– Когда придет-то.

– Я, бля в вечеру приду, всем шухер наведу, и чтоб ни слова! Тс-с-с! Понял? Тс-с-с!..

V. ЗОНА.

В том году капитан Государственной Безопасности Тихон Глебович Коростылев получил очередное задание. Он должен был под видом заключенного несколько месяцев прожить в зоне, где содержался преступник по кличке Брыль, и попытаться узнать где тот спрятал содержимое трейлера. Брыль, которого по паспорту звали Брулев Виктор Иннокентиевич, был организатором банды, которая «работала» на подмосковных дорогах. Под видом гаишников они останавливали дальнобойщиков, убивали наиболее строптивых водителей и припеваючи жили поторговывая награбленным. Но однажды Брылю «повезло». Машина, которую застопили его ребята, оказалась нагружена пушниной. В результате, государство обеднело на пару центнеров соболиных шкурок. Этот товар преступники надежно спрятали, намереваясь, очевидно, сами выйти на западных торговцев. Но исчезновение машины с ценным грузом вызвало такой шум в МВД и КГБ, что Брыля поймали уже на третий день после исторического налета. Однако меха найти никто не смог. Рядовых членов банды тоже. Сам Брыль, даже просидев неделю в пресс-хате, не сломался и поехал этапом лишь по 118-й статье УК, за нелегальное хранение огнестрельного оружия. Зато и впаяли ему на полную катушку, червонец усилка, усиленного режима содержания. Когда Брыль уже отсидел два года, обнаружились новые обстоятельства. Точнее, то, что от них осталось. В лесу неутомимые искатели трофеев Второй Мировой наткнулись на могилу, в которой обнаружились три скелета в милицейской форме. Сообщники Брыля. Стало понятно, что местонахождение товара знает только один человек, да и тот медленно загибается, сколачивая ящики и попутно терроризируя зоновскую санчасть постоянными болями в отбитых почках. К нему и направили Тихона Глебовича. Коростылева детально проинструктировали, заставили заучить пару сотен наиболее употребимых зековских выражений, снабдили подробной легендой как этапов, которые он прошел, так и его жизни на воле. Причем, по этой легенде, он был чуть ли не братом одного из мальчиков Брыля. Естественно, сообщать последнему о том, что его поделы найдены, Коростылеву было запрещено. Тихон Глебович приехал в Бутырку, и его тут же запихнули на большой спец в осужденку, где парились уже получившие свой срок и ждали этапа. Большой спец состоял из нескольких этажей четырех-пятиместных камер, и здесь Коростылев впервые вкусил прелести тюремной жизни. В первый же день пребывания в СИЗО на него наехали сокамерники, трое пацанов, еще на свободе изможденных алкоголем и развратной жизнью, считавших что тюрьма, это место для приобретения своего здоровья за счет чужого. Раскидав их по разным углам хаты, Коростылев, которого теперь называли Карпов, переместил свою матрасовку на шконку у окна. Тихона зауважали. Потом была Пресня, пересылочная тюрьма. Пробыл там Тихон недолго, и в памяти остались лишь деревянные двухъярусные нары, на которых зеки из-за тесноты вынуждены были спать только на боку, цементная «шуба» на стенах, в которой водились полчища непуганых клопов, да похлебка из гнилой капусты, густо пахнущая мускатом. Там Коростылев-Карпов приобрел репутацию волка– одиночки, стоящего только за себя, но стоящего насмерть. Тихон не участвовал в постоянных разборках зеков, но и не спускал ни одного наезда. Через месяц после начала «заключения» Тихон Глебович жевал черный хлеб с килькой, сидя на нарах столыпинского вагона. Вместе с ним, в шестиместном купе, ехали только двое: старик, получивший год за «чердак», да пацан, поднимавшийся с малолетки во взросляк. С ними Тихон и пришел на зону, где отбывал свой срок Брыль. Неделя в карантине, потом распределение. Этапников раскидали по разным отрядам, но Тихон попал именно туда, куда надо. В четвертый отряд. Отряд деревообрабатывающего цеха. Из карантинки Тихона забрал один из шнырей четвертого, парень лет двадцати пяти с длинными, по зековским меркам, волосами. Он придирчиво осмотрел Тихона и прямо в лоб спросил:

– Блатуешь?

– Нет. – Ответил Коростылев в свою очередь тоже внимательно разглядывая шныря. Тот злобно прищурился и процедил сквозь зубы:

– Смотри, в нашем отряде блатных не любят!.. И, повернувшись, пошел прочь, не оглядываясь, следует ли за ним новичок. Как этапника, Тихона поселили на втором ярусе. Не успел он расстелить матрас и распихать свои немногочисленные вещи по полкам тумбочки, как его дернули к отряднику. Начальник отряда, младший лейтенант Смыслов Петр Аркадьевич, ничего не знал о том, кем на самом деле является новый зек. Как не знало об этом и все руководство колонии. Прочитав карточку новичка, Смыслов выругался про себя. Конечно, людей в отряде постоянно не хватало, но и этот этапник ничего не решал. До откидона ему оставалось всего четыре месяца и ставить его на работу, требовавшую специальных навыков, смысла не имело.

– Осужденный Карпов Тихон Глебович, пятьдесят пятого, сто восьмая первая один год. – Отрапортовал Тихон, войдя в кабинет начальника отряда.

– Присаживайся. – Петр Аркадьевич указал на стул. Коростылев сел.

– Кто ты, за что сидишь, это я и так знаю. Тут, – Смыслов положил ладонь на лежащую перед ним тоненькую папку, – Все это написано. А мне важно одно: будешь работать, или нет. Так как?

– Буду. – Пожал плечами Коростылев.

– На станки я поставить тебя не могу. Квалификации у тебя никакой. Поэтому твое орудие производства простое – молоток. Понятно?

– Угу. – Хмыкнул Тихон:

– Молоток в одну руку, гвоздь в другую, доску в третью… И валяй. На шутку Тихона Петр Аркадьевич отреагировал по своему:

– Валять не придется! – Сухо выговорил он:

– Придется вкалывать. Норму выполнять. А нормы не будет – в шизняк закрою. Шутник нашелся. Ты у меня тут не шуткуй! Больно умных нигде не любят! И добавил, уже более мирным тоном:

– Я, так смотрю, ты мужик основательный. Вот и поработай нормально, сколько осталось. К чему тебе лишние приключения? Вопрос этот показался Тихону риторическим и он промолчал. Но Петр Аркадьевич настойчиво повторил:

– Тебе нужны приключения?

– Обойдусь как-нибудь. – Поморщился Коростылев.

– И еще один вопрос: ты активный? Тихон непонимающе посмотрел на младшего лейтенанта. То ли тот имел в виду гомосексуальные связи, которые процветали в зековском однополом коллективе, то ли речь шла об активности другого рода. В каждой колонии из зеков набирались так называемые группы активистов, помощников администрации. Эти группы назывались секциями и имели разную направленность. От СВП, Секции Внутреннего Порядка, члены которой поголовно считались стукачами, до КМС, Культурно-Массовой Секции, в которой должны были состоять зеки, обладающие какими-либо художественными талантами, которые могли выступать на сцене местного клуба с концертами, посвященными немногочисленным Советским праздникам.

– В смысле? – Рискнул уточнить Тихон.

– В СВП будешь вступать? Пожав плечами, Коростылев выдал младшему лейтенанту стандартный ответ:

– Осмотреться сначала бы надо… Смыслов ухмыльнулся. Этот набор слов он слышал всякий раз, когда зек не хотел иметь ничего общего с администрацией. Прикидывая, не стоит ли надавить, напомнив о краткости срока, пожаловаться на низкие показатели зековской активности, Петр Аркадьевич вдруг посмотрел в глаза Коростылеву. Его встретил холодный, рассудочный взгляд, в котором не было обычной для осужденного злобы, а только спокойная уверенность в себе и ожидание, когда же младшой закончит свои детские психологические игрушки. Смыслов вдруг испугался.

– Свободен. Иди. – Приказал вдруг начальник отряда, начав рыться в бумагах, разбросанных на столе, всем видом давая понять, что на этом беседа завершилась. Тихон вышел из кабинета. За дверью его уже поджидал знакомый волосатый шнырь.

– Пошли к завхозу. Познакомишься. В каптерке завхоза четвертого отряда было накурено. За столиком у окошка сидели трое зеков. Перед ними на газете россыпью валялись карамельки и стояла банка, накрытая прозрачной крышкой. Видимо чай в нее только засыпали и чаинки медленно опускались на дно, окрашивая кипяток желтыми дымками.

– А, Карасев… – Приветствовал вошедшего зек в черной милюстиновой робе, прошитой белыми нитками на манер джинсовки, с седым ежиком волос и усталыми глазами, который сидел во главе стола. – Проходи, присаживайся… Быстро окинув взглядом собравшихся и отметив, что все они выглядят как культуристы, по чьей-то прихоти наряженные в безвкусные черные и синие робы, Тихон плотно сел на стоящий свободным стул. Тут же задняя ножка у стула подломилась, но Коростылев удержал равновесие и не доставил зекам удовольствия понаблюдать за своим падением. Игнорируя переглядывание завхоза и его парней, Тихон покрутил в руках стул, убедился, что ножка аккуратно подпилена и что этот предмет мебели наверняка не первый раз сбрасывал с себя неуклюжего этапника. Убедившись, что починить стул невозможно, Коростылем, не мудрствуя лукаво, просто прислонил его к стене с теперь уселся без риска отшибить себе что-нибудь. Только после этого Тихон прямо посмотрел в глаза седому и ответил:

– Моя фамилия Карпов.

VI. БЕШЕНЫЙ НА ЗОНЕ.

Первые дни в отряде Коростылев посвятил выяснению обстановки как в самом отряде, так и в лагере в целом. Буквально через неделю, проанализировав десятки разговоров и слухов, Тихон понял основные позиции. Зона была «красной». То есть основная власть принадлежала администрации колонии. Немногочисленные блатные или сидели в БУРе, или занимали должности, на которых они лишь числились. За них отрабатывали мужики. Беспредела в зоне почти не было. Слабых телом и духом не били, ну, почти не били, зато держали их буквально в черном теле. Такие парии, промежуточная ступень между нормальными мужиками и опущенными, звались чертями или мухоморами. Их использовали на самых грязных работах, после которых привести себя в божеский вид было непросто. Да они и не стремились к этому, резонно считая, что если у них ничего нет, то и отнимать у них нечего. Мужики работали. В этом и заключалась суть их масти. К блатным они не лезли, но и за себя, в случае наезда, постоять могли. Жили мужики «семейками», по два-четыре человека, кучкуясь, в основном, по земляческому принципу. В этом лагере были две основные группировки: москвичи и местные. Друг с другом они не враждовали, но каждая вызывала зависть у другой. Местные завидовали тому, что москвичи из Москвы. Хотя, по большому счету, это преимущество отражалось лишь на длинных свиданках. С них москали вылезали с набитыми брюхами, осоловевшие от неимоверных количеств чая и кофе. Местным же жилось лучше постоянно. Через пятиметровый забор регулярно пролетали мешки с «гревом». Чаще всего с чаем и конфетами. Но иногда в них оказывалось и спиртное, после чего опьяневший получатель, если ему не везло и на него успевали стукнуть, пятнадцать суток трезвел в ШИЗО. Впрочем, если у москвичей водились деньжата, они тоже могли себе позволить навести макли с местными водилами, которые под сиденьями ГАЗов и ЗИЛов провозили в зону по несколько килограмм чайных опилок. Из мужиков же вербовались «козлы». Активисты. Те, которые «примерным поведением и добросовестной работой» на оперчасть прокладывали себе дорогу на «удочку», условно– досрочное освобождение, или на «химию», как зеки называли «стройки народного хозяйства». Но для этого нужно было козлить. И козлить изрядно. А с козлами иногда случались «несчастные случаи на производстве, связанные с несоблюдением правил техники безопасности». Прямо при Тихоне одного такого «любителя заложить», двое зеков подхватили под руки и ткнули головой в раскрытый по такому случаю силовой электрощит. Стукач замкнул своей головой сразу три фазы по 360 вольт и по цеху насколько часов витал аромат жареных мозгов. Естественно, все свидетели сказали, что этот зек так неудачно поскользнулся. Впрочем, половина, если не больше, блатных и приблатненных тоже была стукачами. Кум, начальник оперчасти майор Бушуев, нередко закрывал их в ШИЗО исключительно для того, чтобы их не достал гнев сданных ими мужиков. Такая система позволяла администрации поддерживать в колонии порядок, поскольку в оперчасти компромат был на каждого, и соответственно любого можно было за что-нибудь да и прижать. Но прямое давление использовалось достаточно редко. Не было нужды. В четвертом отряде тоже был свой блатной. Когда на отряд пришел Тихон, этот беспредельщик, как за глаза именовали его все, от завхоза до последнего пидора, досиживал последние дни своего полугодового пребывания в БУРе. Загремел он туда за постоянные пьянки. Звали его Бешеный. От Бешеного, в миру Савелия Говоркова, страдали все. Сосед Коростылева по нижнему ярусу шконки, москвич Калинин, по прозвищу Куст, рассказывал, что шестерки Бешеного в наглую бомбили всех мухоморов, чуть ли не силой отбирая после ларя, зековского магазина, чай и сигареты, естественно, в доход босса. Другой зек, Шулинский, работающий на пилораме, был избит только за то, что не захотел обменять свои новые сапоги на развалюхи, которые предложил ему Бешеный. Водилось за ним и крысятничество, как вполголоса поговаривали зеки. Но с поличным он пойман не был, да и не поставишь своей метки на каждый кусок маргача и весло помазухи. Некоторые, впрочем, метили свои фильтровые сигареты. Но часто бывало так, что их меченые пачки лежали в параше, а Бешеный покуривал табак с нипелем и угощал им блатных из соседних отрядов. Но пока Бешеный сидел в бараке усиленного режима, он был для Тихона не более чем очередная зековская байка. Коростылев не забывал и о том, зачем он здесь. Мех Брыля лежал где-то на воле и еще следовало найти подход к этому угрюмому мужику. Виктор Брулев работал крышечником на том же участке, что и Тихон. Работа крайне простая. На квадратном верстачке по периметру раскладывались четыре деревянные планки, на них водружался лист фанеры и восемью гвоздями приколачивался к основе. Потом эта заготовка переворачивалась и к ней прибивалась еще одна планка, которая должна была служить ручкой ящика. Единственная сложность этой работы была в количестве заготовок. Тихон в первый день работы не смог выполнить и половины нормы. Зато в следующий день он понаблюдал за работой Брыля, просек несколько хитростей и благодаря им приблизился к сменному заданию. Меньше чем за неделю, Коростылев так наловчился махать молотком, что у него появилось законное время на перекуры. Их он старался совмещать с перерывами у Брыля. Первое время они просто сидели рядом на досках, смоля «Памир» или «Ватру», прислушиваясь, не идет ли пожарник. Потом Тихон купил пакет чая и пригласил Брыля на чифирь. Тот отказался и Коростылев вынужден был, чуть ли не давясь горькой жижей, заварки он не пожалел, в одиночку выпить пол– литра варева. Чиф оказал свое действие и Тихон до обеда сколотил норму. А на следующий день из БУРа поднялся Бешеный.

VII. КИТАЕЦ.

Еще с вечера двое зеков, Кирпич и Сема, носились по спальной секции, подсаживались к мужикам, говорили им что– то, размахивая руками. В зависимости от результата переговоров, шестерки Бешеного или неслись к своим тумбочкам, запихивать туда полученную дань, или, бормоча угрозы, шли к следующему клиенту. Вскоре дошла очередь и до Тихона. Коростылев, расположившись на кровати Калинина, соседа снизу, жевал обеденную тюху с вяленой треской, которая осталась от ужина. По правилам внутреннего распорядка, написанным явными садистами и человеконенавистниками, принимать пищу в жилой секции отряда было запрещено. Но, поскольку зековский магазин продуктами таки торговал, на второй ужин вертухаи смотрели сквозь пальцы. Куст открыл банку с запарившимся чаем, взболтал слегка, чтобы осели плавающие на поверхности нифиля, налил в два хапчика. Чаек был слабый, пол кропаля на пол-литра. На ночь не имело смысла мутить заводной чифирь, если хочешь выспаться перед завтрашним трудовым днем.

– Ну, Карась, погнали? – Спросил Куст и поднял стакан. Несмотря на фамилию Карпов, Тихона, с легкой рука завхоза, стали звать Карасем. Погоняло это было не обидным а Тихону было все равно, на что отзываться. Взяв свой хапчик, Коростылев чокнулся с Калининым и глотнул кипятку.

– А, чихнарку глушим! Коростылев повернулся на голос. В проходе между шконками стоял Сема. За ним скалился фиксатым ртом Кирпич.

– Так, купчик… – Ответил Куст и отхлебнул заварки.

– А не пригласишь? – Нагло осклабился Сема.

– Да ты такой слабый не пьешь. – Криво ухмыльнулся Калинин, зная, что эти фразы лишь повод завязать разговор.

– Тут Бешеный выходит… – Сообщил Сема вглядываясь в Тихона.

– Что, пол года прошло? – Удивленно покачал головой Куст:

– Как время-то бежит. А казалось, только вчера его закрыли… Ответ был наглый, но придраться к словам было невозможно. Сема стиснул зубы и продолжил:

– Мы тут на подъем от мужиков собираем.

– Что ж, дело хорошее. – Прокомментировал Куст и отвернулся за конфетой.

– Ты чо косяка давишь?! – Возмутился молчавший доселе Кирпич:

– Не въезжаешь что ли? На общак дать не хочешь?! Куст вздохнул:

– Кирпич, али ты запамятовал? Общак – дело добровольное. Туда дает тот, кто может. А у меня, вот, семейник появился. Так что… Еще раз отхлебнув чайку и закусив карамелькой, Калинин неодобрительно покачал головой.

– Ну, смотри… Как знаешь… – Прошипел Кирпич.

– Да, а может твой семейник не такой, как ты? Поделится?

– В упор посмотрел на Тихона Сема.

– Он такой же. – Заверил Куст.

– А чо ты за него отвечаешь? У него своего языка нет? – Не унимался зек.

– Да чего вы в самом деле? – Не выдержал Тихон:

– Сказано же: последнее доедаем. Дать ничего не можем. Какие еще вопросы?

– Вопросы? – Взвился Сема:

– Будут тебе вопросы! Так спросим, мало не покажется! Вопросы на суде были, у прокурора. А здесь по другому все!

– Да хорош пугать! – Встал Куст:

– Чего раскричался? Или третий раз повторить?

– Ну, смотрите… – Процедил Кирпич:

– Бешеный поднимется, он со всеми вами разберется! Если бы между шконками была дверь, Сема обязательно бы ею хлопнул так, чтоб штукатурка посыпалась. Но двери не было, и ему пришлось удовлетвориться ударом по стойке кровати.

– Под блатных косят, сявки! – В полголоса выдохнул Калинин:

– А кто они есть? Шантрапа, мелочь пузатая. А все туда же: разборки, разборки. Чуть что не по-ихнему – разборки! Совсем совесть потеряли!

– Да успокойся, ты. – Улыбнулся Тихон:

– Чо они сделают? Пошумят, да и все.

– Нет, – Тяжело вздохнул Куст:

– Ты Бешеного еще не видел. Он, если за кого возьмется – со свету сживет. От него уж двое на запретку ломанулись. Не дай Бог, он на тебя внимание обратит… Кикоз… Вилы… Мужик обреченно махнул рукой:

– Ну да хрен с ним! Давай чай пить! До отбоя Тихон наблюдал за странной суетой. Сема и Кирпич все же настреляли продуктов и сумели заставить нескольких мужиков взбивать маграч с сахаром для зековского торта. Отработав и ни на шаг не приблизившись к Брылю, Тихон вернулся в секцию и обнаружил, что у него появился еще один сосед. Пустующая кровать на втором ярусе была аккуратно заправлена и на ней лежал какой-то старик. Издалека Коростылеву показалось, что он болен желтухой, но подойдя ближе и заметив восточный разрез глаз, он понял, что это представитель одной из восточных национальностей. Взобравшись на свою шконку, Тихон краем глаза посмотрел на бирку старика. На ней было обозначено, что он из восьмого отряда и имя Лу Фу.

VIII. НАЕЗДЫ БЕШЕНОГО.

Пару дней, после торжественной встречи Бешеного, все было спокойно. Осужденного Говоркова не было ни видно, ни слышно. И немудрено, он, если верить шнырям, каждый час бегал на дальняк, сортир с рядом дырок в бетонной плите вместо унитазов. Пир горой, проходивший в комнате ПВР, политико–воспитательной работы, удался на славу. На нем присутствовали почти все блатные зоны. Почти, это если считать закрытых в ШИЗО и ПКТ. Какой-то шутник из зеков назвал это сборище «Сходняком в Черном уголке». Комнату ПВР многие, по армейской привычке, до сих пор называли Красным уголком, несмотря на то, что среди зеков красная масть соответствовала козлам и пидорам. Черный, соответственно, был цветом блатных. Выздоровление Бешеного сопровождалось небольшим скандалом. Тихон, придя в секцию после работы, увидел как Кирпич, стоя на коленях, вылизывает бирку на кровати Говоркова. На этих табличках завхоз карандашом писал фамилию заключенного, владельца койки. Сам Бешеный возвышался над своим шестеркой и сурово наблюдал за процессом. Через пару минут Коростылев уже знал в чем дело. Бешеный вдруг обратил внимание на то, что на бирке его кровати фамилия написана как-то не так. Приглядевшись, он увидел, что сделано всего лишь одно изменение: в третьей букве оказались подтерты верх и низ. Получилось Гонорков. Эта новая фамилия так разозлила Бешеного, что он приказал первому, кто попался под руку, Кирпичу, языком ликвидировать надпись и сделать новую, такую, чтоб не могла быть исправлена на что-то другое.

– Ну, все, Бешеный начал беспредельничать. – Шепнул Куст Тихону:

– Теперь скоро не остановится… И в самом деле, через пол часа в секцию, пошатываясь вошел Шнобель, один из мужиков, посмевших отказать в подгоне на встречу отрядного блатного. Держась за стойки кроватей он, постанывая, доплелся до своего места и повалился на матрас. Шконка Шнобеля стояла в том же ряду, что и Тихона. И Коростылев невольно подслушал разговор Шнобеля с его семейником.

– Что случилось? – Спрашивал семейник.

– Бешеный… – Тяжело дыша ответил Шнобель.

– Отмудохал?!

– Кирпич… Он по затылку… Я в отключку… Потом… Он держал… А Бешеный… Скворечник делал… Сука!.. Скворечником, как знал Тихон, назывались удары в грудину, целью которых является отбитие легких и бронхов.

– Так я сейчас!.. – Сжав кулаки встал семейник, и сделал шаг к проходу.

– Стой!.. – Шнобель приподнялся на локте:

– Их там шестеро… Не справишься… Тихон порывисто сел, готовясь спрыгнуть со шконки, как вдруг услышал тихий оклик:

– Не ходи… Обернувшись, Коростылев наткнулся на физически твердый взгляд Лу Фу.

– Почему это? – Полюбопытствовал Тихон.

– Ты не умеешь сражаться. – Просто ответил старик. Коростылев презрительно хмыкнул. Он несколько лет занимался самбо, имел коричневый пояс каратэ-до. Эти умения не раз выручали Коростылева и он считал себя приличным бойцом. Слова старика шли в разрез с самомнением Тихона.

– И ты это понимаешь. – Вдруг продолжил Лу Фу:

– Но ложная гордость не дает тебе шансов осознать это.

– Да иди ты!.. – Махнул на старика рукой Тихон:

– И с чего ты взял, что я собираюсь впрягаться? Может я поссать захотел?

– Ну-ну… – Улыбнулся старик, показав на удивление ровный ряд зубов:

– Если вернешься, я тебе кое-что расскажу. Уже на подходе к сортиру, Коростылев вдруг сообразил, что китаец сказал не «когда» а «если». Думая, не оговорка ли это, Тихон вошел в туалетную. В углу, около умывальников, сгрудилась небольшая толпа. Кого-то били, но из-за стоявших вокруг избиваемого, его самого видно не было, только черные спины. Слышались редкие тупые удары. Тихон поймал на себе пристальный оценивающий взгляд одного из стоявших в окружении. Игнорируя происходящее, Коростылев подошел к лотку, заменявшему писсуар и начал облегчаться. В какой-то момент он повернул голову и вдруг, сквозь просвет в телах увидел кого же они бьют. Им оказался Брыль. Его голова уже безвольно опустилась, но Бешеный не унимался и продолжал что было сил, попеременно обеими руками, наносить удары в грудь. Если бы «учили» кого-то другого, Тихон бы не стал вмешиваться. Но видеть, как выбивают дух из человека, ради которого он пошел на зону, было нестерпимо.

– Эй! – Крикнул Коростылев:

– Может хватит?

– Это кто такой? – Повернулась одна из черных спин.

– Карась! – Послышался голос Семы. – Вали отсель, а то…

– Что «то»? – Застегивая пуговицы на ширинке ухмыльнулся Коростылев.

– Нарвешься… – Приторно ласково процедил Сема.

– Уже нарвался! – Бешеный, пышущий злобой, оторвался от своего занятия и теперь с недобрым прищуром смотрел на Тихона. Теперь уже все повернулись к нему. Брыль, охая, прислонился к стене и медленно сполз на пол. Но на него уже не обращали внимания: появился новый объект для «учебы». Двое зеков, как заметил Коростылев на их бирках, из второго отряда, начали медленно подходить к нему с обеих сторон. Собравшись, Тихон приготовился к бою, но внешне пытался выглядеть как можно более расслабленно. Первым напал подошедший справа. Он попытался сделать подсечку, одновременно метясь в солнечное сплетение. Коростылев резко отступил на шаг, уходя от ноги зека, перехватил руку, наносящую удар. Крутанувшись на месте вывернул ее и пинком послал нападающего в сторону Бешеного с командой. Пригнувшись от кулака второго, метившего в голову, Тихон провел серию ударов ему в живот, и, пока зек согнувшись пытался вдохнуть, Коростылев добавил ему локтем по шее, так, что блатной растянулся на полу, перестав подавать признаки жизни.

– Ну, кто следующий? – Задорно выкрикнул Тихон. Он слегка расставил ноги, выставив перед собой сжатые кулаки.

– Ах, ты, каратист хуев! – Закричал кто-то и вся толпа разом ринулась на Тихона. От первых ударов, в голову и ногой в пах, Коростылев ушел, проведя при этом прямой в голову одного из нападавших, от которого тот отлетел на два метра и растянулся на полу у ног все еще на вставшего Брыля. Кто-то попал Тихону по ребрам, удар был не сильный, Но Коростылев на мгновение потерял равновесие и получил в челюсть. Еще один блатной отрубился, получив коленом в пах, но оставалось еще трое. Вдруг, среди сопения и злобных выкриков, Тихон услышал легкий щелчок. Не отвлекаясь от зеков, пытавшихся схватить его за руки и повалить, он краем глаза уловил блестящую полоску в руке Бешеного. Выкидуха! Лезвие приближалось к спине Тихона и он, схватив одного из нападавших за отвороты куртки, развернулся и толкнул его на Бешеного. Бешеный не успел убрать руку с ножом и зек закричал. Острая сталь пропорола ему руку. Отвлекшись на мгновение на этот звук, Тихон оступился, получил подножку и рухнул на пол. Со всех сторон на него посыпались удары. Зековские сапоги впивались в бока, грудь, Коростылев как мог смягчал удары, не прекращая попыток вырваться из круга, встать… Но чей-то сапог попал Тихону в голову и он потерял сознание.

IX. РАЗБОРКИ В СОРТИРЕ.

Очнувшись, Тихон несколько секунд фокусировал расплывающиеся черные и зеленые пятна. Вскоре черные оформились в стоящих у стены сортира блатных, а зеленые оказались нарядом вертухаев с автоматами Калашникова, во главе с НВН, начальником воинского наряда, капитаном Ивашенко. Мужиком под два метра ростом, которого побаивались все зеки. Ивашенко обладал непредсказуемым характером. Он мог закрыть зека только за то, что тот косо на него посмотрел, а мог, накрыв кого-нибудь с водкой, тяпнуть сто грамм и уйти, не сказав ни слова.

– А, оклемался! – Пробасил капитан, увидев, что Коростылев открыл глаза:

– Что тут произошло?

– Да он сам первый полез! – Крикнул кто-то из блатных.

– Заткнись, педрила! – Рявкнул Ивашенко:

– Пиздить команды не было! А ты, – Он повернулся к Тихону, – Рассказывай.

– Да так, ничего… – Проговорил Коростылев. При каждом вдохе его пронизывала острая боль и Тихон подозревал, что у него сломано несколько ребер.

– Ничего себе ничего. Считай, что тебе повезло. Еще немного и этих мудил можно было бы по сто второй раскручивать! Ладно, разберемся. – Ободряюще кивнул НВН. – Вперед, господа преступники! Шагом марш на вахту! Под дулами АК блатные вместе с Бешеным, уже закованные в наручники, потянулись к выходу. Один, правда, с руки которого тонкой струйкой текла кровь, шел без браслетов, прижимая рану здоровой рукой. Опираясь на стену, Тихон встал на ноги. Сделал шаг, другой, перед глазами все поплыло и он опять свалился на грязный кафель. В этот раз он пришел в себя от того, что кто-то драл его за уши. Уши Тихона мяли, складывали в разных направлениях. Ощущения были, хотя и слегка болезненные, но терпимые.

– Э! Чего? – Коростылев попытался мотнуть головой, избавляясь от назойливых рук и услышал голос Китайца:

– Подожди, еще не все.

– Лу Фу, ты чего делаешь-то?

– Это старый метод восстановления после боя.

– А-а-а… – Выдохнул Тихон, прислушиваясь к своим ощущениям. Действительно, боль понемногу отпускала, дышать становилось ощутимо легче, да и все тело словно бы наполнялось какой-то странной могучей силой.

– Теперь встань. – Приказал Лу Фу. Тихон подчинился. Китаец несколько раз слегка ударил Коростылева по разным местам спины. Тихон шатнулся и боль исчезла полностью.

– Да ты волшебник! – Удивился Коростылев.

– А ты – дурак! – Парировал Китаец:

– Если ты подсадка – так и веди себя тихо. Не привлекай внимания и делай свое дело… После этих фраз Тихон чуть не сел.

– Что?! Откуда, черт возьми?.. Да кто ты такой? Я за тяжкие телесные, бля!

– Угомонись! – Улыбнулся Лу Фу. Он миролюбиво взглянул на Тихона и тот вдруг ощутил, что вся его злость и досада мигом испарились.

– То, что ты наседка – может понять любой наблюдательный человек. Стиль твоего поведения не похож на зековский. Ты ведь из гэбухи? Верно? Тихон сглотнул и коротко кивнул. Такого позора он не испытывал ни разу в жизни.

– Краснеть тут нечего. – Продолжал Китаец, – Это не твоя вина. Хотя и твоя тоже… Ты обучался кунг-фу. Но обучалось лишь твое тело. Твой дух остался незатронут…

– А, – Перебил Тихон, – Вся эта чепуха про Ци. Уже после того, как это было сказано, Коростылев сообразил, что старик уже сменил тему разговора, а Тихон так и не узнал, как китаец смог раскусить его маскировку.

– Если я скажу, что Ци не чепуха, ты ведь мне не поверишь? Да и мысли твои заняты тем, знает ли кто-нибудь еще о твоей сущности. Так? Запомни: об этом догадался только я. И больше об этом никто знать не будет. Если, конечно, ты не наделаешь глупостей. А теперь я хочу показать тебе, что может Ци. Лу Фу на несколько секунд закрыл глаза. Когда он вновь посмотрел на Тихона, тот невольно отшатнулся. Казалось, взгляд старика обладает физической силой.

– Подбрось в воздух кусок газеты. – Попросил Китаец странно изменившимся голосом. Коростылев вытащил из коробочки для сортирной бумаги листок журнала, поднял его над головой и выпустил. Пару секунд лист планировал и внезапно Лу Фу вскинул руку. Бумага отлетела на метр и вспыхнула. В воздухе повис лишь тонкий пепел.