Во всяком случае, она привлекательна уже тем, что непротиворечиво объясняет многие темные места русско-ордынских отношений XIII века. Что же касается воссоздания исчерпывающей картины «преданий старины глубокой», то подобная задача представляется совершенно утопической. Каноническая трактовка событий далекого прошлого просто невозможна. Любой хронист, как мы уже отмечали, был лицом заинтересованным и не просто механически фиксировал исторические события (современником которых, как правило, не был), а вольно или невольно их интерпретировал. Хорошо известно, что даже элементарный отбор фактов (выпячивание одних и замалчивание других) уже содержит в себе некий зародыш концептуального подхода. На практике же картина сплошь и рядом оказывалась еще более сложной. Неудобные факты безжалостно вымарывались, а пробелы заполнялись авторскими домыслами, в зависимости от политических или идеологических пристрастий хрониста. Очень часто присутствовал откровенный социальный заказ, когда летопись подвергалась тотальной переработке по команде сверху.

Отсюда с неизбежностью следует, что чем дальше во времени отстоит от нас то или иное историческое событие (а в особенности значимое историческое событие), тем большим искажениям оно могло подвергнуться. Чем глубже в прошлое – тем вариативнее история. Именно поэтому реконструкция древней и средневековой истории сопряжена с такими трудностями. Количество бифуркаций нарастает лавинообразно, и построить одну-единственную непротиворечивую историческую версию очень часто попросту не представляется возможным. И надо всегда помнить, что никакая, даже самая совершенная реконструкция не сможет прояснить все без исключения темные места.

Прекрасно понимая, что столь радикальный пересмотр средневековой русской истории едва ли сможет в обозримом будущем просочиться в учебники, мы хотели бы чуть подробнее остановиться на теории своеобразного альянса Руси и Орды в духе Л. Н. Гумилева. Покойный питерский историк был, конечно же, личностью увлекающейся, но его всеобъемлющая эрудиция заслуживает всяческого уважения. Если официальная историческая версия настаивает на чудовищном разорении монголами земли Русской с последующим ее закабалением, то Л. Н. Гумилев утверждает, что никакого ига на Руси и в помине не было. В реальности существовало нечто принципиально иное: усилиями русских князей и золотоордынских ханов на просторах Восточной Европы постепенно сложился своего рода взаимовыгодный симбиоз.

Гумилев полагает, что в великом западном походе участвовало не более 30–40 тысяч воинов, причем основные силы монголов под командованием Мункэ-хана сражались с половцами в причерноморских степях. Таким образом, в распоряжении Батыя было примерно пятнадцать тысяч всадников. Косвенным аргументом в пользу именно такой оценки могут послужить чувствительные неприятности, доставленные монголам отрядом Евпатия Коловрата. Если верить хроникам, его дружина насчитывала не более двух тысяч бойцов, но даже с этими крайне незначительными силами удалец Евпатий сумел задержать продвижение монгольской армии. Понятно, что если бы в рядах монголов находились десятки и сотни тысяч солдат, подобный подвиг не удалось бы совершить ни при каких условиях.

По мнению Гумилева, поход Батыя на Русь правильнее следовало бы назвать пусть очень масштабным, но все-таки набегом, поскольку ни о каком завоевании Русских земель не шло даже речи. Монголы нигде не оставили гарнизонов, не озаботились установлением постоянной власти и даже взимать дань с побежденных не торопились: северные Русские княжества начали регулярно выплачивать дань только через 20 лет после известных событий. Наконец, сразу же по окончании похода Батый, как мы знаем, ушел на Волгу, где и основал свою ставку – город Сарай. Принято считать, что после монгольского нашествия чуть ли не все русские города лежали в руинах, а на Руси наступили небывалые разор и запустение. Увы, сие не более чем расхожий пропагандистский штамп, ничего общего не имеющий с реальным положением вещей. Очень многие города отделались малой кровью, а богатые Новгород и Смоленск или, скажем, торговый Углич не пострадали вовсе. Согласно некоторым данным серьезным разрушениям подверглись от силы 14 городов земли Русской. К тому же не следует забывать, что городское население на Руси в те стародавние времена отнюдь не преобладало (даже в петровскую эпоху горожан было не более 3 процентов), поэтому сельские жители Волго-Окского междуречья или глухих заволжских лесов, вероятнее всего, никаких татар и в глаза не видели.

Читатели вправе спросить: а разве четырнадцати уничтоженных городов недостаточно? Разве уместен тут такой циничный арифметический подход? Кто же спорит – русским людям в XIII веке пришлось несладко. Да, лилась кровь, горели грады и веси, гибли и оставались без крова люди. Что поделаешь – a la guerre, comme a la guerre (на войне, как на войне). Но ведь все познается в сравнении. Вспомните кровавые междоусобицы русских князей, сопровождавшиеся такой исключительной жестокостью, что куда там монголам… Вспомните Столетнюю войну (1337–1453), когда англичане десятки лет хозяйничали во Франции, как у себя дома, а французские короли утратили едва ли не все свои владения, так что от страны остались рожки да ножки. Но разве хоть один человек слышал об английском иге во Франции? Вспомните, наконец, Тридцатилетнюю войну (1618–1648), в ходе которой Германия подверглась чудовищному опустошению и чуть ли не полностью обезлюдела. А ведь эти зверства происходили через сотни лет после походов безбожных монголов и творились ревностными христианами. О крестовых походах и разграблении Константинополя в 1204 году лучше вообще умолчим. В сущности, мы хотим сказать очень простую вещь – нужно изучать историю, хорошенько думать и не спешить наклеивать ярлыки.

Вернемся, однако, к концепции Льва Николаевича Гумилева. Не без оснований он полагает, что в XIII столетии гораздо более серьезную угрозу для Руси представляла Западная Европа. На протяжении всей первой половины XIII века давление немецкого крестоносного рыцарства на восток перманентно усиливается, а к 1237 году достигает своего пика, когда в результате слияния двух орденов – Тевтонского и Меченосцев – возникает мощный и агрессивный Ливонский орден. Если безбожные монголы, как мы помним, отличались редкой веротерпимостью и почти не вмешивались во внутренние дела русских княжеств, ограничиваясь взиманием дани и выдачей ярлыков на великое княжение, то целью Ливонского ордена стали захват Прибалтики и продвижение в русские земли, сопровождающиеся насильственным окатоличиванием покоренного населения. Угроза потери национальной идентичности сделалась для Руси как никогда реальной.

Борьбу с немецко-шведской агрессией возглавил молодой князь Александр Ярославич. Когда в 1240 году у слияния Невы с Ижорой шведы высадили десант, готовясь начать наступление на Новгород, Александр с небольшим отрядом форсированным маршем достиг Невы и атаковал шведский лагерь. Застигнутые врасплох войска ярла Биргера были разбиты вдребезги, Александр же, говорят, потерял всего 20 человек убитыми. Именно после этой блестящей победы молодой князь получил прозвище Невский. Откровенно говоря, сия героическая история больше похожа на красивую легенду. Очень трудно себе представить, чтобы в ожесточенном рукопашном бою (а поскольку огнестрельного оружия в то время, как известно, еще не изобрели, то сражение на Неве должно было быть рукопашным) потери одной из сторон оказались столь незначительными, даже если принять во внимание фактор внезапности. Поэтому скептиков, справедливо полагавших, что дело тут зело нечисто, хватало всегда, особенно когда выяснилось, что в старых летописях имя предводителя шведов не упомянуто вообще. Более того, хроники дружно свидетельствуют, что в 1240 году Биргер еще не был ярлом и получил этот титул только в 1248 году. Выдающийся историк Д. И. Иловайский, например, считал, что вооруженное столкновение на Неве есть не что иное, как небольшой пограничный инцидент. Спорить с ним трудно – количество полегших в бою русских ратников говорит само за себя. Но не будем придираться, исторические мифы – вещь, к сожалению, практически неизбежная.

В 1242 году тевтонские рыцари захватили Псков, Ям и Копорье и стали угрожать Новгороду. Зимой того же года Александр Невский во главе своей верной дружины и новгородского ополчения стремительным броском освободил Псков и, преследуя немцев, столкнулся с основными силами ордена на западном берегу Чудского озера у Вороньего камня. И хотя рыцарей было всего несколько десятков, каждый из них был штучным профессиональным бойцом, представлявшим собой грозную силу. Кроме того, рыцарей поддерживали пешие наемники и союзники ордена – ливы. Пятого апреля 1242 года Александр одержал убедительную победу, что позволило на некоторое время приостановить орденский Drang nach Osten. История о том, как закованные в железо тяжеловооруженные конные латники стали проваливаться под лед, тронутый весенним таянием, известна решительно всем. Однако, даже выиграв это сражение, Александр не смог решить всех политических задач. Сил у могущественного Ливонского ордена было все равно значительно больше, чем у новгородцев, а города-крепости Рига, Кенигсберг и Ревель, полностью подконтрольные немцам, являлись готовыми и удобными плацдармами для развертывания масштабных военных операций против Прибалтики и северо-западных русских княжеств. Сильный и надежный союзник был необходим Александру как воздух. И такого союзника не пришлось долго искать.

Л. Н. Гумилев полагает, что Александру удалось блестяще разобраться в непростой этнополитической обстановке. Решительно и бесповоротно поставив на Восток, он в 1252 году приехал в Орду, где сначала подружился, а потом побратался с сыном Батыя Сартаком, сделавшись таким образом приемным сыном хана Золотой Орды. Понятно, что такой заковыристый кульбит великого князя ни в коем случае не мог найти единодушной поддержки, поскольку большинство новгородцев твердо придерживались прозападной ориентации. Даже среди близких родственников Александр не нашел понимания. Достаточно сказать, что его родной брат Андрей, убежденный западник, заключил союз со шведами, ливонцами и поляками, дабы извести «безбожных моавитян» на корню. Почти не подлежит сомнению, что так называемая Неврюева рать обрушилась на русские княжества с подачи Александра Невского. Выполняя свои союзнические обязательства, монголы в 1252 году разгромили войска князя Андрея, а сам он был вынужден эмигрировать в Швецию. Между прочим, по мнению большинства современных историков, ущерб, нанесенный Руси царевичем Неврюем, не идет ни в какое сравнение даже с походом Батыя.

С точки зрения Гумилева, к середине XIII века идея объединения Руси давным-давно стала насквозь иллюзорной, поэтому попытки антитатарских выступлений Даниила Галицкого или того же князя Андрея были заранее обречены на провал. Некогда единое Русское государство окончательно развалилось на Юго-Западную, Северо-Восточную и Новгородскую земли. Сепаратистские устремления русских князей не оставляли надежды на то, что набирающую обороты дезинтеграцию удастся остановить изнутри. Обращение к внешней силе сделалось насущной необходимостью. Когда в 1256 году Батый приказал долго жить, Александру пришлось искать нового покровителя. Он снова поехал в Орду, бил челом новому хану и договорился об уплате дани в обмен на военную помощь против литовцев и немцев. Но всякое соглашение непременно имеет и обратную силу. Взялся за гуж – не говори, что не дюж. В нашем случае это означает, что Александр был сплошь и рядом вынужден принимать непопулярные решения. Когда в Новгород явились монгольские переписчики, чтобы определить сумму налога, горожане взбунтовались. Князь расправился со смутьянами исключительно жестоко: зачинщикам «вынимали очи», полагая, что глаза этой бестолочи ни к чему, если она не видит, что творится вокруг.

Так или иначе, но союзный договор с Ордой сослужил великому князю неплохую службу. В 1261 году усилиями Александра Невского в монгольском Сарае открылось подворье православного епископа. Отныне все проблемы стали решаться элементарно. Если на Руси вспыхивала очередная княжеская усобица, епископ из Сарая вместе с татарским беком (непременно христианином) немедленно являлся к месту событий, чтобы утрясти спорный вопрос на месте. Если консенсуса добиться не удавалось, нарушителя урезонивали с помощью татарской конницы. Хитроумный Александр сыграл самой сильной мастью, с татарами никто связываться не рисковал. Рубежи Русского государства получили надежную защиту на много лет вперед. Когда в 1268 году (через шесть лет после смерти Александра Невского) новгородцам довелось неудачно схлестнуться с немцами и датчанами, в Новгород согласно договору немедленно явился татарский отряд. Летопись свидетельствует, что немцы, даже не поинтересовавшись численностью прибывшего подкрепления, тотчас же «замиришася по всей воле новгородской, зело бо бояхуся имени татарского».

Когда в дело вступали монгольские войска, крестоносный натиск моментально ослабевал. Таким образом, на налог, который Александр Невский был вынужден выплачивать в Орду, русский князь умудрился получить весьма изрядный процент. Отныне не только Новгород и Псков могли себя чувствовать в полной безопасности. В 70-е годы XIII века точно так же сумел сохранить независимость Смоленск, которому угрожали литовцы. Смоляне поступили предельно просто: в 1274 году они предложили своему князю добровольно подчиниться Орде, и литовцы не посмели штурмовать город, находящийся под высокой рукой татарского хана. По мнению Гумилева, союз с Ордой во второй половине XIII столетия наконец-то принес Северо-Восточной Руси вожделенные покой и твердый порядок. А вот те русские княжества, которые отказались от союза с татарами, рано или поздно были захвачены частично Литвой, а частично Польшей, и судьба их оказалась весьма незавидной, поскольку в рамках западноевропейского суперэтноса русичей неизбежно ожидала участь людей второго сорта.

Считаем необходимым еще раз подчеркнуть: идея о благотворности русско-ордынского альянса целиком и полностью находится на совести Льва Николаевича Гумилева. Он не уставал напоминать, что национальная ментальность русских имеет много общего с ментальностью степняков и на дух не приемлет стереотипов поведения западных европейцев. Поэтому Александр сделал совершенно правильный выбор. В книге «От Руси до России» Л. Н. Гумилев прямо пишет, что Александр Ярославич «…сумел встать выше своих личных эмоций ради спасения Родины». Надо сказать, что эту точку зрения разделяют далеко не все ученые. Например, красноярский историк А. М. Буровский от действий Владимирского князя далеко не в восторге и справедливо полагает, что своим выбором Александр Невский заложил на северо-востоке Руси тот тип российской цивилизации, который впоследствии назовут азиатским. Не кто иной, как Александр Ярославич, стоял у истоков Московского царства, взлелеявшего и выпестовавшего традиции векового холопства, вошедшие в плоть и кровь россиян. Именно поэтому многие учебники истории предпочитают стыдливо умалчивать о том, как национальный герой России разорял родную страну вместе с монголами. Когда в 1262 году по всей Руси вспыхнуло восстание против баскаков – монгольских сборщиков дани, Александр показал себя достойным выучеником ордынского хана. Восстание было подавлено с исключительной, просто пугающей жестокостью, причем дружинники Александра мало чем отличались от татар: они столь же упоенно резали пальцы, носы и уши, били виновных кнутом и жгли их дома.

А. М. Буровский пишет: «Именно тогда кончился на Северо-Восточной Руси вечевой строй. И удавил самоуправление и демократию на этой части Руси не кто иной, как великий князь Владимирский Александр Ярославич Невский. Ведь это городские вече принимали решение бороться с татарами, вечевые колокола созывали народ на восстание». Так что не нужно валить все шишки с больной головы на здоровую: отнюдь не татары принесли на русские земли азиатские методы управления; это наш героический Александр, «железом и кровью» насаждавший режим личной власти, использовал по полной программе ордынцев, подвернувшихся как нельзя кстати.

Между прочим, новгородцы трижды давали Александру от ворот поворот, несмотря на все его ратные заслуги, о чем в учебниках тоже писать не любят. Выходит, национальным героем его там никто не считал. Правда, Л. Н. Гумилев винит во всем самих неразумных новгородцев: «К сожалению, среди современников, безвозвратно терявших пассионарность (небезупречный термин Л. Н. Гумилева. – Л. Ш), политический курс Александра Ярославича популярностью не пользовался. Никто не думал благодарить князя за его героические усилия по спасению Русской земли. Большинство новгородцев твердо придерживались прозападной ориентации. Как следствие этого – после Невской битвы Александру «указали путь» из Новгорода».

А чем, собственно говоря, так уж плоха прозападная ориентация? Почему, спрашивается, поляки и немцы много хуже татар? Ведь до возвышения Владимиро-Суздальского княжества вся Русь знала вечевой строй отнюдь не понаслышке. А в Западной Руси, отошедшей под руку Литвы и Польши, вечевые традиции продолжали успешно развиваться, сменившись со временем более совершенными формами самоуправления, вроде магдебургского права. И только Переяславская Рада (воссоединение Украины с Россией в 1654 году) поставила на русской демократии жирный крест. Так что отказ от вечевого строя и союз с Ордой были сознательным и глубоко продуманным решением Александра, необходимым ему для укрепления своей самодержавной власти. А через сто с небольшим лет после смерти Александра Невского этот союз принес новые неожиданные плоды.

Русское поле

Смеем надеяться, что читатель уже сообразил что к чему. Речь пойдет о событиях 1380 года, когда русские и татары схлестнулись не на жизнь, а на смерть у слияния Дона с Непрядвой. Казалось бы, перипетии Куликовской битвы давным-давно изучены вдоль и поперек, но версии эпохального противостояния Руси и Орды продолжают множиться, как грибы. Разобрать их все нет никакой возможности – это заняло бы слишком много места, поэтому мы вынуждены ограничиться необходимым минимумом.

Сначала – версия официальная. Итак, на протяжении всей второй половины XIV века Московское княжество продолжало усиливаться. В 1359 году на Московский стол садится внук Ивана Калиты Дмитрий Иванович, прозванный впоследствии Донским. Его основными соперниками в борьбе за великое княжение были Суздальско-Нижегородский и Тверской князья. С запада русским княжествам постоянно угрожали могущественные Литва и Польша, ну а сама Русь продолжала оставаться данником Золотой Орды. К началу 60-х годов XIV века Суздальско-Нижегородский князь признал права Дмитрия Ивановича на великое Владимирское княжение. Конец 60-х и все почти 70-е годы прошли под знаком противостояния Московского и Тверского княжеств. Причем Москве временами приходилось куда как туго, поскольку тверичи действовали в коалиции с литовцами и смолянами. Литовский князь Ольгерд в союзе с Тверским князем Михаилом трижды ходил воевать Москву, и только после неудачного похода 1372 года признал требование Дмитрия Ивановича о невмешательстве в отношения московского правительства с Тверью. В 1375 году московские войска обрушиваются на Тверское княжество и добиваются успеха. Тверь принимает ряд условий, выдвинутых Москвой, в частности отказывается от самостоятельного ведения внешней политики.

К концу 70-х годов XIV века в Золотой Орде прекращается эпидемия дворцовых переворотов и Орда достигает временного политического единства под властью темника Мамая. Так, по крайней мере, излагает эти события «Всемирная история» в 10 томах под редакцией Академии наук СССР. Со своей стороны отметим, что официальная доктрина сильно упрощает положение дел. По окончании ордынских усобиц ханом Золотой Орды стал Тохтамыш, а Мамай, как справедливо сказано, был темником и наместником хана в Крыму и причерноморских степях. Другое дело, что он самовольно узурпировал власть, воспользовавшись неразберихой в Сарае, и отложился от Орды, провозгласив себя крымским ханом. Таким образом, на Куликовом поле Дмитрий Иванович столкнулся с обыкновенным сепаратистом, а никак не с легитимным правителем Золотой Орды. Между прочим, Мамай, вероятнее всего, не смог бы претендовать на золотоордынский престол даже в случае полного успеха всех своих начинаний, поскольку не был чингизидом.

Однако продолжим пересказ официальной версии. В 1378 году, за два года до Куликовской битвы, русские войска разгромили на реке Воже татарского мурзу Бегича. Стремясь укрепить пошатнувшуюся власть Золотой Орды над Русскими землями, Мамай в 1380 году начинает поход на Москву, в котором приняли участие не только татары, но и многочисленные наемники из числа народностей Северного Кавказа, а также жители генуэзских колоний в Крыму. (В скобках отметим, что как раз о татарах в хрониках нет ни слова, а вот прочей публики – выше крыши.) Заручившись поддержкой литовского князя Ягайло и Рязанского князя Олега, заинтересованных в ослаблении Москвы, Мамай начал с ними переговоры о совместных действиях. Когда известие о выступлении ордынцев достигло Москвы, там стали спешно собирать войско. «Всемирная история» пишет об этом так: «На защиту родины поднялись широкие народные массы. Не приняли участия в борьбе с Ордой из-за сепаратистских тенденций своих правителей Рязань, Тверь и Новгород». На самом деле не принявших участия было куда больше, хотя историки классического направления склонны отстаивать версию общерусской мобилизации. Скажем, В. В. Каргалов в книге «Конец ордынского ига», ссылаясь на летописные источники, перечисляет множество князей, пришедших Дмитрию на помощь. Вся беда в том, что летопись приводит имена мелких удельных князьков, которые все как на подбор были вассалами Дмитрия Ивановича. Из владетельных русских князей на помощь не пришел ни один человек, и даже тесть Дмитрия, Дмитрий Константинович Нижегородский, предпочел остаться в стороне. Потом, правда, подошли четверо литовцев, но русские так и не появились.

После смотра в конце августа 1380 года в Коломне русские войска выступили на Дон. Мамай не успел соединиться с Ягайло, и 8 сентября противники встретились на Куликовом поле, при впадении в Дон речки Непрядвы. Исход боя был решен внезапной атакой засадного полка, которым командовали Серпуховской князь Владимир Андреевич и воевода Дмитрий Боброк Волынец. Какими силами располагал Дмитрий Донской? Точного ответа на этот вопрос нет. Данные летописных источников, вне всякого сомнения, сильно завышены: Устюжская летопись называет цифру в 300 тысяч, а Никоновская говорит о 400 тысячах конного и пешего войска. Мнения историков тоже крайне противоречивы. Численность русских войск оценивают в 40 и в 100 тысяч, а вот академик Б. А. Рыбаков указывает, что на Куликовом поле собралось 150 тысяч русских ратников и 300 тысяч ордынцев. Комментировать эти выкладки мы не станем ввиду полной их фантастичности.

Далее «Всемирная история» сообщает: «Куликовская битва положила начало полному разгрому Золотой Орды и освобождению от татаро-монгольского ига народов Восточной Европы. Еще больше выросло и окрепло значение Москвы как центра национального объединения в борьбе за освобождение от власти Золотой Орды». Все это, конечно, замечательно, а вот как события развивались дальше? Ведь монгольское иго, напомним читателям, просуществовало на Руси еще сто лет, до 1480 года. Вскоре после разгрома на Куликовом поле Мамай потерпел поражение от войск Тохтамыша, бежал в Кафу (Феодосию), где вскоре и умер. А вот Тохтамыш предпринял в 1382 году поход на Москву и сжег еедотла. Весьма любопытно, что рязанский князь Олег указал ордынцам броды на Оке, а нижегородские князья так и вовсе примкнули к армии Тохтамыша и приняли участие в разграблении Москвы. Историки классического направления, как правило, подобные факты или игнорируют, оставляя без комментариев, или толкуют о родовом проклятии сепаратизма. Так или иначе, но московское правительство было вновь вынуждено собирать ордынский выход и уплачивать дань в Орду. Однако Куликовская битва не могла тем не менее совсем не отразиться на русско-ордынских отношениях. Ее значение все же было чрезвычайно велико, и Дмитрий Донской стал первым Московским князем, который передал по завещанию своему сыну Василию I в качестве наследственного владения Владимирское великое княжество, которым до сих пор имели право распоряжаться исключительно ордынские ханы.

К сожалению, мы никак не можем разделить пафоса патриотически настроенных историков, находящихся в плену официальной версии. Итоги Куликовской битвы следует, на наш взгляд, оценивать куда скромнее. Посудите сами: общероссийское ополчение полегло костьми в Диком поле, Москва сожжена и разграблена, а на выходе мы имеем возможность распоряжаться собственными землями по своему усмотрению, не испрашивая на то разрешения великого хана. Но не слишком ли дорогой ценой куплена эта возможность? Ведь, по сути дела, ровным счетом ничего не изменилось. Самостоятельности русские княжества не обрели и по-прежнему являлись данниками Золотой Орды. Проводить независимую внешнюю политику, не оглядываясь на мнение Сарая, Москва ни в коем случае не могла, поскольку все сколько-нибудь серьезные политические решения неизбежно приходилось согласовывать в ставке великого хана. Спору нет, Московские князья вроде бы стали полноправными собственниками своих владений, но на поверку оказалось, что это не более чем филькина грамота. Если бы Орде пришло в голову восстановить status quo, она без труда это могла сделать, и взятие Москвы Тохтамышем в 1382 году – самое наглядное тому подтверждение. Среди русских князей, как и полтораста лет тому назад, нет даже тени единства, а московская политика собирания земель вызывала только глухое раздражение соседей и способствовала росту напряженности. Поэтому не приходится удивляться, что на призыв Дмитрия Донского почти никто не откликнулся, и ему пришлось управляться в основном собственными силами.

Одним словом, совершенно очевидно, что попытка общенародного сопротивления провалилась по всем пунктам, поэтому точка зрения, согласно которой Куликовская битва положила начало разгрому Золотой Орды, представляется нам весьма неубедительной. Пройдет еще сто долгих лет, прежде чем Русь окончательно сбросит ордынское ярмо, так что началом великих побед с таким же успехом можно считать героическую оборону Козельска или подвиги Евпатия Коловрата. Кроме того, не следует забывать, что Мамай был сепаратистом и персоной нон грата в Сарае, поэтому сокрушительное поражение его войск на Куликовом поле было на руку прежде всего Тохтамышу. Получается, что Москва, сама того не желая, оказала ему серьезную услугу. Таким образом очевидно, что даже в рамках традиционных представлений о завоевании русских земель монгольскими ордами мы не в состоянии непротиворечиво объяснить события второй половины XIV века и элементарно свести концы с концами. Посему давайте обратимся к другим версиям.

Не так давно «Новая газета» предложила свою собственную трактовку событий. Оригинальная версия, вынесенная на суд читателей исследовательской группой под руководством Михаила Кругова, не в пример убедительнее официальной трактует события конца XIV века, хотя и исходит вслед за ней из общепринятого представления о завоевании русских княжеств монгольскими захватчиками. Авторы статьи полагают, что нет абсолютно никаких оснований рассматривать Куликовскую битву как начало борьбы за независимость Московской Руси. Вассальные отношения с Ордой давали Москве огромные преимущества в деле собирания земель, поскольку она не только всегда имела за спиной могущественного патрона, но и во многих случаях прямо опиралась на военную силу татар. К 1380 году Москва была сильнее всех других русских княжеств, но только до той поры, пока они действовали разрозненно. А вот противостоять давлению нескольких объединившихся княжеств Москве вряд ли бы удалось без ордынской поддержки. Поэтому если бы Москва задалась целью свалить Орду и добилась на этом поприще успеха, то неминуемо оказалась бы один на один с многочисленными врагами, у которых претензий к Московским князьям накопилось более чем достаточно. А ведь на западе вдобавок ко всему маячили страшные тени Литвы и Польши, которые не стали бы сидеть сложа руки, а без лишних разговоров тут же вмешались бы в русские дела. Нет никакого сомнения, что в кровавой неразберихе, захлестнувшей Русь при таком повороте событий, от Москвы остались бы только рожки да ножки.

Поэтому авторы приходят к выводу, что в 1380 году борьба с ордынским игом начаться никак не могла хотя бы уже потому, что Москве это было совершенно невыгодно. Тогда возникает резонный вопрос: а что же в действительности произошло на Куликовом поле? Странностей тут видимо-невидимо. Например, интересно, что еще во времена Ивана Грозного прозвище Донской носил вовсе не Дмитрий Иванович, а Серпуховской князь Владимир Андреевич – командир засадного полка. При этом летописи XIV века никаких подробностей о ходе битвы не сообщают, не говоря уже о такой мелочи, как внезапная атака засадного полка. Эта история, известная сегодня каждому школьнику, появилась впервые в «Сказании о Мамаевом побоище», которое, между прочим, было написано в Серпуховском княжестве через полтораста лет после Куликовской битвы. Так что столь пристальное внимание к фигуре Владимира Андреевича нас удивлять не должно. С другой стороны, он все-таки не центральный персонаж, а всего-навсего командир одного из полков, пусть и сыгравшего решающую роль в исходе сражения. А куда, скажите на милость, подевался главнокомандующий?

Авторы считают, что рассказ о Куликовской битве – типичный пример пиаровской акции, а его появление как раз в XVI веке было исторически обусловлено, так как совпало по времени с подготовкой Казанского и Астраханского походов. «Сказание о Мамаевом побоище» писалось в монастыре, поэтому мы вправе предположить, что к созданию этого пропагандистского мифа руку приложила церковь. И в самом деле: вдохновителем похода против татар выступает вовсе не Дмитрий Иванович, а преподобный Сергий Радонежский, главными героями «Сказания» становятся иноки Троице-Сергиевой лавры Пересвет и Ослябя. Таким образом, основной своей задачей анонимный автор полагал превознесение заслуг Русской Православной Церкви.

Далее Михаил Кругов пишет о вещах нам уже знакомых: чехарде дворцовых переворотов в Сарае и сепаратистских устремлениях темника Мамая, отложившегося от Орды. Поскольку угроза распада империи стала вполне реальной, требовались незамедлительные меры по нейтрализации опасного сепаратиста.