переплетаются всевечно тьма и свет.
      Остолбенев в божественном наитье,
      сквозь время слышу приглушенный плач;
      есть правило в общественном развитье:
      завоевателю наследует палач.
      13 марта
      ИЗ МАЛЕЕВСКОЙ ТЕТРАДИ
      ОДА НА РАБСТВО
      Рабство начинается с богатства,
      с жажды обладания, с того,
      чем необходимо восторгаться,
      с многого, и все же с одного
      жалкого-могучего инстинкта
      жертвой быть, а значит, палачом
      собственным, с желания гостинца,
      с нежеланья думать что почем...
      Рабство начинается с рожденья,
      с неуменья властно брать себе
      все на свете в виде угощенья,
      с ласковой покорности судьбе,
      с долгого-предолгого взросленья,
      с медленного опыта ума,
      с радостно-тупого умиленья,
      что вся жизнь - история сама.
      Рабство не кончается со смертью,
      с трупом, заколоченным во гроб,
      с глухо-похоронной коловертью,
      с насыпью, похожею на горб,
      с трогательно-нежной панихидой,
      с грубыми притворствами толпы,
      с ясной неизбежностью планиды
      и сплошной затертостью тропы.
      Рабство не кончается с утратой
      жизненно-необходимых сил,
      слома чувств, искрившихся когда-то,
      и потери всех, кого любил;
      с самого последнего мгновенья
      впада в бесконечно-длинный сон,
      с обморока страшного паденья
      есть надежда, что и ты спасен.
      Что тогда воистину свобода:
      плен незнанья или знанья тлен?
      Почему все резче год от года
      ветер всевозможных перемен?
      И не ясный ли пример дарован
      в дни былые страждущим Христом,
      что воскрес, любя, для казни новой,
      стал свободным, умерев рабом?
      29 июля
      РОЛЬ
      От короля до моли,
      хоть зрячи, всё - слепы,
      мы все играем роли
      по милости судьбы.
      Приманка ли, обманка
      трепещет на ветру,
      и сладко жжется ранка,
      живая поутру.
      А вечером поглубже
      уйдя в чужую тень,
      подумай-ка получше,
      чем встретить новый день.
      И прошептав неслышно
      два слога, как пароль,
      душою ты продышишь
      к утру другую роль.
      29 июля
      * * *
      В душе - предвестие разлуки. Скрежещет время-маховик. Рябина заломила руки, прощаясь с летом в этот миг. А как восторженно и пьяно она могла еще вчера сыграть на лунном фортепьяно твист, рок-н-ролл, et cetera... Сегодня подурнели листья. С осенним возрастом в борьбе ее доверчивые кисти опять протянуты к тебе. Взрывает цепь ассоциаций любви неодолимый пласт, и ты не можешь отказаться от этих торопливых ласк.
      31 июля
      * * *
      Лес переполнен чертовщиной.
      Грибами. Ягодой. Орехами.
      Ты - женщина, а я - мужчина.
      Вот и приехали.
      Еще сидим на чемоданах
      и дурью маемся.
      А лес бушует без обмана
      и не ломается.
      Он ждет нас каждую минуту,
      заманивая всеми тропками,
      чтоб сделать сильным лилипута
      и смелой - робкую.
      31 июля
      КОРА
      Поглажу дерево рукою,
      почувствую через кору
      движенье встречное, такое,
      чему и слов не подберу.
      Оно без рук меня обнимет,
      оно без голоса шепнет,
      и все печали отодвинет,
      как будто главное поймет.
      Не нужно зряшное мусолить,
      любовь переживет века.
      Кора шершавая, в мозолях,
      как будто бабушки рука.
      31 июля
      * * *
      Пейзаж подмосковный обычен:
      березы, осины, дубы.
      И что ты, художник, набычен,
      неужто страшишься судьбы?
      От времени сточены зубы
      и десны - растертые в кровь.
      А все-таки мы - однолюбы,
      ты веришь в такую любовь?
      В любовь к неказистой отчизне,
      какая с годами сильней,
      которая больше всей жизни,
      ведь жизнью обязаны ей.
      И этот пейзаж подмосковный,
      такой заурядный пейзаж
      до слез прошибает невольно
      и требует взять карандаш.
      Запомни, запомни, запомни:
      березы, осины, дубы...
      Ведь это воистину корни
      твоей невеликой судьбы.
      31 июля
      ОДА НА СОВЕСТЬ
      До чего скрипучие полы, расскрипелись пьяно половицы. Да уж, не продать из-под полы, сбрасывая лихо рукавицы, совесть. Незаметно. Воровски. Упиваясь собственным всезнайством. Чтобы позже, мучась от тоски, распроститься с нажитым хозяйством. С нажитым богатством. Ничего человек не унесет с собою. Одного себя лишь, одного. Почему же все берет он с бою? Почему не думает о том, что он наг приходит, наг уходит, вечно скарбом набивает дом и скорбит при нищенском доходе? Но занозы совести остры, не спасут любые рукавицы. Ни рубанки и ни топоры гладко не затешут половицы. Не утешат, не утишут зуд совести, мук нравственных, коллизий вечных и от судей не спасут ни при соц., ни при капитализме.
      31 июля
      ОДА НА НАДЕЖДУ
      Мне нравится погода без всяческих невзгод, такое время года, когда душа поет. Ликует неба просинь, бликует солнце в глаз... Малеевская осень сегодня началась. Деревья не понуро повдоль дорог стоят, и мощные фигуры писателей хранят. От дождика и града, и всяческих невзгод. Ведь высшая награда, когда душа поет. Когда такое время, когда такая явь. Ты только ногу в стремя попробуй не поставь. Страна, как конь, несется на западный манер и сесть на иноходца сейчас дурной пример. Ликуйте, инвалиды! Ликуйте, дураки! Стремиться в индивиды сегодня не с руки. Аж в воздухе витает особенный миазм, который вызывает наш кап. энтузиазм. Хотели перемены, шептали как пароль, так жмите в бизнесмены, скорей входите в роль! Друг другу продавайте потертые штаны, ведь вы при этом, знайте, надежда всей страны. А что при этом самом одни штаны на всех - молчать... Не имут сраму взалкавшие успех. А что при этом самом все больше алкашей - молчать... Не имут сраму наследники вождей. И все-таки погода сегодня хороша, и радостно природе ответствует душа. И все-таки надеясь на счастия залог, я этою идеей закончу монолог.
      1 августа
      ОДА НА СОСЕДСТВО
      Мои соседи - простые люди.
      Они - не писатели, а читатели.
      Они любовные романы любят,
      а стихи посылают к чертовой матери.
      Они не верят пестрым газетам
      и очень редко - новым вождям.
      Им бы теплые ватерклозеты
      и хороший зонтик к осенним дождям.
      Мои соседи получают зарплату,
      кстати, очень маленькую, если назвать.
      Их мучения Понтию Пилату
      и не снились, когда приходится покупать.
      Когда приходится заходить в магазины,
      на базар или вдруг толкнуться в ларьки,
      оказывается: деньги не из резины,
      и огорчения бывают горьки.
      Мои соседи - не самоубийцы,
      они успокаивают сами себя
      и снова, Боже, такие тупицы,
      тупо кино по TV следят.
      И никто им никогда не поможет,
      только проповедник помашет рукой...
      Года за годами - одно и то же.
      Я восхищен ими. Я и сам такой.
      1 августа
      * * *
      Летит со всех московских колоколен
      неугомонный звон на сто колен:
      рожденный пленным выбирать не волен,
      рожденный вольным не приемлет плен.
      4 августа
      ДАТЫ
      В 15 лет - восторг, с самим собою торг, мечта: скорее стать нобелиатом; вот только - по стихам иль все же - по трудам, в которых расщеплен весь мир, как атом? А в 22 уже женат, хотя в душе по-прежнему свободен, как стихия. И в 27 избит не той судьбой, а быт, какой еще бывает быт в России... А в 30 - суета, компания не та и в голове лишь книги или бабы. Дожить до 40, надеясь, что строка останется в истории хотя бы. И снова в 50 одни долги висят, как впившиеся намертво пиявки. Быть может, в 60 издаст Гослитиздат твои двадцатилетние заявки. И если повезет, то в 70 народ тебя на четверть, может быть, узнает. А в 80 - мрак и снова всех собак повесит на тебя печать родная. И гробовой плитой предстанет шрифт литой, и позабудут разом псевдонимы. Весь твой восторг, наив, даст Бог, сдадут в архив и аспирантки будут бегать мимо. Столетний юбилей вдруг званья "соловей поэзии российской" удостоит и лет через 500 случайно идиот тебя прочтет и матерком покроет. А ты не повернешь, не опровергнешь ложь, хоть истина тебе необходима... Так вот она, судьба, поэзии раба и рифм неповторимых господина. Зачем же вновь и вновь взрывается любовь к созвучиям и мучатся подростки, и снова лавр цветет, и новый идиот блаженно рвет его на перекрестке?
      5 августа
      * * *
      Одна любовь из чувств священна
      к Отчизне, главной из свобод.
      Как капля в море опущенна,
      я растворен в тебе, народ.
      Малеевка, 5 августа
      КТО ВИНОВАТ
      Век близится к закату.
      Чудовищный закат.
      Кто в этом виноваты?
      Никто не виноват.
      Тесно пальто на вате.
      Рукав коротковат.
      Портные виноваты?
      Никто не виноват.
      Палач хрипит в кровати.
      Для дела староват.
      Что, жертвы виноваты?
      Никто не виноват.
      Россия, моя мати,
      спаситель твой распят.
      Евреи виноваты?
      Никто не виноват.
      Лишь я с лицом помятым,
      с зарубками расплат,
      почти не виноватый,
      всех больше виноват.
      23 августа
      РУИНЫ
      Мы красотой хранимы. Спасет нас красота. Воздушные руины, вы - райские врата. Влекомые надеждой, пусть и в конце пути, эстеты и невежды хотят сюда войти. А если небо плачет, просвета в тучах нет, то это все же значит, что где-то спрятан свет. Он темноту раздвинет, отринет кипень вод, и радуга обнимет собою небосвод. Ведь каждая опора воздушного моста есть продолженье спора: нужна ли красота? Лишь благодать Господня и вечности игра - опора для Сегодня меж Завтра и Вчера. Воздушные руины, вы - райские врата. Мы красотой хранимы, спасет нас красота.
      23 августа
      РАНДЕВУ
      Вести с West'a. На West'e - весталки. Даже благовест: Благо-West?.. Почему-то мне все-таки жалко отваливших на Запад невест. Почему-то желаю им счастья. Даже если подует норд-ост. Слишком часто, да-да, слишком часто выбивали нас в полный рост. Гунны. Шведы. Татаро-монголы. Немцы-рыцари. Вся пся-крев. Мы спрягали родные глаголы, чтоб потом победить королев. И когда мне твердят, вестимо, мол, инвесторы сделают best, то, поверьте, невыносимо нам от бестий жаждать торжеств. Есть известнейший жест, между прочим, и в известном смысле мужской, всем, до сласти чужой охочим, обещая конец лихой. Завсегда в годину лихую, напрягаясь из всех своих сил, наш народ доверял, рискуя, лишь себе и льгот не просил. Ни гум. помощи. Ни подачки. Ни валюты какой взаймы. И князья не строили дачки и водярой не мыли умы. Ох, и смутное нынче время! Самозванцы в большой чести. Где ты, Муромец?! Ногу - в стремя. И - страну начинай мести. Не из мести. И тоже не спьяну. Поработай, усы закусив. Чтоб потом молодым боянам славу петь тебе на Руси. Чтоб прошло сказанье-известье всю родную страну насквозь. Ну, а гостя и с Ost'a, и с West'a примем ласково, как повелось. Подадим ему меда-пива жбан серебряный, ендову... И на этом весьма красиво кончим славное рандеву.
      13 сентября
      * * *
      Вновь осень на зиму меняя,
      засыпав листьями овраг,
      погода ясная, сухая
      нам обещает много благ.
      Багрянец ныне явлен всюду,
      как зноя летнего венец,
      чтоб в чувства не вносить остуду,
      чтоб не утишить жар сердец.
      И как последняя новинка,
      как супер-шлягер чумовой,
      поет гусиная волынка
      над облысевшей головой.
      23 октября, Пермь
      * * *
      Среди такого снега я много лет не жил: он ливнем падал с неба, шептал и ворожил. Среди его кудели как в детстве я пропал. Дыханием метели он душу обжигал. Неспешная починка латала механизм, и каждая снежинка крепила организм. Здесь рифмовался с веком изгиб моей судьбы, здесь снежным человеком воистину я был. И звон колес трамвайных летел как стук телег, и был необычайно прекрасен пермский снег.
      3 - 5 декабря
      1996
      * * *
      Летит история тараном, жжет в мироздании дыра, пока замученный тираном тирану же кричит "Ура!" Пока досужие зеваки пьют виселичный аромат, солдаты спят на бивуаке под пенье пушечных цикад. Герои гибнут не в кровати, их не пугает груз оков, но прав, наверно, обыватель, не вдумываясь в смысл веков. Он ближе к сумрачной природе, пусть только продолжает род. Простите, в некотором роде он именно и есть народ. Неважно, поздно или рано властителя настигнет суд: эффектный памятник тирана рабы вчерашние снесут. Но как же давят неба своды и смысл истории таков, что вместо призрачной свободы рабам милее груз оков. Жизнь требует козырной масти, не залечив вчерашних ран, герой, дорвавшийся до власти, сам будет истинный тиран.
      ПОСЛЕДНИЙ ОСТРОВ
      Памяти Иосифа Бродского
      Мне говорят: все в мире - только тлен.
      Не поминайте имя Бога всуе.
      Митрополит и метрополитен
      не совпадают, купно существуя.
      Земля не избегает неба линз.
      Поэт свершает слова именины.
      Пусть муэдзин отвергнет дзен-буддизм,
      раввин - дитя обиженной равнины.
      Играючи сквозь нас летят лучи,
      плетут свою тугую паутину,
      и музыка поэзии звучит
      в час погребальный, в тяжкую годину.
      Основы твердой ищет хищный взгляд.
      В печь Пенелопа выбросит полено.
      Космополит сменил комсомолят,
      но только лишь до следующей смены.
      В час этот сердце рвется пополам,
      созвучия равняются по росту,
      и пилигрим, не сняв кардиограмм,
      искать уходит свой последний остров.
      2 февраля
      ЗЕРНО
      Не знаю, что станет со мною,
      но знаю зато, что сполна
      шумит и зерно просяное,
      и малый кусочек зерна.
      Зенон, Диоген, Авиценна
      открыли мне правду одну,
      что каждая жизнь драгоценна
      и каждый подобен зерну.
      Пусть эхо промчавшейся жизни
      потомкам хоть звук донесет
      любови сыновней к отчизне
      и радости взятых высот.
      Струятся бесценные зерна
      и времечко мелет муку,
      чтоб каждый прожил не позорно,
      а дело свершил на веку.
      10 февраля
      * * *
      Ветреная изморозь акаций, желтые султанчики мимоз не дают свободно прикасаться, но вприглядку радуют до слез. Вербы нежно-бархатные почки, грубая кириллица берез ранней смерти не дают отсрочки, только душу радуют до слез. Милая забитая отчизна, шел к тебе я по колено в грязь, ты меня встречала укоризной и по роже била, осердясь. Все равно люблю твои наветы и советы глупые люблю, песни те, что петы-перепеты, все равно без устали пою. В тесноте да все же не в обиде, в нищете да все-таки в чести мы с тобой еще увидим виды, выберемся, Господи прости.
      11 февраля
      УЗЛЫ
      Пускай в конфорке выключили газ,
      мысль об огне витает непрерывно,
      так бабочка желаний жжет призывно,
      голубовато окликая нас.
      Так сам собой рождается рассказ
      о жертве рока, что ползет унывно
      в нору событий, но внезапно дивно
      ее от смерти неизвестный спас.
      Художники, я понимаю вас!
      Хочу писать упрямо и наивно
      не то, что существует объективно,
      а то условное, что видит третий глаз.
      Случайности закономерно злы.
      Вяжу упорней памяти узлы.
      24 марта
      * * *
      Я не рожден под мирное дыханье
      библейского осла или вола,
      хотя познал истории касанье,
      через страданья жизнь меня вела.
      И хоть младенцем не ложился в ясли,
      соломенная музыка звучит,
      рождественские звезды не погасли,
      Марс надо мной не раз взошел в зенит.
      Я помню гул далекой канонады,
      как в мае пал поверженный Берлин,
      я слышу до сих пор: летят снаряды
      куда звучней, чем журавлиный клин.
      Я помню смерть вождя и спутник первый,
      Гагарина торжественный полет,
      та радость до сих пор тревожит нервы
      и сердце по-мальчишески поет.
      Еще я помню сумрачные годы
      и мирным утром цепь очередей,
      голодный призрак нынешней свободы
      сумел увлечь мятущихся людей.
      Не только юность, зрелость - за плечами,
      все ближе безысходности черта,
      но я хочу, чтоб зорко различали
      глаза - где не исчезла красота.
      30 июня
      1997
      * * *
      Эти вросшие мочки ушей,
      эти волчьи несытые взгляды...
      Быстро-быстро крест-накрест зашей,
      бедной памяти больше не надо
      сохранять дорогие черты,
      облик той, что глядела по-волчьи
      из раствора сплошной темноты,
      из воронки ворованной ночи...
      14 января
      * * *
      Анне
      Архитектура осени проста:
      оголены распахнутые ветки,
      и существо пожухлого листа
      летит на землю, выживая редко.
      Сырое небо метлами дерев
      метет до новой зелени округа,
      а мы, на милость поменявши гнев,
      круглогодично влюблены друг в друга.
      Когда и нас, отживших, понесет,
      как листья, ветер страшного прощанья,
      ты вспомнишь этот високосный год
      и все его пустые обещанья.
      1 февраля
      НАСЛЕДИЕ
      Как дьявол ни похохатывал,
      вращая злокозненный вал,
      "Записки об Анне Ахматовой"
      ХХ век прочитал.
      Здесь честно каждому выдана
      оценка за каждый час,
      обетами и обидами
      уже не смущая нас.
      Зачислены в собеседники,
      раскрутим событий нить...
      Наследники мы, наследники...
      Самим бы не наследить!
      10 марта
      ЧУЖАЯ ТЕМА
      Г. Адамовичу
      Там солнца не будет... Конечно, там будет сплошная луна прожектором жутким беспечно светить, как велел сатана. Там будет чужое светило над ртутно-безмолвной водой искать средь прибрежного ила хоть оттиск ступни молодой. Не греет улыбкой обманной чужого огня торжество... Там Вронский не встретится с Анной и Анна простит не его. Я буду качаться распятый, конечно же, вниз головой, но будет ли это расплатой, последней расплатой с судьбой? Как мухи, жужжа, на варенье стремятся, оставишь едва, на мертвое стихотворенье слетятся, воняя, слова. Что ж, каждое слово отдельно, наверное, вправе желать себе подслащенной молельни, а вместе б их век не видать. Всесильной рукой остановлен бессмертной души маховик, и в дыры разрушенной кровли кривится бессмысленный лик. Заслуженный отдых... Конечно, на то и копилась вина, чтоб жутким прожектором вечно светила там злая луна.
      15 марта
      ИЗ ДЖОНА КИТСА
      Глаз хризопраз, и лес волос, и шея
      Фарфоровая, и тепло руки
      Единство их рассудку вопреки
      Тебя моложе делает, нежнее.
      О, небеса! Какой здесь вид! Шалею.
      Нельзя не восхититься, до тоски
      Нельзя не озвереть - две-три строки
      Я подарить потом тебе сумею.
      Но как же ненасытен я с тобой:
      Твоей улыбке не страшна остуда
      Знак острого ума, любви святой;
      Мне не страшны любые пересуды,
      Мой слух распахнут настежь, Боже мой,
      Твой голос я ловлю: ах, что за чудо!
      27 сентября
      ИЗ ДЖОНА КИТСА
      Ближе, ближе, страсть
      Стисни влажной тенью
      Ближе, ближе, страсть!
      Дай мне искупленье!
      Ближе, ближе, сласть
      В луговой постели
      Ближе, ближе, сласть!
      Встретиться успели!
      Ближе, ближе, блажь,
      Жги дыханьем жизни,
      Ближе, ближе, блажь
      В сердце солнцем брызни!
      Что ж, что чувств угар
      Мигом улетает,
      Наслажденья жар
      Быстро угасает.
      Только б не забыть
      Счастье близко, близко!
      И нельзя любить
      Без шального риска!
      Ближе, пусть к утру
      Задохнусь от страсти
      Если я умру,
      Я умру от счастья!
      2 октября
      ИЗ ДЖОНА КИТСА
      Как много бардов зряшно золотит
      Времен упадок! К вящей из досад
      То, что подобной пище был я рад;
      Уж лучше б я оглох или отит
      Меня отвлек от песенных харит,
      Я так устал от чувственных рулад;
      С бесстыдством дело не пойдет на лад,
      Как только не отбили аппетит!
      Прислушайся, что только ни принес
      Нам вечер: листьев шепот, пенье птиц,
      Журчанье вод и шелесты страниц,
      Звон колокола и обрывки фраз;
      И как бы время ни валило ниц,
      Все-все гармонию рождает в нас.
      7 октября
      ИЗ ДЖОНА КИТСА
      Вращая томно глазками, сидят,
      Грызут печенье, устремивши взгляд
      В пространство, подавляют вздох с трудом,
      Забыв про чай, про аппетит, про дом;
      Скрестивши руки, сдерживая крик
      Огонь погас, нет угля, случай дик;
      Нет, чтоб позвать служанку, позвонив.
      Поодаль муха тонет в молоке,
      А где гуманность, тоже вдалеке?
      Нет-нет, вот Вертер ложечку возьмет
      И вовремя от гибели спасет;
      Чуток хлопот, и вот уже в полет
      Стремится муха, прочь от страшных вод.
      Ромео! Встань, нагар со свеч сними,
      Цветной капустой расползлись они.
      О, свечный саван! - То намек, что мне
      Пора в дом 7, на южной стороне.
      "Увы мне, друг, какой у вас сюртук!
      Что за портной?" - "Простите, недосуг
      Ответить. Я не знаю, что сказать.
      Где б мог он жить? Могу лишь повторять,
      Что я не знаю. Он, к моей беде,
      Жил в Вэппинге, а может жить везде".
      8 октября
      ТРИ СОНЕТА,
      НАПИСАННЫЕ В ПАНДАН КИТСУ
      1
      Вновь бабье лето, и закатный луч
      зазывно золотит дерев верхушки,
      и я чешу проплешины макушки
      и думаю, что я еще могуч,
      поскольку навестил Кастальский ключ,
      читал, переводил стишок о мушке,
      попавшей в чай, но спасшейся из кружки...
      А, впрочем, я, мой друг, не так везуч.
      Не платят денег мне который год,
      я позабыл и думать о зарплате,
      в стране - то гололед, то недород,
      а то - переворот; какой палате
      ни заседать - все окромя острот,
      не услыхать о суке-демократе.
      2
      Еще вчера я говорил с тобой
      о Блоке, о Горации, о Боге;
      так были мысли плоски и убоги
      и перла серость, точно на убой.
      Наверно, так назначено судьбой:
      и наши встречи на ночной дороге,
      и темы разговоров, чтоб в итоге
      нас после смерти осуждал любой.
      Мол, недотепы, что с убогих взять,
      толкуют то, чего не понимают.
      Другое дело - подлинная знать,
      элита (как сегодня называют).
      Браток, ты понапрасну сил не трать.
      Ты прав, хотя за это убивают.
      3
      Ночная лампа далеко видна,
      и на нее летит любая нечисть,
      а если из итога пламя вычесть,
      то ни покрышки не сыскать, ни дна.
      Тут логика простая не годна,
      за что светильнику такая почесть?
      Что ж, и уроду достается певчесть,
      а мне - моя великая страна.
      Вот и сижу за письменным столом,
      забывшись в стихотворческом азарте,
      мой кабинет, странноприимный дом,
      шатается, словно бегун на старте,
      и вы его отыщете с трудом,
      но дайте время - нанесут на карте.
      8 октября
      СЕЗОННОЕ
      Опять столицу промывает дождь, отвратно на душе, и небо серо, похмельная снедает тело дрожь, азарт упал до нижнего предела. Я скис, как пожилое молоко. Одряб, как яблоко, оббитое о землю. И мысли об искусстве далеко, да я им, собственно, почти не внемлю. Мне только б продержаться пару дней, вдруг среди туч покажется светило; пусть будет голодней и холодней, но только б вдохновенье накатило. Я простоквашу чувств хочу отжать и спрессовать хотя б таблетку сыра... Опять непредсказуема, как блядь, погода, и в ботинках тоже сыро. Вот так всегда. Великая страна найти не может в гражданах опоры. И на Кавказе вялая война, и на Балканах клацают затворы. Писатель Эдичка, влюбленный в автомат, стреляет по врагам, как будто в тире; его коллега, "маленький де Сад", с досады стены пачкает в сортире. Мой тезка, он, конечно, преуспел и многое переиздал с избытком, но будет на него прострел - пострел ужо поплачет и походит жидко. Однообразно с осенью, как раз, чтобы в столетье эдак XXIII-м его переиздали в сотый раз и не читали даже в школе дети. Мой ритм напомнил про виолончель, гудящую, как ель, и то - как скрипки, навроде птиц, за тридевять земель спешат, от канифоли знойной липки. Прибавил дождь, но все-таки, как встарь, неподалеку женщина смеялась, и в кожу также вкраплен был янтарь... Когда б внутри погода не сменялась, тогда была бы точно благодать и солнечно любое время года, а я б не напивался вдругорядь, страшась неотвратимого исхода.
      11 октября
      ВАРИАЦИЯ
      История не терпит грима. Оставим для актеров грим. Великое неповторимо, Пермь и Москва, Париж и Рим... Порывом яростного ветра натянут до отказа трос времени, цепь километров... Я вновь вне дома. Я - в метро. Как поршень, поезд по туннелю мчит, воздух пред собой гоня... Вот так и езжу всю неделю, нет передышки у меня. Забавное, однако, сходство: инъекция чужой судьбы опять лишает первородства и отучает от ходьбы. Подачка тоже ждет отдачи... Не хочешь, ситный друг, в ебло, чтобы от истины ходячей вдруг стало больно и светло? Затем и лупят по кресалу, чтоб запалить поярче трут, чтобы почаще воскресала любовь, преображая труп ходячий, едущий, едящий, берущий с боем рубежи... Живи, мой милый, настоящим, а прошлым вряд ли стоит жить. Великое неповторимо, в одном-единственном числе и Нотр-Дам, и дамы Рима, и каждый листик на земле. И ты, такой несовершенный, сумел пробиться на авось, сумел... но в качестве мишени, пробитый временем насквозь.
      25 ноября
      СОНЕТ
      УХОДЯЩЕГО ГОДА
      "Кругом измена, трусость и обман",
      писал последний русский император.
      Внезапно перед ним разверзся кратер,
      и ссыпалась империя в карман
      временщиков... Сейчас телеэкран
      надежней оболванит, чем ротатор;
      телелистовки падают в фарватер
      случайных связей разведенных стран.
      Я сяду на продавленный диван,
      под телевизор захраплю, как трактор,
      тем самым проявляя свой характер,
      струной звенящий сквозь сплошной туман.
      "Россия, мати, что там за бугром?"
      Знакомый погрохатывает гром.
      30 декабря
      1998
      РОЖДЕСТВЕНСКИЕ СТРОФЫ
      1
      Ко мне Господь подводит облако,
      держа, как лошадь, в поводу,
      и спрашивает: "Хочешь яблоко
      иль Вифлеемскую звезду?"
      А я оглядываюсь - около
      плоды и звездочки висят,
      вот мимо облачко процокало;
      наверно, это райский сад.
      И я, такой неподобающе
      тяжелый, стукнут по плечу
      и дружески, и чуть пугающе,
      и вот уже лечу, лечу...
      Первая строфа приснилась
      в ночь на Новый год
      2 января
      2
      И зачем, скажи на милость,
      после всех невзгод
      первая строфа приснилась
      в ночь на Новый год?
      В ней меня своим признали
      райские друзья;
      словно накурился шмали,
      сам себя дразня.
      Было жаль со сном проститься,
      так тому и быть;
      что ж, проснулся - надо бриться,
      старый год забыть.
      Что там сон - пустяк, безделка...
      Жить бы не по лжи.
      Посмотрел, а на тарелке
      яблоко лежит.
      3 января
      ИЗ РОБЕРТА БЕРНСА
      Жил-был капризнейший дурак,
      Бездумно жил, любил не так,
      Был слишком вежливым для драк,
      Позвольте сесть поближе;
      Он песнями набил рюкзак
      И слез никак не слижет.
      Жил деревенской песни бард,
      Что городской толпе не рад,
      Он жаждал рифм, а не наград;
      О, проходи не мимо!
      Здесь, братской гордостью богат,
      Вздохну не хуже мима.
      Себе он вынес приговор,
      Читатель хроник, мыслей вор;
      Он с временем затеял спор,
      Бахвалясь дикой силой;
      Здесь пауза - и слез позор
      Над свежею могилой.
      Тюрьмы нередкий квартирант,
      На джин он променял талант,
      Был даже дома эмигрант
      С раздумьями своими;
      Под глупость не получишь грант,
      Лишь запятнаешь имя.
      Читатель, здесь повремени!
      Почти своим вниманьем дни
      Его и руку протяни;
      Пусть был он непокорен;
      В том, что он жил и рос в тени,
      Есть, видно, мудрый корень.
      5 января
      ЛЕРМОНТОВСКИЙ МОТИВ
      Елене-Злате
      Лазурь и золото - бессмертные цвета,
      возьмем мы их с тобою за основу,
      чтобы понять, откуда смелость та,
      с какой художник обращался к слову;
      с какою брался вновь за карандаш,
      едва дыша в прогибе нежных линий;
      и ты сегодня многое отдашь,
      чтоб разгадать явление эриний.
      11 января
      СОНЕТ С КОДОЙ
      Я битву с этой жизнью проиграл
      и все же понимаю безотчетно:
      по крайней мере, хоть умру почетно:
      я жил, любил, боролся и страдал.
      Звезда моя, мой драгоценный лал,
      тобою восторгался я несчетно,
      а четно битым был или нечетно
      неважно, важно - выходил в финал.
      Недоедал порой, недосыпал,
      был обойден наградами, дарами,
      и все-таки я повстречался с вами,
      читатели, а значит, мой фиал
      был полон вдохновеньями, стихами,
      поистине волшебными духами,
      поэтому еще далек финал.
      10 января
      ИЗ ОСКАРА УАЙЛЬДА
      Из сумерек взвихренной рощи
      Влетел в луговой рассвет,
      Белея зубами, сверкая глазами,
      Мой фавн, нарушив запрет!
      Он пел, проскакав перелески,
      Плясать было тени не лень,
      И не знал я, что выслежу раньше
      Песню или тень!