Джек вдруг быстро опустил глаза, чтобы не выдать себя.
      Неужели это ему только почудилось?..
      Судейский писец был очень удивлен, когда Иоанн Строу, отвечая на какой-то вопрос, вдруг невпопад широко и весело улыбнулся прямо ему в лицо.
      Как раз напротив обвиняемого на заборе, беззаботно болтая ногами, сидели служанки, пристроившие своих леди в более удобных местах. Болтая и хихикая, девушки грызли жареный ячмень и разглядывали судей и присяжных. Несколько поодаль от них Джек разглядел молодого паренька в выцветшей голубой ливрее. Она была явно с чужого плеча, и его большие красные руки выпирали из рукавов.
      Одна нога его была перевязана тряпкой, побуревшей от крови и пыли. Почти не глядя на Джека, он прислушивался к болтовне своих соседок.
      Но Джеку было достаточно и одного-единственного его взгляда.
      Точно через блестящую листву липы и через уставленный чернильницами и связками гусиных перьев стол они протянули друг другу руки:
      "Я здесь, брат!"
      "Я вижу, брат!"
      - Что ты имеешь показать в свое оправдание? - обратился судья к Джеку Строу.
      Тот оглянулся.
      Здесь мало было людей, которые внимательно будут его слушать, но ведь отец Джон Бол сказал еще так:
      "Если в тысячной толпе двое поймут тебя как надо, ты говорил недаром".
      ...Черный, худой парнишка чуть ли не повис на веревке, так напирают на него сзади. Лицо его как будто совсем безучастное, но Джек хорошо разглядел его руки. Когда человек умело скрывает свои чувства, никогда не мешает обратить внимание на его руки.
      И потом вот эти двое - не поймешь, купцы они или ремесленники, только видно по их платью, что они не из богатых. Так не смотрят люди, пришедшие из простого любопытства.
      Потом вот еще эта старуха, чем-то напоминающая Джейн Строу. Глаза ее так ввалились, что не разглядеть: плачет она или щурится от солнца. И еще одна женщина. И вот эти трое... Здесь много людей, которые пришли не из простого любопытства.
      О пареньке напротив Джек старался не думать. Ему казалось, что, если судья перехватит его взгляд, ему все сразу станет ясно.
      "Нет, пусть бог хранит тебя от этого, отважный парнишка из сотни Уэй!"
      - Когда мы стояли на Блэк-Гизе... - начал Джек откашлявшись.
      Уолворс круто повернулся к нему вместе со скамьей.
      "Они все начинают с этого. Сейчас пойдут разъяснения, почему мятежники ворвались в город. Это мы уже слышали много раз! Послушав их, можно подумать, что это французы или каталонцы разбивали тюрьмы и убивали достойных граждан!"
      Однако, выслушав несколько слов, мэр Уолворс был принужден подняться и утолить жажду холодным пивом.
      - Нужно ли все записывать? - спросил испуганный клерк у Никласа Брембера.
      - Все до единого слова, - ответил суконщик.
      - Может случиться, что безумным мужикам вздумается снова восстать против своих господ, - сказал Джек Строу, бросая быстрый взгляд на забор напротив. - Пускай же моя исповедь послужит им наукой и предостережением.
      Такой же быстрый взгляд был ему ответом.
      - Нашей целью было предать смерти всех рыцарей, оруженосцев и остальных дворян, - говорил Джек Строу, - потому что неразумно оставлять в живых лису, если ты думаешь уберечь курятник.
      Мэр Уолворс нагнулся к Никласу Бремберу.
      Этот тощий дурак считает себя правым только потому, что он ссужает деньги самому королю. Но нужно ли слушать и записывать все эти бредни? И потом здесь толкается много лишнего народу!
      - Ваша милость, - сказал Уолворс, пододвигая цеховому старшине пергамент, - вот я поставил "Предать смерти через четвертование", но я думаю, что он заслуживает более страшной смерти.
      Никлас Брембер поднял свои мертвые глаза.
      - Когда мы дослушаем до конца его исповедь, мы решим, чего он заслуживает, - отозвался он холодно.
      - Самого короля, - продолжал Джек Строу, - мы думали заманить хитростью и возить за собой с места на место, воздавая ему на первое время царские почести. Так мы поступали бы ради того, что много еще есть в стране темного народу, который верит в то, что все, что делается именем короля, основано на правде и справедливости...14
      Мэр в беспокойстве оглянулся. Во дворе стояла такая тишина, что слышно было злое жужжание ос подле липы.
      Даже болтливые, как сороки, служанки притихли на заборе.
      - Ваша милость... - снова обратился мэр к Никласу Бремберу.
      - Собрав именем короля бесчисленное множество бедного люда, мы намеревались предать смерти всех сеньоров, духовных землевладельцев, епископов, монахов и, кроме того, настоятелей приходских церквей...
      Худой, как сушеная вобла, старшина суконщиков только покачивал головой, словно соглашаясь со словами бунтовщика.
      - В живых мы бы оставили только нищенствующих монахов, так как их вполне достаточно для совершения треб и таинств. Иначе мы и не могли бы поступить, потому что дворяне и клирики, собравшись с силами, снова напали бы на нас и ввергли бы в еще худшее рабство...
      Мэр Уолворс оглянулся на стражников.
      - Хорошо ли затянуты веревки? - спросил он с беспокойством, а сам сделал жест, точно поворачивая что-то в руках.
      Стражник понял его хорошо. Заложив палку за веревку, стягивающую руки арестанта, он несколько раз перекрутил ее в воздухе.
      Джек охнул от страшной боли в кистях.
      - Дальше! - сказал Никлас Брембер. - Что вы полагали делать потом?
      - Уничтожив таким образом одних врагов королевства, мы обратились бы к другим, - сказал подсудимый, чувствуя, что его сердце заходится от боли. Мы бы учредили цеховой совет в ремесленных цехах, куда избирали бы не богатых содержателей мастерских, а учеников и подмастерьев, потому что эти лучше всего разберутся в нуждах своего ремесла...
      Теперь уже даже похожее на маску лицо Никласа Брембера пошло бурыми пятнами.
      - Довольно! - сказал мэр Уолворс.
      - Богачей, составивших себе состояние на поте и крови бедных тружеников, мы предали бы по усмотрению их подмастерьев и учеников смерти или изгнанию...
      - Довольно! - крикнул мэр Уолворс.
      - Уничтожив всех врагов королевства, мы убили бы затем и самого короля... - произнес Джек, глядя прямо перед собой. Он почти ничего не видел от боли.
      Люди все превратились в слух. Некоторые даже наклонились вперед, словно собираясь поддержать мятежника, потому что он действительно был близок к тому, чтобы упасть.
      Что-то больно стучало в его кистях, пальцы его затекли и набухли кровью.
      - Довольно! - крикнул мэр Уолворс. - Бросьте перья! - заревел он, повернувшись к писцам.
      Джек Строу не был казнен, как все остальные мятежники, в этот же самый день. Палачу было поручено всеми имеющимися в его распоряжении средствами добиться от наглого бунтовщика признания в том, не имел ли он соумышленников среди бедных попов, последователей Джона Уиклифа, викария.
      Второе, что палач должен был выпытать у Джека Строу, - это местопребывание Джона Бола, безумного кентского попа, поднимавшего народ на восстание своими необузданными проповедями.
      И, наконец, палачу надлежало выяснить, кто дал преступнику купеческое платье и этим чуть было не спас его от справедливой кары.
      Однако ни на первый, ни на второй, ни на третий вопросы палачу так и не удалось добиться ответа.
      Джек Строу Англию представлял себе очень смутно. Он исходил вдоль и поперек шесть или семь графств и знал, что их есть еще столько же или, пожалуй, даже больше. Знал, что на севере, через границу, лежит Шотландия; только до прошлого года он думал, что она помещается на отдельном острове. Знал, что Лондон стоит на реке Темзе и в нем живет король.
      И однако в ночь перед казнью Джеку приснилась Англия. Она была невысокая и тесная, как деревенская кузница.
      Джек шел по Англии узким проходом, а у стен стояли и делали свою работу разные люди: бочары, кровельщики, седельщики, шорники и пивовары.
      Тут же, у стен, примостились со своими оселками и косари.
      По красным, воспаленным векам он узнавал кузнецов и угольщиков, а те, которые сильно кашляли, это были люди с серных разработок.
      В Англии было тесно и шумно, но все работали мирно, и никто никого ни в чем не упрекал.
      А когда кому-нибудь случалось обронить на пол топор, долото или шило, двое или трое соседей наклонялись, чтобы ему помочь.
      Вот такой был его последний сон. Он ничего не обозначал, и все-таки Джек проснулся с улыбкой. Ему радостно было хоть перед смертью увидеть столько знакомых лиц. Сейчас к его окну стража никого не подпускала.
      Впрочем, в самый день казни Джеку было еще одно видение. Только сон ли это был или явь - он уже и сам не мог бы сказать.
      Когда между двумя пытками Джек потерял сознание, палач вылил на него ушат воды.
      Очнувшись, Джек явственно увидел, что в синем и твердом, как скорлупа, небе открылась медная, пылающая от заката дверь. В нее вошел покойный сэр Гью Друриком, пропуская вперед маленькую, босую и испуганную Джоанну...
      Преступник Иоанн Строу, виллан села Дизби, манора Друриком в Кенте, за его злоумышления против короля, господ дворян, клириков и купцов, а также ущерб, нанесенный многим знатным, достопочтенным и влиятельным людям королевства, был присужден к мучительной и позорной смерти: его собственные внутренности должны были быть сожжены перед его глазами, а потом надлежало отрубить ему ноги, руки, а затем голову.
      С Иоанном Строу был казнен в точности согласно решению присяжных.
      ПОСЛЕСЛОВИЕ
      Мальчонка был, как видно, поставлен на страже, потому что, когда Джоанна, раздвинув вьющиеся побеги, неожиданно вышла из зарослей хмеля, он от испуга присел на месте, а затем заметался по дороге.
      Подарок подошел к нему, понюхал и с удивлением вопросительно посмотрел на свою госпожу.
      Джоанна, выйдя на дорогу, тотчас же поняла, в чем дело. Старик с лопатой, женщина и еще один мальчишка постарше в ужасе смотрели на нее, стараясь заслонить свежевыкопанную яму у самой дороги.
      - Не бойтесь ничего, добрые люди, - сказала Джоанна, - я такая же несчастная, как и вы.
      "Я гораздо несчастнее, - подумала она, - потому что я даже не могу предать его тело погребению!"
      На виселице качалось девять трупов.
      Старик рассказал, что их бейлиф разрешил мужикам потихоньку снять и похоронить своих близких.
      - Зять и двое сыновей, - сказал он тихо. - Яму большую пришлось копать.
      Несмотря на суровый королевский приказ15, бейлиф разрешил потихоньку предать тела погребению, потому что трупные мухи разносят заразу по всей Англии.
      Трупы казненных ведь уже не смолят, как раньше. Да и где взять столько смолы? Может быть, дама слыхала о делах в Повереле и Биллерикэе?
      Джоанна молча кивнула головой. В Повереле жили угольщики, дровосеки и смолокуры. Из пятисот человек жителей после расправы осталось четыре семейства16.
      Старик и его дочь с удивлением смотрели, как она помогала им снимать трупы, не гнушаясь того, что с костей уже кусками отваливалось мясо. Став на колени у края ямы, Джоанна сложила руки и прочла молитву.
      Женщина и старик принялись было повторять за ней слова, но запнулись, потому что их приходский поп совсем иначе читает над усопшими.
      - Вы нашли покой, - говорила Джоанна. - Участь наша много тяжелее и страшнее. Попросите же нам смерти там, у престола всевышнего!
      Однако старший мальчик сказал "аминь", и все перекрестились.
      Рыжая собака внимательно следила за всем карими блестящими глазами.
      - Можно ли мне ее погладить, миледи? - спросил маленький мальчик.
      Женщина толкнула отца в бок. Как Джим ни мал, а, однако, он тоже догадался, что это леди!
      - Лучше не трогай его, - сказала Джоанна устало. - Он не любит чужих.
      Она заглянула в яму и закрыла лицо руками. О, не дай господи, чтобы у нее отнялся разум. Она ведь еще не все сделала, что надо!
      От могилы шел густой сырой запах. Длинные белые корни свисали вниз, а на них еще подрагивали маленькие комья свежей земли. Три трупа на дне ямы. И больше ничего.
      Джоанна взяла лопату из рук старика и принялась закидывать могилу землей.
      Неужели они не видят того, что она?
      Земля здесь была сухая, затоптанная и заезженная - обычная нищая придорожная земля с кое-где торчащими побегами общипанного кустарника.
      А вот копни раз лопатой, и ты увидишь, что тут же, под ней, точно кипят, клубясь, корни, свиваясь и развиваясь, как змеи. Они мешают железу проникнуть вглубь, они скрипят и рвутся под лопатой, а их так много, и, главное, это так неожиданно.
      "Вы уж, конечно, не ждали, господа дворяне, того, что случилось в Повереле! Вы отобрали у мужиков королевские грамоты и на всех дорогах поставили дозоры из рыцарского ополчения. Вся Англия казалась вам пустой и гладкой, как эта придорожная земля. И все-таки парнишка из сотни Уэй, которому едва минуло восемнадцать лет, тайком пробрался из Лондона в Эссекс.
      Он видел казнь Джека Строу, он собрал мужиков в Биллерикэе и в Повереле, и они поклялись "или добиться свободы, или умереть, сражаясь за нее!"
      И через четыре дня снова поднялся весь Эссекс.
      Томас Уудсток, граф Бэкингем и Томас Перси, окружив мужиков в лесу, перебили их без всякой жалости и сровняли с землею их дома, Джона Бола четвертовали в Сент-Олбансе, но под землею все-таки клубятся корни!"
      - Не желает ли дама переночевать у нас в доме? - спросила женщина робко.
      Джоанна покачала головой. Ей сказали, что, возвращаясь из Уолтэма в Лондон, тут должен проехать король. Она приложит все силы, чтобы его повидать.
      Женщина не настаивала.
      - Вероятно, у дамы есть кто-нибудь близкий в заточении или в опале и она надеется вымолить ему прощение у короля?
      - Да-да, - сказала Джоанна. - Пойдем, Подарок!
      "Хватит ли у меня сил прожить еще несколько дней?"
      Держась за ошейник собаки, она оглянулась.
      Может быть, следовало попросить у этих людей немного хлеба?
      Старик, женщина и дети всё еще стояли на дороге, глядя ей вслед.
      Впрочем, не похоже на то, чтобы у них в доме были какие-нибудь припасы.
      - Хорошо тебе, Подарок, - ты сам промышляешь себе пищу!
      Услышав свое имя, пес вежливо вильнул задом. Он был озабочен, и ему не следовало сейчас мешать.
      Несжатый хлеб стоял в полях, поднимая к небу пустые колосья. Осыпавшееся зерно мешалось с землей и пылью. Жирные полевые мыши сновали между стеблями, занятые заготовлением запасов на зиму. Подарок каждый день наедался до отвала.
      А вчера Джоанна на дороге видела хомяка. Неторопливо он пересек им путь, переваливаясь и упадая мордочкой в пыль.
      Джоанна придержала пса за ошейник и дала ленивому обжоре скрыться в лесу. Он, как видно, тоже теперь наелся до отвала.
      - Старайтесь говорить коротко и отчетливо, - предупреждали Джоанну доброжелатели. - Вам необходимо поцеловать королевское стремя. Излагайте свою просьбу так, точно вы молите самого господа бога.
      - Хорошо, - отвечала Джоанна.
      - Король любит показное милосердие. Постарайтесь говорить с ним при свидетелях.
      - О да, хорошо! - отвечала Джоанна. Она уже точно знала, как ей надо действовать.
      Еще задолго до того, как королевский отряд поравнялся с ней в дороге, Джоанна заметила всадника на белой лошади.
      - Это он, песик!
      Она дрожала, как и Подарок, которому передавалось волнение его госпожи.
      - Спокойно, друг, спокойно! - говорила она время от времени
      Когда подъехал блестящий королевский кортеж, она шагнула вперед и взяла под уздцы королевского коня.
      Ричард в этот момент оглянулся. Он почувствовал смутное беспокойство.
      Но никому и в голову не пришло предпринять какие-либо меры, потому что все произошло буквально за одну минуту.
      Джоанна, как ей советовали, говорила коротко и отчетливо.
      - Возьми его! - приказала она Подарку.
      И пока его величество обеими руками старался оторвать рыжий клубок, повисший у самого его горла, Джоанна крикнула изо всех сил:
      - Убийца! Клятвопреступник! Твое место - у позорного столба на Лондонской площади!
      Опешившие было дворяне пришли наконец в себя. Перси Монфор схватил женщину за плечи, а Саймон Трэдильян попытался зажать ей рот.
      - Перед ста тысячами народу ты поклялся сохранить мужикам жизнь и свободу! - кричала Джоанна. - Ты выдал им на это грамоты, а потом отнял их силой. Тебе нужно залить горло расплавленным свинцом, как это делают с фальшивомонетчиками и клятвопреступниками. Вот тебе!
      Вытащив из-за пазухи тонкий кинжал, Джоанна ударила Ричарда в левый бок, но железо согнулось, застряв в кольчуга. После страшных дней мужицкого восстания король был очень осмотрителен.
      Тогда, набрав полный рот слюны, она плюнула королю прямо в лицо.
      Ричард в смятении дал шпоры коню, но Джоанна, крича, волочилась за ним на поводьях, пока Перси Монфор не прикончил ее охотничьим ножом.
      1 Королевская циния (лат.).
      2 Согласно свидетельству современных хроник.
      3 Когда Адам пахал, а Ева пряла, кто был тогда дворянином?
      4 'Штандарт св. Георгия - знамя с изображением Георгия-победоносца.
      5 Предместье Саусвэрк относилось к графству Сэрри.
      6 Интердикт - отлучение от церкви.
      7 Брембер Никлас - бывший мэр города Лондона, один из богатейших купцов Лондона, живший в царствования Эдуарда III и Ричарда II.
      8 Олдгет, Маршалси, Флит - лондонские тюрьмы, открытые повстанцами.
      9 Ризничий - заведующий ризницей - помещением при церкви, где хранятся ризы и церковная утварь.
      10 Юстициарий - судейский чиновник.
      11 Бушель - английская мера сыпучих тел, соответствующая 36 с малым литрам.
      12 Подлинные приказы, разосланные 30 июня и 2 июля 1382 года.
      13 За убийство Уота Тайлера король Ричард пожаловал мэру Уолворсу рыцарское звание, а для того, чтобы тот смог его достойно поддерживать, землю и сто фунтов серебром.
      14 Из "Исповеди Джека Строу".
      15 Когда родственники казненных пытались предавать их тела погребению, последовал королевский приказ о том, чтобы трупы приковывались к виселицам железными цепями. Только 3 сентября 1382 года в Сент-Олбансе было разрешено предать земле останки "королевских преступников".
      16 Исторический факт.