Сверху последовала команда – и сначала Москва, а следом за ней и другие русские города тут же взяли под козырек. В осажденный поляками Смоленск срочно направили «великое посольство» числом в 1200 человек, а возглавил его не кто иной, как наш старый знакомец Федор Никитич. Основной целью представительной депутации было соглашение о призвании на российский престол королевича Владислава в качестве конституционного (а не самодержавного) государя. Российской стороной было выставлено несколько условий, в числе которых едва ли не на первом месте стояло обязательное принятие юным поляком православия.

Здесь необходимо сделать небольшое отступление и сказать несколько слов о небывалой косности московитов и их далеких потомков. С легкой руки некоторых историков стало доброй традицией именовать Смутное время не иначе, как «национальной катастрофой», а призвание на русский престол королевича Владислава —«предательством национальных интересов». При этом как-то забывают, что Смутное время – единственный период в истории государства Российского, когда царей выбирали путем свободного волеизъявления. Почему на российском престоле мог сидеть почти чистокровный татарин Борис Годунов, а через двести с лишним лет после него – сплошные немцы? В обеих Екатеринах нет ни капли русской крови, а последний российский император Николай II был почти чистокровным немцем. Быть может, дело в католическом вероисповедании польского царевича? Тоже не получается. Достоверно известно, что огромная многонациональная страна исповедовала все на свете – ислам, буддизм, иудаизм, поклонение небу, разнообразные шаманские культы. Почему вдруг именно католицизм сделался непроходимой костью в горле? А если вспомнить, что первым и необходимым условием приглашения Владислава на царство было принятие им православия, тогда вообще непонятно, из-за чего разгорелся весь сыр-бор. Почему та же самая Польша могла запросто пригласить французского принца? (Правда, он не поладил со своенравной шляхтой и уехал восвояси, но это уже другой разговор.) Почему трансильванского (румынского) господаря Стефана Батория могли без долгих слов объявить королем Речи Посполитой и даже кандидатуру Ивана Грозного на польский престол рассматривали вполне серьезно? Почему всем можно, а нам нельзя? Должно быть, страна у нас такая особенная, что иноземцы в ней не приживаются.

Между тем коронация Владислава московским государем сулила России блестящие перспективы. Хотя и говорят, что история сослагательного наклонения не имеет, давайте все-таки рассмотрим эту гадательную виртуальность. Итак, Владислав становится русским царем, а через какое-то время по праву наследования – еще и королем Речи Посполитой. Мечта славянофилов сбывается еще в XVII веке. Проклятый польский вопрос уничтожен в зародыше. Огромная империя, простершаяся от Черного до Балтийского моря и от Карпат и Вислы до Дальнего Востока, существует не на бумаге геополитиков, а в самой что ни на есть реальности, заставляя с собой считаться сильнейшие монархии Западной Европы. Межнациональные трения – пустяки, ибо польско-русско-литовские связи и без того давным-давно стали свершившимся фактом: большая часть русской аристократии имеет либо литовское, либо польское, либо татарское происхождение. Жупел католицизма тоже от лукавого: когда спустя полтора века Польша была разделена и вошла в состав России, население святой Руси не сильно озаботилось присутствием католического элемента.

Вернемся, однако, к Филарету. С поляками Федору Никитичу договориться не удалось. Согласно канонической версии он наотрез отказался подписать договор, ущемляющий права России, за что был арестован и девять лет провел в плену, живя в доме Льва Сапеги. Говорят, что об избрании своего сына на царский престол он тоже узнал, находясь в польском плену. Неискушенному читателю может показаться, что Филарета чуть ли не на цепь посадили, ибо слово «плен» всегда вызывает самые неприятные ассоциации. Между тем историки, как правило, забывают напомнить, что Лев Сапега был отнюдь не тюремщиком, а государственным канцлером. Понятно, что и дом его, где томился несчастный патриарх, был не пыточным застенком, а представлял собой роскошный дворец. Во всяком случае, достоверно известно, что Филарет не сидел в яме на хлебе и воде, а вел оживленную переписку с Шереметевым, который стоял во главе партии, прочившей Михаила на Московский престол. Для того чтобы контролировать кремлевскую ситуацию и вовремя дергать за ниточки, совсем не обязательно находиться в Москве. Более того – как раз присутствие в Москве могло выйти Филарету боком. Для чего дразнить гусей? Поляков на Руси и без того с некоторых пор недолюбливали, а тут вдруг является человек, просидевший в неволе у проклятых латынцев несколько лет, и начинает что есть силы пихать на российский трон своего отпрыска. Православные ведь могут и осерчать. Так что хитроумный дипломат Федор Никитич Романов все рассчитал безупречно и вернулся в родные Палестины только после того, как его послушный и нерассуждающий сын взошел по воле батюшки на московский престол.

После воцарения Михаила дела на Руси снова пошли вкривь и вкось. Многие города были сожжены дотла, Москва лежала наполовину в развалинах, а две трети крестьянских хозяйств находились при последнем издыхании. Королевич Владислав, которому во времена Семибоярщины успели присягнуть многие русские города, воспользовавшись разрухой и народным недовольством, открывает военные действия. В 1617 году его войска захватывают Дорогобуж и Вязьму, а в конце 1618 года он уже стоит у Арбатских ворот Москвы. Тяжелые бои сопровождаются большими потерями с обеих сторон. В декабре 1618 года, в трех верстах от Троице-Сергиева монастыря, в селе Деулино, наконец заключается перемирие сроком на 14 лет и 6 месяцев. Через год в Россию возвращается Филарет и вплоть до своей смерти (в 1633 году) фактически управляет страной от имени «великого государя». Но это уже совсем другая история.

Полтора Ивана

На этот раз речь пойдет не о венценосных московских Иванах, угнездившихся в кремлевских палатах, а о людях попроще – первопечатнике Иване Федорове (ок. 1510–1583) и крестьянине Костромского уезда Иване Сусанине (? —1613). Эти имена хорошо известны любому выпускнику средней школы. Первый Иван создал отечественное книгопечатание, а второй прославился тем, что завел польский военный отряд в непроходимую чащобу и таким образом спас ценой собственной жизни затворившегося в Костроме Михаила Федоровича Романова. Иной читатель наверняка спросит: а почему глава называется так странно? Что это за легкомысленные упражнения с дробями, когда разговор идет о двух национальных героях земли Русской? Спешим сие недоумение рассеять. Дело в том, что погубитель поляков Иван Сусанин – это своего рода подпоручик Киже, бумажный персонаж, фигура, лица не имеющая, что мы и постараемся доказать. Но начать придется все-таки с Ивана Федорова, потому как он на полвека старше своего костромского тезки.

«Мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь» сказал в свое время наш великий поэт. К этим золотым словам можно добавить, что нас еще вполне определенным образом учили. Многие ли знают, что первопечатника Ивана Федорова в Москве откровенно травили, и он был вынужден бежать в Литву, спасая свою жизнь? На чужбине он проработал много лет и умер во Львове в 1583 году.

Но сначала – несколько слов об истории книгопечатания. Назвать Ивана Федорова первопечатником могли только в Московии, поскольку к тому времени, когда он выпустил свою первую печатную книгу, книгопечатанию исполнилось чуть больше ста лет. Как известно, в середине XV века Иоганн Гутенберг из Майнца изобрел типографский способ набора книг подвижными литерами, причем шрифты уже отливались массами из сплава свинца, олова и сурьмы. В 1455 году Гутенберг выпустил первую печатную Библию. Еще в XIV веке в Европе научились делать дешевую бумагу из растительных волокон, которая быстро вытеснила хотя и более прочный, но очень дорогой пергамент. Типографское дело развивалось стремительно. В 1465 году печатные книги появляются в Италии, в 1468 – в Чехии и Швейцарии, в 1469 – в Голландии, в 1470 – во Франции, в 1473 – в Польше и Венгрии, в 1474 – в Испании и Бельгии, в 1477 – в Англии. На протяжении XV века в Европе открылось не менее 1100 типографий, причем только в Венеции около 150. Разумеется, это была печать латинским шрифтом, но и русское книгопечатание возникло задолго до Федорова. По некоторым данным, первые книги, отпечатанные кириллическими литерами, появились в Кракове в 1491 году. А в самом начале XVI столетия книгопечатанием на русском и церковно-славянском языках вплотную занялся сын полоцкого купца Франциск Скорина (до 1490 – не позднее 1551), личность чрезвычайно любопытная. В 1504 году он получил степень бакалавра философии в Краковском университете, а в 1512 году в Падуанском университете (Италия) сдал экзамены на степень доктора медицины. Энциклопедический словарь сообщает, что в 1517–1519 годах Скорина выпустил в Праге «Псалтирь» и 20 отдельных книг Библии на славянском языке. В начале 20-х годов XVI века он перебрался в Вильно, где основал типографию и издал на церковно-славянском языке «Апостол» и еще несколько книг. Как пишет красноярский историк Андрей Буровский, своей задачей Скорина видел просвещение всего народа – «своей братии Руси».

А теперь вернемся к Ивану Федорову. В 1563 году ему была поручена организация «государева Печатного двора», причем имеются основания полагать, что распоряжение исходило от самого Ивана Грозного. Чем занимался Федоров до 63-го года и какое образование получил, мы не знаем. Не исключено, что его специально выписали из-за границы как продвинутого в печатном деле мастера, но ровно с таким же успехом первопечатника можно считать московским уроженцем. Во всяком случае, сохранились свидетельства, что он начинал свою деятельность как дьякон церкви Николы Гостунского в Кремле. А вот его ученик, Петр Тимофеевич Мстиславец, с которым они работали на пару, был совершенно определенно выходцем из Западной Руси, поэтому некоторые исследователи полагают, что идею книгопечатания в Московию принес именно он.

Как бы там ни было, но Иван Федоров, вне всякого сомнения, был очень талантливым человеком. На основе московского полуустава он самостоятельно разработал оригинальный печатный шрифт, получивший впоследствии название старопечатного стиля, и выпустил в марте 1564 года роскошно орнаментированный «Апостол», а годом позже – два варианта «Часовника». Справедливости ради следует отметить, что по некоторым сведениям первая типография в Москве заработала еще в 1553 году, то есть по крайней мере за десять лет до открытия «государева Печатного двора». Тем не менее большинство специалистов считает, что первой русской датированной печатной книгой все-таки был федоровский «Апостол». Гораздо более любопытно другое: хотя первопечатник получил полный карт-бланш от самого Ивана Грозного, его судьба складывалась куда как непросто. Кипучая деятельность Ивана Федорова встретила ожесточенное сопротивление со стороны части бояр и духовенства. Сегодня трудно сказать, почему мастер не апеллировал к царю. Вероятнее всего, переменчивый Грозный попросту махнул рукой на затейливую заморскую забаву, не видя в ней большого смысла, и с головой погрузился в любимые опричные дела и перипетии Ливонской войны. Так или иначе, но в конце концов типографию Федорова сожгли, а сам он вместе со своим помощником Петром Мстиславцем в 1566 году был вынужден бежать в Литву Оголтелые московиты показали себя во всей красе. Потрудиться на ниве отечественного книгоиздания первопечатнику не довелось и двух лет.

Причастность православной церкви к этому безобразию почти не вызывает сомнений, поскольку противниками печатного дела в ту пору выступали богатые монастыри, державшие в своих руках монополию на переписывание церковных книг. Это была едва ли не важнейшая статья их дохода, расставаться с которой за здорово живешь они не собирались. Хорошо известно, что на переписывание одного-единственного экземпляра Библии уходило около года (над так называемой Острожской Библией работали несколько мастеров в течение 203 дней). Это был невероятно трудоемкий и кропотливый процесс – ежесуточно переписывалось не более ста строк. Малейшая ошибка, и испорченный лист летел в корзину: все нужно было начинать сначала. Поэтому мастера получали за свою работу огромные по тем временам деньги – до четырех тысяч рублей серебром. Готовый текст стоил безумно дорого. Достаточно сказать, что цена рукописной Библии была вполне сопоставима со стоимостью дворянского поместья вместе с титулом. Понятно, что нарождавшееся книгопечатание многократно удешевляло этот процесс, лишая монастырских монополистов удобного источника шальных денег. Сегодня уже почти никто не сомневается, что за разгромом первой русской типографии стоял высокопоставленный клир богатейших монастырей, видевший в подвижных литерах Ивана Федорова непосредственную угрозу своему экономическому благополучию.

В скобках заметим, что сие немаловажное обстоятельство следовало бы иметь в виду поборникам широкого распространения грамотности в античном мире. Нас уверяют, что за много веков до Рождества Христова просвещенные греки и римляне запросто сочиняли увесистые фолианты по всем областям знания. История, философия и медицина, математика, астрономия и геометрия – все было по плечу нашим далеким предкам. Об изысканной лирической поэзии и безупречной светской прозе лучше вообще умолчим. Например, «Римская история от основания города» Тита Ливия (59 год до н. э. – 17 год н. э.) насчитывала ни много ни мало 142 тома (до наших дней дожили всего 35, что, согласитесь, тоже весьма неплохо). Пыльные книгохранилища, надо полагать, ломились от изобилия пергаментов и папирусов (бумаги в античном мире не знали). А как же иначе? Если одни только властители дум умудрились понаписать столько, то что говорить о тысячах или десятках тысяч безвестных книжников и интеллектуалов? А ведь были еще и рядовые потребители этого моря разливанного письменной продукции. Или мастера писали исключительно «в стол» и друг для друга? Каким образом при крайней дороговизне писчего материала и отсутствии типографского станка решалась проблема тиражей, уважаемые историки нам почему-то не сообщают… Но все это так, к слову. Желающие ознакомиться с вопросами античного книгоиздания более подробно, могут обратиться к нашей книге «А был ли мальчик?», мы же с вами вернемся в Московию XVI столетия.

Убежавшие в Литву подельники недолго проработали вместе. Петр Мстиславец стал печатать книги в Вильно, а Иван Федоров, приняв приглашение гетмана Ходкевича, основал в его имении типографию, где в 1569 году напечатал «Евангелие учительное», а в 1570 —«Псалтирь». Через некоторое время он переехал во Львов, где основал еще одну типографию и издал в 1574 году «Азбуку» с грамматикой – первый русский печатный учебник. Неутомимый книгоиздатель, Федоров много чего еще успел напечатать – не станем перечислять. Вот только к Московии это не имело ровным счетом никакого отношения. Он был чрезвычайно одаренным человеком и необыкновенно разносторонним мастером – не без успеха занимался пушечным делом и придумал многоствольную мортиру. Основатель русского книгопечатания умер во Львове в 1583 году и похоронен в Онуфриевском монастыре.

Нам представляется, что у читателей успело накопиться немало недоуменных вопросов. Почему автор все время разграничивает Московию и Литву, она же Западная Русь? Почему народ бесперечь бегает туда и обратно, и почему в этой непонятной Литве говорят по-русски и издают книги на русском языке? Почему, наконец, в имении литовского гетмана исправно функционирует типография, печатающая книги на языке злейшего врага, ибо московско-литовские распри были основным содержанием российской внешней политики едва ли не на протяжении трех веков? Вопросы и в самом деле резонные, особенно если принять во внимание вопиющую неинформированность большинства наших сограждан относительно средневековой российской истории. Но их вины в том нет – их просто-напросто так учили. Сей печальный «медицинский» факт, как любил шутить незабвенный Остап Бендер, мы вынуждены принять как должное и не особенно удивляться.

Граждане, прилежно учившие в школе отечественную историю, наверняка хорошо помнят, что в состав домонгольской Киевской Руси входили обширные западные земли. Прежде всего, это Галицко-Волынское княжество, имевшее выход к Черному морю, а также территории современной Западной Украины и Белоруссии. Северо-восточная экспансия в те далекие времена переживала внутриутробный период – бедное Владимире-Суздальское княжество было захудалой периферией могучей державы. Но вектор заволжской экспансии обозначился уже вполне отчетливо: князь Андрей Боголюбский, сын основателя Москвы Юрия Долгорукого, прочно усевшись во Владимире, первым делом упразднил вечевой строй, а затем попытался утвердить режим личной неограниченной власти, за что его в конце концов и убили. Но децентрализация русских земель, изящно называемая современными историками периодом феодальной раздробленности, все равно постепенно набирала обороты, а монгольское нашествие решительно подвело под надеждами русских князей жирную черту. Некогда единое русское государство окончательно развалилось на Запад и Северо-Восток. И хотя монголы прошли огнем и мечом в том числе и по юго-западным землям, последние по неведомым причинам прикипели душой к Литве, а съежившаяся Северо-Восточная Русь (зародыш будущей Московии) выстроила сложную систему даннических отношений с Ордой.

С этого момента отечественные учебники предпочитают описывать исключительно историю Владимиро-Суздальского княжества и сопредельных ему земель. Густонаселенная Западная Русь как будто бы проваливается в огромную «черную дыру», откуда даже виртуальные частицы вылететь не в состоянии. Невольно складывается впечатление, что такие города, как Галич, Львов, Чернигов и даже Киев, растаяли без следа, а огромную разоренную страну пересекают взад и вперед свирепые банды лихих людей да матерые волки, тяжелеющие с каждым днем. И только по мере западной экспансии московитов, а в особенности после Переяславской Рады (напомним, воссоединение Украины с Россией в 1654 году), процветающие южные города начинают выныривать из небытия, как чертик из табакерки. Андрей Буровский совершенно прав: это провал не в истории, а в историографии и даже более того – провал только и исключительно в российской имперской и советской историографии.

Излишне говорить, что в реальности никакого апокалипсиса не было и в помине. Территории Западной, Юго-Западной и Галицко-Волынской Руси благополучно влились в состав Великого княжества Литовского. Историей Литвы и еенепростых взаимоотношений с Московией мы здесь заниматься не станем – об этом можно написать отдельную книгу. Достаточно сказать, что средневековая Литва имела весьма мало общего с Литвой современной. И хотя она выступала против немецких рыцарей и татар Золотой Орды, но в то же время проводила и антимосковскую политику. При этом древнерусский язык был официальным языком Великого княжества Литовского – на нем составлялись летописи и велось все делопроизводство. В первой половине XV века территория Литвы простерлась от моря до моря – Балтийского на севере и Черного на юге. Девяносто процентов ееподданных говорили по-русски и исповедовали православную веру. Западная Русь превратилась в одну из самых могущественных европейских держав и оставалась таковой до Унии Великого княжества Литовского с Польшей в 1569 году, в результате чего возник польско-литовский симбиоз – Речь Посполита (польское Rzeczpospolita – республика), просуществовавший до 1795 года.

Это было государство, жители которого пользовались неслыханными на Москве свободами. Во-первых, все русские княжества включались в состав Литвы на основаниях строгого вассалитета, то есть договорных отношений с обоюдными обязательствами сторон. Разумеется, вассальные отношения всегда можно было разорвать, как и любые другие договорные отношения. Как и во всей средневековой Европе, в Литве неукоснительно соблюдался принцип «вассал моего вассала – не мой вассал». На практике это означало, что если киевский князь становился вассалом великого князя литовского, это ровным счетом не имело никакого отношения к подданным киевского князя. Во-вторых, заносчивая литовская шляхта даже отдаленно не напоминала московских бояр – холопов государевых. Шляхтич (причем любой шляхтич, даже обнищавший и лишившийся средств к существованию) имел право на конфедерацию, то есть на создание коалиций, направленных против короля. Более того, шляхтич имел право на рокош – официальное вооруженное восстание против короля. В 1505 году была принята так называемая Радомская конституция, согласно которой король не имел права издавать какие-либо законы без сената и шляхетской посольской избы. Диаметральную противоположность московской и литовской ментальности лучше всего пояснить на примере. Андрей Буровский описывает, как московский государь публично одернул литовского князя, недавно переметнувшегося на Русь и пока не усвоившего кремлевских реалий: «Цыц! Молчи, дурная борода! – заорал Государь Московский и Всея Руси Иван III на старого, всеми уважаемого князя Воротынского». Государева вспышка была вызвана совершенно невинным возражением Воротынского: бедняга не знал, что перечить царю негоже даже в мелочах.

Наконец, в-третьих, альфой и омегой городской жизни в Литве было так называемое магдебургское право. Здесь не место подробно разбирать этот свод основных законов, сложившихся в Магдебурге еще в XIII веке. Скажем только, что это были настоящие вольные европейские города, исповедующие принцип самоуправления. Всеми городскими делами ведал выборный совет во главе с бурмистром, а для решения важных вопросов собиралась сходка всех горожан. Город имел собственные финансы и отчитывался за расходование денег перед горожанами. Излишне говорить, что в Московии ничего подобного не было и в помине. А теперь скажите, уважаемые читатели: следует ли удивляться, что замордованные до потери инстинкта самосохранения московиты косяками убегали в Литву?

Чересчур увлекшись литовскими делами, мы напрочь забыли о тезке нашего первопечатника – костромиче Иване Сусанине. В свое время мы вознамерились доказать, что это насквозь дутая и пустая фигура, в действительности, вероятнее всего, никогда не существовавшая. Красивые легенды на богато унавоженной почве наших палестин сплошь и рядом вырастают как на дрожжах. Однако все по порядку.

Вот что написано о национальном герое земли Русской в 10-томной «Всемирной истории»: «Имена многих героев, отдавших жизнь для защиты родины, не сохранились. Народная память сберегла лишь имя крестьянина села Домнина, Костромского уезда, Ивана Сусанина, заведшего польский отряд в глухие леса и ценою своей жизни сорвавшего попытку интервентов выйти к Костроме». Авторы академического десятитомника стыдливо умалчивают, что дело происходило зимой, и поступают так отнюдь не случайно: совершенно непонятно, каким образом польские супостаты могли заблудиться в зимнем лесу. Представляете, какой величины шлях должен был протоптать в снегу вооруженный до зубов отряд, намеревающийся взять приступом хорошо укрепленный город? И нас хотят уверить, что эти горе-вояки, злодейски умучив Сусанина, не смогли выйти из лесу по собственному следу? Советский энциклопедический словарь излагает сию душещипательную историю куда как суше: «Сусанин Ив. Осипович (? —1613), герой освободит. борьбы рус. народа нач. 17 в., крестьянин Костромского у. Зимой 1613 завел отряд польск. интервентов в непроходимое лесное болото, за что был замучен (подвигу С. посвящена опера М. И. Глинки)». Здесь по крайней мере хотя бы концы с концами сходятся – в болоте можно утонуть и зимой. Правда, все равно непонятно, каким образом там умудрился сгинуть большой военный отряд.

Давайте назовем вещи своими именами – мы имеем дело с банальной патриотической выдумкой, призванной героизировать путаные события на излете Смутного времени, предшествующие воцарению династии Романовых. Версия о спасении царя Михаила Федоровича простым русским мужиком впервые появилась в учебнике Константинова в 1820 году, а в дальнейшем получила свое развитие в учебнике Кайданова (1834 год), работах Устрялова и Глинки и в «Словаре достопамятных людей России», составленном Бантыш-Каменским. Со временем договорились до того, что тело Сусанина, положившего жизнь за други своя, было захоронено по повелению молодого царя в Ипатьевском монастыре.

Имеет смысл задаться простым вопросом: а что говорят хроники по поводу столь эпохального деяния? Воцарение новой династии – это вам не фунт изюму, и такое значимое событие, как спасение царя от неминуемой смерти, не могло не оставить следов в летописях и исторических документах. Мы вынуждены разочаровать пытливого читателя: не существует в природе ни единого официального документа, в котором бы шла речь о покушении на царя Михаила Федоровича. Ничего нет, даже самой малюсенькой корявой строчки. Абсолютная пустота. Ни словом не обмолвился о Сусанине и попытке пленить в Костроме царя митрополит Филарет (между прочим, отец Михаила), хотя в его обстоятельной речи весьма подробно исчислены все безобразия, сотворенные в России польско-литовскими интервентами. Вглухую молчит о Сусанине и так называемый «Наказ послам», отправленный в 1613 году в Германию, в котором опять-таки скрупулезнейшим образом изложены «все неправды поляков». В монастырских хрониках (а это очень серьезные и основательные документы, сохранившиеся до наших дней) тоже не удалось отыскать хотя бы беглого упоминания о якобы имевшем место захоронении Сусанина в Ипатьевском монастыре. И так далее, и тому подобное, список можно продолжать бесконечно.

Впрочем, удивляться тут особенно нечему, ибо сия невразумительная история выглядит на редкость нелепо. Достойно удивления совсем другое – упорное тиражирование этой бестолковой басни учебниками и даже энциклопедиями, хотя известный русский историк С. М. Соловьев (1820–1879) давным-давно убедительно доказал, что регулярных войск интервентов в то время поблизости от Костромы не было и в помине, а Сусанина замучили, вероятнее всего, обыкновенные разбойники. А уж какой они были национальности – это одному Богу известно… Вторит ему и Н. И. Костомаров: «В истории Сусанина достоверно только то, что этот крестьянин был одной из бесчисленных жертв, погибших от разбойников, бродивших по России в Смутное время; действительно ли он погиб за то, что не хотел сказать, где находится новоизбранный царь Михаил Федорович, – остается под сомнением…» Под очень большим сомнением, добавим мы. На кой, спрашивается, ляд разбойникам понадобился царь? Или, быть может, шайка лихих людей рассчитывала захватить Михаила, чтобы потом сплавить его полякам за приличное вознаграждение? Уважаемые читатели, нас откровенно держат за дураков. Неужели головорезы, промышляющие элементарным грабежом на большой дороге, сумели бы взять штурмом хорошо укрепленный город, где сидел сильный гарнизон? Это же бред сивой кобылы в чистом виде! Извините, но реальные разбойники так себя не ведут. Реальные, а не выдуманные разбойники поступили бы с точностью до наоборот: едва прознав, что в двух шагах от них стоят правительственные войска, они должны стремглав улепетывать в прямо противоположном направлении, дабы не угодить на виселицу раньше срока. Все это настолько очевидно, что подобные вещи даже обсуждать неловко.

Но как же так? Неужто все врут календари? Ведь выпорхнул откуда-то этот рыцарь без страха и упрека, бесстрашный погубитель поляков Иван Осипович Сусанин! А ларчик между тем открывается предельно просто. Единственный имеющийся в нашем распоряжении источник, из которого, собственно говоря, и вырос красивый патриотический миф, – это так называемая жалованная грамота царя Михаила от 1619 года, выданная им по просьбе матери крестьянину Костромского уезда села Домнино Богдашке Собинину Процитируем сей примечательный документ: «Как мы, великий государь, царь и великий князь всея Руси Михаил Федорович, в прошлом году были на Костроме, и в те годы приходили в Костромской уезд польские и литовские люди, а тестя его, Богдашкова, Ивана Сусанина литовские люди изымали, и его пытали великими немерными муками, а пытали у него, где в те поры мы, великий государь, царь и великий князь всея Руси Михаил Федорович были, и он, Иван, ведая про нас, великого государя, где мы в те поры были, терпя от тех польских и литовских людей немерные пытки, про нас, великого государя, тем польским и литовским людям, где мы в те поры были, не сказал, и польские и литовские люди замучили его до смерти» (цитируется по книге А. А. Бушкова «Россия, которой не было»).

Слог, конечно, тяжеловат, но чтение того стоит. Теперь все встает на свои места как нельзя лучше, поскольку царская милость заключалась в том, что Богдану Собинину и его жене, дочери Сусанина Антониде, пожаловали в вечное владение деревушку Коробово с освобождением от налогов, крепостной зависимости и воинской обязанности. Впоследствии права уже овдовевшей Антониды пытались ущемить, и она снова била челом великому государю, но мы все эти детали разбирать не станем. Ей выдали новую грамоту, где о Сусанине говорилось в точности то же самое: мол, его спрашивали, а он не проронил ни слова. О покушении на царя даже речи нет. Между прочим, если бы эта история была подлинной, а в Костромском уезде хозяйничали реальные интервенты, разыскивавшие царя, вряд ли допрос с пристрастием учинили бы только одному Сусанину. Или кроме него ни единая живая душа не ведала, где ховается Михаил?

Так что же в действительности приключилось в Костромском уезде в достопамятном 1613 году? А ведь история проще пареной репы, и Александр Бушков убедительно сие показал. По всей видимости, на деревню Домнино напала шайка самых обыкновенных разбойников, которых в Смутное время на Руси развелось видимо-невидимо. Царь им был, разумеется, до лампочки, а вот крестьянское добро очень даже кстати. Были ли еще жертвы или пристукнули одного Сусанина, история умалчивает. О жестоких пытках мы знаем исключительно со слов сусанинского зятя, так что этот чувствительный рассказ целиком находится на его совести. Через несколько лет сообразительный Богдан, вероятно, смекнул, что из смерти тестя не только можно, но и должно извлечь выгоду. Адресовавшись к матери царя, добрейшей Марфе Ивановне, он растрогал старушку до слез и получил желанную грамоту, в которой так и говорится: «…по нашему царскому милосердию и по совету и прошению матери нашей, государыни великой, старицы инокини Марфы Ивановны». Хорошо известно, что Михаил выдал немало подобных грамот, ибо желающих поправить свое имущественное положение за счет казны и царского милосердия было сколько угодно.