Глава 31

Изолятор временного содержания

После очных ставок с подельниками и беседы со следователем Таракан, возвратившись в свою камеру, лёг на нары, с удовольствием отметив, что он в ней находится один и ему никто не помешает обдумать ту массу проблем, которые внезапно перед ним возникли в связи с задержанием.

Вспомнив, как ему легко жилось и в какое трудное положение он попал из-за этой самой лёгкой жизни, Таракану стало жалко себя. Он охотно поплакал бы, но не было слез, а была злоба на подельников, которые его предали, сделали паровозом, козлом отпущения по всем своим преступлениям. Такая роль ему не нравилась. У него тоже было на кого свалить свои преступления, кого сделать паровозом, но последовать примеру подельников он ещё не был готов, как говорится, не созрел.

Вскоре дежурный по ИВС водворил в его камеру пятерых зеков. Новички оживлённо разговаривали между собой, игнорируя Таракана, как бы не замечая его. Обиженный таким невниманием, неуважением к себе со стороны новичков, Таракан решил тоже их игнорировать и вести себя независимо.

Лёжа на куртке и покуривая, он размышлял о превратностях жизни, удивлялся подлости мира, тому, что ни на кого нельзя положиться. Думал о том, что теперь с ним будет.

Тем временем новички освоились в камере, обжили её, каждый из своей верхней одежды приготовил себе постель на нарах. Затем они стали между собой о чем-то шептаться. Их тихий разговор перешёл в ссору, которая, однако, быстро прекратилась.

После затянувшейся беседы один из новичков, отделившись от своей компании, подсел к Таракану.

— Привет, земеля, — завёл с Тараканом разговор новичок.

— Привет, дружище, с новосельем тебя, — поворачиваясь на нарах лицом к собеседнику, ответил Таракан. Подумав, он поднялся и, как его собеседник, присел на нарах. Так ему стало лучше видно сокамерника, с которым пришлось вступить в беседу. — Ну что, давай будем знакомиться, — предложил он ему.

— А чего с тобой знакомиться, если кум рассказал нам о тебе все, что надо.

Таракана удивило, что зек легко выдал себя, признавая, что является секретным сотрудником работника милиции.

— Что он вам обо мне рассказал?

— Что ты имеешь четыре ходки к хозяину, кликуха твоя Таракан, по масти ты блатной.

— Кто вы такие и какое задание получили от своего кума?

— Мы не такие блатные, как ты, всего лишь крысы. Блатные очень не любят нашего брата, но, как видишь, и в крысах тоже кое-кто нуждается. Нам дано задание заставить тебя пойти на сотрудничество со следователем, чтобы ты рассказал ему все, что видел и знаешь.

— И как вы намерены заставить меня пойти на такую признанку?

— А нам в отношении тебя даны широкие полномочия. Мы можем тебя высоко поднять и уронить. Больше двух недель после этого не проживёшь. Можем устроить тебе тёмную, можем инсценировать самоубийство — хороший шнур для этого у нас припасён. Короче, мы много чего к тебе можем применить, до многого можем додуматься. Чегочего, а уж фантазировать нас не надо учить.

— Пугаешь меня?

— Ни в коем случае. Просто сообщаю о наших возможностях и способностях. Между прочим, мы ничего тебе плохого не станем делать, если примешь наши условия капитуляции.

— И за сколько вы продались куму?

— Мы же крысы, нас задорого не покупают. Хотя, конечно, выполняя задание опера, мы получаем удовольствие.

— О каком удовольствии может быть речь у таких тварей, как вы?

— Побывал бы ты в нашей шкуре — понял бы, а так тебе трекать бесполезно. Ну ты пойми сам: когда ещё нам предоставится возможность диктовать свои условия блатному?

Ответ крысы вполне удовлетворил Таракана. Он понял, как сильно сокамерники жаждут получить удовольствие от его унижения перед ними, как легко они пойдут на разные выдумки, чтобы добиться своего.

Чтобы понять, какая пропасть разделяет крыс и блатных, я вкратце остановлюсь на описании воровских мастей. Так, среди них имеется масть «вор в законе». Но среди воров в законе имеется отборная каста — «вор в авторитете». Потом следуют козырные жулики, козырные фраера, блатные. Это масти особо уважаемые в преступном мире. Они в основном придерживаются воровских правил в своих поступках.

В местах лишения свободы зеки, не входящие в указанные выше масти, делятся на свои масти и группы: мужики, красные шапочки, подводные лодки, козлы, пидоры, чушки, крысы.

Согласно воровским правилам, зека, ставшего крысой, уважающий себя вор не должен близко подпускать к себе. Его бьют, подвергают преследованиям. Ряды крыс могут пополнить зеки любой масти. Однако поведение уважающих себя воров таково, что они готовы умереть, но не поступать так, как поступают крысы.

Крыса может украсть у любого зека все, что приглянется, если ему предоставится такая возможность. Если такая возможность не появляется, они объединяются в группы и могут пойти на открытый грабёж.

О воровских мастях можно много говорить и писать, но и на основании изложенного читатель, надеюсь, понял, что собой представляют крысы.

Для Таракана было унизительно слушать болтовню, откровения крысы, но он, пересилив себя, сдерживая эмоции, готовые вылиться через край, желал до конца узнать замысел своих противников. Когда ему все стало понятно, он, не говоря ни слова, сильно ударил крысу кулаком в лицо. Удар был до такой степени удачным, что в завязавшейся драке между Тараканом и остальными крысами побитый им парень не смог участвовать.

— Ну, блатяга, держись. Тут тебе не зона и никто не поможет, — загудели крысы, дружно бросившись на Таракана.

Читатель помнит, что Таракан был физически не очень сильным мужчиной, но умел драться и постоять за себя, поэтому ему некоторое время удавалось успешно защищаться от нападающих, но силы были неравными. Крысы повалили его и стали бить руками и ногами. Сжавшись в комок, не давая бить себя по почкам, Таракан терпеливо переносил избиение, теряя силы и здоровье. Однако он не воспользовался правом защиты и не стал звать на помощь дежурившего в изоляторе работника милиции. Это было бы для него позором.

Переставшего сопротивляться Таракана крысы подняли над собой, намереваясь бросить его на пол в сидячем положении. Последствия от ожидаемой травмы Таракану были хорошо известны.

Как для него ни было унизительно, но он сквозь зубы выдавил из себя: «Сдаюсь».

— То-то же, блатяга, — произнёс один из крыс, вместе с друзьями осторожно опуская Таракана на пол.

Крысы, оставив Таракана в покое, помогли своему товарищу, избитому Тараканом в самом начале драки, умыться около параши. Они не позволили ему ударить лежащего на полу Таракана, увели его в свой угол камеры.

Там они, плотно поужинав, наглотавшись каких-то таблеток, стали балагурить, шутить. Словом, вести себя так, как будто никакой драки в камере недавно не было, да и самого Таракана тоже.

Отлежавшись на полу, испытывая боль во всем теле, Таракан обследовал себя и пришёл к выводу, что кости целы. Сдерживая рвущийся наружу стон, не желая слышать насмешек в свой адрес со стороны крыс, он прошёл к параше, где по примеру своей жертвы стал смывать водой с лица кровь, приводить одежду в порядок.

Крысы его больше не трогали. По-видимому, выполнив задание кума, заставив Таракана согласиться на сотрудничество со следователем, они решили этим ограничиться. Таракан, кое-как уложив больное тело на жёсткие нары, задумался: «Если я завтра не расколюсь перед Стукало, то меня эти крысы забьют до смерти или опустят. И что обидно, мне от них никуда не деться. Я мог бы завтра настоять перед дежурным, чтобы он перевёл меня от них в другую камеру, но опер, с которым сотрудничают крысы, тоже может перевести в эту камеру моих мучителей. Сейчас кумовья стали сильно грамотными и хитрыми. Они сами не бьют зеков, а исполнение грязной работы переложили на разную шушеру, оставаясь в стороне. Разборки в камерах между зеками разных мастей — обычное явление. На них власти и общественность меньше обращают внимания, чем на злоупотребление оперативниками своими служебными полномочиями. Я не имею права и не буду жаловаться прокурору на то, что меня избили крысы в камере. А если бы и пожаловался на них, то все равно не смог бы доказать ему свою правоту. Ведь не крысы, а я первым начал с ними драку. — Его мысли опять вернулись к неизвестному ему, негласно сражающемуся с ним оперу. — Ведь это он, скотина, разработал тактику поведения крыс со мной и заставил меня сорваться, быть виновным в случившейся драке. Умен, гад! — был вынужден отметить он. — Я остерегался Спицы, боялся его мести, если расколюсь, а оказалось, опасность ко мне подкралась с другой стороны. Может быть, быки в моей камере вовсе и не крысы, а других мастей, просто им надо было завести меня чем-то, и они своего добились.

Конечно, я не должен предавать Спицу. В свою очередь, Спица обязан выручать своих людей, попавших в такую беду, как я. Однако он в этом году никого из наших не смог спасти от клешнёй ментов. Значит, он не такой уж всесильный и всего добившийся, как хвастался перед нами. А раз так, то и я не собираюсь гробить свою жизнь из-за него и пахать у хозяина».

Испытывая боль во всем побитом теле, ворочаясь на жёстких нарах, Таракан за ночь много раз просыпался и едва дождался утра, чтобы можно было подняться с неудобного ложа, походить.

Ему противно было смотреть на веселящуюся, беспечную компанию крыс. Он не пожалел бы сейчас всех имеющихся у него денег, чтобы немедленно отомстить крысам, но сейчас они были ему не по зубам. Только надежда, что в будущем ему с кем-то из них, возможно, повезёт ветретиться в СИЗО или ИТК, где он сможет отыграться за своё теперешнее унижение, как-то успокаивала его.

Когда в десять часов утра Таракана вызвали в следственную комнату к Стукало для допроса, то он, ничего не утаивая, подробно рассказал следователю не только о себе и своей бригаде, но и о степени участия Спицы в совершенных его парнями преступлениях.

После того как Таракан прочитал записанные следователем в протокол допроса показания и подписал их, Стукало поинтересовался у него:

— Юрий Захарович, вы свои показания подтвердите на очной ставке со Спицей?

— Я же не новичок во всех этих делах. Если я согласился пойти на признанку, то, естественно, готов свои показания подтвердить на очной ставке хоть с самим сатаной.

— Очень похвальное решение, — не удержавшись, заметил Стукало.

После окончания допроса Таракан, обращаясь к Стукало, попросил:

— Скажите вашим друзьям из уголовного розыска, чтобы они забрали из моей камеры своих крыс. Иначе к завтрашнему утру в ней будет несколько трупов. Я не исключаю, что среди них может быть и мой труп.

— Насколько я понял, у вас с сокамерниками сложились ненормальные отношения?

Посмотрев в глаза Стукало и увидев в них только любопытство, Таракан счёл за лучшее ответить на вопрос без подробностей и комментариев:

— Мягко говоря, да.

— Я узнаю, что там у вас в камере случилось, и приму меры к недопущению подобных конфликтов, — заверил его Стукало.

— Вы мою просьбу удовлетворите, а разборкой и выяснением того, что у нас случилось в камере, не занимайтесь, все равно бесполезно.

Примерно через час после того, как Таракан возвратился в камеру с допроса, дежурный офицер милиции вывел оттуда всех крыс, закрыв за собой дверь. Прильнув ухом к двери, Таракан притих, намереваясь услышать хлопанье двери камеры, куда должны были быть водворены крысы. Но он ожидаемого звука не услышал. Нетрудно было понять, что крысы вместе с дежурными покинули И ВС. Из чего напрашивался однозначный вывод: крысы были вовсе не зеками, а платными камерными агентами кума.

Конечно, допущенная расшифровка агентов являлась браком в работе сотрудника уголовного розыска, но поставленную перед ними задачу секретные сотрудники выполнили успешно.

Правда, то, что Таракан расшифровал секрет, ни агентам, ни сотруднику уголовного розыска в будущем никакими неприятностями не грозило, так как Таракан за свои «подвиги» должен был получить наказание в виде не менее пятнадцати — двадцати лет лишения свободы.

Глава 32

Преступник высшей категории

По находящимся у следователя в производстве уголовным делам он принимает самостоятельное решение. При этом должен так вести следствие, чтобы не нарушать нормы уголовного и процессуального кодексов. Никто из вышестоящих должностных лиц не имеет права навязывать ему своё мнение по его делам. Если же прокурор все же сочтёт необходимым дать ему указание по уголовному делу, то оно должно быть сделано в письменном виде.

Отлично зная свои права и обязанности, Стукало после допроса Нежданова Юрия Николаевича и Кернова Сергея Трофимовича, проведения очных ставок с Провоторовым и Таракановым задержал Нежданова и Кернова.

Чем глубже Стукало копал в расследовании уголовного Дела, чем больше задерживал и арестовывал соучастников преступлений, многие из которых не были знакомы друг с другом, тем больше он вникал в суть тонких комбинаций преступников, испытывая удовлетворение от того, что ему удаётся их распутывать и продвигаться по следу вперёд.

К Стукало впервые попало такое сложное и запутанное уголовное дело, но его расследование доставляло ему удовлетворение как профессиональному следователю. Он был доволен проделанной работой и уверен, что сможет успешно завершить расследование.

На другое утро после задержания Нежданова и Кернова, в начале рабочего дня, прокурор Голубенко позвонил по телефону Стукало и пригласил его к себе в кабинет для беседы, попросив захватить с собой уголовное дело в отношении задержанных Кернова и Нежданова.

Предложив Стукало сесть в кресло рядом со своим столом, Голубенко взял у следователя уголовное дело и стал просматривать материал, собранный за последнюю неделю.

— Значит, вчера, Алексей Михайлович, ты задержал Нежданова и Кернова?

— Задержал, — подтвердил коротко Стукало.

— А у тебя есть доказательства их вины в преступлениях, в которых ты их подозреваешь?

Стукало сообщил Голубенко, какими доказательствами вины Нежданова и Кернова он располагает.

Выслушав Стукало, Голубенко после некоторого раздумья заметил:

— Доказательства их вины у тебя сейчас существенны и весомы. Но ты уверен в том, что Провоторов и Тараканов в суде не откажутся от данных тебе показаний? Или хуже того: доживут ли они до суда? Ведь их может постичь участь Загорулько.

— Загорулько до суда я не задерживал и не арестовывал, она была на свободе, а эти парни до суда уже арестованы.

— Разница в их положении, конечно, существенная, но ты помни и знай, что у Кернова очень большие связи в преступном мире и он может сделать заказ в СИЗО, чтобы торпеды убили твоих важных свидетелей.

— Я о наших с вами опасениях сообщу Коцареву. Его оперативники постараются не допустить в камере расправы ни над Провоторовым, ни над Таракановым, тем более что они и сами за себя могут постоять.

— Когда ты намерен предъявлять обвинение Нежданову и Кернову?

— Сегодня, — сказал Стукало.

— Какую меру пресечения до суда будешь им избирать?

— Арест.

— Когда ты мне их на санкцию приведёшь?

— Завтра!

— А может быть, ты их до суда отпустишь домой под денежный залог?

— Таких крупных китов нельзя до суда не арестовывать. Находясь на свободе, они могут и будут мешать мне в работе.

— Понятно, — завершая беседу со Стукало, задумчиво произнёс Голубенко.

Смотря вслед Стукало, покидающему кабинет, Голубенко сожалел, что у него с подчинённым не получилось откровенного разговора.

Он был чиновником старой закалки, ещё доперестроечного периода, когда телефонное право фактически было узаконено; когда у «четвёртой власти» глаза, уши и рот были закрыты; когда журналисты могли говорить только то, что устраивало коммунистов; когда можно было не бояться собственных злоупотреблений. И знал, что за оказанную услугу сильные мира сего его одного в беде не оставят, выручат.

В настоящее время телефонное право продолжает жить, но чиновники боятся огласки своих незаконных действий, так как это автоматически приведёт или к привлечению к уголовной ответственности, или к потере занимаемой должности.

Вчера ночью ему домой позвонил друг, работающий в областной прокуратуре, которому он был обязан своим продвижением по службе. Друг попросил его не только не арестовывать до суда Нежданова и Кернова, но и постараться вообще прекратить уголовное дело в их отношении.

Просьба была изложена в наивной форме, как будто речь шла о людях, совершивших мелкое хулиганство, которых следовало простить. Говорить другу, что тот злоупотребляет своим положением и просит пойти на преступление ради выполнения его просьбы, было бесполезной тратой времени, поэтому Голубенко пообещал принять все возможные и невозможные меры, но попытаться просьбу исполнить.

В беседе со Стукало прокурор понял, что тот не согласится ни отпускать Кернова и Нежданова до суда домой, ни тем более прекращать их уголовное дело. Значит, придётся все делать не по правилам и бесчеловечно жестоко. Правда, ему часто приходилось в корыстных целях, и притом yже длительное время, попирать закон. К этому он привык. Теперь он думал, как практически приступить к выполнению своего обещания. Друг заверил его, что, как только окажутся на свободе, Нежданов и Кернов сразу же сумеют их обоих отблагодарить. Голубенко себя перестал бы уважать, если бы не смог придумать плана своих будущих грязных действий.

К концу рабочего дня он вновь пригласил к себе в кабинет Стукало. Разрешив ему присесть, он, показав на два исписанных листа бумаги, лежавших у него на столе, сообщил следователю:

— Адвокаты Нежданова и Кернова представили мне заявления своих подзащитных. Они настаивают на привлечении тебя к уголовной ответственности за получение от каждого из них взятки по десять тысяч рублей.

— Интересная новость! А они в своих заявлениях не сообщили, за что я получил у них взятки?

— Обещал не привлекать их к уголовной ответственности, а сам не только привлёк, но и задержал.

— И даже предъявил обвинение и намерен завтра арестовать.

— Можешь прочитать их заявления, чтобы знать, в чем они тебя изобличают. — Голубенко подвинул бумаги поближе к следователю.

— Ну, я их писанину не стал бы считать изобличающим меня документом. — Стукало взял оба заявления подследственных, быстро пробежал глазами по строчкам, после чего положил бумаги на стол прокурора. — Может быть, мне написать встречное заявление на них о том, что они меня оговаривают в тяжком преступлении, чтобы их дополнительно привлечь к ответственности за оговор и клевету?

— Я понимаю, что ты от них никакой взятки не брал. Просто они таким оригинальным способом пытаются защититься.

— А что это может им дать?

— Пока трудно сказать, но нервы нам обоим они, безусловно, потреплют.

— Я не позволю, чтобы они безнаказанно трепали мне нервы. Я буду с ними судиться.

— Это твоё право. А сейчас тебе надо будет написать на моё имя объяснение по существу изложенных в заявлениях Нежданова и Кернова обвинений.

— На их дикие заявления, оскорбляющие моё человеческое достоинство, я не желаю писать никакого объяснения.

— Алексей Михайлович, вы на государственной службе, а поэтому не имеете права поступать, как вам вздумается. — Голубенко перешёл на официальный тон. — К концу рабочего дня объяснение должно лежать у меня на столе. Поймите меня правильно, я не могу не реагировать на заявления граждан, включая и подследственных, какими бы эти заявления ни казались абсурдными. А раз так, то мне без вашего объяснения не обойтись.

— Ладно, я сейчас напишу объяснение, — успокаиваясь, согласился Стукало.

Тут же в кабинете Голубенко на его имя Стукало написал короткое объяснение: «Я категорически заявляю, что никогда ни от кого не брал взяток. Не брал я никаких взяток ни от Нежданова, ни от Кернова. Считаю их закоренелыми преступниками, которым место только в тюрьме. Постараюсь с помощью суда доказать, что они именно такие». В конце объяснения Стукало поставил подпись и дату.

Отпустив Стукало, Голубенко ознакомился с его объяснением и, жалея следователя, подумал: «Эх, молодо-зелено, куда вам против нас, матёрых волков, выступать. Мы вас согнём в бараний рог всегда, везде и в любое время».

Тем временем Стукало, возвратившись в свой кабинет от прокурора, сел за стол и задумался; у него и так много было работы по делам, находящимся в производстве, а тут ещё отвлекают по пустякам. Однако пустяки были такие, что после ознакомления с ними отпадало всякое желание трудиться.

Понимая, что остаток рабочего дня у него так и так пропал, Стукало, расстроенный и сердитый из-за выходки Нежданова и Кернова, ушёл с работы домой.

Когда на другой день он обратился к Голубенко за санкцией на арест Нежданова и Кернова, тот в этом ему отказал. На постановлениях о заключении под стражу он наложил резолюцию, состоявшую в том, что он обвиняемым до суда избирает меру пресечения в виде подписки о невыезде, заверив её своей подписью.

— Виктор Ишхакович, ну как можно таким опасным преступникам давать подписку о невыезде?! Я считаю ваше решение неверным, — заявил Стукало.

— Вы, Алексей Михайлович, слишком предвзято к ним относитесь. Я не исключаю, что причиной тому их жалобы на вас.

— Я симпатии к ним не испытываю. Любить мне их не за что. Они должны быть арестованы не из-за моей антипатии к ним, а в интересах следствия, при этом в деле достаточно доказательств их вины в совершенных преступлениях.

— Я в отношении Нежданова и Кернова собственную точку зрения как прокурор выразил довольно чётко своей резолюцией. Если вы не согласны с моим решением, то можете его обжаловать у вышестоящего прокурора.

— Я так и поступлю, — твёрдо заявил Стукало не потому, что хотел показать Голубенко свой гонор, а потому, что в противном случае следствие по делу усложнялось и практически становилось невозможным предугадать его результат.

— Можете за дальнейшую судьбу уголовного дела не беспокоиться. Завтра из областной прокуратуры к нам приедет следователь Лукьянов, который его у вас примет и доведёт до завершения.

— Почему вы приняли такое решение? — удивлённый неожиданным поворотом событий, спросил Стукало.

Прокурор достал из стола объяснение Стукало и прочитал из него выдержку:

— «Считаю их закоренелыми преступниками, которым место только в тюрьме. Постараюсь с помощью суда доказать, что они именно такие». Из прочитанного мною ясно и чётко видно ваше предвзятое отношение к подследственным. Если бы я вам позволил и дальше заниматься этим расследованием, то вы его осуществляли бы только с обвинительным уклоном. Я это как прокурор позволить вам не могуСтукало удивлённо посмотрел на Голубенко, как будто увидел его впервые. Он понимал, что тот говорит не то, что должен говорить прокурор на его месте, но он также понимал, что в вышестоящей инстанции не сможет доказать своей правоты из-за тех слов, которые написал в объяснении.

Сейчас у Стукало не было достаточных доводов, чтобы убедить Голубенко изменить решение по делу. Да к тому же прокурор явно не имел желания их выслушивать, если заранее решил отстранить его от расследования по делу и нашёл ему замену.

Выслушав Голубенко, Стукало, не скрывая своего недовольства поступком прокурора, проговорил:

— Виктор Ишхакович, вы поступили со мной очень грубо и неуважительно. Этого я терпеть не собираюсь. Поэтому буду вынужден или перевестись на работу в другую прокуратуру, или вообще уволюсь из органов.

— Это как вам будет угодно, — безразлично промолвил Голубенко.

— Я свободен? — Да!

Что для прокурора уход с работы какого-то следователя? Зачем нужен Голубенко мыслящий, инициативный следователь, да ещё такой принципиальный? На место Стукало придёт в прокуратуру работать другой молодой, послушный следователь, руками которого можно будет гробить уголовные дела. Конечно, не за бесплатно, а за взятку. Если взяток будут много давать, то их хватит и молодому следователю, и прокурору.

Если бы за плохое расследование уголовных дел вышестоящее начальство вместе со следователем наказывало и прокурора, то прокуроры были бы заинтересованы в подборе кадров, их воспитании, дорожили ими и не разбрасывались, как рваными перчатками.

За долгие годы работы в правоохранительных органах я был очевидцем того, как многих следователей, допустивших брак в работе, с позором увольняли из прокуратуры. Тогда как прокуроры не подвергались никакому наказанию. А ведь именно прокурор должен помогать малоопытному следователю, контролировать его, подсказывать и не позволять ему допускать тех ошибок, которые он по неопытности может допустить.

Глава 33

Официальная хроника

Для того чтобы понять, почему Голубенко так нагло, безбоязненно пошёл на злоупотребление своим служебным положением, мы должны остановиться на оперативной обстановке в Санкт-Петербурге и на взаимоотношениях руководителей правоохранительных органов города.

Бывший начальник ГУВД области генерал-лейтенант Юрий Лоскутов решительно возглавил борьбу с коррупцией в целом по области и в частности в мэрии. Не желая давать показания следователю по уголовному делу и отвечать на интересующие его вопросы, бывший мэр Санкт-Петербурга Анатолий Собчак, сославшись на болезнь сердца, укрылся в больнице, откуда тайно улетел во Францию, позабыв об уважении к людям, которые его поддержали в трудную минуту, к закону.

Работники УЭП установили наличие «шалостей» по квартирным делам, допущенных прокурором области Владимиром Ерёменко и начальником УФСБ Виктором Черкасовым.

Между руководителями трех правоохранительных органов началась борьба, кто кого съест. В результате такой борьбы Юрию Лоскутову пришлось уйти на пенсию.

В отношении особо бойких офицеров УЭП прокуратурой было возбуждено уголовное дело. Доходило до того, что их задерживали и бросали в камеры ИВС. Таким способом работникам милиции давали понять, кто хозяин в городе.

На смену Юрию Лоскутову начальником ГУВД области был назначен генерал Анатолий Пониделко, бывший сотрудник внутренних войск, несколько лет находившийся на заслуженном отдыхе, на пенсии. Пониделко стал окружать себя бывшими соратниками, пенсионерами, когда-то служившими с ним во внутренних войсках.

В результате плохого руководства и отношения к подчинённым из ГУВД области за один год уволилось более четырехсот опытных офицеров.

Отсутствие взаимодействия между руководителями разных правоохранительных органов, грызня между ними, интриганство привели к невиданному росту по области всех видов преступлений. Так, за семь месяцев 1997 года количество тяжких преступлений в Василеостровском районе города выросло на 63,6%, в Кронштадском районе на 96,4%. Грабежи в Красносельском районе увеличились на 88%, во Фрунзенском районе аж на 102%, на метрополитене на 109,5%.

Увеличилось количество преступлений, совершенных организованными группами: в Василеостровском районе на 73,2%, в Центральном районе на 202%.

Увеличилось количество разбойных нападений в области. Так, в Кировском районе по сравнению с прошлым годом — на 100%, а в Ломоносовском районе аж на 500%.

Рост преступлений, связанных с наркотиками, составил 104,2%.

Правоохранительные органы должно было обеспокоить то, что количество преступлений с применением огнестрельного оружия в области возросло до 242%.

Вместо того чтобы усилить борьбу с уголовными элементами, в ряде районов города милиция просто перестала работать — так в одной из бесед с журналистами заявил бывший начальник МОБ ГУВД полковник Виталий Набоков.

Там, где тонко, там всегда и рвётся. Почувствовав слабинку в борьбе с правонарушителями, Санкт-Петербург и область стали осваивать казанская, тамбовская группировки, бандитские группы грузин, чеченцев.

Хотелось того или нет местным бандитам, но они были вынуждены подчиниться чужакам, перестроить свою «работу» так, как это уже давно делалось в Москве. Огромный город был поделён на сферы влияния между воровскими группировками, конфликтные ситуации между которыми разрешались с применением оружия или без такового.

Огромный город и область с семьюдесятью тысячами работников милиции не мог должным образом бороться с преступностью из-за того, что руководители правоохранительных органов слишком много усилий тратили на борьбу между собой, чтобы показать своё «я», тогда как на то, с кем и с чем они были обязаны бороться по долгу своей службы, у них не хватало ни сил, ни времени.

Вместо того чтобы во всех силовых структурах навести должный порядок, безжалостно избавившись от балласта, поставить на руководящие должности работоспособных профессионалов, правительство отнеслось безответственно к решению такого важного для города вопроса. Заменив одних неугодных руководителей на других, некомпетентных, старых, оно, безусловно, не смогло разрядить конфликтной ситуации между руководителями силовых структур и, как результат, не поправило в лучшую сторону ситуацию по борьбе правоохранительных органов со всеми видами преступлений в городе и области.

Менять шило на мыло — бесполезная и не очень умная затея.

Не остановиться на работе суда Санкт-Петербурга — значит, не полностью осветить работу силовых структур. Чтобы показать профессиональный уровень судей, я приведу для примера всего лишь одно уголовное дело, которое рассматривалось, рассматривается и, по-видимому, будет ещё долго рассматриваться в судах разных инстанций.

Восьмого ноября 1993 года около четырех часов утра в подъезде собственного дома в упор из трех пистолетов был расстрелян заместитель управляющего коммерческого банка «Екатерининский» Евгений Мотенко. В него выпустили восемь пуль. Это было первое в Санкт-Петербурге заказное убийство.

Петербургская прокуратура и милиция сработали оперативно. В их руки попала аудиозапись разговора заказчиков и исполнителей убийства, сделанная в момент, когда те обсуждали способы устранения банкира. В сговоре по ликвидации Мотенко участвовали начальник взвода патрульнопостовой службы ГАИ Приморского района Санкт-Петербурга майор Алексей Субботин, заместитель управляющего коммерческим банком «Екатерининский» Валентин Дубицкий, три гражданина Чечни — Умар Алхазов, Аслан Дамаев и Марат Алабаев.