Я сижу на огромном кожаном диване и тупо смотрю в потолок. В моей руке рюмка виски и легкая сигарета с ментолом. Выпив виски, я бросаю рюмку на пол, и она разбивается вдребезги. Глаза мои застилают слезы, из груди вырывается глухой стон. На столе лежит потрепанная фотография моей матери. Я никогда не расстаюсь с ней и могу разглядывать ее часами. Так получилось, что я совсем не помню маму живой. Она умерла, когда мне было всего три года. Интересно, какой она была? Я знаю только одно: она была очень красивая.
      Тысячу раз я пыталась вспомнить тот день, когда ее не стало. Тот страшный, холодный, осенний день. Отец, забирая меня из садика, подарил мне огромного белого плюшевого медведя. Я несла его, громко смеялась и крепко держала папу за руку. Тогда я еще не знала, что ждет меня впереди. Отец открыл дверь квартиры и радостно позвал мать. Ему никто не ответил. Он аккуратно разулся и направился в ванную, чтобы вымыть руки. Через несколько секунд оттуда раздался пронзительный, душераздирающий крик. Я вздрогнула, крепко прижала к себе медведя и, спотыкаясь, подошла к открытой двери. Отец стоял на коленях и громко рыдал. В ванне, наполненной водой до самых краев, лежала моя мама. Вода была малинового цвета, словно в нее подмешали акварели. Это была кровь. Отец отрешенно взглянул на меня. Втянув голову в плечи, я посмотрела на мать. Ее лицо было темно-синего цвета, полуприкрытые глаза уставились куда-то в потолок. Испугавшись, я выронила медведя, и он упал в воду рядом с мамой. Отец встал, достал из воды медведя и протянул мне. Я взяла игрушку, запачканную кровью, и крепко прижала к себе.
      – Твоя мать перерезала себе вены, – глухо сказал отец, достал тело матери из ванны и положил на пол.
      Перестав плакать, я растерянно посмотрела на отца. Больше всего на свете мне хотелось, чтобы этот кошмар поскорее закончился и мамочка встала. Моя милая, нежная, добрая мамочка, каждый раз целовавшая меня перед сном и говорившая, что никогда в жизни меня не оставит.
      Отец погладил маму по голове, затем перевел взгляд на меня и зло произнес:
      – У тебя ничего нет от меня. Ты всегда была похожа на нее как две капли воды. Она клялась, что не сможет бросить меня, но не сдержала своего обещания. Она врала, она постоянно мне врала, дрянь!
      Я вздрогнула и громко заплакала. “Мамочка, пожалуйста, вставай, вставай”, – сквозь слезы повторяла я, но она не отвечала.

* * *

      …Дотянувшись до бара, я взяла новый бокал и наполнила его виски до самых краев. Повертев в руках фотографию мамы, я постаралась улыбнуться и смахнула слезы. Вот уж не сомневаюсь в том, что она была сильной женщиной! Говорят, что из жизни уходят только слабые, а сильные сопротивляются до последнего и наперекор всему продолжают жить. Это бред! Не так-то просто взять и сознательно уйти из жизни. Нужно иметь огромную силу воли и твердый характер. Суицид не для слабых людей. Моя мать была сильной, просто случилось нечто такое, что и надломило ее психику.
      Положив фотографию на стол, я залпом выпила виски. Я сделаю то же самое, что сделала моя мать. Наберу полную ванну воды и перережу себе вены. Это не так сложно. Нужно просто подготовиться морально, а я готовилась к этому ровно два года.
      Да, прошло ровно два года с того самого дня, как я узнала, что больна спидом. Два года сумасшедших страданий и постоянного страха. Два года я подходила к зеркалу каждый день и смотрела на свое отражение, пытаясь отыскать какие-нибудь изменения во внешности. Болезнь щадила меня. У меня длинные стройные ноги, высокая грудь и тонкая шея. Правда, в последнее время шея стала выглядеть чуть толще обычного, потому что на ней опухли лимфоузлы. Я красивая, интересная девушка, но меня Невозможно полюбить, так как я неизлечимо больна.
      Все-таки странная болезнь этот спид. Вылечиться от него невозможно, но человек умирает не сразу. Спид – это наказание, Божья кара. Это адская жизнь, жизнь в ожидании смерти. Благодаря спиду я заимела деньги. Большие деньги. Сначала они уходили на косметику, рестораны и дорогую одежду, теперь они уходят на экспериментальное лекарство АЗТ, или азидотимидин. Говорят, что это вещество, выделенное из молок сельди, оказывает подавляющее воздействие на вирус. Может, это и так, только рано или поздно наступает момент, когда АЗТ больше не помогает. Я перешагнула незримую черту… Когда-нибудь, спустя много лет, лекарство против спида обязательно откроют, но я не могу ждать. Больные спидом вообще не могут ждать. У нас слишком мало времени до последнего звонка.
      В последнее время я стала плохо себя чувствовать. Какая-то необъяснимая потеря в весе. Врачи называют это синдромом недостаточности всасывания питательных веществ. Сегодня мне стало еще хуже. Я знаю, что больше нельзя ждать, иначе спид меня опередит. Я должна умереть сама и умереть красиво. У красивой женщины должна быть красивая смерть. Я надену самое нарядное платье, туфли на высоких каблуках, уложу волосы и сделаю классный макияж. Затем наберу полную ванну воды и перережу вены.
      Налив новую порцию виски, я смахнула слезы и посмотрела на большого плюшевого медведя, сидевшего рядом. Это тот самый медведь – из детства. Я не смывала с него кровь матери. За свои двадцать четыре года я ни разу его не постирала. Бурые пятна постоянно напоминают мне о моей матери. Я возьму его с собой, ведь он всегда был со мной, всегда, с того самого страшного дня, когда мамы не стало.
      Спид изо дня в день ослаблял мою иммунную систему. Неделю назад я стала сильно кашлять, если это можно назвать кашлем. Кашель душит меня и не дает возможности спокойно дышать. Мой лечащий врач сказав что теперь я от него не избавлюсь. Какая-то жидкость скапливается в легких и вызывает спазм. Я никогда еще так не уставала, как устала за эту неделю. Сумасшедшая слабость, ноги как ватные, и руки дрожат. Сначала я подумала, что это конец, но врач сказал, что все будет зависеть от организма. Иногда пациент сгорает за несколько дней, а иногда болезнь затягивается на неопределенный срок. Мне всегда говорят правду и не водят за нос, как других пациентов, потому что я плачу за эту правду баснословные деньги. Деньги мне больше ни к чему. Это ужасно – иметь деньги и знать, что они тебе не понадобятся. То, что ты хочешь на них купить, о чем мечтаешь, не продается. Всему есть цена, только не спиду. Раньше мне казалось, что за деньги можно купить все, но я ошибалась. Только теперь я поняла это.
      Мое новое состояние называется пневмоцистоз. Это самое распространенное осложнение при спиде. Говорят, что на Филиппинах есть специальный остров для больных. Мне всегда хотелось побывать на этом острове, чтобы почувствовать себя не изгоем, а нормальным человеком, с которым просто сурово обошлась жизнь. Говорят, что спид поражает не только организм, но и мозг. Наверное, мой мозг тоже поражен. В последнее время я агрессивна и раздражительна. Я завидую тем, кто здоров, и сочувствую тем, кто болен. Иногда мне хочется захватить с собой в ад как можно больше людей. Такие, как я, должны быть изолированы от окружающих – подобно тому, как изолируют прокаженных. Правда, проказу, говорят, лечат, а спид – нет.
      Допив виски, я громко закашляла. Воздуха не хватало, стало труднее дышать. В криминальных кругах меня называют Чума. Я привыкла к этому прозвищу. Я и есть чума. Нужно успеть, иначе спид может победить.
      Надев туфли на высоких каблуках, я прокашлялась и подошла к зеркалу. Это не так страшно. Спидом болеть страшнее. Моя мать смогла это сделать, значит, и я смогу Я ненавижу себя, и я жалею себя. Вытерев слезы, я умылась и стала делать вечерний макияж. Я благодарна спиду за то, что он позволил мне пожить такой жизнью, о которой я мечтала…
      Тушь не ложилась на ресницы, так как слезы застилали глаза. Наверное, мне не удастся накраситься. К черту! Откашлявшись, я бросила косметичку на пол, взяла плюшевого медведя и направилась в ванную, прижимая его к себе. Я ненавижу спид, и я благодарна спиду, благодарна за все…

      Я посмотрела на часы и достала упаковку одноразовых шприцев. Без пятнадцати двенадцать. Ровно в полдень в процедурный кабинет начнут подтягиваться больные. Поправив накрахмаленный колпак, я придирчиво осмотрела себя в зеркале и тяжело вздохнула. Мне никогда не шли белые колпаки. Вот халатик – это совсем другое дело! В нем я чувствую себя королевой. Он плотно облегает мои изящные бедра и выгодно подчеркивает осиную талию. Своим халатиком я шокирую не только наше отделение, но и всю больницу в целом.
      – С такими ногами и работать?! – постоянно доносится мне вслед.
      В такие минуты я фыркаю, злюсь и всячески показываю, что мне неинтересны подобные реплики. Странные все-таки создания – эти мужчины. Говорить говорят, а сделать что-либо толковое для меня не могут. Я бы с удовольствием не работала, а жила на деньги какого-нибудь спонсора. Беленький халатик сменился бы на дорогое вечернее платье, колпак – на сногсшибательную шляпку, а толстые резиновые перчатки, в которых я обрабатываю процедурку, – на изящные кружевные, какие я видела только в кино. Мои нежные пальчики украсили бы дорогие кольца, а несчастные рубли, лежащие в кошельке, превратились бы в толстую пачку американских бумажек. Только со спонсором что-то неувязочка выходит. Нет его и не предвидится. В наше время обычные медицинские работники совершенно не пользуются спросом у хозяев жизни.
      Неожиданно дверь распахнулась, и на пороге появилась моя закадычная подруга Танька, медсестра из соседнего отделения. В крайнем возбуждении она быстро затараторила с порога:
      – Бросай все к чертовой матери! Давай спустимся в приемный покой на пару минут!
      – Зачем? Ты в своем уме? Мне пора уколы делать.
      – Никуда твои уколы не денутся. К нам в больницу такого мужика привезли, закачаешься!
      – А что мне до этого! Что, я мужиков не видела, что ли?
      – Таких – нет. Вернее, видела, но с большого расстояния, – прищурила глаза Танька. – У него морда шире плеч. На шее золотая цепь толщиной в палец. Побрит налысо. Словно из навороченного гангстерского боевика появился!
      – Ну и что?
      – Как что?! Я понимаю, что такой мужик не про нашу честь, но хоть один разок мы на него взглянуть имеем право? Его на такой машине привезли! Отродясь такой не видела!
      – Где он?
      – В приемном покое. Мыс тобой спустимся вниз и постоим на улице пару минут. Машка, ну пожалуйста!
      Я пожала плечами и растерянно произнесла:
      – Ладно, давай, только по-быстрому. Мы спустились в приемный покой и направились к выходу. На кушетке сидел внушительных размеров “качок” и грустно смотрел на дежурного врача. Бросив в нашу сторону безразличный взгляд, он отвернулся в противоположную сторону. Мы проскочили мимо него и вышли на улицу.
      – Ну как? – взволнованно спросила Танька.
      – Обычный мордоворот. Таких в нашем городе хоть ковшом черпай.
      – Только в нашу больницу они почему-то не попадают.
      – Такие предпочитают лечиться самостоятельно. Кстати, что с ним?
      – Бог его знает. На вид – здоров как бык. Только морда немного грустная.
      Я посмотрела на часы и заторопилась.
      – Ладно, Танька, пошли. Что я, “качков” не видела, что ли? У процедурки уже, наверное, народ скопился. У меня больные дотошные, сама знаешь.
      – Могла бы и в другое отделение перевестись. Я бы в урологическое в жизнь не пошла.
      В приемном покое я еще раз окинула взглядом нового пациента. Он посмотрел на мои ноги и слегка присвистнул. Фыркнув, я направилась к двери. Дежурный врач поднял голову и приветливо улыбнулся.
      – Машенька, принимай пациента, – сказал он.
      – А при чем тут я?
      – В твое отделение кладем.
      – В мое?
      – В твое, – засмеялся врач. – Скажи санитарке, пусть быстренько приготовит палату “люкс”.
      Я кивнула и покосилась на мордоворота. Он скорчил кислую физиономию и отвернулся к окну. Догнав Таньку, я прижала ее к стене и взволнованно произнесла:
      – Представляешь, этого бугая в мое отделение кладут, в палату “люкс”.
      – Везет же некоторым, – вытаращила глаза Танька.
      – Кому это везет?
      – Тебе! Я надеялась, что он к нам попадет. Таких обычно в терапевтическое направляют. Как же его в урологию-то угораздило, непонятно?
      – Наверное, застудил свое “хозяйство”…
      – Трахаться меньше надо! А ты почувствовала, каким от него одеколоном несет?
      – Почувствовала. Развонялся на всю больницу.
      – Кстати, он на твои ноги, как голодный волк, уставился.
      – Какие ноги, если он в урологическое отделение ложится? В данный момент ноги не должны его интересовать.
      – Да у вас все отделение на твои ноги пялится, хоть через одного с катетерами ходят да с баночками для оттока мочи.
      Я распрощалась с Танькой и поднялась к себе на этаж. У процедурного кабинета, как и следовало ожидать, скопился народ. Вымыв руки, я приступила к работе. Минут через двадцать я посмотрела в окно и увидела парочку навороченных джипов. Мой будущий пациент стоял в окружении бритоголовых мужчин. Неожиданно он поднял голову, и мне показалось, что наши взгляды встретились. Покраснев, я быстро отскочила от окна. На лбу проступил пот. Тяжело вздохнув, я поправила колпак. И дернул же меня черт подойти к окну!
      Закончив процедуры, я открыла дверь, чтобы немного проветрить кабинет. В коридоре стоял тот самый стриженый мордоворот. Я перевела дыхание и отвернулась. Мордоворот не заставил себя долго ждать – буквально через минуту я услышала за спиной тяжелые шаги.
      – Ну что, сестричка, принимай пациента, – весело произнес он.
      – Давайте карту, – вздрогнула я.
      Мордоворот сел на стул, протянул историю болезни и стал нагло пялиться на мои ноги. Стараясь не обращать внимания на его сверлящий взгляд, я уткнулась в исписанные врачом страницы.
      – Вам назначена внутривенная инъекция, а чуть позже надо будет поставить капельницу, – серьезно сказала я.
      – Ты бы меня сначала в палату отвела. Хочется посмотреть, в каких условиях меня будут лечить.
      – У вас же палата “люкс”…
      – Ну и что? Палаты разные бывают. Я в свинарнике лежать не буду.
      – У нас очень хорошая палата, – растерялась я, но затем взяла себя в руки и сухо произнесла:
      – Впрочем, если вас не устраивают наши условия, можете обратиться в какую-нибудь частную клинику.
      – Некогда мне обращаться. Прихватило со страшной силой, даже на стуле сидеть не могу. Слетал на недельку в Альпы чистым воздухом подышать, в горной реке искупался – так яйцо раздуло до сумасшедших размеров. Терпеть сил нет.
      – Можете не продолжать, – покраснела я. – С вашей историей болезни я только что ознакомилась. Мордоворот ухмыльнулся и протянул мне руку.
      – Коли. В таком отделении работаешь, а краснеешь, словно девочка.
      Пропустив мимо ушей последнюю фразу, я перетянула руку жгутом и стала набирать шприц.
      – Ты хоть нормально колешь? – заволновался мордоворот.
      – Нормально. У меня рука легкая. Больные хвалят.
      – Смотри мне, а то, может, я сам?
      – Вы что, можете сами уколоть себя в вену?
      – Запросто. Я когда-то ширялся по молодости. Что уставилась?! Можно подумать, ты никогда не ширялась!
      – Никогда. И вообще, я с вами на “ты” не переходила.
      Я осторожно ввела лекарство. Мордоворот тяжело задышал и с тревогой в голосе спросил:
      – Что хоть вводишь-то?
      – То, что прописал врач.
      Бросив использованный шприц в корзину, я взяла историю болезни и тихо сказала:
      – Пойдемте.
      Мордоворот встал и послушно направился следом за мной. Я подошла к санитарке и попросила ее проводить больного в палату “люкс”. Когда они ушли, я закрыла процедурку и пошла в раздевалку, чтобы привести свою внешность в порядок. Достав из косметички коробочку теней и губную помаду, подошла к зеркалу. В раздевалку заглянула Танька и хитро посмотрела на меня.
      – Да ты, подруга, марафет наводишь!
      – Просто решила привести себя в порядок.
      – Понятное дело, когда такого больного привезли, – съязвила Танька.
      – Это не имеет к нему никакого отношения.
      – Не скажи. Ты так и светишься вся изнутри.
      – Больно надо, – сморщилась я.
      – Кстати, а чем он болеет?
      – Яйцо застудил, – не смогла я сдержать улыбку.
      – Одно?
      – Вроде одно.
      – Хорошо, что второе не пострадало, – прыснула со смеху Танька.
      – Ладно, дуй в свое отделение. Мне пора капельницу ставить.
      – Кому?
      – Новому пациенту, – усмехнулась я.
      – А я-то думаю, какого черта ты так намарафетилась! Ты случайно не забыла, что у Светки из хирургии сегодня день рождения? Собираемся в одиннадцать, после отбоя.
      – Я знаю.
      – Это я так, на всякий случай. Просто ты суетишься целый день, можешь забыть.
      Танька отправилась в свое отделение, а я вернулась в процедурку, взяла капельницу и пошла в палату к мордовороту.
      Он лежал на кровати, поглаживая верхнюю часть спортивных штанов. Сделав безразличную физиономию, я поставила капельницу рядом с ним.
      – Угораздило же меня так застыть, – пожаловался мордоворот, окинув меня оценивающим взглядом с ног до головы. – Даже неудобно как-то. Тут такая сестричка, а у меня яйцо раздуто, как арбуз.
      Я залилась краской и злобно посмотрела на него.
      – Я что-то не так сказал? – пожал он плечами.
      – Я уже устала слушать про ваше драгоценное яйцо. В последний раз говорю вам о том, что читала вашу медицинскую карту.
      Мордоворот громко засмеялся и, слегка прищурившись, уставился на мою грудь. Не обращая на него внимания, я поставила ему капельницу и вышла из палаты.
      Ближе к вечеру в процедурку зашла санитарка, пожилая бабуля, лет пять назад вышедшая на пенсию, но продолжавшая работать. Сев на стул, стоящий у окна, она тяжело вздохнула.
      – Что, баба Люба, пригорюнилась? – улыбнулась я.
      – Ну и больные нынче пошли, страшно по отделению передвигаться!
      – Это ты про кого?
      – Да про новенького. К нему уже криминалы пару раз приезжали. Еще и дня не лежит, а они уже заездили.
      – С чего ты взяла, что это криминалы? – засмеялась я.
      – А кто ж еще! Все стриженые, разодетые, с перстнями да цепочками.
      – Может, это не криминалы, а коммерсанты?
      – Бог его знает. Нынче коммерсанта от криминала не отличишь. И те и другие – новые русские. В общей палате, видите ли, лежать не захотел! Ему сразу люксовую подавай!
      – А что ему в общей-то лежать, если деньги есть, – вздохнула я. – Это нам по жизни всем общим пользоваться, а ему только индивидуальным. Живут же люди!
      – А какая краля к нему недавно приезжала! Ты таких отродясь не видела.
      – Какая краля? – растерянно посмотрела я на бабулю. – Когда приезжала?
      – Недавно. Сама за рулем. Одета с иголочки, как картинка. Не знаю, может, жена, а может, любовница. Ноги от ушей. Все наши мужики из палат повыскакивали на нее посмотреть.
      – Что, такая красивая?
      – Краси-и-вая, – восхищенно протянула баба Люба и посмотрела на часы. – Ладно, пойду. Пора коридор мыть. Я у новенького в палате прибираться стала, так чуть инсульт не схлопотала.
      – Почему?
      – Стала на тумбочке пыль вытирать, смотрю – пистолет лежит. Я-то настоящего пистолета никогда в жизни не видела. Говорю: “Сынок, зачем тебе пистолет в больнице? Ты от кого отстреливаться собрался? Тут у нас тишина и покой. Убрал бы свою игрушку подальше или товарищам отдал. Здесь она тебе без надобности”. Он усмехнулся и говорит: “Откуда тебе знать, бабуля, что мне без надобности, а что нет. Я с этой пушкой даже на толчке сижу Жизнь ведь – как пуля, никогда не знаешь, где подстережет”. Я перепугалась и так по-доброму к нему: “Сынок, тебя, кажется, Илюшей зовут? Ты в нашей больнице никаких перестрелок не устраивай. У нас у всех семьи, дети. Мы хотим работать спокойно. Лечи свое хозяйство, да и ступай себе с Богом”…
      – А он что ответил?
      – Говорит: “Мать, ты не переживай. Мой полы на совесть и не забивай свою седую голову ненужными проблемами. У тебя своя суета, а у меня своя”. Скорее бы он поправился и испарился вместе со своим пистолетом Как только баба Люба ушла, я стала думать о той крале, которая приезжала к мордовороту. Если она такая красивая, то какого черта он пялится на мои ноги?! Похотливый самец он, вот кто!
      Не успела я додумать до конца свою мысль, как дверь открылась и на пороге появился мордоворот. Он был в шикарной шелковой пижаме и домашних тапочках. На волосатой груди красовался бриллиантовый крест внушительных размеров. От неожиданности я вздрогнула и выронила из рук металлический лоток.
      – Ты что? – заржал мордоворот.
      – Ничего! Стучаться надо!
      – Что-то я не замечал, чтобы к тебе в процедурку стучались.
      – Тогда не надо заходить, как привидение.
      – Я что, похож на привидение?
      – Похож, – я наклонилась и подняла лоток. Мордоворот немного потоптался на месте и спросил:
      – Тебя, по-моему, Машей зовут?
      – Машей.
      – А меня Ильей.
      – Очень приятно, – машинально ответила я и подошла к окну.
      – Мне тоже, – серьезно сказал мордоворот.
      – Что вы хотели узнать?
      – Давай перейдем на “ты”.
      – Что ты хотел узнать? – переспросила я.
      – Хотел узнать: ты мне что-нибудь на ночь колоть будешь?
      – Нет. Только завтра утром.
      – Как, вообще ничего? – удивился мордоворот.
      – Ничего.
      – Яйцо болит, сил нет терпеть. Дай хоть какое-нибудь обезболивающее.
      – Не могу. Сходи к дежурному врачу, пусть что-нибудь пропишет. Все, что я могу тебе дать, так это таблетку анальгина. Боюсь только, что она тебе не поможет.
      – Дай хоть анальгин.
      Я пожала плечами и протянула ему анальгин. Он моментально проглотил таблетку, запив ее водой из-под крана.
      – А где дежурный врач?
      – В ординаторской должен быть.
      – Там закрыто.
      – Уже поздно. Наверное, шарахается в другом отделении. Можешь идти в палату. Я его найду, скажу, чтобы он к тебе обязательно зашел.
      – Скажи, что у меня яйцо ломит, хоть на стенку лезь.
      – Хорошо, – покраснела я и опустила глаза. Мордоворот ухмыльнулся и сел на стул.
      – Послушай, тебе нравится моя пижама? – спросил он, поправляя бриллиантовый крест.
      – Нормальная пижама.
      – Я ее вчера купил. Под цвет глаз. У меня глаза голубые. Я всегда покупаю под цвет глаз, даже машину.
      – У богатых свои причуды.
      – А с чего ты взяла, что я богатый?
      – Бедные в таких палатах не лежат.
      – Тоже верно, – засмеялся мордоворот. Минут через пять он отправился в палату, а я, посмотрев на часы, с ужасом обнаружила, что Светкин день рождения давно уже начался. Быстро собравшись, я побежала в другое отделение и попала в самый разгар веселья.
      Танюха, сидевшая в обнимку с медбратом, бросила на меня заинтересованный взгляд. Я села рядом с захмелевшей Светкой и выпила протянутый кем-то бокал шампанского.
      – Как твой больной? – ехидным голосом спросила Танька.
      – Нормально.
      – Капельницу поставила?
      – Поставила.
      – Он по-прежнему на твои ноги косится?
      – Какие ноги, у него яйцо ломит! Он анальгин глотает. Петрович, а ты зря так набрался, – обратилась я к нашему дежурному врачу.
      – Почему? – обиделся Петрович. – В отделении тихо. Тяжелых нет. Разве только что привезут кого…
      – А ты забыл про утреннего пациента?
      – Это какого же? – удивился Петрович.
      – Какого-какого – что в нашем “люксе” лежит!
      – Этот хмырь, что ли? – засмеялся Петрович. – Я смотрю, Машенька, ты на него глаз положила!
      – Ладно, перестань, он тебя зовет. Говорит, яйцо ломит, терпеть не может.
      – Трахаться меньше надо.
      – Да не трахался он – в холодной воде искупался.
      – Знаем мы, как они в реках купаются!
      – Ладно, Петрович, мое дело сказать, а ты с ним уж сам разбирайся.
      Петрович нехотя встал и пошел в отделение. Светка включила музыку и, задрав полы халатика, принялась танцевать. Баба Люба принесла самогонку и заставила всех присутствующих отведать ее продукт. Сделав пару глотков, я почувствовала, что меня повело.
      Примерно через полчаса вернулся Петрович. В руках он держал небольшую бутылочку дорогого коньяка и нарядную коробку конфет.
      – А это что? – поинтересовалась Танька.
      – А это, девочки, коньяк, который стоит столько же, сколько я получаю в месяц.
      – И кто тебя так подогрел?
      – Бандит, который лежит в палате “люкс”. Девчонки схватили бутылку и стали ее рассматривать, словно это была антикварная вещь. Я взглянула на довольного Петровича и улыбнулась.
      – Это что, взятка?
      – Может, и взятка, – засмеялся Петрович. – Я ему сделал обезболивающий укол и проболтался, что у нас небольшой сабантуй. Он достал коньяк с конфетами и сказал, чтобы я поздравил именинницу от его имени.
      – Вот это я понимаю, настоящий мужик! – восторженно произнесла Танька. – При деньгах и, самое главное, не жадный!
      Петрович откупорил бутылку и разлил коньяк по рюмкам.
      – Ну что, девчата, попробуем напиток богов? Я такой и не пил никогда. Почаще бы к нам бандитов клали – мы бы не только коньяк за полторы тысячи пили, но и осетриной с черной икрой закусывали.
      Я выпила рюмку и одобряюще качнула головой.
      – Вкусно.
      – Вкусно, – согласились остальные и за несколько минут опустошили бутылку.

      Чуть не заснув за столом, я пришла к выводу, что пора закругляться, и отправилась в свое отделение. Перед глазами мелькали красные круги, ноги совершенно не хотели слушаться. Из головы не выходил этот чертов мордоворот вместе с той загадочной кралей, которая к нему приезжала. Интересно, кем она ему приходится? Наверное, жена. Пусть только попробует еще хоть раз взглянуть на мои ноги – я сделаю так, что у него не только яйцо опухнет, но и что-нибудь другое! Я засмеялась и открыла стеклянную дверь своего отделения. В коридоре горел тусклый свет, не было слышно ни единого звука. Больные у меня дисциплинированные и режима не нарушают. Дойдя до раздевалки, я почувствовала, что сейчас упаду, и стала лихорадочно искать выключатель. Неожиданно кто-то зашел следом за мной и резко придавил меня к стене. Я вздрогнула и хотела закричать, но тут зажегся свет, и я увидела смеющегося мордоворота.
      – Ну что, здорово я тебя напугал?
      – Придурок!
      – Ой, Маша, да ты совершенно пьяная! – заржал он.
      – Не смешно. Оставь свои штучки для кого-нибудь другого, а меня пугать не смей! Я сама кого хочешь напугаю. Ты лучше бы свое яйцо лечил, а не по отделению гарцевал, словно рысак!
      – Я его и так лечу, – обиженно протянул мордоворот.
      – Учти, ему покой нужен. Спи больше, быстрее пройдет…
      Не успев договорить последнюю фразу, я рухнула на пол. На лбу выступили капельки пота, а к горлу подступила тошнота.
      – Ну, ты даешь! Разве можно на работе так пить! Я попыталась встать, но ноги не хотели слушаться. Мордоворот взял меня на руки и понес в свою палату. Нахмурив лоб, я строго произнесла:
      – А ну-ка быстро поставь меня на пол! Мордоворот никак не отреагировал на мои слова.
      – Поставь меня на пол, я кому сказала!
      – Кончай орать, а то щас все отделение разбудишь!
      Открыв дверь палаты, он отнес меня в ванную и быстро сделал раствор из марганцовки.
      – Что это? – Я держалась за батарею и с интересом наблюдала за его действиями.
      – Ты же медик, должна знать, что марганцовкой чистят желудок.
      – Он у меня не засорился.
      – Я бы этого не сказал. Давай пей, а то мне придется прочистить тебе не только желудок, но и мозги. Вы всегда так дни рождения справляете? Ну, блин, а если какому-нибудь пациенту ночью плохо станет и помощь понадобится, каким образом ты будешь ее оказывать, если тебе самой помощь требуется?!
      – Это все бабулькина самогонка. Больно ядреная, пить невозможно.
      – Я думал, что все медики пьют только разбавленный спирт.
      – Ну и спирт тоже.
      – Я же дал вам бутылку нормального коньяка.
      – Там народу больно много, твой коньяк даже распробовать не успели.
      – Ну вы и пьете!
      Я съехала по стене и приземлилась рядом с унитазом. Мордоворот стал поить меня марганцовкой. Когда мне немного полегчало, я вышла из ванной и села в мягкое кресло. Мордоворот взял меня за подбородок и вгляделся в мое лицо.
      – Ну вот, даже румянец появился. Вроде бы возвращаешься к жизни.
      – Руки убери.
      – Не понял. Я же тебя спас, можно сказать.
      – Это не дает тебе права меня трогать. Мордоворот сделал кислую физиономию и пожал плечами.
      – Почему ты никогда не называешь меня по имени?
      – Потому что ты лежишь в нашем отделении всего один день. Я, может, еще не успела запомнить твое имя.
      – Я же тебе говорил, что меня зовут Илья.
      – Илья, будь другом, свари кофе. Я смотрю, тебе кофеварку принесли.
      Мордоворот улыбнулся и стал делать кофе.
      – А ты красивая.
      – Спасибо. Говорят, что к тебе сегодня еще красивее приезжала.
      – Алка, что ли?
      – Не знаю, Алка, Галка, мне разницы нет.
      – А мне кажется, ты ревнуешь.
      – Вот еще! Чтобы ревновать, надо к человеку хоть что-нибудь чувствовать, а я к тебе совершенно равнодушна.
      Илья поставил на стол чашечку кофе, сел на ковер и обхватил руками мои коленки. Я покраснела, но почему-то не оттолкнула его.
      – А ты в этом уверена? – тихо спросил мордоворот и пристально посмотрел мне в глаза.
      – В чем?
      – В том, что совершенно ко мне равнодушна.
      – Уверена.
      – А мне кажется, наоборот. Ты стала ко мне кое-что чувствовать сразу, как только меня увидела. Ты же не зря выбежала со своей подружкой в приемный покой на меня поглазеть.
      Я покраснела еще больше и растерянно произнесла:
      – Это все Танька! Она меня потащила… Какого черта я поддалась на эту авантюру!
      – Может, оно и к лучшему, – усмехнулся мордоворот.
      – Не говори ерунды!
      Я убрала его руки с моих коленей и стала пить кофе. Илья сел напротив.