тот, - рождает паразитов. Потому мы анархисты - против власти, хотя бы и красной. Власть народу не нужна; какие лозунги разные партии ни кричат, а в конце концов властвует не народ, а та партия, что окажется сильнее.
      "А я-то при чем? - думала Ольга. - В анархисты вербует? Вряд ли. Скорее всего, не верит, что мы - артисты. Ведут нас, безоружных, а сами винтовки наготове держат!"
      Они вышли во двор. Там вовсю хозяйничали победители. Трупы немцев были свалены в кучу, как дрова. Небольшая горстка ещё живых испуганно жалась к стене, окруженная бойцами батьки.
      - Наша повозка! - вырвалось у Ольги. Видно было, что из цирковой кибитки расхватали все, что можно, и теперь какой-то рьяный хлопец пытался содрать с неё полог.
      - Вот и от нашего цирка ничего не осталось, - подчеркнуто безнадежно сказала Ольга. - Раз власти у вас нет, значит, и пожаловаться некому: каждый делает все, что ему вздумается. Кто защитит бедных, обворованных артистов?!
      - Милая барышня! Идет война, и мы живем по законам военного времени, сурово откликнулся задетый за живое батька и негромко позвал:
      - Долженко!
      Из группы бойцов выскочил один в черкеске и папахе набекрень.
      - Слухаю, батьку!
      - Цирковую повозку видишь?
      - Бачу. Добра телега.
      - Если через пять минут все вещи артистов не будут лежать в ней, самолично порубаю всех мародеров. Усек?
      - Усек! - веселость Долженко мгновенно сменилась деловитостью. Он что-то сказал двум-трем человекам и через несколько секунд среди махновцев началось движение. К повозке циркачей поплыли передаваемые множеством рук узлы с вещами.
      - Кто у вас тут хозяйством заведует? - спросил Махно.
      - Я, - выступила вперед Катерина.
      - Проверь и доложи, все ли на месте?
      - Хорошо, - кивнула Катерина и, недоверчиво оглянувшись на батьку, пошла к повозке. А тот уже выкликал следующего бойца.
      - Лютый!
      - Я тут.
      - В камере артист лежит убитый; парнишка, сын рядом с ним. Возьми хлопцев, подсобите, чтоб похоронили, как положено.
      - Будет исполнено! - вытянулся Лютый и, провожая глазами удаляющегося батьку, кивнул артистам. - Видали? Обо всех заботится, никого не забывает. Настоящий батька!
      Артистов поселили в небольшом одноэтажном доме, хозяева которого, видно, в спешке покидали его. Победители побывали и здесь, но в комнатах оставалась ещё кое-какая мебель, так что циркачи разместились почти с комфортом. Одну комнату отдали женщинам, другая стала мужской спальней, в третьей - самой большой - обедали и обсуждали насущные проблемы.