но я подбодрюсь безыскусно:
      "Смелее, живой человек!
      Неважно, что там за спиною,
      что ночь накрывает крылом,
      со страхом сражайся и с тьмою
      и к цели спеши напролом".
      8.02.
      * * *
      О, Боже, мне прости витийство!
      Молю: "Спаси и сохрани!"
      Душе грозит самоубийство:
      бесцельно прожигаю дни.
      Не мыслю - только существую
      в погоне жалкой за куском.
      Но как я выбрал жизнь такую,
      страстями высшими влеком?
      Как незаметно спился, сбился
      на стоптанную колею,
      и каплей в лужу тихо влился,
      забыв назначенность свою?
      Но есть, есть пламя под золою.
      Рука усталая тверда.
      Я верю, что отрину злое,
      И - вспыхнет новая звезда.
      26.05.
      ДВА ИЗМЕРЕНИЯ
      Хорошо под крышей слышать
      чудо-музыку дождя,
      и немного погодя
      пить вино под крепкой крышей.
      А - тому, кто под дождем,
      кто тревогами колышим,
      кто мечтает быть под крышей?
      Мы его не подождем?
      Только музыку дождя
      вряд ли слышит мокрый путник.
      Он другую песню крутит,
      за дорогою следя.
      Он мечтает о тепле,
      о вине под крепкой крышей,
      чудо-музыки не слыша
      на расхлябанной земле.
      Да и тот, кто за вином
      коротает ночь беспечно,
      так не может бесконечно
      жить, в бездействии слепом.
      И опять, как смена вех,
      крышу мы на дождь меняем;
      сути мы не изменяем,
      многопланов человек.
      Кто под крышей непрестанно,
      кто-то мокнет под дождем...
      В измерении своем
      каждый счастлив, как ни странно.
      31.07. Малеевка
      ИНВАЛИД ВОВ
      Изменятся времена.
      Забудутся даты салютные.
      Но тлеет под сердцем война.
      Жгут памяти муки лютые.
      Ведь я - инвалид ВОВ.
      Война меня покалечила.
      Всегда к обороне готов.
      Добавить к этому нечего.
      А то, что не видел отца
      и жестко воспитан был отчимом,
      гласит: не бывает конца
      войне... И помимо прочего
      в сердцах торжествует боль
      от нищеты, от усталости.
      И бой, бой с самим собой
      не кончится, даже в старости.
      Конечно, я - индивид,
      есть капелька оригинальности.
      Но прежде всего - инвалид,
      что всех инвалют банальнее.
      И в этот победный год
      я счастлив одним скорее,
      что выжил среди невзгод,
      как выиграл в лотерее.
      22.08.
      1996
      ПОБРАТИМЫ
      "Гром" и "морг" - слова-побратимы
      и рифмуются наоборот.
      "Грот" и "торг" вполне обратимы,
      только сходства наплакал кот.
      "Рис" и "сир" - такое же сходство
      приоткрою и укрощу.
      "Рим" и "мир" - сияет сиротство.
      "Ром" и "мор" - беды не прощу.
      Забывается слова подкладка.
      Жизнь изнашивается, как ткань.
      А когда нам бывает несладко,
      говорим мы: "набат" и "табань".
      Эй, приятель, прости заморочку!
      Так же двигай по жизни плечом;
      и, держась за ушную мочку,
      памятуй, говоришь о чем.
      23.04.
      1997
      БРОДЯЧИЙ СОНЕТ
      Я себя не люблю: прожил жизнь понарошку
      всем подай, принеси и убраться изволь.
      А талантов-то было - как фигурок в матрешке.
      Почему же под старость - чудовищный ноль?
      Ночь меня допекла - пробирайся сторожко.
      Разгулялись братки, перекатная голь.
      Лист опавший лежит, словно смятая трешка,
      обещая напрасно дармовой алкоголь.
      Я отвешу поклон полуночной природе.
      Я спасибо скажу шаловливой листве.
      Пусть я репу не рыл на родном огороде
      и граблями не ерзал по старой ботве,
      я давно растворен в равнодушном народе,
      словно сахар - в воде, как плотвичка - в Неве.
      6.10.
      ЭПИГРАММА
      В стихах Сержантова одно я вижу благо
      ведь жопу подтереть всегда нужна бумага.
      А то, что напечатаны стишата,
      бумага в том ничуть не виновата.
      16.11.
      1998
      ИЗ МАЛЕЕВСКОЙ ТЕТРАДИ
      ВИСЯЧИЙ МОСТИК
      Жизнь начиналась, вроде, просто...
      Но вот покинут отчий дом,
      и мы по подвесному мосту,
      качаясь в пустоте, идем.
      Гуляют под ногами планки,
      почти разбитые в щепу.
      Жизнь показала нам с изнанки
      пугающую высоту.
      Спасибо, подвесной, висячий
      малеевский разбитый мост,
      где раскорячено, незряче
      мы шли, не поднимаясь в рост,
      за наставленье-испытанье,
      мол, крепче за руки держись,
      за тонкое напоминанье,
      какая трепетная жизнь!
      27.07.
      ЖИЗНИ РАДУЖНЫЙ ПУЗЫРЬ
      Безмятежная погода.
      Солнце светит. Нет дождя.
      Водка есть чуть-чуть для взвода,
      но немного погодя.
      Вновь ты чем-то недоволен,
      вновь подумал, обормот:
      "Супчик, вишь ты, пересолен,
      пересахарен компот.
      Отвратительны газеты,
      книги, видеокино".
      Что ты хочешь? Где ты? С кем ты?
      Не с природой заодно.
      У тебя своя природа,
      свой замес и свой завод,
      и в любое время года
      вечно мучишься, урод.
      Недоволен ты, по сути,
      лишь собой, и потому,
      други, вы не обессудьте,
      быть позвольте одному.
      Хоть в каморке, хоть в кладовке,
      хоть за шторкой на печи.
      Вот и все твои уловки.
      Кирпичи - не горячи.
      Горяча и буйна совесть,
      как в бутыли сжатый хмель.
      Ты почувствовал, готовясь,
      что за тридевять земель,
      окромя ядрена мата,
      уготовлена тебе
      непосильная расплата
      за расхлябанность в судьбе,
      за смешки, за небреженье,
      за надежду; дескать, стыд
      совершит преображенье;
      пусть тебя оборонит
      от ночного приговора
      света алчущей душе
      и несмывного позора
      на последнем вираже.
      Вот и все. А вы - погода.
      Дескать, солнце. Не дождит.
      Что ж, в любое время года
      будет повод для обид.
      Мой герой себя обидел
      тем, что эгоистом жил,
      наконец возненавидел
      то, что истово любил.
      Молит он не о спасенье,
      Божьей милостью храним,
      а о том, чтоб воскресенье
      не осталось днем одним.
      Чтоб в недельной круговерти,
      одиночество ценя,
      он порой мечтал о смерти,
      самого себя виня.
      Там, где вовсе нет погоды,
      солнца нет и нет дождя,
      все уснем как часть природы,
      чтоб немного погодя,
      может быть, очнуться, плотно
      шевельнуться - ввысь и вширь,
      чтобы вновь возник и лопнул
      жизни радужный пузырь.
      1.08.
      ИЕРОГЛИФ СУДЬБЫ
      Уж не славы взыскуя, не утлой поживы,
      я еще поживу
      в вертограде зеленом, у речки, где ивы
      гомонят наяву.
      За окном разжужжалась не шалая пчелка,
      воет мотопила.
      Сразу вспомнилась хитрая рыжая челка...
      Что она наплела?
      Что она говорила, Офелия, фея?
      Чушь какую несла?
      В давней речке мелькнула, закатно алея,
      только тень от весла.
      Только отзвук речей, только тихое эхо
      беспричинных смешков.
      Я еще не доплыл, я еще не доехал
      до летейских мостков.
      Я еще поживу, напрягусь, не расслышав
      смысл, но звук сохраня.
      То ли "елочкой", то ли же "крестиком" вышит
      иероглиф огня.
      Следом катится рериховский иероглиф
      в виде двух запятых.
      Он напомнит боренье головастиков долгих,
      как мне били под дых.
      Как когда-то давно пацаном романтичным
      (все равно пацаном),
      я пусть нехотя дрался, бранился цинично
      и травился вином.
      Иерархия образов прежде, до смысла
      выжигает нутро.
      Это было до Ельцина, до Гостомысла.
      До кино и метро.
      Это было и с нами уйдет, чтобы снова
      вспыхнуть в жизни другой.
      Я тянусь, чтоб расслышать последнее слово
      и - коснуться рукой
      рыжей челки, а может быть, ивовой пряди,
      может, тени весла.
      И ознобно заметить в неумершем взгляде,
      как смеется весна
      в вертограде зеленом, у речки, где ивы
      гомонят наяву.
      И не все ли равно несчастливым, счастливым;
      главное - что живу.
      Пусть обрубком, калекой, пускай инвалидом,
      просто частью ствола.
      Перепилен. Бывают такие обиды,
      что там мотопила.
      Я еще не доплыл, я еще не доехал
      до летейских мостков.
      Но все ближе и громче давнишнее эхо.
      И я к встрече готов.
      1.08.
      МИТТЕЛЬШПИЛЬ
      П. А. Николаеву
      Играя в шахматы с профессором,
      а уж тем паче с академиком,
      считайте лучше ваши акции,
      а то бишь шансы на успех;
      обзаведитесь-ка процессором,
      а может, даже личным медиком,
      чтобы потом в иной редакции
      вас не послали б, как на грех.
      Итак, мой друг, играя в шахматы
      с научным вдумчивым работником,
      с литературоведом, в частности,
      держите ушки поострей;
      он так разделает, что ахнете,
      что вдруг упретесь в подлокотники,
      поняв, что избежать опасности
      не выйдет, этот тип умней.
      Сильней, хитрей, пообразованней,
      выносливей - такие качества,
      такое превосходство явное,
      как ты, дружочек, ни крути;
      уж в голове дыра озонная,
      уже душонка в пятки прячется,
      кровь стынет в жилах, ну, а главное
      назад не отыскать пути.
      А академик хмыкнет радостно,
      стишок прочтет - опять по случаю,
      оглянется на женщин с гордостью
      и вмиг фигуру заберет;
      а у тебя на сердце гадостно,
      а ты себя одернешь, мучая,
      и славно, если все же с твердостью
      подвинешь пешечку вперед.
      И эта слабая пешулечка,
      такая крохотная пешечка,
      совсем фигурка никудышная,
      возьмет и вырвется в ферзи;
      и вот уже мечты граммулечка,
      надежды слабенькая свечечка,
      молитва, никому не слышная,
      помогут... Миленький, дерзи!
      Дерзай, замурзанный, запуганный,
      дебютов не учивший в юности,
      играть всерьез не собиравшийся,
      но не чуравшийся проказ,
      привыкший к проигрышу, к ругани,
      но вынырнувший из угрюмости,
      и все-таки вконец не сдавшийся
      и выигравший в первый раз.
      Дрожите, бедные профессоры;
      и трепещите, академики!
      У вас соперник есть нешуточный
      и первооткрыватель дат;
      он смотрит в будущее весело,
      туда поедет он на велике,
      стихописуя круглосуточно,
      достоинств тайных кандидат.
      5.08.
      1999
      СЛОН И СЛИЗНЯК
      "Мимо меня проползают слизни
      с глазами статуй в саду..."
      Борис Пастернак
      Со слизняком затеяв разговор,
      слон поражен его был самомненьем:
      "Да я...да мне...да с некоторых пор
      ко мне киты относятся с почтеньем.
      Когда б я плавал, был бы тоже кит,
      но не хочу, привык к земле по жизни.
      Горжусь, что я вульгарный паразит,
      как все мои предшественники слизни.
      Зато Камю и Сартра я читал,
      мне Хайдеггер мировоззреньем близок;
      я обожаю человечий кал
      и пью мочу, поверьте, без капризов.
      Вы в самолетах жрете аэрон,
      вгрызаетесь в творенья Массолита,
      а я залез в свой костяной гондон,
      он - лучшая моя самозащита.
      Мне Пушкин - бог, я тоже накропал
      две-три строки о сексе понаслышке;
      пусть кто-то скажет, что талантец мал,
      но кайф и драйв зато всегда в излишке.
      Да, я - слизняк, я не такой, как вы,
      зато король среди окрестных слизней,
      и мне плевать на жителей Москвы,
      погрязших в рыночной дороговизне.
      Зато я без работы проживу
      и накропаю, может быть, романчик,
      где выведу на славу всю Москву,
      загнав героев голых на диванчик.
      Поверьте, мне и премию вручат,
      я сразу стану членом Слизне-клуба;
      а то, что нет ни деток, ни внучат,
      мне наплевать, зато целее зубы.
      Вы думали, у слизней нет зубов?
      Есть и еще какие! Мысле-зубы.
      Мы ими объедаем дураков,
      вздымая для завесы грязи клубы.
      Такой я слизень. Просто красавец.
      Завидуйте же слизневому счастью.
      Жаль, что на этом сказочке конец.
      Я о конце лихом мечтаю часто..."
      Слон не дослушал слизневый разнос.
      Считайте, что из зависти, из мести
      над ним слоновью ноженьку занес
      и без раздумий раздавил на месте.
      15.02.
      * * *
      Я открываю себе новую в жизни страницу.
      Сколько я их открывал, чтобы тотчас же забыть.
      Но почему-то опять возникало внутри вдохновенье.
      Я начинал вновь и вновь... Вновь говорить о себе.
      31.10.
      СТИХИ 1968 ГОДА
      (Нашел обрывок записи)
      Кому-то, братцы, Лорелея
      и бурный Рейн,
      а мне на выбор: лотерея
      или портвейн.
      Ночные мысли каменисты.
      Часы - века.
      А мне на выбор: в коммунисты
      или в з/к.
      20.11.
      2000
      * * *
      Млечный путь... Как дорога легка!
      Пробеги, начинающий бог,
      не теряя пакет молока,
      Ариадны бесценный клубок.
      Но вмешался безжалостный быт,
      не сдержала поклажи рука.
      Развалилась страна, и забыт
      треугольный пакет молока.
      22.03.
      ЖРЕБИЙ
      "Блаженный жребий. Как мне дорога унылая улыбочка врага! Люблю я неудачника тревожить, Сны обо мне мучительные множить И теневой рассматривать скелет завистника, прозрачного на свет".
      Владимир Набоков. "Безумец"
      1
      Биармия, куда я вброшен был
      по прихоти безжалостного рока,
      не признавала жалкого оброка
      случайными нарезками судьбы.
      Ей нужен был весь полностью пирог,
      она ждала туземную покорность,
      а я не мог ответить на огромность
      ее в ночи затерянных дорог.
      Сквозь смрад и дождь на торжище пустом,
      обманутый внезапным совпаденьем,
      сов. баловень, сов. трутень во владенье
      не мог принять я свой наследный дом.
      Где доживает мать свои лета,
      где крошки прежних замыслов столь жалки...
      Нет, лучше мыкать горе в коммуналке,
      чем рифмовать опять "мечта - тщета".
      Биармия, твой данник вновь в бега
      настроился, он отгрызает ногу,
      в капкан защелкнутую, рвется он к итогу:
      то ль свечка Богу, черту ль кочерга...
      2
      Мой Рим, мой Кремль, мой северный венец
      спешат с ухмылкой варвары примерить;
      а я наивно продолжаю верить
      в слепое притяжение сердец.
      Рога трубят, скорей вгрызайся в плоть,
      ценой потери выиграй сраженье,
      а если неизбежно пораженье,
      смирись - такое повелел Господь.
      Язычество задвинуто в леса
      и накрепко вмуровано в овраги,
      и если ты воспомнишь об отваге,
      Эдип, твой жребий - выколоть глаза.
      Не стоит лицезрения разор
      и варварская радостная рожа...
      Что ж, шествуй слепо, все, что будет позже,
      не сузит твой духовный кругозор.
      Биармия, ты будешь мне родней
      на расстоянье; жест прими прощальный.
      Еще не раз я вздрогну болью давней,
      уколотый хвоинкою твоей.
      14.04.
      * * *
      Увы, ты с каждым днем брюзглей и старше,
      на импортных взопрев окорочках;
      приветливые бедра секретарши
      напрасно отражаются в очках.
      Уныло прикандален к диалогу
      с такими же делягами, как ты,
      все чаще ты взываешь к Богу, к Богу,
      увы, страшась последней темноты.
      26.07.
      СОЙКА
      М. Л.
      Был полдень. Я лежал на койке.
      Лишь книгу старую открыл,
      как вдруг услышал крики сойки
      и стук в стекло, и шорох крыл.
      Проголодавшаяся птица
      с балкона колотилась в дверь;
      она хотела поделиться
      со мной одною из потерь.
      Бездумно прежняя жиличка
      явила ветреную прыть,
      кроша то хлебец, то яичко,
      и вот - сумела прикормить.
      Но час настал. И съехав резво,
      жиличка канула во мглу;
      а птица пьяно или трезво
      мне барабанит по стеклу.
      Она круглит привычно глазки
      и не предчувствует беды.
      Она привычно хочет ласки
      и хоть какой-нибудь еды.
      Ей невдомек, что тоже брошен
      любимой женщиной, лежу
      на койке. Каждый стук мне тошен
      и шарканье по этажу.
      Отстань, назойливая птица!
      Я не гожусь тебе в друзья.
      Мне остается лишь напиться,
      раз убивать себя нельзя.
      Повсюду ложь. Весь мир - помойка.
      Ответа нет, как ни зови...
      Зачем же снова я, как сойка,
      жду возвращения любви.
      5.08. Малеевка
      * * *
      Закрываю глаза - и немею.
      Сжатый в кокон, лечу наугад.
      Ничего изменить не умею.
      По рукам расплескался закат.
      Снова крутит и оземь бросает.
      Беззащитен, взываю во мгле.
      Но объятия не разжимает
      тот, кто правит людьми на земле.
      Неразъемна борцовская хватка.
      Припечатан, лежу на спине.
      Но еще не готов без остатка
      раствориться в нахлынувшей мгле.
      И опять открываются веки,
      Боль на миг отпускает виски.
      Оставаясь калекой навеки,
      только чудом разжал я тиски.
      6.08. Малеевка
      ИГЛЫ МГЛЫ
      Как же злы
      хвои уколы!
      Горы и долы
      иглы мглы
      жалят и жгут,
      не жалея.
      Тениста аллея.
      Злее и злее
      укусы минут.
      Ласки секунд
      приторно липки.
      Совести пытки
      душу секут.
      Лучше ответь,
      милая хвоя,
      ждать ли покоя?
      Времени плеть
      встретит ли снова
      муками слова
      завтра и впредь?
      Иглами мглы
      ныне и присно
      жалит капризно
      замять золы.
      Злобный сугроб
      воспоминаний.
      Эхо желаний.
      Радости гроб.
      Узел судеб.
      Смертная маска.
      Снежная ласка.
      Гибельный хлеб.
      Лжи леденец.
      Бренная влага
      шепчет, что благо
      сшибка сердец.
      Дескать, милы
      демоны ночи.
      Жалить охочи
      иглы мглы.
      Я одинок.
      Жажду покоя.
      Пермская хвоя
      лучший венок
      для неуда
      чника и для героя.
      А за горою
      встретит звезда.
      Сдвинут столы
      тени и боги
      в славном чертоге.
      Вечность в итоге.
      Иглы мглы.
      20.08.
      * * *
      Ненавижу состояние сытости,
      величание женщины блядью,
      картографирование закрытости,
      вышивку крестом и гладью.
      Обожаю состояние невесомости,
      черемуховые холода и карие глазки,
      отсутствие черты оседлости
      и древнерусские сказки.
      Ненавижу - обожаю... Этой парадигмою
      опьянен похлеще водки и пива.
      Мозгами двигаю, ногами дрыгаю,
      догадайтесь с трех раз - чему альтернатива?
      25.08.
      * * *
      Слоится воздух над огнем свечи.
      Венчается раб Божий и раба...
      О, как прикосновенья горячи,
      когда толкнет в объятия судьба!
      Домой вернетесь мужем и женой,
      венчанием соединив сердца...
      Нет-нет мелькнет над вашей головой
      палящий отсвет Божьего венца.
      24.09. Храм Сергия Радонежского на Таганке
      * * *
      Рассвет в оконце брызни,
      взломай льдяную тишь...
      В калейдоскопе жизни
      ты стеклышком дрожишь.
      Встаешь простоволосо,
      плеснешь в обводья глаз.
      Веселый знак вопроса
      венчает твой намаз.
      Работница, гулена,
      тихоня, егоза,
      на кромке небосклона
      летунья-стрекоза.
      Я если что умею
      испытывать судьбу,
      вращать, вращать быстрее
      подзорную трубу,
      где все сомненья тают,
      где славен жизни сор,
      где стеклышки слагают
      таинственный узор.
      Выкидывай коленца,
      обламывай полы,
      рви сердца заусенцы,
      льдяные иглы мглы.
      27.11.
      * * *
      Что о житье-бытье?
      Пусть ты не шерамыга,
      давай, давай уе...
      Быстрее ножкой двигай.
      Есть т ы и есть о н и,
      кто драть тебя охочи
      во все ночные дни,
      во все дневные ночи.
      Надвинешь канотье.
      Бумажник что булыга
      давай, давай у. е.
      Быстрее ручкой двигай.
      Великая страна,
      и ей равновелики
      и Бог, и сатана,
      и прочих граждан лики.
      27.11.
      * * *
      В воде стеклянный дом невидим,
      как в воздухе - сторонний газ;
      так посторонние обиды
      невидимы для наших глаз.
      Мне рыночная перспектива
      давно обрыдла и претит,
      а вот любому партактиву
      лишь разжигает аппетит.
      Спроси себя, мол, бедный рыцарь,
      что делать? Где спасенье, где?
      А надо постараться скрыться,
      исчезнуть, как стекло в воде.
      28.11.
      2001
      * * *
      Надо ли было метаться
      и рифмовать наугад,
      чтобы пружинно попасться
      в лаокооновый чад?
      Юбка. Колени в колготках.
      Тщетно - зови, не зови
      сорокалетняя тетка
      мне говорит о любви.
      Бывшей. Сгоревшей до срока
      в невыносимом чаду
      давних взаимных упреков,
      тщетно взывавших к стыду.
      К совести. Зряшное дело
      мерить рассудочно страсть.
      Только не знает предела
      либидо сладкая власть.
      Жить надо тихо и кротко,
      ротик закутав в платки,
      чтоб сквозь чужие колготки
      не замечать ноготки.
      6.01.
      * * *
      Среди дряхлеющих собак
      сам, постаревший словно псина,
      курю слежавшийся табак
      и нянчу призрачного сына.
      Мертворожденного. В ночи
      не выдохнувшего проклятье
      всем тем, кто гычет, как сычи,
      мол, все мы сестры или братья.
      Век умер, веками прикрыв
      глаза гноящихся иллюзий,
      чтобы прорвавшийся нарыв,
      как шар бильярдный, ухнул в лузу.
      Век тоже выдохнуть не смог
      последнее благословенье,
      чтобы неправедный итог
      возвысил наше поколенье.
      Глядит луна, собачий глаз,
      на немоснежную долину,
      на домы, на безгласных нас,
      на шелушащуюся псину,
      решившую: "И я - герой,
      и должен зваться человеком"...
      А туча, тешучись игрой,
      спешит прикрыть луну, как веком.
      8.01.
      ВЫБОР
      Не плачь, не ной, что невезучий,
      что вечно - горе от ума;
      ведь и у самой черной тучи
      всегда есть светлая кайма.
      Всегда есть выбор между светом
      и сонным искушеньем мглы,
      но как же поступить с советом,
      чьи обрамления светлы,
      а суть черна? Чернее тучи,
      черней вороньего пера;
      и лишь коварным сладкозвучьем
      высоким помыслам сестра.
      Как поступить? Ведомый верой,
      иди, и да спасут тебя
      среди огня и жгучей серы
      слезинки Божия дождя.
      Ведь Тот, кто за тебя отплакал,
      невыносимо отстрадал,
      плевелы отделит от злаков
      и явит горний идеал.
      Иди за Ним, храним обетом.
      Неважно, что дела малы.
      Но сделай выбор между светом
      и сонным искушеньем мглы.
      12.01.
      ШУТЛИВЫЙ НАКАЗ
      Прощание устройте в ЦэДээЛе,
      поставьте в малом зале скромный гроб,
      чтобы в буфете пьяницы галдели,
      а дух мой, гений, возвышался чтоб.
      Придут коллеги - помянуть сквозь зубы.
      Придут калеки - жизнь пережевать:
      "Мол, все - ништяк, раз мы не дали дуба.
      Ушел Широков - что переживать...
      Он был смешон в мальчишеском азарте:
      прочесть, освоить и переписать,
      путь проложить по исполинской карте
      литературы...Тьфу, такая мать!
      Дурак, он не носил, как мы, кроссовки,
      а также, блин, втянулся в странный кросс;
      он был чужим в любой хмельной тусовке
      и потому свалился под откос".
      Меня едва терпели "патриоты",
      а "либералы" думали: "изгой".
      Моя душа не знала укорота,
      впал навсегда я в творческий запой.
      Придут Калькевич, Кроликов и Чаткин.
      Жох-Жохов попеняет земляку,
      что он оставил новый том в начатке,
      не дописав о родине строку.
      О, Пермь моя, мой Молотов забытый,
      сиренью мне ты упадешь на гроб;
      пять лепестков казарменного быта,
      звезда эпохи, памяти сугроб!
      Повесь доску на пригородной школе,
      отметь мои былые адреса,
      где книги грыз и куролесил вволю,
      дав пылкой страсти в сутки полчаса.
      А что до окружающей столицы,
      я ей - песчинка, в ухе козелок.
      Как Б. Л. П., из певческой больницы
      я вынес в синь с бельишком узелок.
      Пускай его размечет свежий ветер,
      и зашуршат страницы, как снега;
      и мой читатель вдруг случайно встретит
      единокровца и добьет врага.
      Сержантовы Майоровыми стали,
      а кто-то Генераловым возник;
      и вечен бой; он кончится едва ли,
      но будет жить мой Гордин, мой двойник.
      Он рюмку водки за меня пригубит,
      да что там - литр он выпьет за меня;
      и пусть его за это не осудит
      оставшаяся кровная родня.
      Мой дух, мой гений мне закроет веки,
      в свой час отправив тело на покой...
      В космической шальной библиотеке
      моя страница машет вам рукой.
      20.03.
      * * *
      Лет в 17 из сломанной лейки
      я слезами наполнил фиал.
      94 копейки
      я за Надсона томик отдал.
      Получал отовсюду уроки,
      не страшась изменений в судьбе.
      Евтушенковской "Нежности" строки
      я нахально примерил к себе.
      Как паук паутину из пуза,
      я выматывал строки свои;
      что ж, советская рыхлая муза
      научила продажной любви.
      По газеткам сшибал гонорары.
      Как нужны 3-4 рубля!
      Рифмовал: комиссары - гусары;
      и цвела под ногами земля.
      А сегодня стихи издаются
      лишь за кровные, лишь для друзей...
      Отольются, еще отольются
      наши слезки; пальнут из фузей.
      Нет, я вовсе не рвач и не нытик,
      а немалой частицею врач,
      составитель, прозаик и критик,
      журналист и, конечно, толмач.
      Подытожу, откуда богатство,
      на своих и чужих не деля:
      Евтушенко и брат его Надсон,
      книжки их не дороже рубля.
      3.09.
      * * *
      И в расцвете весеннего дня,
      и зимой леденяще-кинжальной
      иглы мглы не кололи меня,
      лишь хвоинка какая ужалит.
      Ждать недолго. Порвется струна.
      Полминуты повоют собаки.
      Русь-Россия, родная страна,
      только ты и спасешься во мраке.
      Только ты. Позабыв обо мне,
      нарожаешь веселых поэтов,
      чтобы мгла растворилась в вине
      огнезарно-кровавых рассветов.
      Как мы жалки под старость, голы,
      нищебродны, смешны и убоги...
      Отыскали меня иглы мглы
      на последнем житейском пороге.
      5.12.
      * * *
      Плачу. Плачу. Плачу.
      С усердьем очевидца.
      Врачу и палачу.
      Никак не расплатиться.
      Ни доллар и ни рубль,
      увы, не всемогущи.
      Ты забытья хлебни.
      Глотни Летейской гущи.
      26.12.
      * * *
      Всё пропил я: силу, здоровье,
      любовь и мятущийся ум;
      нередко платил я и кровью,
      такой удалой толстосум.
      Случайно оставил удачу.
      Впадая порой в забытьё,
      живу я на мелкую сдачу.
      Я, видно, достоин её.
      26.12.
      * * *
      Несмотря на женины старанья,
      не умею аккуратно пить.
      Как в первостатейном ресторане,
      во сто крат приходится платить.
      Хуже сук, душою трижды суки,
      обирают бравые менты.
      Вот она, последняя наука!
      Вот пример гражданской правоты!
      Сколько раз я проходил сквозь это,
      но не понял, не уразумел.
      Водка с неумелой сигаретой
      сладостный и действенный коктейль.
      Почему ж тогда я безутешен?
      Что взываю к Божьему суду?
      Осознай, что многократно грешен.
      Сам виновен. У себя краду.
      28.12.
      * * *
      2002-й.
      Так что же он сулит
      зеркальною игрой:
      две двойки и нули?
      Дурная голова,
      ты прешь к концу, скуля...
      Пойми, как дважды два,
      не жизнь, а - два нуля.
      28.12.
      * * *
      Как мне хочется выпить лекарство
      и мгновенно навеки заснуть,
      чтоб не видеть, как в темное царство
      продолжается гибельный путь.
      Чтоб не чувствовать тень Немезиды
      в двух шагах за своею спиной;
      чтоб изжить, позабыть все обиды;
      дверь захлопнуть, закрыться стеной.
      И поверьте, себя не жалею;
      жалко дочь, еще больше жену
      обездолить кончиной своею,
      увеличив свою же вину.
      Что ж, я пожил; и все-таки глухо
      свет надежды меня веселит;
      а душа как щенок лопоухий
      льнет к прохожим и тщетно скулит...
      28.12.
      * * *
      В снах - себя узнаю по затылку.