То есть, власть раскрылась как непритязательный литературный роман о жизни и быте конкретных лиц, когда, например, мнение некой дамы о человеческих качествах некоего молодого человека, связанное с оценкой ньюансов его психологического поведения в избранном обществе, в реальности оборачивается переходом совершенно нелитературной российской нефтянки в руки группы молодых людей. Задача личностного гуманитарно-политического роста и обеспечения финансового благополучия сведена к попаданию в образ литературного персонажа некоторого литературного романа, жанра, - к попаданию в роман, где и вершится реальная власть, где содержательные стратегии и стратегические разработки - всего лишь туманные поводы для человеческого общения,а то и попросту не упоминаются в тексте романа; где все институты власти - всего лишь обстоятельства места и действия сюжета, вывески, за которыми сидят и общаются реальные люди=литературные персонажи.

Таким образом, первичная сфера, в которой принимаются решения в России, - сфера человеческого измерения, ограниченная конкретной группой людей. Алгоритм принятия решений - бытовой литературный роман. В принципе, настоящий формализм власти с литературным алгоритмом внутри есть достойное завершение осмысления коммунистического эксперимента. Ему противопоставлено человеческое измерение, пусть и в некотором "наивно-материалистическом аспекте" бытового романа как реальной формы истории, определяющей существо принятия исторических решений.

Слом ельцинской Семьи приведет к слому литературной формы, и мы опять окажемся пленниками какой-то величественной, многовековой, холодной мифологии, безразличной к нашим судьбам. Необходимо дальнейшее развитие литературной формы "Семьи" сообразно истории развития литературы. Необходим новый тип романа, переход от бытописания среднеевропейского романа к сущностному бытописанию Толстого, Достоевского. А еще более необходим Пушкинский роман о власти.

"Человеческое измерение Кремля" должно определиться сегодня с литературной партией власти, выбрать тип русской литературы, всеощий тип алгоритмизации российской действительности, тип социального, политического, финансового, экономического, культурного, информационного моделирования. Путин есть "внутренний валовый продукт" ВВП Русского языка. Русский язык - промышленность (промысел, совокупность ремесел мышления), производящая человеческое измерение, время человеческого бытия, в которой (промышленности) действует рыночный цикл гуманитарного капитала. Русский язык есть первичная форма постиндустриальной "промышленности", постиндустриальной экономики, его первый продукт - "путинское большинство".

В новейшей русской литературе есть только две стратегии развития Русского языка, две стратегии моделирования. Одна истинная, другая, как и полагается, ложная. Подобно тому, как утверждалось (в том числе и Путиным), что в переходной России есть только одна идеологическая партия - КПРФ, в нынешней Пороговой России есть только две литературные (влияющие на умы людей непосредственно) партии. Партия Лимонова и Партия Бродского. Именно эти два автора заглубили свое творчество до истинной, материальной сущности литературы как субстанции гуманитарно-политической природы. Здесь есть интереснейшая пропорция: если у Лимонова есть лишь одна книга-Эдичка, являющаяся "базовым элементом" русской литературы, то Бродский - это, безусловно, Весь Бродский, имперский римский профиль, обеспечивающий достоинство и ценность, нестертость монеты новейшей русской литературы-политики-истории; с другой стороны, партия Лимонова "реально" существует, партия же Бродского как "фундаментальная политическая организация" не присутствует, присутствуя в качестве поэтики. Партия Лимонова как определенный литературный алгоритм властвования над действительностью не исчерпывается политико-правовой структурой НБП, это целый ряд младолитературных радикальных разноориентированных политических организаций, включая и респектабельные на их фоне "Идущие вместе", и "Евразия" Дугина, движущаяся в колее литературных ценностей. Но самое главное, то, что образует ресурс роста Партии Лимонова, - это молодое поколение успешных дельцов переходного периода. Партия Лимонова - это "героика" (ярость) разрушения литературной формы действительности, возврат (падение) от логоса к мифу, фундаментальное разочарование в логосе. Именно поэтому все, что упешно утвердилось в переходном периоде и желает его затягивания до бесконечности, противостоит на всех уровнях развитию литературного порядка, транспарентизации правил игры, - все это прибьется к партии Лимонова (возможно, уже и без самого Лимонова). Партия русского нигилизма - Партия Лимонова - есть всеобщая политическая форма, внутри которой эволюционирующим образом окажутся так называемые центристские силы всех мастей, в которых нет ничего, кроме воли к власти. Не важно, как называться будет эта сила, но идейно-литературный приоритет переходного периода ее формирования - за Лимоновым. Конечный итог действия этой силы - разрушение такой базовой литературной формы, как "Россия", без которой - внутри мифа "Россия", страна, как цивилизационная структура, существовать не может.

О партии Бродского. Бродский возродил пушкинский смысл новейшей российской литературно-политической истории. Дал нам шанс на спасение. Бродский дал Новой России стиль, и одновременно, "Большой проект".

Политический актор Партии Бродского как литературный тип - это, по словам из его венецианского интервью, "партизан со знанием античности и представлением о литературе абсурда", живущий в реальной повседневной Большой Европе, "на отшибе" евроатлантической цивилизации. Человек Бродского - это человек европейски-образованный (сущностно завершенный как человек, не нуждающийся в гипотезе воли к власти, властвующий над собой), человек, существующий в повседневном мире литературы, понимающий мир как мир литературы и действующий в точную меру настоящего понимания. Человек Бродского - Человек Логоса. И вместе с тем, - это "какой-то бело-русский партизан", как в песенном тексте употреблено у популярной танцевальной российской группы. То есть, он - не центральная фигура в евроатлантическом мире, где уютнее всего нигилистам и геополитикам всех мастей, которые всегда в центре внимания этого мира. Его повседневность - страна, которой еще нет на карте, но быт, время человеческого бытия которой всегда даны ему непосредственно - страна Большая Европа.

Партия Бродского - это созидание действительности на ее фундаментальном уровне, уровне человеческого измерения, уровне литературной политики. Партия Бродского представлена в переходной России крупицами. Это - риторические элементы Семьи как литературной среды; это - "Русский проект ВВП" (а также "Русский журнал", "Русский институт") Павловского; это - Горбачев-фонд (Человек-основание) как "фундаментальное человеческое измерение"; это - "Независимая газета" времен Третьякова, которая "всегда с нами" и еще немного литературно-политических драгоценностей. Это, наконец, "либералы в правительстве" как литературная ситуация. И, главное, - наличие критического количества персонажей вышеописанного "бродского" литературно-политического типа на территории РФ. Все они, как правило, партизанят, решая материальные вопросы в личинах и играх переходного периода, но без больших успехов, так как быстро вычисляются акторами процессов переходного периода, заматерившими и забронзовевшими внутри и в качестве "чисто конкретных" переходных форм животно-политического поведения.

Был такой литературно-политический проект, как Социально-федералистская партия России, который имеет для Партии Бродского примерно то же значение, что для Партии Лимонова - Национал-большевистская партия России. Речь идет о стратегической литературной разработке "Федерализм вместо коммунизма" (так, кстати, назывался пролог программы Эпи-центра Явлинского "Нижегородский пролог"), в которой речь идет о создании литературной формы Новой России, о прорыве России от мифа к логосу, от евразийского мифа к европейскому логосу прежде всего.

Будущее письмо истории Новой России оставит в примечаниях и комментариях имена политиков и именования политпартий, которые сегодня на слуху, сосредоточившись на истинных движущих литературно-политических силах эпохи, которые медленно становятся очевидными. Таков, кстати говоря, урок истории КПСС.

У нынешней власти есть большой риск повторить политическое представление Николая Второго в истории, когда все политическое многообразие центристских сил его времени было сжато до связки "Николай-черная сотня", как могут связать и нынешнюю власть с Партией Лимонова будущие политизированные историки, объясняя успех совершенно иных, непредставленных сил. Филологические значения "черной сотни" и "идущих вместе" имеют тенденцию к сближению.

Большой Проект для России, выдвигаемый партией Бродского - проект "Большая Европа". Проект мегалитературы русской. Прорыв от однополярного мифа к европейскому Логосу.

О «внешнем виде» информационного общества

Фундаментальное мышление на протяжении всей своей истории практически никогда не избирало собственным предметом будущее. Фундаментальное мышление всегда имело своим предметом «здесь, теперь и сейчас», присутствие, поверяемое прошлым, рассматриваемое из прошлого. Не исключение и Маркс, осуществивший блестящий анализ современного ему общества, но оставивший в отношение будущего скорее некое догматическое вероучение, нежели продуктивную теорию. Будущее, таким образом, всегда было предметом весьма посредственных умов, в какие бы тоги и научные звания они не рядились, - от технократически ориентированных футурологов и представителей так называемых гуманитарных наук (социологии, политологии), спекулятивных дисциплин, звание науки которым присвоено некоторым авансом, до адептов различных религиозных и гуманитарно-политических доктрин. Однако, такого рода «мыслители будущего» имеют свойство создавать много шума односложным барабанным употреблением связки терминов «информационные технологиикоммуникациисетинейролингвистическое программирование и далее в таком же роде», каковая (связка-терминологическое гнездо) звучит у них гораздо распевнее в англоязычном исполнении. Не знаю уж, какой повелитель мух управляет данными «аналитиками», но они буквально засидели тему информационного, постиндустриального общества своими спекулятивными продуктами. Им, очевидно, невдомек, что чаемое ими будущее есть не улучшенное, или ухудшенное техническими средствами настоящее, а есть совершенно другое, новое настоящее, одним фактом своего возникновения отменяющее все авансы предыдущего настоящего, перечеркивающее его как несущественное, а затем и как несуществующее, и как не существовавшее вовсе.

Временящаяся ныне возможность фундаментального мышления отлична как от предыдущей стабильной истории мышления, так и, вероятней всего, от последующей его не менее стабильной истории в грядущую для нынешнего мышления эпоху. Мы призваны мыслить переход. Переход от одного настоящего к другому настоящему, по завершении которого никакого «предыдущего настоящего» уже не оказывается. При этом, вообще говоря, речь идет о прыжке через бездну, где остановка, незавершенность мысли есть радикальное падение.

Вторая природа, которую создало человечество, - совокупность объектов культуры, архитектурные системы, транспортные системы, промышленные системы, наконец, компьютерные системы, - есть, с одной лишь стороны, величайшее цивилизационное достижение. С другой стороны, это вызов родовой сущности человека, соизмеримый с вызовом «первой природы», с которым столкнулся «перво-бытный человек» в некотором расширительном антропном значении этого понятия. Мы, в этом смысле, - «второ-бытные люди», живущие во «второ-бытном мире», окруженные миром дикой второй природы. Эта вторая природа также поддерживает нам жизнь и развитие и так же грозит нам тотальным уничтожением, как и первая природа относилась к первобытному человеку. Если свести, аппроксимировать цвилизованный мир, цивилизованную предметность к природе, хотя бы и второй, то мы совершенно отчетливо увидим, что реально живем в мире родово-племенных, а большей частью стадных, сообществ второго уровня (финансово-экономических, корпорационных, национальных и др.), маскирующихся под институты и общественные субстанции.

Таким образом, необходим цивилизационный прорыв, вырывающий «второ-бытного человека» из контекста «второй природы». Россия, в этом смысле, - модель для всего человечества. Дикость второбытного человека, варварство второй природы несокрыто в ней, не замаскировано, - точнее, гротескно, карикатурно замаскировано институтами и институциями, табличками и вывесками, под которыми сидят племенные вожди.

Первобытный человек был выведен из контекста первой природы посредством орудий труда. Но это с одной стороны. С другой стороны, человеческая речь и была этим самым непосредственным выведением (первичной программой развития) человека на свет, опосредованием которого (выведения) и был труд посредством орудий труда.

Ныне человеческая речь стала мышлением, возможности человечества, потенциал программы его развития, расширились

Второбытный человек будет выведен из контекста второй природы посредством также орудий труда, а непосредственно будет выведен мышлением. То есть, проблема информационного общества в прагматическом смысле фундаментального осмысления есть проблема создания, формирования, возникновения орудий труда, посредством которых второбытный человек начнет осваивать вторую природу, осваиваться в ней.

Конечно, речь идет об интеллектуальных орудиях интеллектуального труда, об интеллектных средствах, об орудиях интеллектного труда, но именно эта безусловность определений совершенно отождествляет их, скажем, с каменными орудиями труда (охоты) первобытного человека, - это ровно такие же орудия труда ровно такого же цивилизационного значения, и в музеях антропологии (антропографии) будущих тысячелетий они будут лежать рядом, на одной полке.

Эти орудия труда второбытного человека модели развития. То есть, информационное общество это не некое всеобщее парение в виртуальной реальности, ноосфере какой-нибудь (согласитесь, термин Вернадского созвучен и сородственнен оккультному значению «ноосферату»). Информационное общество - это использование человеком орудий труда, с помощью которых он начинает историю своего освоения второй природы. Человек создает вторую природу, как гриб растет, но он не научен ею пользоваться, он также заброшен в ней, боится ее, как и первобытный человек, - с той разницей, что первобытный человек не создавал первую природу, но был создан вместе с ней, так что погрешностью свободной воли в этом анализе можно пренебречь. Современный человек развоплощен, распределен в мире материально-технологической культуры, в мире второй природы, он не выделяет себя из мира второй природы. Но он наделен возможностью мышления. Создавая модели развития, отесывая, так сказать, подходящие камешки до пригодной для хозяйственного употребления формы, современный человек разгибается, учится моральному и гуманитарно-политическому прямохождению.

Новые орудия труда, с помощью которых человек будет покорять вторую природу, которая сегодня властвует над ним, - это, вообще говоря, модели.

Модели прокладывают курс свободы воли человека во второй природе. Базовая составляющая модели демифологизирует вторую природу, расчищает ее от шаманских культов социотехнологов и политттехнологов всех мастей с их концептами, суть которых - объявление молнии грозным речением божества, объяснение гуманитарного явления экономическими причинами, скажем. Посредством модели человек заставляет вторую природу подчиниться ему. Вообще говоря, история моделирования как история совершенствования орудий труда готовит путь торжеству интеллектуальной собственности, без которой невозможна новая экономика гуманитарная информационная экономика.

Модели, создаваемые ГРУППОЙ МОЗГ, - это, конечно, только начало пути, и к моделированию будущего они будут относиться как обтесанные каменные орудия труда к современным техническим устройствам, но начало новой цивилизации формируется. В каменном наконечнике копья уже содержится ЭВМ в свернутом до плотности гравитационной дыры виде. Информационщикам всех мастей следует понимать, что наличие компьютеров и компьютерных систем и свойственных технической природе форм работы на них не есть информационные технологии, это всего лишь естественное поведение второбытного человека в толще второй природы. То информационное общество, о котором они толкуют, - это планктон океана второй природы, в котором нет разумных существ. Рефлексивное поведение человека во второй природе, его выделение из мира второй природы как некоторая предметность есть, прежде всего, модель. Моделирование есть возвращение человеком собственной сущности, овещненной во второй природе, созданной им самим.

Орудия труда первобытного человека форма человеческой речи. Модели (орудия труда второбытного человека) форма человеческого мышления. Их суть едина стремление человека к истине. Человек должен выделиться из мира второй природы, в которую он влит, впечатлен. Моделирование есть, таким образом, новая мораль, первая система ценностей новой цивилизации, создание которой сродни той задаче, которую выполнил первый учитель человечества Заратустра - таковую рефлексивную сущность соответствующего взгляда на Заратустру как на учителя, учившего о "вечном возвращении", выявляет Ницше. Моделирование развития есть свобода (сущность) человека в компьютерно-информационной природе.

Нужно учить моделированию (моделированию развития), а не «работе на компьютере».

Новый Кремль. РАСКРЕПОСТЬ

В начале XXI века Кремль является одним из состоявшихся мировых символов той фундаментальной формы отчуждения общества и власти, которая порождает саму сущность государства. Ныне так много поется песен о «диалоге общества и власти», где под «отчуждением» понимается нечто вроде безответного чувства «поматросил и бросил», что пришло, пожалуй, время просветить наших доморощенных интеллектуальных модников и модниц, «диаложников и диалогинь», касательно смысла понятия и самой концепции Отчуждения. Немецкий классический период в истории европейского мышления ввел в интеллектуальный оборот концепт Отчуждения. Имя Отчуждения присваивается Гегелем некоему умозрительно наблюдаемому в пространстве мышления событию «самоопредмечиванию» духовной субстанции, которая для осуществления своей деятельности нуждается в противопоставлении чему-то иному, находящемуся вне ее, и принимает чуждую ей форму предметности. Гегель выразил интеллектуальное существо Нового Времени, стал естествоиспытателем человеческого разума и действовал совершенно в духе естественнонаучных представлений того времени изучал такую простейшую форму человеческого разума как рассудок в расчете выявления на его примере общих закономерностей (системы) чистого разума. Наблюдение за человеческим рассудком с его непременным спутником, «вещью в себе», и выявило одно закономерно повторяющееся событие, непосредственно выражающее «жизнь» рассудка, отчуждение. Способность к опредмечиванию стала интеллектуальным представлением о силе рассудка, мерность которой напрямую связывалась с силой отчуждения. Маркс был убежден в том, что он раскрывает внутренне-противоречивый смысл гегелевского «самоопредмечивания». С одной стороны, самоотчуждение сознания в предмет представляет «отрешение» или «отчуждение» сознания от себя самого, ибо предмет есть нечто иное, чуждое по отношению к сознанию. С другой стороны, по мнению Маркса, предмет в гегелевской «Феноменологии» по существу не отличается от сознания, ибо он есть «самоотчуждение» сознания в сфере самого сознания. Присвоив своим результатам наблюдения за деятельностью рассудка статус законов функционирования системы чистого разума, Гегель, по существу, сам спровоцировал ход мысли Маркса, состоявший в отрицании системы чистого разума как таковой. Именно таков смысл вводимого Марксом «историцизма в себе», некоторой «действительной, естественной» истории, определяемой материально-практической деятельностью людей, которая должна была интеллектуально противостоять истории становления и развития форм самосознания по Гегелю. Маркс попытался скомпроментировать Гегеля, а заодно и всю европейскую историю мышления в том, что его интересует не «реальный исторический процесс», а лишь история «отчужденного духа мира», осуществляющаяся посредством феноменологии форм самосознания.

МАРКС СТАЛ САМООТЧУЖДЕНИЕМ ЕВРОПЕЙСКОГО МЫШЛЕНИЯ, УСТРАНЕНИЕ ЭТОГО САМООТЧУЖДЕНИЯ, СЛЕДОВАТЕЛЬНО, ЯВЛЯЕТСЯ РЕАЛЬНЫМ ПРОДВИЖЕНИЕМ НАСТОЯЩЕГО МЫШЛЕНИЯ, НОВЫМ ИСТОРИЧЕСКИМ ДЕЛОМ ЕВРОПЕЙСКОГО МЫШЛЕНИЯ. В марксизме как некоторой интеллектуальной предметности произошло самоопредмечивание субстанции европейского мышления, образование из самого европейского мышления противостоящей ему предметности, европейского нигилизма. Русский марксизм стал той самой «вещью в себе» для европейского рассудка, познание истоков, распредмечивание, разотчуждение которой является исторической судьбой европейского мышления в целом. Острие марксистской критики чистого разума, призванное уничтожить самую сущность европейского интеллектуализма, обвиненного Марксом в том, что у него "вся история самоотчуждения и все устранение самоотчуждения есть не что иное, как история производства абстрактного, т.е. абсолютного, мышления", сегодня оборачивается против самих критиков чистого разума и предельно точно указует путь действительного интеллектуального развития мира, состоящий в следовании делу и сущности Мышления самого по себе, исследующий действительность в концептуальных пределах выхода мышления за свои границы, трансцендирования.

Архаическая попытка Маркса сорвать дело Мышления была грандиозной спекуляцией на объективных трудностях становления науки мышления из оснований философской классики. Занятие делом и ремеслом мышления без прояснения мышления как основания подобной деятельности стало питательной средой европейского нигилизма. Философская классика Нового времени, начиная с Декарта, как раз и сосредоточила свои усилия на раскрытии феномена мышления. Марксистский срыв европейского интеллектуализма был в значительной степени компенсирован дальнейшим развитием феноменологии сознания в творчестве Гуссерля и Хайдеггера. В марксистской онтологии европейское мышление приняло чуждую ему форму предметности. Это сегодня, в эпоху научной специализации, гносеологический марксистский призыв звучит чем-то вроде попытки радикального переключения интереса математиков с предмета математической науки на изучение флоры и фауны, а физиков соответственно, на исследование музыкальной гармонии. Тогда же провокационный призыв к философам покинуть путь исследования мышления и переключиться на «новую предметность», звучал весьма актуально. Что осталось сегодня от этой новой предметности? Практически заглохший сегодня голос человеческого разума и корпение в догматических «предметностях» спекулятивных социальных наук, которые ни один естественник совершенно справедливо за науки не считает, как не располагающие даже элементарным исчислением некоторой реальной (исчислимой) предметности. Понятие "отчуждение" - Entausserung у Гегеля выглядит так: «Действование и становление, благодаря которым субстанция становится действительной, есть отчуждение личности, ибо самость, имеющая непосредственно, то есть без отчуждения, значение себе и для себя, лишена субстанции и есть игра указанных бушующих стихий; ее субстанция, следовательно, есть само ее отрешение, а отрешение есть субстанция или духовные силы, упорядочивающиеся в некоторый мир и, благодаря этому, сохраняющиеся». Или же: «Целое, как и всякий отдельный момент, есть некоторая отчужденная от себя реальность». В «Феноменологии» Гегеля «отчуждение» это непосредственный выход мышления за пределы своей первоначальной (рассудочной) сферы употребления. Природа и история, сама «вещность», предметность мира, по Гегелю, выступают следствием «отчуждения». Маркс рассматривает отчуждение ВНЕ НАУКИ О МЫШЛЕНИИ, как следствие общественного разделения труда при капитализме, то есть, считает источником отчуждения господство частной собственности, соответственно товарно-денежных отношений, превращение «труда» человека в средство существования, при этом он особо акцентирует свое внимание на том, что в частнособственнических социальных отношениях продукт «труда» «отсваивается» (отчуждается) от непосредственного производителя, что и приводит, по его мнению, к перерождению, а потом - к отчуждению социальной сущности (самоотчуждению) человека. Маркс, таким образом, свидетельствует о той предметности, которую предстоит преодолеть мышлению, свидетельствует о ПОЛИТЭКОНОМИИ КАК О ПРЕДМЕТНОСТИ, КОТОРУЮ САМА СЕБЕ СОЗДАЕТ НАУКА ЛОГИКИ ДЛЯ САМОРЕАЛИЗАЦИИ. Маркс упоен поэтикой отчуждения и не замечает, что ПОЛИТЭКОНОМИЧЕСКАЯ ПРЕДМЕТНОСТЬ ЕСТЬ НЕПОСРЕДСТВЕННАЯ САМОРЕАЛИЗАЦИЯ НАУКИ ЛОГИКИ. Маркс же, а вслед за ним и Ленин в «Философских тетрадях», а также иные крупные марксисты, которые владели фундаментальным вопросом «отношения Маркс-Гегель», корят Науку Логику как туманный, аморфный взгляд, полуслепо различающий «истинные политэкономические отношения».

Советский Кремль как продукт русского марксизма и получился таким символом Отчуждения самого по себе, оторванного от реальной природы мышления. СУЩНОСТЬ И КАНОН КРЕМЛЯ ДОГМАТ ОТЧУЖДЕНИЯ. Кремль и есть та субстанция, которая для осуществления своей деятельности нуждается в противопоставлении чему-то иному, находящемуся вне ее, и принимает чуждую ей форму предметности. То есть, КРЕМЛЬ СОДЕРЖИТ В СЕБЕ КАК КРЕМЛЬ, ТАК И ВСЕ ТЕ ПРЕДМЕТНОСТИ, КОТОРЫЕ ЕМУ ПРОТИВОСТОЯТ (КОТОРЫЕ ОН САМ СЕБЕ ПРОТИВОПОСТАВЛЯЕТ).

Здесь, на пути распредмечивания русского марксизма, встает мощнейший аргумент Ницше и Хайдеггера. Аргумент о невозможности дальнейшего продвижения исторического дела мышления без интеллектуально полного решения вопроса о власти, без рефлексии власти. Ныне же, совсем по Гегелю, «отчуждение личности» выступает как онтологическое условие персональной власти, ибо только оно и есть «действование и становление, благодаря которым субстанция становится действительной», а «самость, имеющая непосредственно, то есть без отчуждения, значение себе и для себя, лишена субстанции и есть игра & бушующих стихий».

Кремлевский догмат отчуждения производит сегодня марксистскую политэкономическую действительность: бедственное экономическое положение населения, богатеющую верхушку и иные мозаичные элементы «пестрой коры реальности», которой обводит себя Кремль. ПОСТСОВЕТСКИЙ КРЕМЛЬ САМ НАСАЖДАЕТ СЕГОДНЯ КАРТИНКУ РУССКОГО МАРКСИЗМА В КАЧЕСТВЕ ВИЗУАЛЬНОГО СРЕЗА ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ. Таково присутственное состояние власть предержащих, эксплуатирующих антропологическую технику Entausserung, отрешенности, в качестве персональной стратегии влияния.

НЕОБХОДИМ, ТАКИМ ОБРАЗОМ, НОВЫЙ КРЕМЛЬ. Постсоветский Кремль это Кремль различия. Его обитатели самоотчуждаются в виде телевизионной картинки, которую доносят обывателю волны СМИ. Так образуется постсоветская политическая предметность переходной России, сплошь состоящая из отчужденных личностей не первой свежести отчуждения (мертвых, не способных к мышлению и принятию решений вне связи с «человеческим носителем»), как своего рода призраков-посланий власти.

НОВЫЙ КРЕМЛЬ это, прежде всего, новая АРХИТЕКТУРА (архитектоника) Кремля. Старый Кремль структура слоистая, структура различия. Старый Кремль, по существу, всегда пуст. Властители Старого Кремля всегда вынесены вовне силой народного гнева, любования, безразличия, одним словом, силой отчуждения. Бесплотные, безличностные духи (дух) в кабинетах Кремля самоопредмечиваются в противостоящую им реальность дел в государстве и экономике, вызывая в людях власти материальное действие по персональному самоотчуждению.

НОВЫЙ КРЕМЛЬ это КРЕМЛЬ ТОЖДЕСТВА. Путинский набросок чертежа Нового Кремля это эскиз семи федеральных округов, прежде всего. Замысел архитектуры Нового Кремля состоит в тождестве проекта (чертежа), графической визуализации и материального воплощения Нового Кремля вплоть до нового комплекса зданий и сооружений в Москве. Смысл тождества как такового состоит в тождестве изображения действительности и самой действительности. Смысл тождества человеческая способность числа. Число, как совершаемое человеком действие, событие, и есть сущность отчуждения, единственно одна и «снимающая» отчуждение. Таково развитие европейского мышления, как оно остановилось на Гегеле и поддерживалось в этом состоянии Гуссерлем и Хайдеггером, удерживалось от окончательного марксистского срыва.

Процесс, за которым наблюдал и который описал Гегель, процесс, сущность которого Маркс напрасно искал вне человека, вне мышления, в некотором темном историцизме, этот процесс есть процесс исчисления человеком числа, который вместе с процессом говорения человеком слова, образует единую сущность человека. Исчисление человеком числа есть не меньшая, если не большая предпосылка человеческой психики, чем говорение человеком слова. Число есть истинный предмет слова такова изначальная структура человеческого сознания. Численность есть предметность, которая возникает из письменности (словесности) как ее собственная предметность, которая и есть действительность. Численность в качестве предметности письменности и есть действительность сама по себе, против которой не стал бы возражать и Маркс, так как численность является одновременно и «продуктом» мышления и действительностью, «солью» самой действительности, естеством естественной истории.

Архитектура как человеческое измерение реальности есть произведение численности посредством письменности, произведение числа посредством слова. Такова структура человеческого измерения, носящая гордое имя «архитектуры». Архитектура есть тело мышления, тело системы чистого разума. В численности письменность противостоит себе самой, находится в напряжении развития, посредством архитектуры.

Догмат отчуждения скрывает путь исчисления человеческого измерения.

Нужна новая архитектура новой российской власти. Новый Кремль - как не отчуждение, но число новой русской истории.

Новый Кремль как явление архитектуры должен стать, прежде всего, явлением архитектуры знания как «золотой середины» между числом и словом, местом, где расположено числовое тело русского слова. Новый Кремль это, прежде всего, скипетр новой русской письменности, Голос России.

НОВЫЙ КРЕМЛЬ СТАНЕТ РАЗВЕРНУТОЙ ЭКСПОЗИЦИЕЙ НОВОГО МИРОВОГО ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ИЗМЕРЕНИЯ, СПРЕССОВАННОГО СЕГОДНЯ В ПЕРЕХОДНОЙ РОССИИ, СИМВОЛОМ УСТОЙЧИВОГО ГУМАНИТАРНОГО РАЗВИТИЯ, СИМВОЛОМ НОВОЙ РОССИИ.