а попал к себе домой.
      1970 - 7.07.72
      * * *
      Смотрю в окно, как будто в сруб колодца.
      Перо в руке - для рифм громоотвод.
      Вздохнет жена. Дочурка шевельнется.
      Из крана капля звучно упадет.
      Спешу собрать мгновенных мыслей россыпь,
      завороженный белизной бумаг.
      Настольной лампы вечный знак вопроса
      обыденности разгоняет мрак.
      Бессонница. Склоняюсь над стихами.
      Ночь. Тишина. Давно уснули все.
      Соседний дом с притихшими огнями
      как самолет на взлетной полосе.
      17.03.72
      БЕЛЫЙ СНЕГ НА СТАНЦИИ ЛЯДЫ
      Памяти моей бабушки
      Василисы Матвеевны Устиновой
      Белый снег на станции Ляды.
      В городе такой еще не выпал.
      Впрочем, может, он асфальтом выпит.
      Вытоптан. Расхватан на следы.
      Белый снег на станции Ляды.
      По нему ступать куда неловко
      кажется, обронена обновка.
      Кем - поди дознайся, догляди.
      Я по снегу этому иду.
      Ветер оттопыривает полы
      у пальто... Веду с собою споры,
      думаю о чем-то на ходу.
      Я по снегу этому иду,
      чувствуя неясную провинность:
      бабку нынче навестить - повинность,
      выберусь - как время украду.
      Словно кто под локоть подтолкнет,
      оглянусь на станционный домик.
      Он в летящем снеге быстро тонет
      и при каждом шаге отстает.
      Словно кто под локоть подтолкнет,
      вспомню детство, редкие наезды,
      жалкие гостинцы и надежды,
      что уж бабка все легко поймет.
      В памяти мелькнет, что обещал
      сам себе заботиться о бабке;
      в детстве все на обещанья падки,
      вот и я не выдержал, солгал...
      В памяти мелькнет, что обещал
      раз в сорок восьмом буханку хлеба;
      снова налегке шагаю... Небо
      сеет снег в разверзшийся прогал.
      Белый снег на станции Ляды.
      В городе такой еще не выпал.
      Впрочем, может, он асфальтом выпит.
      Вытоптан. Расхватан на следы.
      Белый снег на станции Ляды.
      По нему ступать куда неловко
      кажется, обронена обновка.
      Кем - поди дознайся, догляди...
      8.11.73
      СТИХИ О ДОЧЕРИ
      1
      Улыбаюсь, катая коляску.
      Сильный ветер в лицо, снегопад.
      Я ему за небритую ласку,
      как мальчишка забеганный, рад.
      И деревья мне небо не застят,
      пусть оно неприветно слегка.
      Я сейчас не мечтаю о счастье.
      Я, наверное, счастлив пока.
      Снег - что сахар и тоже не чудо.
      А весною он -лед. Леденец.
      Громыхай же, коляска, покуда
      для зимы не наступит конец.
      Я хочу, чтоб легко шелестели
      над страной, как страницы, снега;
      и в дочуркином маленьком теле
      не селились ни хворь, ни туга!
      Мы, свернув, пропадем в переулке
      и, пыхтя, на четвертый этаж
      после нашей воскресной прогулки
      подниму удалой экипаж.
      Снег все так же идет за окошком.
      Чистый. Светлый. Мукою мука.
      Падай, ласковый. Вроде - немножко,
      а хватает тебя на века.
      29.11.70
      2
      Плачет дочь моя. Режутся зубы.
      В нашем доме опять беготня.
      Мне подскажут: держал на весу бы...
      Я вздохну: "Лучше бы у меня..."
      Плачет девочка. Не засыпает.
      В окна смотрит усталая ночь,
      вместе с матерью Спока читает
      и, как папа, не может помочь.
      Зубы режутся. Сложное дело!
      Каждый - крепок. И бел. И остер.
      Я пытаюсь помочь неумело,
      понимая, что дочка растет.
      Ей не терпится встать, пробежаться,
      все желания вроде просты
      от избытка веселья смеяться,
      собирать на рассвете цветы,
      видеть сосен тяжелые шубы
      и от солнышка щурить глаза...
      Плачет дочь моя. Режутся зубы.
      И без этого, видно, нельзя.
      14.03.71
      3
      Сеет девочка песок.
      Утверждает: это зерна...
      Полон в выдумку упорной
      веры тонкий голосок.
      Будет, будет колосок
      из любой песчинки малой:
      обернется кашей манной
      этот солнечный песок.
      Дом не низок, не высок
      деревянная скамейка...
      раз в году и ты сумей-ка
      сеять радостно песок.
      Помни тонкий голосок,
      утверждавший веру в чудо...
      Урожаям быть, покуда
      сеет девочка песок.
      17.08.75
      4
      Сейчас ты спишь и видишь сон:
      на толстых шоколадных лапах
      шагает добродушный слон
      в серебряных конфетных латах.
      При каждом шаге шелестит
      его волшебная одежда,
      и под луной металл блестит
      неподражаемо и нежно.
      Он входит в маленький подъезд,
      с трудом по лестнице проходит...
      Неужто вправду кто-то съест
      вот эти ноги, этот хобот?
      Неужто же, прекрасный слон,
      обманется твое доверье
      и ты, исчезнув, словно сон,
      вновь не появишься у двери?
      Но слон мотает головой:
      "Мой друг, печалиться не надо!
      Я только сон, я - сон живой,
      я даже не из шоколада!"
      12.04.69
      5
      Я наблюдать за дочерью люблю:
      вот моет кукол, вот к столу присела,
      вот парус нацепила кораблю
      и в таз с водой его пустила смело.
      Пусть хлещут брызги. Вытерла. Опять
      взялась за кукол. Стала наряжаться.
      О, Боже, если хлопотунья в 5,
      то что же будет в 10 или в 20?!
      Себе спокойной жизни не сулю,
      судьба не стелет мягкие паласы.
      И с каждым днем тревожнее ловлю
      в ее лице знакомые гримасы.
      Так хмурит брови в ярости жена,
      так сам я иногда сжимаю губы.
      Перемешал же как-то сатана
      все наши выраженья и причуды.
      Я проклинаю дьявольскую смесь
      характеров... но жизнь летучей дыма...
      Аукнут, где ты? Жив ли? "Вот я - здесь!"
      отвечу взглядом дочери любимой.
      20.07.76
      * * *
      Затерянный в гуще вагонной,
      навряд ли я верил всерьез
      в доверчивую погоню
      бегущих за нами берез.
      Навряд ли я думал о крыше,
      которая всюду со мной;
      о той, что железной - повыше
      и дождик цедит проливной.
      Рассеянно глядя в оконце,
      чтоб время быстрей протекло,
      навряд ли я думал о солнце,
      дарующем свет и тепло.
      А все же березы бежали
      и что-то хотели сказать;
      и взглядом меня провожали
      родимого неба глаза.
      23.05.69
      СЧАСТЬЕ
      Кран подъемный - железный журавль,
      одноногая стройная птица.
      Что ты смотришь тоскующе вдаль?
      Почему тебе ночью не спится?
      Ты завидуешь птицам живым,
      облакам, пролетающим мимо.
      Незнаком им рабочий режим,
      ты же трудишься неутомимо.
      Мой хороший, не надо страдать.
      Ты построишь высотное зданье.
      Кроме птичьего счастья - летать,
      счастье большее есть - созиданье!
      11.05.69
      КОВШ
      Я напьюсь воды холодной
      из утиного ковша.
      В дальнем яростном походе
      ключевая хороша.
      А потом, сказав спасибо
      и желая отдохнуть,
      на сенник отправлюсь, ибо
      завтра снова долгий путь.
      Сквозь прорехи ветхой крыши
      буду на небо смотреть,
      и заглянет мир притихший
      в сеном пахнущую клеть.
      Будет долго-долго сниться,
      как, от счастья не дыша,
      я холодную водицу
      пил из звездного ковша.
      26.04.68
      ДУБОСЕКОВО, ПОЛЕ БРАННОЕ
      Поэма
      "Что знаю о своем отце? Мне не было и четырех лет, как началась война. Отец уходил на фронт летом 1941 года. Он тогда сфотографировался со мной, тот снимок сейчас в Центральном музее Вооруженных Сил СССР. На еще мокром негативе выцарапал буквы:
      "И за будущее дочки ухожу я на войну".
      Надпись звучит как поэтические строки.
      Отец сочинял стихи... Каким был отец, знаю
      по рассказам матери, родных, панфиловцев,
      с которыми он воевал..."
      Из рассказа дочери Василия Клочкова.
      Газета "Правда", 1974, 5 марта
      *
      Мы - дети лет послевоенных,
      а что мы знаем о войне?
      В своих вопросах откровенных
      мы понимаемы вполне.
      Что нас влечет, зовет и мучит?
      Понятия добра и зла
      не только книжны и научны
      к нам память крови перешла.
      Ту память не измерить словом,
      она в полуночной тиши
      приходит бдением бессонным
      вести ночной допрос души.
      Живем тревожно, беспокоясь
      за поколение свое...
      О, наша память - наша совесть,
      Мы не свободны от нее!
      Единственная несвобода,
      что человечеству нужна!
      Нам памятнее год от года
      Отечественная война.
      И мне, ровеснику Победы,
      сегодня не заснуть опять.
      Спешу по фронтовому следу
      в те годы - тех людей понять...
      *
      Дубосеково. Разъезд.
      Насыпь. Шпалы. Стрелки. Рельсы.
      Без конца из дальних мест
      здесь в Москву проходят рейсы.
      Выйди. Почву тронь ногой.
      Зазвенит она, как камень.
      Взбудоражена войной
      и овеяна веками.
      Вслушайся: такая тишь!
      Простучит состав и снова
      на ушедшее глядишь,
      видишь признаки былого.
      Наклонись. Земли комок
      подержи в руке. Не надо
      слез и клятв. Вдохни дымок
      разорвавшихся снарядов.
      Проведи рукой - и впрямь
      жжет и режет, как осколки.
      Ощути сегодня сам,
      сколько пуль и павших сколько!
      Сколько и каких людей
      надо, чтобы устояла
      жизнь под натиском камней
      и кипящего металла!
      Как походные огни,
      перекрещенные строго,
      здесь сошлись слова и дни,
      люди, судьбы и дороги.
      Здесь, на подступах к Москве,
      высшею проверкой стали
      мужество людей, идей
      схватка, бой сердец и стали!
      *
      Война пришла кино и книгой,
      еще была "война" - игрой.
      Вот так и встретился с Великой
      Отечественною войной.
      Что я слыхал о настоящей
      от очевидцев?. . Мой отец
      лишь нынче вспоминает чаще,
      как ранило, как жег свинец,
      как пять тяжелых операций
      он перенес, как на столе
      пять раз случалось оказаться...
      А все же ходит по земле.
      Молчал. Работал. Сына с дочкой
      воспитывал. И сгоряча
      порой выбрасывались срочно
      лихие пробки пугача.
      Ему на жизнь хватило шума,
      устал от грома и огня,
      и поступил, наверно, умно,
      что к чтенью приучил меня.
      Война опять врывалась книгой,
      взрывая мозг, лишая сна.
      Запоминались просто мигом
      героев наших имена.
      Дубинин. Кошевой. Матросов.
      Панфиловцы... В пятнадцать лет
      вставало множество вопросов,
      и я на все искал ответ.
      *
      Много лет тому назад,
      собираясь на парад,
      брился тщательно Клочков
      с невеселой думой.
      Пел. Верней, гудел. Без слов.
      В дверь землянки дуло.
      *
      Сорок первый, самый нервный,
      Самый тяжкий год в войну!
      Сразу человек военный
      привыкает ко всему:
      что порою хлеба мало,
      что ночей не спит, усталый;
      и к землянке, и к стрельбе,
      к неустроенной судьбе...
      Привыкает, если утром
      будит вой над головой...
      Но привыкнуть было трудно
      к мысли: "Немцы - под Москвой!"
      *
      Лес войной обезображен.
      Всюду надолбы и рвы.
      До шоссе пешком и - сразу
      на попутной до Москвы.
      Прямо к Каменному мосту,
      как всегда, Клочков прошел.
      Кремль. Стена. Куранты.
      Вдосталь находился. Хорошо!
      Тихо-тихо. Рано-рано.
      Стой, Василий! Посмотри.
      Площадью, как полем брани,
      в бой идут богатыри...
      И припомнилось: " Французы...
      Подожженная Москва...
      В сердце метятся Союзу
      немцы..."
      Стынет голова.
      "Древний город! Вечно рядом,
      сердцу русскому родной!
      Не бывать фашистским гадам!
      Пусть погибнем под Москвой!
      Не сдадим!"
      Василий вздрогнул.
      Звон курантов. И опять
      прошлое Руси подробно
      стало мимо проплывать...
      "Войско Дмитрия Донского
      бьет татарскую орду...
      Минин и Пожарский снова
      гонят польскую беду..."
      *
      Возвратившись в полк, Василий
      о столице рассказал.
      Облик раненой России
      стыл встревоженно в глазах.
      Рассказал о баррикадах
      в тихих улочках Москвы.
      О москвичках ненарядных,
      маскирующих мосты.
      И о клятве. Вновь сурово
      повторил своим друзьям:
      "До последней капли крови
      буду драться, а не сдам
      немцу...Трусость не приемля,
      за народ паду в бою
      и уйду за эту землю
      в землю милую свою!"
      *
      Немцы шли как на прогулку.
      Крупным шагом. В полный рост.
      Эхо вздрагивало гулко.
      Шли на собственный погост
      возле русского окопа.
      ...В жуткой мертвой тишине
      свист стегнул. Пошла работа.
      Молотьба. Косьба. До пота.
      Как траву на целине,
      выкосили немцев ближних...
      Следом новые спешат...
      Крика своего не слышно.
      Ад.
      *
      Вот схватились в рукопашной
      Двое. Дышат тяжело.
      Пар над каждым, как над пашней.
      В крупных каплях потный лоб.
      Там казах бутылки мечет
      в танк с драконьей чешуей...
      Полдень, а похоже - вечер:
      расстелился дым густой.
      Все смешалось в едком дыме.
      Но Василий увидал
      танк, на миг подъятый дико
      на дыбы... И вновь пропал
      зверь стальной. Катилось ржаво
      металлическое ржанье!
      *
      Гром земной грохочет дружно,
      будто бы со всех концов
      заработали натужно
      миллионы кузнецов.
      Стук и скрежет бесконечны.
      Страшен этот цех кузнечный!
      *
      Словно глаз, с небес взирает
      солнце. Бой кипит вокруг.
      Командира заменяет
      не впервые политрук.
      Он помочь ребятам хочет,
      подсказать, как бить верней.
      Верно действует. Хлопочет.
      На войне, как на войне.
      "Дие-дие..." - Бондаренко
      старой шуткой подбодрил.
      Рядом поддержал Петренко.
      Только... недоговорил...
      Подкосила пуля парня.
      положила в грязный снег
      нежно-нежно, плавно-плавно...
      Неподвижен человек.
      Диев (прозвище Клочкова)
      подбежал к нему. Достал
      бинт, но кровь струей багровой
      била в десяти местах.
      Очередь прошила ровно.
      Уложила наповал.
      Но Клочков его упорно
      все же перебинтовал.
      *
      Снова небосвод алеет.
      Кажется, и бой слабеет.
      Передышка. Посчитали:
      наших - девять...Тридцать - тех...
      Восемнадцать танков встали
      первый горестный успех...
      Кто убит - всех помнить ВЕЧНО!
      ...Конкин, Емцов... всем ПОКЛОН,
      самый низкий и сердечный!. .
      Первый в том бою урон.
      ____Отступление о предателе____
      Не кончен бой, но знаем мы исход...
      И вот в живую ткань повествованья
      вползает (и в такой семье!) урод
      без Родины, без имени и званья...
      Их было 28. Лишь один
      живым из боя с танками вернулся.
      Они врагу не показали спин...
      Но был еще один...Проклятый.
      29-й!
      Испуганный, он бросил автомат.
      Он поднял руки. В плен хотел сдаваться.
      Ну, как его назвать? Российский мат
      об эту падаль может замараться.
      Я имени его не разузнал.
      Его не называл боец Натаров,
      тот, выживший... А только рассказал
      о том, как этой сволочи не стало.
      Его казнили сами. Высший суд
      соратников, друзей и побратимов.
      Предатель! Обнажилась подло суть.
      И честь его, как жизнь необратима.
      *
      А бой не закончен... Взгляните,
      врагами закрыт горизонт.
      И рвутся с отчизною нити,
      и сузился маленький фронт.
      Фашистские грузные танки
      похожи на вздувшихся жаб.
      Сородичей топчут останки,
      меж трупов фашистских кружат.
      Второй эшелон. Горы стали
      с землею мешают людей.
      Солдаты смертельно устали.
      Скорей бы уж, что ли. Скорей...
      Во имя немеркнущей жизни,
      на страх вековечный врагам,
      родимая матерь-Отчизна,
      дай силы своим сыновьям!
      И снова Москва пред глазами.
      Клочков вспоминает опять
      о битвах великих сказанья,
      святую российскую рать...
      Разносится четко и мерно
      звенящего голоса медь:
      "Друзья! Нам придется, наверно,
      на этой черте умереть!.."
      *
      Простившись последним объятьем,
      с тревогой и болью в глазах
      погибли, как кровные братья,
      москвич, украинец, казах.
      Погибли, погибли герои,
      для них отошли навсегда
      огни несвершившихся строек
      и звездных миров города.
      Стихов недописанных яркость,
      все, что накопилось в душе,
      все сплавилось, вылилось в ярость
      на том огневом рубеже.
      Под танком взорвался Василий,
      поэт, политрук, человек...
      Кровинка великой России
      скатилась на смерзшийся снег...
      КОГДА-НИБУДЬ ВСПОМНЯТ
      Без точки.
      Он верил в народ и в страну.
      И ЗА БУДУЩЕЕ ДОЧКИ
      УХОЖУ Я НА ВОЙНУ
      *
      Зачем я воскресил былые дни?
      Зачем пером истории коснулся?
      Вновь грозовые мечутся огни
      и, видно, бог войны опять проснулся.
      И порохом пахнуло от газет.
      Опять бои и стычки на границе.
      Война пережидает столько лет,
      она по-волчьи в логове таится.
      *
      Дана с рожденья Родина одна!
      Она прошла сквозь родовые муки...
      Мы помним и про день Бородина,
      мы помним Дубосеково и Луки,
      Петрищево, Одессу, Сталинград
      и в сорок первом - сумрачный парад!
      С начала мировой - немало лет,
      а след ее по-прежнему дымится...
      И порохом пахнуло от газет,
      и снова неспокойно на границах.
      И надо наготове быть всегда,
      пусть я и снял армейские погоны.
      О, Спасская кремлевская звезда!
      Ты отовсюду, словно на ладони.
      Была ты путеводною звездой
      панфиловцам. России. Всей планете.
      Нужней небесных звезд над головой
      рубиновые звезды эти!
      7 - 12.10.69
      Из книги "ПРОЩАНИЕ С ДОМОМ"
      (Пермь,1981)
      ЗИМНЕЕ УТРО...
      И вдруг поймешь: не то, не так
      ты жил, не тем дышал
      и - выбежишь на белый тракт,
      домашняя душа!
      Чтоб ветер губы обметал,
      чтоб в теле бился ток
      и воздуха сырой металл
      в тугие бронхи тек!
      И мысли свежие придут
      и оживят уют:
      он сквозняком насквозь продут,
      чьи песни вслух поют!
      Все после бега, после гор
      и просмоленных лыж,
      где ветер выстрелом в упор
      и снег, как рваный пыж!
      О, этот бодрости заряд!
      И я, как мальчик, рад,
      что будит зимняя заря
      который день подряд!
      1967
      УТРЕННИЕ СТИХИ
      А. К.
      Когда светает и застенчиво
      выходит город из тумана,
      как целомудренная женщина,
      не признающая обмана;
      когда досужий ветер шашнями
      с листвой ничуть не озабочен
      и все наносное, вчерашнее
      лежит за рубиконом ночи;
      когда твои друзья и близкие
      еще во тьме лежат вповалку
      и сам ты с поисками истины
      не выглядишь смешным и жалким,
      тогда и впрямь душа участвует,
      как равная, в заботах мира,
      не отягощена несчастьями,
      частица вольного эфира.
      И сам ты кажешься не пленником
      казенных предписаний быта
      и не пассивным современником
      Стаханова и общепита.
      Сегодня ты поднялся затемно
      И полноправно, как рабочий,
      решительно и основательно
      ускорил отступленье ночи.
      День прибыл на минуту в области,
      не зная о твоем усердье.
      Бухой сосед бежал к автобусу,
      рукой массируя предсердье.
      Он тоже полон был открывшимся
      простором, новой встречей с миром;
      бежал с мечтою о несбывшемся,
      бок о бок с Данте и с Шекспиром.
      27.08.75
      * * *
      Я с дочерью играю в шашки.
      Такая древняя игра.
      Такие старые замашки,
      что новые вводить пора.
      Вот снова дамка лихо рубит
      и шашка истово свистит...
      А дочь проигрывать не любит,
      но и поддачи не простит.
      Ей хочется сыграть на равных.
      Переиграть меня всерьез.
      Она проигрывает славно
      до самых настоящих слез.
      1978 - 1980
      ПРОЩАНИЕ С ДОМОМ
      В отцовский дом не ворочусь я умирать.
      Он продан. Прожит. Заселен другими.
      Отца и мать, как прежде, не обнять;
      а им не прошептать родное имя.
      Как нужно жить? Я понял к тридцати,
      что нужно быть с любимыми нежнее.
      Успеть сказать последнее "прости",
      пока не стало встретиться сложнее.
      Я перед всеми очень виноват;
      был груб словами, чувства в сердце прятал;
      и вот сейчас свиданию не рад;
      будь без свидетелей, так, кажется б - заплакал.
      Отец, сожги последнюю ботву
      на нашем опустевшем огороде;
      пусть сизый дым прольется в синеву;
      мы все очнемся зеленью в природе.
      Я буду, может быть, чертополох,
      какой-нибудь репейник приставучий;
      но страшно, что очаг оденет мох,
      что наш огонь зальют дождями тучи.
      Мы встретимся... Без голоса ночьми
      мы будем шелестеть свои печали;
      а кто-нибудь в испуге замолчит
      и тут же зябко поведет плечами...
      Давайте не откладывать речей
      и за столом почаще собираться;
      ведь даже самый слабенький ручей
      и то ледком не хочет покрываться.
      Мать! Мамочка! Я не писал тебе
      и писем-то порой, в стихах не славил;
      а вот сейчас, поверь, не утерпел
      и для тебя рифмую против правил.
      Спасибо за большую доброту!
      Она передается по наследству;
      и если я настиг свою мечту,
      то этим, как и всем, обязан детству.
      Я слово, словно птенчика, в горсти
      несу и выпущу, как отогрею...
      Как хорошо, что все же к тридцати
      я стал сентиментальней и добрее.
      Давайте будем жить начистоту
      и одарять друг друга чувством, словно хлебом;
      тогда и самую высокую мечту
      мы вынянчим под эти чистым небом.
      19.09.74
      ПИСЬМО
      Анне
      Не медля, милая, ответствую
      (как только выдалась минута)
      о том, как шла скала отвесная
      по направлению маршрута.
      Она уральским горным поясом
      все время высилась над нами
      и явно угрожала поезду
      мертворожденными камнями.
      Так, стоя у окна вагонного,
      я на нее нет-нет поглядывал
      и что-то вспоминал знакомое,
      что в городе всегда откладывал.
      Я думал: под такой же стенкою
      и наша жизнь, как поезд, катится...
      Девчонка с острыми коленками
      наденет беленькое платьице.
      Бежит, веселая, к любимому,
      предвидеть дара не имея,
      что разрушительной лавиною
      замужество спешит за нею.
      Что дети и соседи вздорные,
      бессонница - грядут камнями...
      Нельзя быть от земли оторванным,
      раз к ней привязаны корнями.
      Так тень стены, меня преследуя
      оттиснулась и отразилась.
      Стемнело. Ночь была последнею
      картиной, что еще грозилась.
      Измучен маятой дорожною
      на общепринятой постели,
      я позабыл про все тревожное...
      Да было ль то на самом деле?
      Но мысли записавши наскоро
      и марку налепив почтовую,
      все ж посылаю я с опаскою
      стихи депешею готовою.
      1.09.68
      * * *
      Ты как солнечный луч промелькнула
      на закате гудящего дня,
      и среди обступившего гула
      стало пусто в душе у меня.
      Что мне чувств беззастенчивых рынок?
      Разговоров случайных прибой?
      Я бы в ливне молчания вымок,
      чтобы встретиться взглядом с тобой.
      Если ж вправду нам слово дается,
      чтобы не было в мире темней,
      твоим именем, именем Солнца,
      заклинаю вернуться ко мне!
      Разве жатву сулят суховеи?
      Ждут плодов, если почва гола?
      И, наверное, смерти страшнее
      одиночества серая мгла.
      Ты как солнечный луч промелькнула
      на закате гудящего дня,
      и среди обступившего гула
      стало пусто в душе у меня.
      Показалось на миг, что напрасны
      все заклятья, что выхода нет,
      что не кончится ночь - но всевластно
      о тебе мне напомнил рассвет.
      И сраженный таким единеньем
      нашей жизни и жизни светил,
      сам предстал я природы твореньем
      и страданья ее повторил.
      1972, Тбилиси
      * * *
      Переменчивей погоды
      твой необоримый нрав.
      Заглянуть бы через годы,
      шею выгнув, как жираф.
      Где, и как, и кем ты станешь
      в неоглядном далеке:
      легким облачком растаешь,
      канешь каплею в реке...
      И сумею ли пробиться
      через тысячу преград
      (бедный, хоть не бледный, рыцарь
      встрече с вечностью не рад)
      чтобы в той потусторонке
      тень свою с твоею слить
      в зыбкой водяной воронке,
      в тучке, не уставшей лить?. .
      22.09.73
      * * *
      Обрывком сна, глухого к доводам,
      как бы иголка в стоге сена,
      в событиях большого города
      ты затерялась постепенно.
      Сошли на нет коса и платьице,
      запястье с жилкой голубою;
      и только день недели - пятница
      казался связанным с тобою.
      Сперва не понималось судорожно,
      что ты по-прежнему прилежно
      кому-то веришь вновь безудержно,
      глядишь внимательно и нежно.
      По-прежнему туман окуривал
      деревья в сквере...Толку мало!
      Взмахнула челкой белокурою
      и, словно растворясь, пропала.
      О, чувств напоминанье! Больно ли,
      когда оно из настоящих!
      Скамейка с щелями продольными
      похожа на почтовый ящик.
      Мелькни среди деревьев, платьице!
      Сведи сравнение насмарку.
      Нет-нет и лист кленовый скатится
      депешей без почтовой марки...
      Нет-нет... Лишь мертвый не взволнуется,
      приняв природы настроенье;
      как скверик оперный на улицу
      вломившись вспененной сиренью.
      2.07.69
      * * *
      Губы твои - слаще вина,
      волосы - черная вьюга...
      Горькою страстью пои допьяна,
      радость моя и подруга!
      Сердце очистив от ржи и от лжи,
      вся - дуновенья мгновенней
      руки на плечи легко положи
      и - остановится время.
      Не остановится... Даже когда
      душу мольбою унижу,
      зыбкое, словно в ладонях вода,
      будущее увижу,
      где ты - чужая судьба и жена...
      Время врачует порезы.
      Месяц, другой - и отвык от вина,
      лучшее качество - трезвость.
      Трезвым легко рассуждать о любви.
      Мелочь любая видна им.
      Только вот руки опять не свои.
      Только опять вспоминаю ...
      Губы твои слаще вина,
      волосы - черная вьюга...
      Нас раскидает. Чья тут вина?
      Север не сходится с югом.
      Будь же тот счастлив, кому довелось,
      выучив звонкое имя,
      теплой ладонью коснуться волос
      угольных, буйных, любимых...
      15 - 6.07.70
      АЛЕКСАНДРИТ
      Простое милое лицо.
      На пальце девичье кольцо.
      Переливается-горит
      в нем камешек александрит.
      И возникает в глубине
      страна, неведомая мне;
      заветная страна любви,
      где ходят песенки твои:
      "Сяду я на камушек
      около реки,
      как сыму колечко
      с тоненькой руки
      над водой бурлящей
      выскользнет из рук;
      пусть его подхватит
      долгожданный друг..."
      Твой камень зелен, как вода.
      В нем отражается звезда.
      Переливается-горит
      ночной звездой александрит.
      Приходит утро. Сразу ночь
      со звездами уходит прочь.
      Багровою зарей горит
      передо мной александрит.
      Возьми в заветную страну.
      В реке колечком утону.
      Ах, только б руку в руку взять
      и не найти пути назад.
      Как сон, желанное лицо.
      Дрожит в руке моей кольцо.
      Переливается-горит
      в нем камешек александрит.
      29.03.66
      * * *
      А в Перми в это время продавали тюльпаны;
      и писалось легко про сердечные раны;
      и читалось помногу, не спалось до рассвета;
      и щека затекала, ладонью согрета.
      На столе у меня "богдыхан" поселился.
      За окном на проспекте народ веселился:
      песни, смех, звук шагов, дребезжанье гитары...
      И казалось: я тоже простился со старым...
      Ведь четыре не дня миновало, а - года.
      Каждый год обновляется в мае природа.
      Прилетают грачи. Прибывают грузины.
      Разгружают с цветами чемоданы, корзины.
      Что ж, тюльпаны жене - проявление ласки...