Сергей Шилов
      О Русском экономическом языке
      С. Кордонский "в реальности" и "на самом деле", или о Русском экономическом языке
      В 2000 году С. Кордонский выступил со статьей "В реальности" и "на самом деле"" в РЖ и ...., как написал бы дальше журналист, не ведающий теории текстовой работы, "написал много правильных слов". В этом случае, таковому журналисту осталось бы только сопоставить написанное Кордонским с итогами первого срока путинского правления, в котором Симон Гдальевич принимал самое активное участие в качестве начальника экспертного управления Администрации Президента и одного из официально объявленных авторов и нынешнего Федерального послания, - сопоставить, и, со вздохом, сделать традиционный вывод о том, что "мыслящий человек, приходящий во власть, ничего изменить не может, да, пожалуй, и не хочет".
      Однако, не таков "журналист" Шилов С. Е. Тема, затронутая Кордонским в данной статьей столь важна и программна, что, я утверждаю, именно ряд методологических ошибок, акцентируемых в ней в качестве базовых тезисов, и образовал тот ген путинского правления, из которого прорастала тема "либеральной диктатуры".
      Кордонский в данной статье переходит совершенно на внеэкономическое, философское, по сути дела, поле, и использует один из главных действительных историко-философских, научно-философских вопросов как основной принцип своего анализа, не называя, правда, нигде по тексту данный вопрос, как вопрос, осуществляемый средствами философии. Речь идет о вопросе различия между кажущимся и действительным, который известен еще со времен первой досократической философии. "В конечном счете, реформаторам бы хотелось, наверное, чтобы новостные и аналитические программы ТВ перестали быть такими скандальными, что свидетельствовало бы о том, что наступил мир и порядок, а также экономическое процветание. О том, что страна совсем не такая, как ее телевизионный образ, они, конечно, догадываются, но совсем не стремятся узнать побольше. Действительно, зачем изучать то, что неизбежно изменится в результате их реформ. Общественная онтология в нашей стране обладает странным свойством: ее основные составляющие вроде бы существуют, но только если не очень задумываться о том, в каком смысле они существуют. Общеизвестно, что "в реальности все не так, как на самом деле", - писал Кордонский.
      Все это онтологическое заглубление предпринято автором для того, что проблематизировать саму тему институционализации, и, прежде всего, указать на ее профанную составляющую, состоящую "в попытке ....западные элементы идеального общественного устройства пересадить в родную почву", при которой (при данной попытке) классические либеральные институты "трансформировались в нечто неудобоваримое. Вместо свободы получили "беспредел", вместо свободной прессы - НТВ и газетно-журнальную "джинсу", вместо выборов теневую номенклатуру партии власти, вместо рынка - административную торговлю, вместо президентской республики - форму самодержавия, ограниченного инерцией советского еще государственного устройства и мировым "общественным мнением"".
      Понятно, что, включившись в интеллектуальное программное обеспечение либеральной диктатуры (управляемой демократии), Кордонский сам явил собственную принадлежность к тому сообществу, которое он характеризовал так: "...умные и тонкие люди, прямо или косвенно причастные к власти, ведут дискуссии по поводу реформирования, которые сводятся, в конечном счете, к обсуждению того как, каким образом и откуда пересадить в Россию институты и отношения, которые кажутся им перспективными". При этом, бывший начальник президентской экспертизы, который не сделал ни одного внятного шага к тому, чтобы эта экспертиза стала гуманитарно-политической, общественно-государственной, скорей, относился к той части этого сообщества, которая "изучала" и рекомендовала КАК, КАКИМ ОБРАЗОМ, ОТКУДА ПЕРЕСАДИТЬ, то есть, осуществляла эту наиважнейшую, генетико-функциональную для либеральной диктатуры политтехнологию. Кроме того, господин Кордонский отметился еще совершенно ГАПОНОВСКИМ ПРИЗЫВОМ ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫХ СИЛ К ДЕЛУ МОДЕРНИЗАЦИИ РОССИИ, КОТОРЫЙ ЗАВЕРШИЛСЯ "СИМВОЛИЧЕСКИМ РАССТРЕЛОМ" ПАРЛАМЕНТСКОГО ПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВА ТЕХ САМЫХ ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫХ СИЛ.
      Ну, да ладно. Нас в этой статье интересует та фунда-Ментальная генетическая ошибка, которая "закралась" в рассуждения Господ Оформителей либеральной диктатуры, того "интеллектуального куста", по выражению Найшуля, в который входили Кордонский, Авен и примкнувший к ним Павловский. Ведь, только наличие интеллектуальной лжи, ошибки, встроенной в ход мыслящего сознания, способно образовать вожделенный, на самом деле, результат, который является ложным с исторической и мыслящей точек зрения. Нет ничего такого в гуманитарной науке, в философии, что требовало бы, по тем или иным "фундаментальным причинам", осуществлять нечто ложное. Вот здесь-то и кроется первая причина ложности интеллектуального программного обеспечения либеральной диктатуры.
      Разрабатывая и продавая власти интеллектуальное программное обеспечение либеральной диктатуры, данное экспертное сообщество исходило из какого-то странного "межеумочного пространства", откуда оно извлекало "собственные" идеи. Это, с одной стороны, не был, конечно же, "мейнстрим" западного экономико-теоретического развития, с другой стороны, не было там и русской экономико-философской традиции, с третьей стороны, это не был и "мейнстрим" западной ли, советско-постсоветской ли гуманитарной науки. Что же это такое тогда было? Из какого-такого "мейнстрима", из какого-такого мыслительного пространства, и с какой историей становления этого пространства, черпали окормители либеральной диктатуры свою "правду". Вообще говоря, об этом пространстве практически ничего не говорилось, так что складывалось весьма неповерхностное представление о том, что в лице данного экспертного сообщества мы имеем дело с мастерами спекулятивной формально-бессодержательной диалектики, осуществляющими дизайн конкъюнктурной, административно-олигархической модернизации, единственным методологическим критерием осуществления которого (социально-политического дизайна) было его удовлетворение нетребовательным в отношении реальности и содержательности запросам публицистического либерализма. Сдается, что основной задачей окормителей либеральной диктатуры было заворачивание, упаковка, завязывание монетарно-административного комплекса управляемой демократии в праздничную ленточку мебиуса (непрерывную линию, непосредственное продвижение по которой незаметно для движущегося оборачивается поворотом в противоположную сторону) - создание своего рода топологии либеральной диктатуры, обозначающей вехи ее движения в безотносительном к содержанию этих постоянно сменяемых "вех" языке публицистического либерализма. Так в процессе разведки, скажем, процесс осуществляется один, безличный, с отсутствием собственных имен, а для ориентации и управления этим процессом его вехи, объекты и субъекты именуются в каком-то языке, принципиально не связанном с именованием действительных вещей процесса, а произвольно выбранном из какой-то книги среди других книг на полке. Более того, желательно также, чтобы язык шифрования подбирался таким образом, чтобы более всего запутать противника и увеличить то время, которое он затратит на разгадку шифра и затянуть процесс принятия им решений.
      И даже если это и так, то одно определение этого "межеумочного пространства" "правды" "либеральной диктатуры", все же, прозвучало - "теория административного рынка". Предметность данной теория выявлялась Кордонским в ходе анализа советской административно-хозяйственной экономики по универсальному основанию естественного рыночного развития всего и вся. Показывалось, что в советском механизме рыночный принцип также пробил себе дорогу в превращенной, уродливой, мутантной, но все же собственной форме, в форме торговли, административной торговли, когда выделялся некоторый административный квант-фотон (которым квантовалась административная система), которые был одновременно и товар ("частица") и деньги ("волна"). Последнее определение, на самом деле, принадлежит "журналисту" С. Шилову. "Теория" же административного рынка, начавшаяся с настоящего исходного пункта анализа, двинулась не в сторону дальнейшего абстрагирования, не по пути создания научной теории, но сразу же завернула в какое-то доморощенное почвенническое пространство постижения административного рынка через реалии советского обыденного сознания и образовало некоторую мифологию, которая и заполнила то самое "межеумочное пространство" окормителей "либеральной диктатуры".
      ПОЧВА ОБЫДЕННОГО СОЗНАНИЯ, РАЗРЫХЛЕННАЯ СОВЕТСКИМ АДМИНИСТРАТИВНЫМ РЫНКОМ, И СТАЛА ПОЧВОЙ КРЕМЛЕВСКОГО СОЗНАНИЯ ЛИБЕРАЛЬНОЙ ДИРЕКТОРИИ-ДИКТАТУРИИ. И исследователи этой почвы, этого болота, осуществляющие свои исследования "своим умом", демонстративно избегая включения в реальную историю и институцию мышления, оказались наилучшими агрономами этой почвы, впав в болотную прелесть по принципу "всяк кулик свое болото хвалит". "Межеумочное пространство", из которого истекает, сочится, как болотная тина, интеллектуальное программное обеспечение либеральной диктатуры, - это "почва обыденного советского сознания", лишенная только советской событийности и атрибуции, почва сама по себе, советское обыденное сознание как вещь в себе. На самом деле, этого "межеумочного пространства", вообще говоря, быть не должно было в теории, как не бывает болотных леших, кикимор и прочих языковых фантомов. Однако, оно есть и утверждается исследователями этого пространства, как реальное, как "распределенный образ жизни (между квартирой, работой, дачей)" (Кордонский).
      "Межеумочное пространство" - это, как говорится, "и не туда, и не сюда". Обвиняя поздних либералов переходного периода в попытке механического копирования западных институтов, лидеры "межеумочного пространства" распространяют это обвинение вглубь к истокам демократии, к первому реформаторскому правительству. Однако, разумным людям известно, что Гайдаровский прорыв был совершенно не в первую очередь копированием чего-либо, а, прежде всего, ПРОРЫВОМ ИЗ МЕЖЕУМОЧНОГО ПРОСТРАНСТВА БЛУЖДАЮЩЕГО В ТУМАНЕ СПЕКУЛЯТИВНОЙ ДИАЛЕКТИКИ ПОЗДНЕГО ГОРБАЧЕВИЗМА, КОГДА ПЫТАЛИСЬ СКРЕСТИТЬ РЫНОК И СОЦИАЛИЗМ, - ПРОРЫВОМ ЗДРАВОГО СМЫСЛА К УНИВЕРСАЛЬНОЙ ОБЩЕМИРОВОЙ ТЕНДЕНЦИИ РАЗВИТИЯ, К ЗДРАВОМУ ПОНИМАНИЮ ЭКОНОМИКИ, ОПИРАЮЩЕМУСЯ НА НАГЛЯДНОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ БЫТИЯ ЭТОЙ ЭКОНОМИКИ В ДЕМОКРАТИЧЕСКИХ ОБЩЕСТВАХ. Далее начались те методологические трудности, которые должны были либо стать началом новой российской экономико-философской науки мирового значения, либо привести к подведению шеи под новый хомут более эффективно управляющего софта, чем советский софт. Поскольку потенциальный субъект новой российской экономико-философской науки выпал из властного измерения, то осуществился именно второй путь, путь движения по рекомендациям Международного Валютного Фонда, прервавшийся в результате общего системного кризиса мирового монетарного регулирования в 1998 году. Далее началось то интеллектное зависание программы развития России, которое открыло громадное пустое пространство для политтехнологического и экономико-спекулятивного монетарно-административного конструирования, в котором, как в виртуальном пространстве, не знающем институциональных ограничений, было возможно все, в том числе, и операция "Преемник".
      Зависание (переходим к главному структурному тезису Кордонского) между "в реальности" и "на самом деле" - известный феномен истории мышления. На самом деле, Кордонский здесь опять прибегает к философскому софту, по-прежнему, как партизан, не называя его своим именем. Потому придется "журналисту" С. Шилову дать пояснение генезиса и структуры этого фундаментально-онтологического различия. Онтологический прием философского письма - "на деле" - введен в философский оборот Аристотелем, и является весьма частым терминографическим употреблением в корпусе его сочинений, и, прежде всего, в "Метафизике". Данный прием, конечно же, не означает, что Аристотель намеревается сообщить нам некоторые социологические или статистические свидетельства, опровергающие умозрительные конструкции, а является своего рода методографией (структурой письма) сущностной полемики Аристотеля с Платоном. Резюмируя достижения философской греческой филологии, скажем так: Платон мыслит то, что есть "в реальности", - то есть, ВИДИТ, слово "эйдос", от которого впоследствии и была образована Платоном "идея", означает "внешний вид", "реальней" которого не придумаешь. Аристотель мыслит то, что есть "на деле", - то есть, СЛЫШИТ, слышит то, что говорится и то, что говорит. Отсюда и появляется "Логика", "Риторика" Аристотеля как науки о речи. Даже "экономика и государство", по Аристотелю, являются первичными проблематизациями фундаментально сгруппированных тем человеческого общения, теми универсальными темами, вокруг которых группируются и вращаются группы обсуждающих (в конечном итоге) именно эти темы людей.
      То, что философы знают о такой природе отношения между "в реальности" и "на самом деле", позволяет им удерживать то понимание, что это отношение объемлемо Мышлением, находится в месте мышления, как границы и Зрения, и Слуха, их единого источника, в который они и впадают, "из которого возникают, и в который уничтожаются, в котором мерами вспыхивают, мерами разгораются, мерами меркнут". Такая граница и именуется Парменидом в его научно-философской поэме Бытием.
      Прочитаем Кордонского теперь на основе этого историко-философского знания о том различении, которое он использует, не называя (не зная глубоко?) его.
      ""В реальности" государство и граждане существуют. Но "на самом деле" в России нет государства в традиционном смысле этого понятия, нет и граждан, не говоря уже о гражданском обществе".
      Переведем: "внешний вид", форма государства (конституционалии) и гражданского общества (общественный, негосударственный сектор), есть, транслируется телевидением, а "гражданской речи", внятной речи власти, диалога власти и общества, нет.
      "Либеральные экономисты считают, что "в реальности" в нашей стране нет экономики как деятельности и рынка как института, а нелиберальные экономисты считают, что и "на самом деле" никакого рынка не должно быть и что "реальная" экономика заключается в планировании и управлении материальными и финансовыми потоками".
      Переведем: Внешнего вида непостсоветской экономики, форм и институтов новой экономики нет - считают либеральные экономисты, а нелиберальные уверены в том, что и никакой коммерческой коммуникации, рыночно-обменного общения быть не должно.
      "В реальности" в стране есть частный бизнес, но "на самом деле" этот бизнес в основном связан с госбюджетом и другими государственными активами, не производит прибавочной стоимости, жирует на государстве и полностью от него зависит.
      Переведем: Формально частный бизнес представлен, ВИДЕН, но, на деле, все вопросы решаются в неформальной коммуникации, в реальном общении, как оно возможно между людьми в конкретных условиях.
      "В реальности" средства массовой информации от имени народа ругают власть. Но "на самом деле" того, что называют (за рубежом) средствами массовой информации у нас нет, а есть что-то другое, что я несколько лет назад назвал средствами информации того, что считается властью.
      Переведем: В телевизоре, в том также, что читается, одним словом, в том, что ВИДНО, СМИ вроде бы есть, а в содержательном, базовом аспекте человеческого общения, в содержательности речи, в следовании законам логики и риторики, в том, что СЛЫШНО - никаких СМИ нет
      "В реальности" в стране есть власть, то есть то, что ругают СМИ. Но "на самом деле" власть не имеет необходимых атрибутов: это не власть авторитета, не власть денег, не власть идеи, не власть силы, не власть права или обычая. "На самом деле" это какая-то иная власть, не такая, какую импортные политологи описывают в своих трудах".
      Переведем: Власть видна, показывается по теле-виз(и)ру. Власть не слышна, не имеет отголоска в умах и сердцах людей не улавливает такой отголосок, не слышит Голос России.
      ""В реальности" есть народ, от имени которого говорят публицисты. Но "на самом деле" народа нет, а есть 150 миллионов человек, говорящих на одном языке и живущих в разных регионах большой страны".
      Переведем: Народ виден в телевизоре, на улицах, в метро, но Народ не слышен, и не услышан, не востребован, не представлен потенциал речевой коммуникации народа как главный потенциал модернизации.
      "Структура русского языка, как представляется, не способна отразить отношения между "в реальности" и "на самом деле". И вот я теперь мучительно пробираюсь сквозь эти неоднозначности, неопределенности, неточности и не могу сказать, что многого добился. Люди живут одновременно и "в реальности", и "на самом деле", говорят об одном, делают другое, думают о третьем, причем эти дела и думы чаще всего невыразимы в словах", - обреченно вздыхает Кордонский. Но этот обреченный вздох, на самом деле, раздается с заболоченных земель межеумочного пространства, живущего эгоистическим рассудком и не желающего работать с мировой традицией и историей мышления, с реальными вызовами настоящего мышления.
      Структура Русского языка, как я непосредственно показал выше, а также теоретически и практически в сотнях других работ и статей, не только способна выразить отношения между "в реальности" и "на самом деле", но и предназначена для ГАРМОНИЗАЦИИ ОТНОШЕНИЙ МЕЖДУ "В РЕАЛЬНОСТИ" И "НА САМОМ ДЕЛЕ", МЕЖДУ "ВИДЕТЬ" И "СЛЫШАТЬ".
      А именно, на самом деле, не все то, что увидено (показано по телевизору, представлено в какой-то форме), является истинным. Платон, а вслед за ним, вся традиция истории мышления накопили огромный опыт Зрения, способного различать в Увиденном истинное от ложного, кажущегося, обманного. А также, в реальности, не все то, о чем мы Услышали, в чем нас пытаются убедить, существует на самом деле, то есть, может быть Увиденным. То, что "в реальности" и то, что "на деле" взаимоструктурируют друг друга, способствуют истинности друг друга, дополняют друг друга - как Зрение и Слух.
      То есть, в Русском языке, "перфектно-креационистская форма" (для связанного в европейской рациональности со Слухом-вслушиванием в сказанное) "на деле" - форма "на самом деле" - обозначает То, что можно увидеть ("я сам это видел, видел своими глазами"). Гармония Зрения и Слуха, осязаемая граница их взаимоперетекания, непрерывной гармонической связи, мелодии, дана в Русском языке непосредственно, это величайшая драгоценность нашей страны, несоизмеримая с ее сырьевыми ресурсами. РУССКИЙ ЯЗЫК - ЭТО МЫСЛЯЩИЙ ЯЗЫК, КОТОРЫЙ ВИДИТ И СЛЫШИТ ТАКИМ ОБРАЗОМ, ЧТО В НЕМ ИЗЯЩНО ПРОФИЛАКТИРУЮТСЯ МАЛ-МАЛЕЙШИЕ ВОЗМОЖНОСТИ ВОЗНИКНОВЕНИЯ МЕХАНИЧЕСКИХ ПРОТИВОРЕЧИЙ ЗРЕНИЯ И СЛУХА.
      ПОТОМУ И ПРОСЕДАЕТ В ПРОСТРАНСТВЕ РУССКОГО ЯЗЫКА ПОЛИТТЕХНОЛОГИЧЕСКИЙ КРЕМЛЬ, КАК МЕХАНИЧЕСКАЯ МАШИНА РАЗЛИЧИЙ ЗРЕНИЯ И СЛУХА, НЕ ЗНАЮЩАЯ НЕ ИСТИННОГО ЗРЕНИЯ, НЕ ИСТИННОГО СЛУХА И ЗАТЯГИВАЕМАЯ В БОЛОТИСТУЮ ПОЧВУ МЕЖЕУМОЧНОГО ПРОСТРАНСТВА МЕЖДУ "В РЕАЛЬНОСТИ" (ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬЮ ЗРИМОГО) И "НА САМОМ ДЕЛЕ" (ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬЮ УСЛЫШАННОГО).
      "Отношения между "реальностью" и "на самом деле" существенно ограничивают саму возможность реформирования. Ведь реформирование осуществляется "в реальности", а "на самом деле" никакого реформирования нет, а есть что-то другое, не высказываемое, не проговариваемое и невыразимое в языке тех теорий, которые лежат в основаниях реформ. Государство "в реальности" продолжит реформы, а "на самом деле" люди будут продолжать считать реформы еще одной московской аферой", - пишет Кордонский.
      Кремль должен опереться на Русский язык, как таковой, оказаться в нематериальном центре риторического пространства Русского языка на некоторых невесомых осях - Кремль должен быть абстрагирован, только тогда он начнет производить действительную, а не мнимую Стратегию, символизировать Мышление народа. Кремль должен владеть одинаково успешно и тем, что "в реальности" и тем, что "на деле". КРЕМЛЬ ДОЛЖЕН ЗНАТЬ, ВИДЕТЬ И СЛЫШАТЬ ТАК, КАК УЧИТ ТОМУ ТЕОРИЯ И ИСТОРИЯ МЫШЛЕНИЯ, КАК УЧИТ ТОМУ РУССКИЙ ЯЗЫК. КРЕМЛЬ ДОЛЖЕН БЫТЬ НА САМОМ ДЕЛЕ.
      "Меня в очень малой степени интересует то, что существует "в реальности" и что описывается вполне - казалось бы - понятными терминами, такими как государство и общество, народ и власть, политика и общественное мнение. Но меня очень интересует то, что есть "на самом деле". Я считаю, что "на самом деле" можно и нужно описать не менее внятно, чем описана "реальность", но для этого необходимы совсем другие понятия, чем те, что используются для описания "реальности"", - указывает Кордонский. Вот это и напрасно. Живое тело европейской рациональности состоит в субстанции умозрения, выдающимся и непревзойденным образом дано человечеству Платоном. С.С. Аверинцев, характеризуя византийско-греческое преемство России, указывал в качестве определяющей онтологической черты "русскости" "визуализацию". Культура визуализации есть выдающееся достояние Русского языка, которое позволяет отличать в увиденном истинное от кажущегося, действительное от профанного, различать истинные "государство, общество, народ, политику и общественное мнение" от их миражей. Без Платона не было бы Аристотеля. Без Видения не было бы Вслушивания в истинное. И слух Кордонского вовсе не музыкальный, будучи не предварен истинным Видением. Всем этим экспертам "Медведь" на Ухо наступил. Вслушивающаяся стратегия, раскрывающая то, что "на самом деле" в виде определенного сценарием этой стратегии показа фактичности, снабженного "достоверной" ГОВОРЯЩЕЙ информацией, статистической, социологической, - это "слабое мышление", неконкурентноспособное и управляемое в современных информационно-технологических реалиях. Потому Кордонский сразу же выпадает из сферы мышления, перестает абстрагировать и занимается уже другим делом, обживает "межеумочное пространство" безвременья, застрявшее между "в реальности" и "на деле", иррациональное пространство зависания, которого быть не должно было бы при нормальной работе программы рациональности.
      Для ориентации в этом иррациональном пространстве Кордонский вводит такое наукообразие, как "распределенный образ жизни как субститут общества".
      Он пишет: "Я считаю, что "на самом деле" существуют распределенный образ жизни и административный рынок, отношения между которыми можно уподобить отношениям между государством и обществом "в реальности"".
      При переводе вылазит искомая методологическая ошибка:
      С точки зрения теории Мышления принципиально одно: То, что Видно, и То, что Слышно, есть одно и то же, истинное. Аристотель даже определял Вид, как первую сущность, обретаемую человеком, стремящимся к знанию; Речь (Слышимое), как вторую сущность, обретаемую человеком, стремящимся к знанию. Как известно, с тезиса о том "что все люди от природы стремятся к знанию" начинается метафизика Аристотеля, начинается тип европейской рациональности. Понятие единой "сущности" - сквозное понятие для первой и второй сущности, для Вида и Речи. То есть, Вид и Речь коррелируются, корреспондируются трансцендентным основанием, истиной. Методологическая ересь Кордонского-Авена-Павловского - явление, постоянно сопровождающее историю европейского мышления после Аристотеля, имеющее своей структурой позицию совпадения Вида и Речи не в истине, не в бытии, но в ничто. На этом отрицательном тождестве построена, в частности, Наука Логики Гегеля, которая начинается с тождества бытия и ничто и раскрывает бесконечное пространство спекулятивного конструирования и легитимизирует отождествление Я с абсолютным духом, который диктует Вид и Речь из ничто. Позиция "Ничто" конструирует симулятивные "Вид" ("в реальности") и "Речь" ("на деле"), формальное противоречие которых (ведь любое содержательное их противоречие зримо и внятно(слышимо) ведет к единству) оказывается единственной реальностью, существующей "на самом деле" в мире этой позиции "Ничто". Потому, когда Кордонский вводит представление о "распределенном образе жизни", то, поразмыслив над тем, каковая же функция "распределяет" этот самый "образ жизни", понимаешь, что это то самое "ничто, которое само себя ничтожит" (Хайдеггер). Описание это образа жизни у Кордонского достаточно подробное, но страты его последовательно прописываются в духе "жалкой жизни бедных советских, бездумных людей". "В России сейчас более 50 миллионов домохозяйств и почти 40 миллионов дачных и приусадебных участков, на которых люди выращивают картошку, овощи, откармливают коров, коз и свиней, держат птицу. Это означает, что практически все население ведет личное подсобное хозяйство, обустраивая свой быт и обеспечивая себя продуктами на зиму....Жизнь большинства семей России распределена между городской квартирой, дачей, погребом, сараем и гаражом...Даже если русская семья достаточно обеспечена, чтобы не вести личного подсобного хозяйства, она все равно имеет дачу с баней и пристройками, в обустройство которой вкладываются существенная часть семейных ресурсов и на которой старшее и младшее поколения проводят практически все свободное время. Старшее поколение многопоколенческой семьи все теплое время года работает на даче..." и т.д., и т.д. Поневоле, вспомнишь, хасбулатовскую "мудрость", обращенную к молодым реформаторам о том, что "народцу этому всего-то нужно, что хлебушка с маслицем". Начнем с того, что все вышеописанное народ сможет достичь и удержать и без Кордонского, и без Кремля, а задача Кремля и Кордонского состоит не в том, чтобы удерживаться на загривке это занятого своими делами народа, и давать "мудрые хасбулатовские советы" власти, а в том, чтобы исполнять делегированную власти функцию развития достойной народа жизни и условий его самореализации, осуществления народного суверенитета.
      Иррационализм межеумочного пространства распознается только образованным сознанием. Оно сразу чует в нем какую-то доморощенность и лысенковщину, какое-то решительное отстранение от мышления, его теорий, его реальных проблем и вызовов. Для непросвещенного сознания все, казалось бы, правильно, - представитель социальной науки вещает об обыденных формах жизни на языке самих этих форм, каталогизирует эти формы. Все очень научно. На самом же деле, это равнозначно тому, как, если бы физик, изучая какое-либо явление полевого или квантово-механического характера, наблюдая это явление безо всякого физического инструментария, описывал бы его в терминах пейзажной литературы "засеребрилось, вспыхнуло, померкло, прочертилась яркая линия длиной в два локтя" и тому подобное. Примерно этим и занимается Кордонский, когда он принимает язык и понятийный ряд обывателя, свойственный и власти, за язык науки и осуществляет в этом языке то наукообразие (соответствуя представлениям обывателя о том, как ведет себя наука), которое Хайдеггер называл не иначе, как "системной болтовней".
      Эта доморощенная "наука об административном рынке" еще войдет в историю, как лысенковщина, боровшаяся ПРИ использованиИ административного ресурса с мировым мейнстримом институционализма и его российскими разработками (а мы, кстати, неоднократно обращались к Кордонскому и его партнерам с эти разработками, безответно, разумеется).
      Кордонский именует свои дескрипции каталогом "совокупного жилья", которому соответствует свой образ жизни, который он и называет распределенным. Он, таким образом, фиксирует и утверждает нынешний "образ выживания" подавляющего большинства населения, как распределенный образ жизни, который вполне претерпится и станет управляемым (очевидно, по закону распределенности больших чисел) образом жизни либеральной диктатуры, в которую таким образом и возможно будет загнать страну, редуцировать ее, ибо смысл формализации какого-либо образа предмета состоит в его редукции, упрощении его структуры. В "иследовании" Кордонского совершенно цинично отсутствуют все характеристики человеческого измерения, гуманитарного капитала, которые рассматривает рациональная ЕВРОПЕЙСКАЯ гуманитарная наука. Ни образовательного уровня, ни общественной мобильности, ни иных факторов, характеризующих интеллектно-экономический потенциал во всех видах рациональных экономических теорий, в "теории распределенного образа жизни" просто нет. Люди показаны и явлены не просто даже, как потребители потребительского общества, а как РАБЫ ТОГО МАТЕРИАЛЬНОГО ПОЛОЖЕНИЯ, КОТОРОЕ ОПРЕДЕЛЕНО КАК УСЛОВИЕ ИХ ВЫЖИВАНИЯ. Ничем, кроме попытки теоретического обеспечения либеральной диктатуры, такую теорию не назовешь. В ней напрочь исключены из рассмотрения все факторы либеральной модернизации, противопоказанные либеральной диктатуре, как "беспокойства". Более того, этой либеральной диктатуре даже отказывается в модернизации пиночетовского рода, когда населению хотя бы была представлена возможность экономического развития в сфере услуг, обслуживающей военно-административно-монетарную модель сырьевой, экспортной экономики. Ни одного фактора, существующего "в реальности", или "на деле", способствующего хотя бы конъюнктурной модернизации не увидено, и не услышано Кордонским в его концепте "распределенного образа жизни", а, ведь, этот концепт полагается им "как субститут общества". Он исключает эти факторы одним росчерком пера: "Те параметры, которые в "реальности" считаются стратообразующими, при распределенном образе жизни "на самом деле" оказываются мало существенными. Это относится к роду занятий, размеру официального дохода, социальному положению и происхождению, а также многим другим параметрам, лежащим в основе государственной статистики и управления (!!!!!). В "на самом деле" нет общества, политической жизни, оппозиции, политической элиты, средств массовой информации (!!!!). Решения власти интересуют народ, живущий распределенным образом жизни, только в том случае, если решениями этот образ жизни затрагивается: цены на транспорт, энергоносители, водку и доллар бурно обсуждаются в электричках и на дачных посиделках". Обратите внимание, как, используя риторику публицистического либерализма, Кордонский отказывает этому народу в том, что у него "на самом деле" есть параметры модернизации, конкурентноспособности. Так бывшие диссиденты и служат, обращая свой поверхностный публицистический либерализм в критику конкурентноспособности народа, на которой настаивают до конца, в силу своего распределенного (между квартирой(дачей), государственно-административным офисом и еще, видимо, какими-то офисами) образа жизни.
      На самом деле, "совокупное жилье и распределенный в этом жилье образ жизни" есть непродуктивная метафора, спекулятивный миф, который есть миро-воззрение межеумочного пространства, примостившегося между "в реальности" и "на деле", которое (мировоззрение) отводит в сторону от столбовой дороги цивилизации - от существа Русского языка.
      ДОМ РОССИЙСКОГО ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ИЗМЕРЕНИЯ - НЕ В ТЕОРЕТИЧЕСКИХ МУТАНТАХ ЭКОНОМИКО-СОЦИОЛОГИЧЕСКОЙ ЛЫСЕНКОВЩИНЫ, ОТВЕЧАЮЩЕЙ ПЕРЕДОВЫМ ТРЕБОВАНИЯМ ПУБЛИЦИСТИЧЕСКОГО ЛИБЕРАЛИЗМА КРЕМЛЕВСКОЙ РИТОРИКИ - НО В РУССКОМ ЯЗЫКЕ КАК ТАКОВОМ.
      РУССКИЙ ЯЗЫК - ДОМ БЫТИЯ, МЕСТО-ТОПОС-ЖИЛЬЕ РОССИЯНИНА В МИРЕ И, ОДНОВРЕМЕННО, ЕГО ЖЕ ОБРАЗ ЖИЗНИ.
      ТАКОВА ПОЗИЦИЯ РАЦИОНАЛЬНОЙ ГУМАНИТАРНОЙ НАУКИ, КОТОРАЯ ДОСТИГАЕТ ИСТИНЫ ГУМАНИТАРНОГО ПОЗНАНИЯ.
      ДРУГОЕ ДЕЛО, НУЖНА ЛИ КРЕМЛЮ ТАКАЯ НАУКА, НЕ БЕСПОКОИТ ЛИ ЕГО САМ ФАКТ ЕЕ СУЩЕСТВОВАНИЯ, ИНАЧЕ, ЗАЧЕМ ТОГДА НА ЭКСПЕРТНЫЙ УРОВЕНЬ ВОЗВОДИТСЯ НЕ ИЗВЕСТНАЯ И ЧУЖДАЯ МИРОВОЙ ПРАКТИКЕ МЫШЛЕНИЯ ЭКОНОМИКО-СОЦИОЛОГИЧЕСКАЯ ЛЫСЕНКОВЩИНА, "ТЕОРИЯ АДМИНИСТРАТИВНОГО РЫНКА".
      Язык - есть точка зрения гуманитарной науки, которая осуществляет свои исследования в собственном языке науки. Так, невозможна физика без языка физики - это будет просто наблюдение за явлениями природы. Невозможна математика без языка математики - это будет просто некоторый опыт работы с количествами. Невозможна и гуманитарная наука, которая будет наблюдать за положением дел в сфере повседневности и описывать это положение. Продукты такой "науки" будут, в лучшем случае, жизненной мудростью бабки Маланьи, а в худшем случае, резолюциями академика ВАСХНИЛ Трофима Лысенко. В гуманитарной науке положение осложняется тем, что ее собственным предметом, при разработке которого разрабатывается язык этой науки, является сам язык, материя человеческой коммуникации. Язык есть то непосредственное бытие, в котором фактически гармонизируются сознательное Зрение ("в реальности") и сознательный Слух
      ("на деле"). Язык сам по себе располагает истиной, программой развития и является изменяющимся во времени пространством, внутри которого осуществляется частное и общественное человеческое зрение и слух. Исторический язык задает границы того, что может быть увидено и услышано человеком, и того, следовательно, что может быть им сделано, достигнуто в реальном времени его жизни индивидуально, или в рамках коллективной деятельности, - исторический язык задает границы истинности человеческого бытия. Научное требование всякой науки, которая есть знание сложное, не знание "первого впечатления", состоит в установлении истины, как гармонизации отношений между "в реальности" (видом, зрением) и "на деле" (слухом, речью). Русское "на самом деле" - не известное традиционному европейскому типу рациональности - и содержит этот фундаментально-онтологический проект истины как "визуализации речи". Так, литература, язык Толстого, - это, по преимуществу, Язык Зрения, язык, раскрывающий истину посредством Зрения. Язык же Достоевского - это Язык Слуха, язык, раскрывающий истину посредством Речи. Фундаментально-онтологический тезис "Пушкин - это наше все", - это, на самом деле, проект, обращенный в будущее, Проект Великой гармонии Зрения и Слуха в Мышлении, Проект Языка-Бытия, Языка, ПОРОЖДАЮЩЕГО БЫТИЕ, так как поэзия Пушкина была некоторой лентой мебиуса, где на кончике пера перетекали друг в друга Зрение и Слух.
      Таким образом, постмонетарный этап экономической науки, этап новой порции здравого смысла, после расходования здравого смысла монетарного прорыва и появления новых реалий, вышедших из-под эффективного управляюще-развивающего контроля монетарного софта, объективно неподвластных ему вызовов развития, состоит в создании ЯЗЫКА ЭКОНОМИЧЕСКОЙ (ГУМАНИТАРНОЙ) НАУКИ, а не в напускании метафизического туману и ПОДМЕНЕ необходимости выработки ЯЗЫКА-МЕТОДА болотистой феноменологией застоявшейся фактичности. Что же это за наука, вся предметная область которой создана, открыта, смоделирована внутри нее самой, как абсолютно достоверный опыт, раз и навсегда удержанный, - это какая-то игрушечная наука.
      Язык науки рождается как истинная теория науки, работающая с действительным предметом. Понятия языка науки - это непосредственные осязаемые "касания" мышления, связанного с софтом истории, теории и практики мышления, и - предмета науки, как он есть.
      Язык гуманитарной науки имеет дело не с субститутами государства и общества, не с "распределенным образом жизни" и "административным рынком", но с "в реальности" и "на деле" государства и общества. "Если распределенный образ жизни есть "на самом деле" другая сторона того общества, которое существует "в реальности", то государству можно сопоставить - "на самом деле" - административный рынок. Можно сказать, что административный рынок порождает распределенный образ жизни - как среду, в которой только и возможно выживание людей, находящихся в административно-рыночных отношениях, а распределенный образ жизни воспроизводит административный рынок как каркас своего собственного существования" (С. Кодонский). У Кордонского получается прочный замкнутый круг, но никак не получается наука, потому что из этой схемы исключен компонент, который вводит в ней измерение истинности - Язык рыночной науки. В конце концов, все употребленные им понятия, есть, прежде всего, субституты некоторого Языка (прежде чем они выступят в качестве субститутов других понятий). Именно язык рыночной науки образует кольцо продуктивной обратной связи, в силу которого корреспондируются то, что "в реальности", и то, что "на деле", то, что существует в качестве практических форм и институций, и тот здравый смысл, вырабатываемый в ходе коммуникации, внесению которого в деятельности этих институций они (формы и институции) открываются.
      Существо политической деятельности ("борьбы за власть", борьбы за тендер по модернизации России) сегодня, таким образом, состоит, ГЛАВНЫМ ОБРАЗОМ, в создании Модели развития (научной экономической, экономико-гуманитарной теории), как Конкурентноспособной Модели Русского экономического языка. Понимание этого вопроса чрезвычайно заглублено исторически до той степени, что люди, россияне, а некоторые академические круги только воспримут явление Русского экономического языка, как явление МАССОВОЙ СОЦИАЛЬНОЙ РЕФЛЕКСИИ, ЯВЛЕНИЕ ПОБЕДЫ ЗДРАВОГО СМЫСЛА РУССКОГО ЯЗЫКА.
      С РУССКИМ ЭКОНОМИЧЕСКИМ ЯЗЫКОМ, ТАКИМ ОБРАЗОМ, ДОЛЖНА ПРИДТИ ПОЛИТИЧЕСКАЯ СИЛА, И ЭТО МОЖЕТ БЫТЬ ТОЛЬКО СИЛА, НЕ НАХОДЯЩАЯСЯ ПОД КОНТРОЛЕМ ПОЛИТТЕХНОЛОГИЧЕСКОГО СООБЩЕСТВА (поскольку суть взятия под политтехнологический контроль - это управление языковой продуктивностью) И ИМЕЮЩАЯ СВОМ ИСТОКОМ ПЕРВОАКТ ЗАРОЖДЕНИЯ РУССКОГО ЭКОНОМИЧЕСКОГО ЯЗЫКА (ЯЗЫК ГАЙДАРА).
      ЭТА СИЛА - СОЮЗ ПРАВЫХ СИЛ.
      ЭТОТ ЯЗЫК - ЯЗЫК ШИЛОВА.
      ЗАВЕРШЕНИЕ ПЕРЕХОДНОГО ПЕРИОДА ВОЗМОЖНО ТОЛЬКО В ОБРАЗОВАНИИ РУССКОГО ЭКОНОМИЧЕСКОГО ЯЗЫКА.
      ПЕРЕХОДНЫЙ ПЕРИОД НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ЗАВЕРШЕН В БЛУЖДАНИИ В ТУМАНЕ СПЕКУЛЯТИВНОГО КОНСТРУИРОВАНИЯ ВНЕ МЕЖДУНАРОДНОЙ СТРАТЕГИИ МИРОВОГО МЫШЛЕНИЯ.
      РУССКИЙ ЭКОНОМИЧЕСКИЙ (ЭКОНОМИКО-ПОЛИТИЧЕСКИЙ ЯЗЫК) В ЕГО ЗАВЕРШАЮЩЕЙ ПЕРЕХОДНЫЙ ПЕРИОД ФОРМЕ - ЭТО ЯЗЫК ЭЛЕКТРОННОГО ИНСТИТУЦИОНАЛИЗМА И ЛИБЕРАЛЬНОГО ФЕДЕРАЛИЗМА.
      Косвенно, но ярко уровень этого заглубления ПРОБЛЕМЫ ОТСУТСТВИЯ РУССКОГО ЭКОНОМИЧЕСКОГО ЯЗЫКА характеризует и Кордонский (приведем значительную цитату): "Я думаю, что еще нескольким поколениям русских предстоит жить и в "реальности", и на "самом деле". Слишком глубоко зашло это расслоение, став органическим и закрытым для рефлексии. Наша "реальность" не может существовать без "на самом деле", и любые попытки реформирования без понимания отношений между этими срезами жизни ждет та же судьба, что либеральные реформы начала 90-х годов. Многие люди и сейчас живут вполне неплохо, но жалуются на то, что живут не так, как хотели бы, что-то мешает. Конфликт между "реальностью" и "на самом деле" проявляется в том, что частному бизнесу мешает государственный бизнес, гражданам государства мешают государственные институты, общественным деятелям мешает общество, политикам мешают политические партии и организации. И так далее можно продолжать до бесконечности. Люди "на самом деле" делают свой бизнес и обустраивают собственные жизненные пространства, а "в реальности" борются со своими зеркальными отражениями и никак не могут их одолеть.
      Бесконечные попытки государства слить "реальность" и "на самом деле" и создать условия для того, чтобы люди имели дело непосредственно с государством, а не с функционерами административного рынка, никогда не были успешными. Более того, они во многом способствовали развитию и диверсификации административного рынка. И дело не в чиновниках, а в структуре жизни, разделенной на то, что есть "в реальности" государственного устройства и что есть "на самом деле". За эту разделенность приходится платить - как государству, так и его гражданам. С другой стороны, благодаря этой разделенности страна еще существует, несмотря на катастрофическое состояние "реальной" экономики и фактическое отсутствие политической системы.
      Люди, сидя перед телевизорами в своих квартирах и на дачах, чаще всего рассматривают то, что показывают в новостях и аналитических программах как цирк, представление, театр, в который они вовлечены в той мере, в которой происходящее в демонстрируемом цирке может оказать влияние на их бытование. При этом все действия персонажей политической сцены рассматриваются как организованные по той же логике, в которой живут зрители, они же участники: политики и государственные деятели имеют квартиры и дачи, в которые тащат то, что им удалось ухватить благодаря близости к государственной кормушке. Я не знаю, как и каким образом можно доказать людям, что все далеко не так просто".
      Относительно последнего хочу заметить, что где, как не на посту начальника президентской экспертизы и одного из авторов президентских посланий, нужно было думать о том, "как и каким образом можно доказать людям, что все далеко не так просто" и осуществлять задуманное "в реальности" и "на деле" - НА САМОМ ДЕЛЕ.
      РАЗУМНЫЙ НАРОД РОССИИ, ЗАВИСШИЙ, ЗАСТРЯВШИЙ И ОЦЕПЕНЕВШИЙ (И ПО СТРАНЕ, И В СВОЕМ ВЫРАЖЕНИИ В ЭЛИТЕ) МЕЖДУ "В РЕАЛЬНОСТИ" И "НА ДЕЛЕ", ОЖИДАЕТ РУССКОГО ЭКОНОМИЧЕСКОГО ЯЗЫКА КАК ГЛАВНОЙ ДЕЙСТВУЮЩЕЙ СИЛЫ МОДЕРНИЗАЦИИ РОССИИ, РУССКОЙ ЛИБЕРАЛЬНОЙ РЕФОРМАЦИИ.
      НОВЫЕ ЛЮДИ РОССИИ - ЭТО, НА САМОМ ДЕЛЕ, ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПИСАТЕЛИ. ПИСАТЕЛИ, СОЗДАЮЩИЕ ЛИТЕРАТУРУ В ПОЛИТИЧЕСКИХ ЦЕЛЯХ, СОЗДАЮЩИЕ ПОЛИТИЧЕСКОЕ ПИСЬМО, КАК ГЛАВНОЕ СРЕДСТВО РЕАЛЬНОГО ПОЛИТИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ.