Джек-Соломинка

Как только герольд покинул арену, с двух противоположных концов ее выбежали маленькие пажи в коротких плащах, ведя под уздцы лошадей. Пышные перья султанов бились от веселого ветра.

Вороной конь был покрыт фиолетовой попоной, и черные перья его султана отливали на солнце золотом и зеленью. Второй статный конь был весь белый и сверкал, как облако.

— Видишь, черный конь — это лорда Уолтера Саусвэрка, — шепнул Джеку сосед. — На первом весеннем турнире белый рыцарь дважды выбил его из седла, и король прекратил турнир. Сегодня они сойдутся в третий и последний раз.

— А белый конь чей? — спросил Джек.

— Как-то длинно зовут этого рыцаря, я не запомнил. Слушай, слушай!.. Ставлю пять пенсов против всех твоих пуговиц, — добавил он, снова поворачиваясь к Джеку, — что черный Саусвэрк сегодня выбьет из седла этого белого франта.

— Пуговицы-то ведь не мои, — пробормотал Джек неуверенно, и в это время кто-то тронул его за плечо.

Оглянувшись, он увидел госпожу Элен. Ее прекрасные черные волосы кольцами выбивались из-под широкополой низкой шляпы, а все ее нежное лицо сияло.

— Ступай за мной, Соломинка! — сказала она, кусая губы и смеясь, как девочка. — Похоже на то, что сегодня ты целиком получишь все свои денежки.

— Я присмотрю за лошадкой, миледи, — предложил желтый паж, протягивая руку, и госпожа Элен, не глядя, опустила на его ладонь монету.

Джек прошел по длинному помосту, сильно пахнущему смолой; гибкие доски упруго подавались под ногой. В глазах Джека рябило от разноцветных платьев, а от золотого шитья на плащах во все стороны больно стреляли длинные искры.

— Ты мне нужен, — сказала госпожа Элен, быстро притягивая к себе голову Джека. — Вот он, мой милый, на белой лошади… Господи, святая дева и святой Георгий-победоносец, дайте ему победу! Дайте ему победу!

Всадники на арене съехались снова, лошади их били копытами, и во все стороны тучами летел песок.

Раздался скрежет железа — это копья скрестились в воздухе, но герольд протрубил, и рыцари снова разъехались в разные стороны.

Как раз напротив скамьи госпожи Элен находилась королевская ложа. Джек с замирающим сердцем заглянул в ее глубину.

Он увидел тучного старика с серым лицом. Кокетливо надетая набекрень французская шапочка не придавала ему бравого вида. Он тупо смотрел перед собой, и из его открытого рта прямо на бархат и горностай его одежды стекали слюни. Внезапно сидящая рядом высокая дама так строго прикрикнула на старика, что тот вздрогнул. Закрыв собственной рукой ему рот, она, как ребенку, отерла его мокрый подбородок.

— Его величество Эдуард Третий, король Англии и Франции, — сказала госпожа Элен, проследив взгляд Джека.

— А эта красивая молодая леди, конечно, наша королева.

— Этой красивой молодой леди сорок четыре года, — ответила госпожа Элен сердито. — Приглядись, она вся раскрашена, как кукла. Это больше, чем королева, — это Элис Перрейрс!

Джек беспомощно вздохнул, теряя представление об устройстве Вселенной.

Джег мог бы пожалеть о том, что не побился об заклад с желтым пажом, так как пуговицы его все остались бы целы, а он к тому же еще выиграл бы пять пенсов. Белый рыцарь в третий раз выбил из седла лорда Саусвэрка. Тот так грузно упал на песок в своих тяжелых граненых латах, что качнулся весь помост.

Госпожа Элен сияющими глазами оглянулась вокруг.

— Он больше не будет драться, — сказала она. — Трактирщик объяснил мне, что ему сегодня же по спешному делу нужно вернуться в Кент.

Обняв Джека за шею, она принялась горячо и быстро шептать ему что-то на ухо, но Джек только смеялся, как от щекотки, и долгое время ничего не мог понять.

— Вон в те ворота напротив, — разобрал он наконец. — Рыцарь, конечно, не уедет немедленно, он слишком тщеславен, чтобы показаться на людях в грязи и пыли и с усталым лицом. И не дай господи, чтобы от него несло потом! Ты прошмыгнешь в ворота, Джек, и, сняв шляпу, низко и вежливо поклонишься ему. Будь очень учтив, Соломинка, с ним иначе нельзя. Ты передашь ему привет от Элен — Лебединой Шеи. «Скамья ее находится как раз напротив королевской ложи, — скажешь ты, — и госпожа моя ждет вас, чтобы лично поздравить победителя». Повтори!

Джек в точности повторил ее наставления.

Он напрасно боялся, что его остановят у входа, — здесь толпилось столько народу, что на него никто и внимания не обратил.

Госпожа Элен, как видно, отлично знала привычки своего милого.

В то время как лорд Саусвэрк, как был в помятых латах и с длинным кровоподтеком во всю щеку, чуть освежившись глотком вина с водой, слегка припадая на одну ногу, уже шел садиться на свежего коня, белый рыцарь немедля отдался на попечение слуг.

Сидя верхом на скамье, он принимал сласти, предложенные ему на деревянном блюде, и пил освежающие напитки, а тем временем с него снимали шлем, рукавицы, наплечники и налокотники.

Красивый паж, смазывая руки и плечи своего господина мазью, растирал и разминал его мышцы, раскрасневшись сам не меньше, чем участники турнира.

Он грубо окликнул Джека, но тот, делая вид, что не слышит его, прошел еще несколько шагов и остановился у самой скамьи. Он кашлянул, чтобы обратить на себя внимание, но тут же в испуге опустил голову.

Несмотря на пот, ручьями бежавший по лицу белого рыцаря, и набившуюся под его забрало пыль, несмотря на шрамы, оставленные шлемом, и на беспорядочно свисавшие мокрые волосы, Джек немедленно узнал человека, с которого оруженосец, кряхтя, снимал тяжелую кольчугу. Лорда Саусвэрка победил не кто иной, как сеньор Вейлинд, барон Броулинг, владелец замков Рочестер, Тиз и Бёрли, королевский знаменитый рыцарь, сэр Саймон Бёрли!

Однако отступать уже было поздно.

Джек снял шапку и низко поклонился, почти касаясь рукой земли. Нужно сказать, что на этот раз им руководила не одна учтивость.

— Моя госпожа, Элен — Лебединая Шея, приветствует сэра Саймона Бёрли и просит его подойти к ее скамье, находящейся как раз напротив королевской ложи, чтобы благородная дама могла лично принести поздравления победителю, — сказал Джек, сам удивляясь, что речь его льется гладко, как песня.

И, так как невозможно было так долго стоять изогнувшись в поклоне, он понемногу выпрямился и украдкой взглянул на рыцаря.

В двух шагах от него сидел человек, который несколько месяцев назад, стуча кулаком по столу, требовал его, Джека, смерти только потому, что торопился на королевскую охоту. К счастью Джека, Саймон Бёрли даже не глянул в его сторону.

— Передай этой женщине, — сказал он холодно, — что, если она не перестанет шататься за мной по всем ярмаркам и турнирам, я засажу ее в тюрьму! — и, повернувшись, принял из рук пажа мокрое полотенце.

Часть 3

ФОББИНГ

Глава I

Только натягивая свою старую куртку, Джек мог получить ясное представление о том, как он вырос и возмужал за последние месяцы. Куртка трещала по всем швам, рукава стали короткими, а под мышками так резало, что Джеку пришлось подпороть подкладку.

Увидев своего слугу в этом наряде, госпожа Элен сказала почти со слезами:

— Да не упрямься же, Соломинка! Я все это наговорила сгоряча, и ты это отлично понимаешь.

Джек, не отвечая, аккуратно свернул свое новое платье, купленное ему хозяйкой на Ярмутской ярмарке. Рядышком на стол он выложил кошелек, вышитый шелками, простое оловянное колечко и маленькую флейту — подарки, в разное время сделанные ему госпожой.

Она посмотрела на него с упреком и отвернулась к окну.

— Да, ты, пожалуй, прав, — отозвалась она несколько минут спустя. Невыгодно служить таким бедным хозяевам, как Элен — Лебединая Шея. Я рада, что порекомендовала тебя этому рыбнику. Он станет тебя поднимать до зари и гонять, как ленивую лошадь, но зато ты аккуратно будешь получать жалованье и подарки, более стоящие, чем вся эта чепуха.

Она хотела уязвить Джека, но он молчал. Тогда она обняла его за шею своими мягкими, теплыми руками и сказала нежно:

— Ну, помиримся! Я была неправа, Соломинка…

Конечно, она была неправа.

Когда Джек вернулся от Саймона Бёрли, госпожа Элен встретила его градом вопросов:

— Ну что, придет он сюда? Ты его видел? Были ли подле него какие-нибудь дамы? Что он ответил? Не правда ли, он похож на короля Эдуарда Третьего в молодости, такого, каким его чеканят на леопардах?

Не поднимая глаз, Джек немедленно удовлетворил ее любопытство: сэра Саймона Бёрли окружала огромная толпа народа. Нет, дам там не было. Когда Джеку наконец удалось протолкаться к нему, рыцарю уже подводили свежего коня. Он так спешил, что у Джека не хватило смелости заговорить с ним. Сейчас сэр Саймон уже, вероятно, покинул Лондон.

Последняя фраза соответствовала действительности, потому что Джек переждал в проходе, пока белая атласная кобыла рыцаря проскакала по Ипсвичской дороге.

Госпожа Элен несколько минут ждала, не веря своим ушам. Она даже попыталась улыбнуться, а потом вдруг с размаху швырнула на землю орешки, которые только что купила у разносчика. Она закричала так громко, как могут кричать только базарные торговки, зазывая привередливого покупателя.

Немедленно же госпожа и слуга должны были ринуться вдогонку за рыцарем Бёрли, но того уже и след простыл.

Госпожа Элен, громко плача, остановилась посреди улицы. Мальчишки, старухи и разносчики с интересом прислушивались к тому, как красивая молодая леди отчитывает своего слугу.

— Господи боже мой! — кричала она, разрывая на себе одежду. — Зачем я подобрала этого дурака, а не дала ему замерзнуть на дороге! Тотчас же сними с себя это красивое платье и убирайся от меня на все четыре стороны! Ну, подумайте, люди добрые, мой милый из-за него уехал, так и не повидавшись со мной!

Вокруг смеялись, а Джек стоял, стиснув зубы.

Когда взрыв гнева прошел, госпожа Элен попыталась объясниться со своим слугой.

Разве Джек не понимает, что причинил ей непоправимый вред? Только поэтому она и кричала до потери сознания. А ведь Джек отлично знает, как он ей нужен и полезен. Если бы не он, кто бы тогда спас ее от этого страшного медведя?

Несмотря на всю свою досаду, в этом месте Джек не мог не улыбнуться. Это случилось одним ранним весенним утром. Чтобы сократить дорогу, он предложил госпоже поехать лесной ложбиной. Снег еще не всюду стаял, но птицы уже кричали как сумасшедшие. Вдруг все смолкло, а лошади, дрожа от ужаса, шарахнулись в сторону — на прогалине показался медведь. Он только что очнулся от зимней спячки, шерсть на нем свалялась войлоком. Худой и горбатый, он, качаясь, стоял на слабых ногах. Джек дубиной прогнал его с дороги, хотя хозяйка его кричала так, что могла бы привести в ужас и более страшного зверя.

Госпожа Элен тотчас же подметила слабо скользнувшую по лицу Джека улыбку.

— Ну вот, ты уже не сердишься, Соломинка! — закричала она радостно. Я ведь призналась тебе, что была неправа и понапрасну тебя обидела. А разве господь бог не завещал нам забывать обиды?

— Я не забыл ни одной обиды в жизни, — сказал Джек. — И за каждую я хотел бы отплатить… И отплачу, — добавил он подумав.

— Ну, тогда убей меня, — сказала госпожа Элен, грустно улыбаясь.

— На вас я не могу быть в обиде, — ответил Джек тихо. — Вы слишком добры и великодушны. Но, несмотря на то что вы тогда были в сильном гневе, вы сказали истинную правду: слуга вам сейчас совсем не нужен. В городе удобнее и дешевле обходиться услугами девушки, а не парня, который к тому же ест за троих… Вы нанимали меня только до первых весенних дней, а сейчас уже совсем тепло.

— Да, уже вылезли все твои веснушки, — заметила госпожа Элен, еще надеясь все обратить в шутку.

Но Джек был непреклонен.

И опять госпожа отнеслась к нему с чисто материнской заботливостью. Вместо того чтобы предоставить строптивого парня самому себе, она подыскала ему новую службу. Повстречав знакомого скупщика рыбы из Норфолька, она отрекомендовала ему Джека как незаменимого спутника в дороге.

— Он знает путь, вынослив, храбр и честен и со своей дубинкой постоит за вас лучше, чем иной олух с мечом и щитом, — сказала она. — А в Фоббинге он устроится на работу к старому Типоту, к которому у вас имеется поручение. Только я очень прошу вас, — добавила она, поднимая на рыбника свои прекрасные глаза, — постарайтесь, чтобы парень не попал в беду. По дороге вы заедете в Дизби, родную деревушку Джека, на Эрундельские коптильни, а в Дизби малый захочет повидаться со своими…

— Ну что ж, тут большой беды нет, — отозвался рыбник великодушно. Если нам выпадет ночевать в Дизби, я не запрещу ему забежать в родной дом…

— Но дело в том, что я его переманила у тамошнего лорда, пробормотала госпожа Элен, очень удачно изображая на своем лице раскаяние, — и боюсь, как бы там его не сцапали стражники.

Такие случаи не были большой редкостью за последнее время, и рыбник нимало не был удивлен.

— Ну, не мне его учить, как прятаться от шерифов, — возразил он. — А я, уж конечно, буду не на их стороне… Только расплачусь я с ним не раньше Фоббинга, — добавил он предусмотрительно.

Мимо Дизби течет светлая и чистая Твиза, но мужики не имеют права ловить в ней рыбу. Однажды замковый бейлиф согнал мужиков тянуть сети, и Джеку выпало на долю заворачивать невод, но этого опыта было недостаточно, чтобы предлагать себя в помощники самому настоящему рыбаку, живущему этим промыслом. Может случиться, что рыбак дядюшка Типот не захочет обучать Джека своему делу и в первый же день прогонит его от себя.

Джек поделился с госпожой Элен своими сомнениями.

— Ты так говоришь, потому что не знаешь, что это за человек! — возразила госпожа Элен. — Ах, как он великодушен, добр и справедлив! Тебе только нужно добраться до него, и к концу лета ты отлично будешь управляться с вершами и неводом, а бить острогой рыбу ты научишься еще раньше, потому что ты меткий стрелок. Как он добр и великодушен! Он готов отдать бедняку последнее с себя… А как он гребет! В самую тихую ночь он может бесшумно проплыть мимо королевского сторожевого судна. А каких чудесных рыбок лепил он для меня когда-то из глины! Если такую игрушку опустить в воду, она свистит, как щегол…

Госпожа Элен замолчала, и на глазах ее выступили слезы.

— Этот человек, видать, ваш старый слуга? — спросил Джек робко. Он редко задавал людям вопросы.

— Слуга? — переспросила госпожа Элен. — Господи, какой же ты глупенький, Соломинка! Около трех месяцев ты разъезжаешь со мной по дорогам и до сих пор тешишь себя мыслью, что ты прислуживаешь знатной даме. Эндрью Типот — не слуга мне, а отец. Я — Элен Типот из Фоббинга. Да-да, дочь рыбака из деревушки Фоббинг в Эссексе. Но тсс… — добавила она, прикладывая палец к губам, — рыбник не должен об этом знать. И никто в Фоббинге не должен знать о том, что мы с тобой встречались…

Новый хозяин Джека был глуховат, поэтому ему постоянно чудился какой-то шорох; видел он тоже плохо и весь первый день пути досаждал Джеку, уговаривая того хорошенько присматриваться к придорожным кустам.

— Чего вы боитесь? — наконец сказал Джек с досадой. — Госпожа Элен не так трусила ночью в дремучем лесу, как вы днем на проезжей дороге. А ведь на ней был надет богатый плащ, а не байка, пропахшая треской. Если вы так страшитесь одиночества, почему бы нам не присоединиться к этим гуртовщикам, возвращающимся из Лондона? Или, если вам не по душе простая компания, прибавим шагу и догоним господ, которые опередили нас подле колодца.

— Ты, конечно, не трус, — заметил рыбник, поглядывая на Джека своими подслеповатыми глазками, — но большим умом господь бог тебя не наградил. В наше время лучше всего человеку полагаться только на себя. Эти дворяне впереди одеты в бархат и шелк и едут на прекрасных конях, а за ними слуги везут дорожные мешки. Но я тебе заранее могу сказать, что тюки эти пусты, так же как и кошельки господ, тем более что они едут из Лондона, где протрясли, конечно, свои денежки. Мужик уже не может прокормить своего господина: тому сейчас слишком много надо. Денег ему не хватает. В Норземтоне, в Эссексе, в Сэрри замковые бейлифы взяли с мужиков уже все до дня св. Гилярия. Теперь они рыщут по деревням и требуют не денег, а гусей, кур, и телят, и солоду, и хмелю, как это было в обычае сто и двести лет назад. Они выгоняют мужиков на работу палками и кнутами. Если бы наши отцы встали сейчас из могил, они снова запросились бы обратно…

— Какое же отношение это имеет к вам? — спросил Джек в недоумении.

— Такое отношение, что господа теперь не крепко придерживаются закона. Если двое молодцов схватят тебя за руки, а третий вытащит твои деньги, а четвертый еще перехватит тебя через плечо плетью, едва ли для тебя будет большим утешением, что золото твое перекочевало не в сумку лесного бродяги, а в шелковый господский кошелек…

— Ну, у нас ведь золота и в помине нет, — сказал Джек, чтобы поддразнить рыбника. Он отлично заметил тяжелый мешочек, который тот прятал на груди. — В таком случае, почему же вы не хотите ехать с мужиками? Или вы считаете, что они тоже способны на такие дела?

Рыбник опасливо оглянулся по сторонам.

— Никто не знает, на что способны мужики! — ответил он. — Ты сам видел, что сейчас можно объехать пять деревень и не найти там ни одной курицы. В северных графствах дома зачастую стоят без кровель, потому что солому съели еще в начале зимы. А тут же под носом у мужика текут реки, полные рыбы, и шумят леса, полные дичи. Ну, пускай охоты сейчас нет, но рыба идет так густо, что ее можно хватать руками, раньше, когда господский приказчик ловил мужика на берегу, он только отнимал у него карпа или щуку да накладывал штраф. А сейчас с мужика взять нечего — королевские сборщики выгребли последнее, но опять же нельзя оставлять мужика безнаказанным! И вот третьего дня в Гринвиче я был свидетелем тому, как мужика присудили к отсечению руки за леща, который не стоил и пяти пенсов. Да-да, все это было в обычае сто и двести лет назад…

Хорошо, что рыбник глядел в сторону. Если бы он увидел лицо своего слуги, у него немедленно пропала бы охота продолжать с ним путь.

— Ты спрашиваешь, какое это имеет отношение ко мне? — продолжал рыбник. — А вот какое: сам ты сказал, что мой байковый камзол весь пропах треской, а мужики не очень-то жалуют скупщиков рыбы… Если нам к тому же попадется брат или сват того бедняка из Гринвича, он может мне припомнить леща, из-за которого…

— Я вас понимаю, — пробормотал Джек.

После этого они долгое время ехали молча.

Мрачное настроение Джека немного рассеялось при виде того, как его хозяин, вертясь в седле, поворачивая голову, старательно обнюхивал себя, в точности как собака, которую облили помоями. Как видно, замечание Джека порядком-таки его обеспокоило.

— Мой камзол, говоришь ты, пропах рыбой? — ворчал он себе под нос. — А вот так именно и нужно быть одетым в дороге. И лошадь у тебя должна быть похуже. Уж на что твой конек неказист, но и на него может найтись охотник. Госпожа Элен безрассудна, как и все женщины, иначе она сбыла бы его какому-нибудь проезжему, вместо того чтобы дарить лошадь слуге.

Джек посмотрел на него с удивлением. Он ни за что не принял бы от своей бывшей хозяйки такого ценного подарка. Госпожа Элен уверила его, что рыбник откупил у нее конька для слуги, так как очень торопился попасть в Фоббинг до конца весенней путины.

«Ах, госпожа Элен, ах, Элен Типот из Фоббинга, бог вам воздаст сторицей за ваше доброе сердце!»

Рыбник не придумал ничего лучшего, как снять камзол и развесить его на луке седла, чтобы его обвевал весенний буйный ветер.

«Ничего тебе не поможет, — думал Джек, наблюдая все эти ухищрения. Еще час спустя после того, как мы проедем, на дороге останется такая вонь, точно здесь прошел обоз с тухлой сельдью или треской».

Покачиваясь в седле, Джек несомненно погрузился бы в дремоту, если бы его внимание не обратила на себя маленькая темная фигурка, мелькавшая далеко перед ним на дороге.

Зоркий взгляд Джека подметил, что путник, идущий впереди, часто останавливался, присаживался на траву, снова поднимался. Спустя полчаса стало заметно, что расстояние между конными и пешим, несмотря на то что лошади двигались шагом, сокращалось с каждой минутой. Человек шел, сильно припадая на одну ногу. Уже его фигурка в коричневой рясе отчетливо вырисовывалась на фоне неба и серой дороги. Сердце Джека забилось так сильно, точно оно жило своей отдельной жизнью и не хотело подчиняться рассудку. А рассудок Джека твердил: «Оставь напрасные надежды. Чего ради этому человеку шататься по дорогам, у него достаточно дела в Гревзенде и Медстоне».

Даже рыбник уже мог разглядеть путника как следует.

— Никак, это священник? — сказал он, оглядываясь на Джека.

Услышав за собой топот и голоса, поп опасливо втянул голову в плечи и нахлобучил на лоб изодранный капюшон рясы.

— Во имя отца и сына и святого духа! — произнес рыбник, почтительно снимая широкополую шляпу. — Куда держите путь, святой отец?

Джек, как во сне, увидел знакомую улыбку, горячий, быстрый и пытливый взгляд, скользнувший по лицам встречных, и предостерегающий жест поднятой руки.

— Спешу из Эйриз от прихожанина, которого, хвала господу, мне удалось поднять на ноги своими лекарствами.

— Значит, святой отец еще к тому же и медик! — радостно воскликнул рыбник. — Уже давненько я хочу, чтобы настоящий врач посмотрел мои глаза. Ни овечий помет, ни рыбья желчь не принесли мне облегчения. Глаза по утрам гноятся, и часто мне бывает больно смотреть на свет божий. Эй ты, олух! — крикнул он Джеку сердито. — Где это видано, чтобы святой отец стоял пеший на дороге, в то время как ты красуешься на коне! А ну-ка, слазь немедленно и посади батюшку. Ты отлично поместишься и сзади.

И довольный, что наконец нашел спутника по себе, рыбник пустился в разговор, как пускается вскачь застоявшаяся лошадь.

У поворота, где дорога, как вилы, расходится в три стороны, у столба остановилась кучка проезжих.

Джек обратил внимание на то, что, увидя людей, поп еще ниже натянул капюшон на нос. Рыбник с любопытством оглядел кучку народа и столб с треплющимся по ветру обрывком пергамента и, прищурясь, попытался прочесть надпись, выведенную полуфутовыми буквами.

— А ну-ка, соскочи на минуточку, — велел он Джеку. — Нужно прочесть объявление. Случается, что для войска бывает нужда в лошадях, и тогда королевские комиссары останавливают людей без зазрения совести. Если это приказ о лошадях, то лучше нам свернуть по проселочной дороге… Куда же это вы, святой отец?

Поп, как видно, не понял рыбника, так как, колотя пятками в бока лошадки, он уже круто свернул вправо.

Длинный верзила, стоя перед кучкой вологонов, читал приказ, вывешенный на столбе. Дело, как видно, шло не о лошадях, и Джек немедленно повернул бы обратно, если бы не знакомое имя, по складам произнесенное рослым грамотеем.

— «…Джон Бол — безумнейший из пресвитеров! — усердно выкрикивал парень. — …Его преосвященство лорд-канцлер и архиепископ Кентерберийский обещает каждому указавшему местопребывание Джона Бола награду в сто шиллингов и каждому доставившему богоотступника в Медстон награду в двести шиллингов, а кроме того, отпущение грехов на два года вперед».

— Ничего себе! — сказал парень захохотав. — Это выгоднее, чем гнать в Лондон последнего бычка и видеть, как по дороге он сдыхает у тебя на глазах.

Джек с беспокойством глянул вперед. Хозяин и поп, мирно беседуя, продолжали свой путь, и Джек догнал их через несколько минут.

«Как можно проявлять такую беспечность?.. — думал Джек. — Как можно, зная о грозящей опасности, спокойно толковать о всякой ерунде? Не лучше ли где-нибудь в безопасном месте пересидеть это время?»

Ни одного из трех вопросов, однако, ему не удалось задать отцу Джону, потому что хозяин не отходил от них ни на шаг. Солнце село, голубели сумерки, и рыбнику стало не по себе на безлюдной дороге.

Заметив его беспокойство, поп сказал:

— Выбрав этот путь, мы прогадали во времени, но зато выиграли деньги. Сейчас будет харчевня Чарли Кублинга, а он берет вдвое дешевле за постой и засыпает лошадям овес, а не пыль и труху, как это делают плуты на Лондонском тракте. Там же я осмотрю твои глаза и приготовлю тебе целебную мазь.

И этих слов было достаточно, чтобы успокоить достойного торговца.

Глава II

Фитилек в плошке с маслом все время кренился набок, потрескивал, и от него то и дело стреляли длинные голубые искры.

— Похоже на то, хозяин, что ты подбавляешь воду не только к вину, но даже и к маслу, — сказал рыбник, щурясь на свет.

Это были последние слова, произнесенные им за столом в этот вечер. Через минуту, положив голову на руки, он уже храпел вовсю. Сколько бы воды ни подмешивал трактирщик к своему вину, оно, однако, свалило рыбника с ног.

Хозяин распорядился постелить священнику и его спутнику на полу в комнате для гостей. Слуге предоставлялось право искать себе пристанище в любом уголке двора.

Джеку не удалось перекинуться с отцом Джоном ни одним словом, но юноша был уверен, что поп найдет способ поговорить с ним, когда все улягутся. Поэтому он, громко напевая, замешкался в сенях, пока сонная служанка сердито не выпроводила его на крыльцо. Джек попытался было поболтать с ней, чтобы затянуть время, но, получив отпор, грустно поплелся к возу у конюшни.

Подмостив повыше сено, он покрыл его плащом и лег. Ночь была теплая, тихая и светлая. Из-за изгороди доносился шепот и смех, а потом, раздвигая белые ветви яблонь, к пруду прошли две темные фигуры. Мужчина был высокий и широкий в плечах. Светлые волосы девушки блестели под луной.

Джек лежал и думал о Джоанне. Уже зацвел весь монастырский сад…

В сарае раздался ужасающий куриный вопль. Это, как видно, пожаловал непрошеный гость — хорек или ласка. Куры еще долго не унимались, переговариваясь и удивленно вскрикивая. Потом пение петуха возвестило полночь.

Юноша оглянулся на оконце трактира. Свет погас. Неужели отец Джон лег спать, так и не поговорив с Джеком?

…Скоро зацветут и дикие яблони. Через два-три дня они с Джоанной пройдут по лесу, раздвигая белые ветви, а лепестки будут ложиться на их плечи, как снег…

Куртка была слишком тесна, в прелом сене было слишком душно, Джек дышал с трудом. Все в мире как будто остановилось и ждало чего-то от юноши. Только там, высоко за тучами, быстро шла луна. На ней ясно было видно, как злой брат поднимал на вилы доброго брата. Сколько сотен лет в каждое полнолуние люди смотрят на это страшное дело!

Джек облизал пересохшие губы… В Дизби двое братьев тоже влюбились в одну девушку. Они подрались на сенокосе и пустили в дело серпы, а мать их в это время плакала и просила помощи у прохожих. Только напрасно старший брат взял на свою душу тяжелый грех: девушка все равно досталась сэру Гью Друрикому. Дело было давно, лендлорд был тогда еще хорош и молод и не прочь был пошутить с деревенскими красотками.

— Джоанна! — пробормотал юноша. Ему казалось, что это имя может спасти от тоски, от духоты, от гнева и отчаяния.

— Тише! — ответил голос. — Я посмотрю, нет ли кого-нибудь в сарае, и сейчас же вернусь к тебе.

Джек поднялся и следил за тем, как отец Джон, неслышно ступая, прошел вдоль стены и повернул обратно.

— Все спят, — сказал он спокойно. — Ну, молодец, сегодня я нуждаюсь в твоей помощи. Что ты скажешь на это объявление Саймона Сэдбери? — добавил он, присаживаясь рядом, отчего воз, скрипнув, осел на одну сторону и далеко двинулся вперед. — Без труда ведь можно заработать денежки, а? Да к тому же его преосвященство и потом не оставит своей милостью юношу, доставившего ему такую жирную рыбку. Если ты только заикнешься…

— Вы говорите обо мне? — спросил Джек с удивлением.

Луна светила ему прямо в глаза, и, как видно, было в этом лице что-то такое, что заставило попа оборвать фразу.

— Сейчас много народу шатается без дела с пустым желудком и без фартинга в кармане, я говорю о них, — пробормотал он.

Да, голодного люду много шатается сейчас по дорогам, это Джек видел собственными глазами.

— Надо пересидеть где-нибудь это время, — сказал он тихо. — Разве у вас нет друзей?

— Сидеть, спрятавшись где-нибудь на задворках? — переспросил поп задумчиво. — Подводить своих друзей под немилость архиепископа? Самому бояться проронить слово? Какая же польза людям от безголосого соловья? — добавил он, подталкивая Джека кулаком в бок, и тот понял, что поп напоминает ему их последний разговор у Гревзендских боен. — Пускай лучше меня бросят в тюрьму, а я из окна каждую пятницу буду говорить добрым людям проповедь, пока архиепископу это не надоест и пока он не отпустит меня на все четыре стороны… О, только не молчать, только не молчать, потому что какая может быть людям польза от безголосого соловья!

— А какая может быть людям польза от мертвого соловья? — в тон ему ответил Джек. — Дело не в тюрьме. Архиепископ сможет от вас избавиться и другим способом!

— О, когда бы ему удалось захватить меня где-нибудь на безлюдной дороге! — сказал поп со злобой. — Меня удавили бы моим собственным ремнем и бросили бы в ров на съедение псам. Но это ему не удастся. Я доберусь в Медстон и там среди бела дня отдамся в руки врагов. Это будет в базарный день, в пятницу, на главной улице города. Сотни людей разнесут эту весть по всем графствам. И Джон Гентский, регент и поборник дьявола, и благочестивые сэр Никлас Герефорд, и Джон Эстон, и Лоренс Бидмэн из Оксфорда, и их господин и учитель Уиклиф вступятся за меня, чтобы досадить архиепископу. Когда дерутся двое больших псов, маленькой собачке перепадает косточка.

И Саймон Сэдбери, который равно боится Джона Гентского и Уиклифа, против своей воли должен будет меня отпустить.

Поп скрипнул зубами, как ребенок, во сне мучимый кошмарами.

Он взял руку Джека, приложил к своей груди и так сидел несколько минут, покачиваясь, точно от сильной боли.