По причине недостатка сил расправиться с ним сразу Тохтамыш не мог, поэтому дожидался подкреплений, которые должны были подойти из Сибири и Средней Азии. Сыграть ва-банк Мамай не решился. Он мог сразу двинуть свои полки на Сарай и успеть сокрушить Тохтамыша еще до подхода военной помощи. И хотя прав на золотоордынский трон темник Мамай не имел никаких, такой головокружительный успех позволял ему надеяться на признание суверенитета Крымского ханства. Почему Мамай первым делом пошел на Русь, мы уже никогда не узнаем. Возможно, он побоялся оставить в тылу русские княжества, которые находились в вассальной и даннической зависимости от Орды. Ведь Московский князь отказался присягнуть ему на верность. Если бы монгольские отряды, шедшие на помощь Тохтамышу из других улусов, соединились с русскими войсками, Мамаю пришлось бы весьма несладко.

Так или иначе, мятежный темник двинулся сначала на Москву, а Тохтамыш, разгадав его планы, приказал русским князьям выступить против сепаратиста. По мнению Михаила Кругова, только приказ такой авторитетной фигуры, как великий хан Золотой Орды, мог заставить все княжества выставить военные дружины. Разумеется, Тохтамыш опирался на первого среди равных – Московского князя, и Дмитрий Иванович в этом деле активно участвовал, за что и выторговал для себя и своих потомков право на наследственное владение Владимирским княжеством. Таким образом, победоносная Куликовская битва уберегла от распада Золотую Орду и продлила ееотносительно стабильное существование на целый век. Именно этого Москва и добивалась, поскольку она не столько страдала под игом, сколько успешно решала свои собственные задачи, опираясь на ордынскую военную мощь. Изменить же положение вещей Московские князья сподобились только тогда, когда все другие русские княжества оказались под рукой Москвы, и она могла больше не опасаться угроз ни с Востока, ни с Запада. Перед нами прекрасный пример абсолютного торжества виртуальности над реальностью: в становлении великорусского национального самосознания громадную роль сыграла не сама Куликовская битва как таковая, а пропагандистский миф о ней, сложенный иерархами православной церкви.

Сразу же возникает вопрос: если Михаил Кругов прав, и князь Дмитрий Иванович Донской оставался верным вассалом золотоордынского хана, то с какой целью через два года после Куликовской битвы Тохтамыш сжег Москву? Ответ звучит следующим образом: когда монгольские войска, посланные на борьбу с Мамаем из других улусов, добрались наконец до Сарая, Тохтамышу нечем было с ними расплатиться, поскольку череда дворцовых переворотов опустошила казну. А Москва от выплаты недоимок за прошлые годы, когда она, пользуясь внутриордынской смутой, не платила дани, откровенно увиливала. Поэтому Тохтамышу не оставалось ничего другого, как послать сибирские и среднеазиатские полки на Москву, чтобы они силой взяли причитающуюся им мзду. Тем самым решались сразу две задачи: с одной стороны, солдаты получали на разграбление богатый город, а с другой – князь Дмитрий Иванович освобождался от задолженности по старым неплатежам. И хотя эта неприглядная история никоим образом не красит Московского князя, в ней нет ничего из ряда вон выходящего: и до Дмитрия, и после него были правители, готовые ценой разорения собственной страны заработать политический или вполне реальный капитал в твердой валюте.

Надо сказать, что ущерб был не очень велик, поскольку из крупных городов пострадали только Рязань и Москва, причем погром практически не затронул князей, бояр и купцов, так как они загодя выехали, имея информацию о предстоящем набеге. Таким образом, по мнению Михаила Кругова, причина похода Тохтамыша и последующая его нелюбовь к Дмитрию Ивановичу коренится не в ордынских интригах, а в традиционной скаредности московских Рюриковичей. По этой же причине Русская Православная Церковь только через 600 лет причислила Дмитрия Донского к лику святых, в отличие, скажем, от Александра Невского.

Что можно сказать о версии Михаила Кругова? Вне всякого сомнения, она гораздо последовательнее, логичнее и убедительнее официальной, но и к ней можно предъявить серьезные претензии, поскольку по крайней мере два ееположения очень и очень уязвимы. Михаил Кругов пишет, что совместное выступление русских князей против Мамая было немыслимо без команды из Сарая. Если бы не жесткий приказ великого хана, Дмитрию Ивановичу никогда бы не удалось подвигнуть своих коллег на такой поступок. Но вся беда в том, что в реальности дело как раз обстояло с точностью до наоборот! На призыв Московского князя не откликнулся буквально никто. Как мы помним, даже его тесть, Нижегородский князь Дмитрий Константинович, и тот оставил просьбу зятя без внимания, не говоря уже о Новгороде, Твери или Рязани. Не явился ни один владетельный князь, и только несколько удельных князьков да вассалы Дмитрия Донского примкнули к москвичам. Да чуть позже присоединились еще четыре князя: два Ольгердовича, Андрей Полоцкий и Дмитрий Корибут Брянский. Как мы видим, все четверо – литвины. Никаких русских князей больше не было и в помине. Так что аргументацию Михаила Кругова приходится пересмотреть. Одно из двух: или никакого приказа из Сарая не поступало, и Дмитрий Иванович действовал на свой страх и риск, или приказ из Орды все-таки был, но Московский князь по каким-то причинам его проигнорировал. Последнее, в рамках концепции Михаила Кругова, крайне сомнительно и начисто разрушает всю его любовно выстроенную версию. Первое же заставляет вернуться к версии официальной, а если мы все-таки хотим рассуждать по Кругову с той только поправкой, что команды из Сарая не было, то остается совершенно непонятным, почему лояльнейший Дмитрий Иванович не обратился за военной помощью в Орду. Ведь он-то прекрасно знал, что имеет дело с самозванцем и сепаратистом!

Второй серьезный минус рассматриваемой концепции – сожжение Москвы Тохтамышем. Согласимся на минуту с Михаилом Круговым в том, что золотоордынский хан действительно решил расплатиться с сибирскими отрядами столь экстравагантным способом. Надо полагать, что это была взаимовыгодная сделка: бояре, купцы да и сам Дмитрий, имея из первых рук надежную информацию о дате набега, заранее покинули город, а монгольские войска сполна получили за труды праведные. Дмитрий Иванович освобождался от старых долгов и не заплатил ни копейки, но и ордынская казна внакладе не осталась. Одним словом, овцы целы и волки сыты, всем сестрам по серьгам. Все, казалось бы, вытанцовывается самым наилучшим образом. К сожалению, безоговорочно принять аргументацию Михаила Кругова нам мешает одно немаловажное обстоятельство. Как мы хорошо помним, к войскам Тохтамыша примкнули нижегородцы и приняли активное участие в грабежах и погромах, да и рязанцы повели себя далеко не самым лучшим образом. Допустить вслед за Михаилом Круговым сделку напрямую между Московским князем и ордынским ханом мы готовы охотно, но вот поверить в то, что и ближайшим соседям обломится при этом жирный кусок, решительно не в состоянии, хотя бы по причине упомянутой скаредности Дмитрия. Если самый влиятельный из русских князей заключает с ордынцами сделку, которая его не красит, он постарается не допустить утечки информации и уж, во всяком случае, на пушечный выстрел не подпустит к Москве ни рязанцев, ни нижегородцев. Так что объяснение грабительского похода 1382 года, предложенное авторским коллективом во главе с Михаилом Круговым, на самом деле таковым не является.

Третий недостаток версии Михаила Кругова роднит ее с официальной. Мы имеем в виду традиционную установку, согласно которой на русские княжества в 1237 году обрушились дикие орды безбожного хана Батыя, разорившие страну до основания. Только если официальная версия исходит из того, что на Руси после монгольского завоевания воцарилось жесточайшее иго, продолжавшееся 240 лет, то Михаил Кругов с соавторами говорит скорее о своеобразном симбиозе Руси и Орды в духе Льва Николаевича Гумилева. Наше мнение по этому поводу читателю уже известно: мы полагаем, что никакие «злые татарове» на Русь не приходили, а события 1237–1241 годов есть нечто иное, как борьба за единоличную власть потомков Всеволода Юрьевича Большое Гнездо.

А теперь давайте обратимся к реконструкции Александра Бушкова, которая нам представляется наиболее убедительной. Если принять за данность, что орды неукротимых степняков, вынырнувшие из глубин Азии и прошедшие огнем и мечом по русским княжествам, есть не что иное, как историософский миф, созданный совокупными усилиями придворных летописцев и их хозяев – московских Рюриковичей, которые всеми правдами и неправдами стремились легитимизировать свои исключительные права на великокняжеский Киевский стол, то картина сразу же значительно упрощается. В середине XII столетия Русь, как мы помним, погрузилась в пучину феодальных усобиц, а первая половина XIII века стала пиком этой кровавой неразберихи. Война всех против всех захлестнула русские земли. Стольный град Киев на протяжении неполных сорока лет (с 1169 по 1204) брали штурмом пять раз, причем трижды – только на протяжении одного 1174 года.

Одним словом, то, что впоследствии назовут татаро-монгольским нашествием, было элементарной междоусобной борьбой за верховную власть. Как мы помним, особенно отличились на этом поприще потомки Всеволода Юрьевича Большое Гнездо – переяславский князь Ярослав Всеволодович и его сын Александр Ярославич по прозвищу Невский. В ходе ожесточенной гражданской войны, сопровождавшейся чудовищными зверствами, отец и сын постепенно прибрали к рукам все русские княжества, сделавшись полновластными хозяевами земли Русской. Александр получил в полное свое распоряжение Киев, а по смерти отца занял великокняжеский стол во Владимире. Оппозиция сломлена, непокорные бояре бьют челом великому князю, а времена кровавых усобиц мало-помалу уходят в прошлое. Уже в годы правления Ивана Калиты, внука Александра Невского, на Руси воцаряются мир и покой. Летопись сообщает: «Сел на великое княжение Иван Данилович, и настал покой христианам на многие лета, и перестали татары воевать русскую землю». И в самом деле, для чего, скажите на милость, Ивану Даниловичу воевать собственную землю, если железной рукой московских Рюриковичей на Руси уже давно наведен твердый порядок? Влияние Московского княжества растет, совершаются все новые и новые территориальные приобретения, и постепенно оно становится самой серьезной политической силой на северо-востоке Руси. И такая идиллия продолжается вплоть до 1380 года.

А в 1380 году на Русские земли вдруг обрушивается злой ордынец Мамай, вознамерившийся «истребить веру христианскую, дабы заменить еемагометанской». По крайней мере именно так трактует события конца XIV века традиционная историческая школа. Если же предположить, что в реальности никаких татар на Руси сроду не бывало, то неплохо бы выяснить, с кем в таком случае столкнулся Дмитрий Иванович на Куликовом поле. Для начала давайте приглядимся к национальному составу Мамаева воинства. Сколько было татар в ордынских рядах? Извольте, огласим, так сказать, полный список: 1) ясы и аланы (то есть православные аланы и осетины); 2) черкасы (то есть казаки или их предки); 3) половцы и печенеги (то есть славяне с примесью тюркского элемента); 4) фряги (генуэзские наемники). Ни одного татарина и близко нет, не говоря уже о монголах. Правда, походя упоминаются некие загадочные «бесермены», но совершенно очевидно, что это всего-навсего расхожий термин, служащий для обозначения супостата вообще, вроде «злых татаровей». Может быть, вы думаете, что мы исподтишка передергиваем карты, намеренно о чем-то умалчивая? Ничуть не бывало. В этом пункте с нами вполне солидарны многие историки, разделяющие традиционные взгляды. Например, Лев Николаевич Гумилев в книге «От Руси до России» пишет, что войска Мамая состояли из поляков, крымцев, генуэзцев (фрягов), ясов и касогов, а финансовую помощь Мамай получал от генуэзцев. Далее Гумилев пишет: «Волжские татары неохотно служили Мамаю и в его войске их было немного».

А теперь давайте посмотрим, кто сражается под началом Дмитрия Ивановича Донского. Оказывается, русское войско «состояло из княжеских конных и пеших дружин, а также ополчения… Конница… была сформирована из крещеных татар, перебежавших литовцев и обученных бою в татарском конном строю русских» (Л. Н. Гумилев. «От Руси до России»). На помощь Мамаю спешил литовский князь Ягайло (он опоздал всего на сутки), а вот союзником Дмитрия принято считать Тохтамыша с войском из сибирских татар. «Москва… продемонстрировала верность союзу с законным наследником ханов Золотой Орды – Тохтамышем, стоявшим во главе волжских и сибирских татар» (там же). Вслед за летописными источниками мы привыкли именовать армию Мамая ордой, но при ближайшем рассмотрении вдруг оказывается, что и русские полки сплошь и рядом называются точно так же. Открываем знаменитую «Задонщину», воспевающую подвиги князя Дмитрия: «Чему ты, поганый Мамай, посягаешь на Рускую землю? То тя била Орда Залеская». Напомним читателю, что Залесская (Залеская) земля есть не что иное, как Владимиро-Суздальская Русь. Так где же, в конце концов, начинаются татары и кончаются русские? Все смешалось в доме Облонских на этом проклятом Куликовом поле.

Между прочим, имеет смысл присмотреться к древнерусским миниатюрам, посвященным Куликовской битве. Например, на миниатюрах из Лицевого свода XVI века при всем желании невозможно отличить татарина от русского. Противоборствующие стороны выглядят как близнецы-братья. Они одинаково одеты, одинаково вооружены и даже головные уборы у них похожи как две капли воды.

Таким образом, даже традиционный подход к событиям XIV века не дает ровным счетом никаких оснований безапелляционно утверждать, что на Куликовом поле схлестнулись в смертельной схватке татары и русские. Ордынцы Мамая и дружинники Дмитрия перемешаны настолько, что говорить о пришельцах-захватчиках и патриотах-россиянах как-то даже и неловко. Нам осталось сделать один-единственный, самый последний шаг. Стоит только предположить, что Куликовская битва была очередным витком междоусобной борьбы за Московский престол, как все сразу же встает на свои места. В ходе гражданских войн XIII века и последующего собирания земель Владимиро-Суздальская Русь и наследовавшее ей Московское княжество стали первыми среди равных, добившись подавляющего преимущества по всем направлениям. Москва сделалась самой влиятельной политической силой на Руси. Оппозиция была смята и побеждена, но не разгромлена до основания. Угроза сепаратизма и дворцовых переворотов продолжала висеть над Москвой, подобно дамоклову мечу. И взрыв не заставил себя долго ждать.

События на Куликовом поле можно рассматривать как пик противостояния Севера и Юга. Под Севером мы здесь понимаем прежде всего Московское княжество, а под Югом – оппозиционеров и сепаратистов, не смирившихся с гегемонией Москвы. Москва, по всей видимости, была излишне оптимистична и переоценила прочность своего положения, чем не преминули воспользоваться другие претенденты на Московский престол. К 1380 году страсти накалились до предела, что и привело к очередной гражданской войне. Князья Южной Руси двинулись на Москву. В известном смысле можно говорить о борьбе за власть над всей Русью двух династий – новой, в лице потомков Александра Невского, и старой, имевшей ничуть не меньше прав на великое княжение. Во всяком случае, Мамай, возглавивший силы Юга, эти права, похоже, имел, что мы и постараемся сейчас доказать.

О национальном составе русских и татарских войск, встретившихся на Куликовом поле, мы уже рассказали. Напомним читателям еще раз о том, что соседи бросили князя Дмитрия на произвол судьбы. Ему не помогли не только Новгород, Тверь или Рязань, но даже его родственник, Нижегородский князь Дмитрий Константинович. А это означает, что ни один из владетельных князей не рассматривал предприятие Дмитрия Ивановича как общерусское дело. Похоже, соседи прекрасно понимали, что прав у Московского князя не больше, чем у Мамая, поэтому и заняли позицию вооруженного до зубов нейтралитета. Если бы ордынский поход угрожал всем без исключения русским землям, а не единоличной власти Дмитрия, то совершенно невозможно себе представить, чтобы от него отвернулись решительно все. По крайней мере, на Руси такого не бывало ни до, ни после Куликовской битвы.

Заслуживает всяческого внимания и беседа преподобного Сергия Радонежского с князем Дмитрием. Дело в том, что история с живейшим участием церкви и благословением Московского князя «на бой кровавый, святой и правый» имеет более позднее происхождение, а из летописных источников нам известно, что сначала Сергий уговаривал Дмитрия уступить татарским требованиям. Скажите на милость, уважаемые читатели, разве мог подобным образом, да еще публично, повести себя православный священник, если бы целью Мамая в действительности было упразднение христианской веры и замена ее на магометанскую? Очевидно, преподобный Сергий тоже хорошо знал, что претензии у Мамая к Дмитрию совсем иного свойства.

Двигаемся дальше. Из хроник известно, что Московский князь взял с собой в поход десять купцов-сурожан, имевших торговые представительства в крымском городе Суроже (современный Судак), колонии генуэзцев. В. Н. Татищев полагал, что сурожские купцы финансировали поход Дмитрия. Авторы «Другой истории Руси» разделяют точку зрения русского историка. Но если обратиться к летописным источникам, дело предстает совсем в другом свете. Хронист специально уточняет, что купцов взяли для того, чтобы они «рассказали в дальних странах, как люди знатные», то есть рассказали о грядущей битве с Мамаем. Нелепая какая-то вытанцовывается история. Неужели в других странах и без того не узнали бы, кто с кем сражался и кто победил? Зачем из-за такого пустяка тащить за собой специальных людей? Вы только представьте себе на минуту: занятых людей отрывают от серьезного дела, приказывают собраться в 48 часов и выступить в поход с княжеским войском, а потом рассказать без утайки, чем на Куликовом поле дело кончилось. Бред какой-то.

А если все-таки не бред? Если на мгновение допустить, что Дмитрия занимает не исход битвы как таковой, а нечто совсем другое? Ведь согласно нашей реконструкции у Мамая на московское княжение прав не меньше, чем у Дмитрия. Кроме того, не исключено, что на российских просторах есть и другие силы, не стесняющиеся высказывать соответствующие претензии. То есть у Мамая есть своя правда, у Дмитрия – своя, а у кого-то еще – и вовсе третья. В этой ситуации Московский князь крайне заинтересован, чтобы «мировая общественность» узнала именно его версию событий, что автоматически означает, что существуют иные, неправильные (с точки зрения Москвы) версии. Сражение еще даже не началось, а Дмитрий уже подготовил людей, готовых о нем поведать, так сказать, urbi et orbi, ибо опасается, что хождение может получить версия ему невыгодная. Как иначе можно объяснить присутствие в войске московского князя серьезных людей с весом и репутацией, которые должны рассказать все как следует? Похоже, хитроумный московит загодя позаботился о пропагандистском обеспечении своего предприятия.

Между прочим, денежную сторону дела при этом выкидывать за борт нет никакой необходимости. Одно другому ничуть не мешает. Поражение Москвы наверняка не лучшим образом отразилось бы на бизнесе купцов-сурожан, поэтому они вполне могли финансировать проект Дмитрия.

Еще загадочнее история, приключившаяся с иеромонахом Даниилом. В рамках традиционной версии она вообще не имеет никакого разумного объяснения. Упомянутый иеромонах долго служил при храме в Орде, на дух не выносил Дмитрия Ивановича и яростно с ним спорил. Причиной этой затянувшейся тяжбы стало стремление Московского князя назначить митрополитом всея Руси своего собственного кандидата – протопопа Митяя, что Даниила, разумеется, решительно не устраивало. А вот затем происходит странное. Задолго до Куликовской битвы Даниил оставляет Орду и поселяется в Троице-Сергиевой лавре, где сразу же занимает жесткую и последовательную антиордынскую позицию. Развернув кипучую проповедническую деятельность, он призывает князей забыть старые обиды, прекратить распри и выступить единым фронтом против ненавистной Орды. Было бы логично предположить, что такой несгибаемый борец за правое дело примет живейшее участие в готовящемся походе и займет в стане Дмитрия подобающее ему место.

Однако наш иеромонах неожиданно проделывает головокружительный финт. Когда полки Дмитрия Ивановича приходят на Куликово поле, Даниил странным образом вдруг обнаруживается в свите великого князя литовского Ольгерда, который изо всех сил спешит на помощь безбожному хану Мамаю. Прямо перекати-поле какое-то, а не иеромонах. Сторонники классической версии растерянно разводят руками, не в силах объяснить метания святого отца. А если на минуту предположить, что войско Дмитрия как раз и есть Орда? Или, если выразиться определеннее, тоже Орда? В книге «А был ли мальчик?» мы немало места уделили происхождению этого слова и пришли к выводу, что «орда» – понятие емкое и весьма многозначное. Оно переводится как «стан», «военный лагерь», «множество», «большое войско» и т. д. В «Задонщине» рать Дмитрия Ивановича, как вы помните, прямо названа Залесской Ордой. Если дело обстоит именно таким образом, то картина существенно проясняется. Историки безо всяких на то оснований почему-то считают, что Московский князь сражался на Дону за торжество православной веры против магометанина Мамая. Если же слово «орда» означает всего-навсего «войско», а Куликовская битва – династические разборки, «спор славян между собою», по меткому выражению поэта, то поведение иеромонаха Даниила получает вполне разумное объяснение. Мамай, возглавивший антимосковскую коалицию, имел точно такие же права на московское княжение, как и Дмитрий, и православному священнику было совсем не зазорно прибиться к его лагерю из каких-то неведомых нам политических соображений. Более того, этих самых прав у Мамая, возможно, было даже ощутимо больше, поскольку летописи сообщают о князьях и боярах в его войсках. А вот Дмитрия сопровождают разбойники: «…некий муж, именем Фома Кацибей, разбойник, поставлен был в охранение великим князем на реке…» Тогда и резоны преподобного Сергия, отговаривавшего Московского князя от похода на Дон, становятся более чем понятны…

Между прочим, версия о магометанстве Мамая серьезных документальных подтверждений не имеет. Процитируем в очередной раз «Сказание о Мамаевом побоище»: «Безбожный же царь Мамай, увидев свою погибель, стал призывать богов своих: Перуна и Салавата, и Раклия, и Хорса, и великого своего пособника Магомета». Магомет, как видим, оказался на последнем месте, а вот Перун с Хорсом – это древние славянские боги, да и Раклий, по некоторым данным, просто-напросто другое имя Семаргла, языческого божества Древней Руси. Кто такой Салават, неведомо, но уж точно не мусульманский святой. Мамай, между прочим, назван в этом фрагменте царем, а отнюдь не ханом. Заодно отметим, что казак Мамай – один из любимых героев украинского фольклора, да само это имя нередко встречается у запорожских казаков. «Сказание о Мамаевом побоище» – документ вообще весьма любопытный, хотя и сочиненный через много лет после Куликовской битвы. Александр Бушков в книге «Россия, которой не было» приводит из него интересные выдержки. Собираясь в поход на Русь, Мамай говорит: «Я не хочу так поступать, как Батый, но когда приду на Русь и убью князя их, то какие города наилучшие достаточны будут для нас – тут и осядем, и Русью завладеем, тихо и беззаботно заживем». И далее: «Пусть не пашет ни один из вас хлеба, будьте готовы на русские хлеба». Не правда ли, мило? Оказывается, подданные степняка Мамая занимаются землепашеством. Да в конце-то концов, кто же они, эти загадочные татары (среди которых ни одного татарина нет), привечающие православных попов и поклоняющиеся языческим древнерусским богам, – земледельцы или скотоводы-кочевники?

Итак, что мы имеем в итоге? Если Мамай представлял людей, имеющих законные права на Московский престол, или сам обладал такими правами, то все нелепости ортодоксальной трактовки событий конца XIV столетия разрешаются весьма просто. Теперь понятно, почему другие русские князья оставили Дмитрия на произвол судьбы, почему преподобный Сергий Радонежский отговаривал его от похода на Дон, почему Мамай окружен князьями и боярами, а в его ставке вдруг оказывается русский священник, почему в войске Мамая нет татар, почему, наконец, его подданные сеют хлеб и пашут землю. Одним словом, никакие это не кочевники-степняки, а типичные оседлые земледельцы, причем славяне по преимуществу. Некоторое недоумение может вызвать длинный перечень языческих божеств, но, по большому счету, и здесь нет ничего странного. Во-первых, пережитки язычества на Руси сохранялись очень долго – по некоторым данным, вплоть до начала XIX века, а в описываемую эпоху православное христианство затронуло только самую верхушку русского общества. Во-вторых, нельзя исключить, что события на Куликовом поле были последней попыткой приверженцев старой веры упразднить на Руси христианство и возродить славянский языческий пантеон. Как бы там ни было, но одно можно сказать совершенно определенно: официальная версия, трактующая Куликовскую битву как борьбу русского народа за освобождение от проклятого ордынского ига, не выдерживает самой элементарной критики. Имеющиеся в нашем распоряжении факты делают эту идиллическую картину абсолютно недостоверной. Вероятнее всего, коалиция южнорусских князей в конце XIV века предприняла попытку сковырнуть ненавистных московских Рюриковичей и утвердиться на великокняжеском престоле. Реакция на эти события новгородцев, тверичей, рязанцев и нижегородцев, не поддержавших Дмитрия, свидетельствует о том, что претензии южан на московское великое княжение были отнюдь не беспочвенны. По всей видимости, Юг имел совершенно законное право на власть над всей Русью.

В свете вышеизложенного давайте еще раз обратимся к разорению Москвы ханом Золотой Орды Тохтамышем в 1382 году. Когда Дмитрий узнал о приближении татар, он бросил город на произвол судьбы и выехал сначала в Переславль, а затем в Кострому. Вслед за ним из Москвы бежали великая княгиня Евдокия, супруга Дмитрия, глава Русской Православной Церкви митрополит Киприан и некоторые бояре. Татары ворвались в город, разграбили его до основания и учинили жуткую резню. Примерно так излагает события 1382 года классическая версия. Стремясь оправдать неприглядное поведение Дмитрия, историки утверждают, что иначе он поступить не мог, поскольку сил для отражения внезапного удара в Москве было все равно недостаточно, и он выехал в Кострому для сбора рати. Как хотите, но на наш взгляд, отъезд великого князя в столь трудный для родного города момент больше похож на обыкновенное бегство. А если вспомнить поведение Дмитрия на Куликовом поле, когда он переоделся в доспех простого ратника, то возникают серьезные сомнения по поводу его личного мужества. Но не будем ставить это лыко в строку московскому князю, а лучше посмотрим, как события развивались дальше.

В Москве при приближении татар вспыхивает бунт. Простонародье громит боярские и купеческие дома, взламывает винные погреба, убивает и грабит. Великую княгиню еще кое-как из города выпустили, но забрать с собой драгоценности и казну не разрешили. Бояр, стремившихся выехать из Москвы, забрасывали камнями и избивали. Вволю пограбив, собрались на вече и провозгласили воеводой литовского князя Остея, неведомо как оказавшегося в городе. Между прочим, Никоновская летопись называет его внуком Ольгерда, а Литва в те годы, напоминаем читателям, была злейшим врагом Москвы. Не менее интересно и то обстоятельство, что митрополит Киприан поехал вовсе не к Дмитрию в Кострому, а умчался в Тверь, опять же вечную соперницу Москвы. После этого в город, уже основательно пожженный и разграбленный, врываются татарские войска, к которым по пути присоединились нижегородцы.

Но вот Дмитрий наконец закончил сбор рати и выступил в поход. Быть может, вы полагаете, что всей своей свежей силой он обрушился на безбожных татар, вырезавших его стольный град? Ничуть не бывало. Тохтамыша Дмитрий даже не пытается преследовать, а идет прямиком на Рязань. Историки объясняют, что Московский князь хотел отомстить Олегу Рязанскому, который указал татарам броды на Оке. Воля ваша, но картина получается какая-то уж очень нелепая. Поредевшие и обремененные добычей войска Тохтамыша откатились от Москвы, а Дмитрий, во главе отборной дружины, не прилагает ни малейших усилий, чтобы догнать измотанного боями неприятеля. Пусть Олег Рязанский предатель, но неужели нельзя разобраться с провинившимся князем потом? Наконец, если уж на то пошло, то куда серьезней вина примкнувших к татарам нижегородцев, которые приняли в грабежах и резне живейшее участие. Мстительный Дмитрий в первую голову должен был наказать мятежный Нижний Новгород.

Неувязок в это путаной истории столько, что закрадывается крамольный вопрос: а был ли мальчик? Стоит только в очередной раз отказаться от вездесущих татар, как картина решительно упрощается. В Москве вспыхивает бунт, но направлен он не против бояр, уносящих ноги из города, а против самого князя Дмитрия. Можно сказать и определеннее: московские события 1382 года – это даже не стихийный бунт, а тщательно спланированный заговор, во главе которого стоят Рязань, Тверь и Литва, да и Нижний в стороне не остался. Все загадочные события сразу же получают простое и естественное объяснение. Воеводой избирают чужака-литовца. Митрополит Киприан едет не куда-нибудь, а в Тверь, где на Москву уже давно поглядывают весьма косо. Между прочим, в летописях имеется интересное сообщение, связанное с бегством Киприана. Рассказывается, что почти сразу после этого между митрополитом и Дмитрием возник серьезный конфликт, и Киприан надолго перебрался в Киев, а Киев в ту пору, как известно, находился под властью литовских князей.

Поскольку Тохтамыш в нашей реконструкции не более чем фикция, то штурм Москвы есть не что иное, как жестокое подавление восстания войсками князя Дмитрия, а смысл его последующих маневров теперь полностью проясняется. Преследовать татар он не спешит (да и как можно преследовать пустое место?), а, не долго думая, обрушивается на Рязань, где окопались заговорщики. Историки чуть ли не в один голос говорят, что после сожжения Москвы Тохтамышем Рязань и Тверь отказались признавать старшинство Дмитрия, каковой факт прекрасно укладывается в нашу схему. Совершенно очевидно, что мы имеем дело с очередной попыткой сепаратистского выступления, которая, по всей видимости, увенчалась успехом. А начало этой акции неповиновения было положено московским восстанием 1382 года. Напоследок процитируем Г. В. Вернадского: «…из персидских источников известно, что в 1388 году русские войска составляли часть великой армии Тохтамыша». Вот такие пироги, уважаемые читатели. Откровенно говоря, мы будем не особенно удивлены, если вдруг неожиданно выяснится, что хан Золотой Орды Тохтамыш и великий Московский князь Дмитрий Иванович Донской – это одно и то же лицо.