— Я могу его увидеть?
      — Вообще-то он здесь, — замялся Бронский. — Но я бы настоятельно не рекомендовал…
      — Доктор, мне очень нужно его увидеть, — Чигирев попытался приподняться, но, обессиленный, рухнул на кровать.
      — Что вы, что вы! — Бронский взволнованно замахал руками. — Лежите, я вам запрещаю подниматься. И волноваться в вашем положении категорически нельзя.
      — Доктор, мне очень надо! — В голосе историка послышалась мольба.
      — Ладно, если вы так настаиваете, — проговорил Бронский после секундного колебания. — Но не более пяти минут. И умоляю вас, никаких сильных эмоций. Волнение в вашем случае может чрезвычайно осложнить дело.
      — Хорошо, профессор, — улыбнулся Чигирев. — Только, пожалуйста, поскорее.
      Ждать, однако, пришлось долго, пока дверь палаты отворилась и перед изумленным историком предстал Басов в своем новом обличье. От удивления Чигирев даже сморгнул. Басов был одет в костюм-тройку, поверх которого накинул белый халат. В руках он держал роскошный букет из алых роз. От пуговицы к карману жилетки тянулась золотая цепочка, очевидно, заканчивавшаяся старинными часами. На ногах у фехтовальщика сияли начищенные до блеска лакированные ботинки. Рубашка поражала безукоризненной белизной. Русская борода-лопата уступила место элегантной эспаньолке, а волосы были аккуратно уложены на пробор.
      Но не это больше всего произвело впечатление на Чигирева. Взгляд, походка, манера двигаться, словом, впечатление, которое производил теперь Басов, было совершенно иным, чем в последний раз, когда историк видел его. Исчез преподаватель боевых искусств, бизнесмен и каскадер конца двадцатого века, сгинул надменный и чуточку хамоватый русский дворянин времен Бориса Годунова. Что бы мог предположить проницательный наблюдатель, глядя сейчас на Басова? Разночинец, очевидно, выходец из богатого купеческого рода, получивший блестящее образование в Петербургском или Московском университете; преуспевающий деловой человек, скорее всего — приумноживший доставшийся в наследство капитал крупной оптовой торговлей или биржевой игрой, но сейчас, без сомнения, вкладывающий деньги в производство; завсегдатай роскошных ресторанов, а возможно, и игорных заведений; любитель отдыха на водах в Вейсбадене и приятного времяпрепровождения в Ницце и Монте-Карло; безусловный поклонник императорских театров, а особенно жриц этих храмов Мельпомены. Только это и ничего больше.
      — Здравствуй, Сергей, — Басов присел на стул рядом с постелью Чигирева. — Как себя чувствуешь?
      — Хреново. Как я здесь очутился?
      — Мы пытались выходить тебя в лесу, в том мире. Но потом у тебя, кажется, началось заражение. Стало ясно, что нужны медикаменты и больничный уход, притом немедленно. Алексеев открыл восьмой канал.
      — Почему именно сюда?
      — А как отнеслись бы к человеку с ножевым ранением в Москве тысяча девятьсот тридцать пятого или семидесятого года? Нас бы мигом в кутузку загребли. О нашем мире не говорим. Там нас ищут очень серьезные люди. И еще долго будут искать. А здесь вполне поверили благоглупостям о пьяной драке у ресторана. Ну, то, что в более ранних эпохах ты бы такого лечения не получил, полагаю, ясно. Надеюсь, уход здесь неплохой. Я заплатил немалые деньги, чтобы тебя перевели в отдельную палату и чтобы тобой занимался сам профессор Бронский.
      — Откуда у вас здешние деньги? — обескураженно посмотрел на приятеля Чигирев. — Как вы могли вообще появится в этом мире в той одежде?
      — Разумеется, не могли. Появился Алексеев в своей одежде, которая хоть как-то похожа на здешнюю. Он продал местному нумизмату несколько флоринов из моего кошелька, а на вырученные деньги купил соль. С этой солью я отправился в Москву Ивана Третьего и продал ее там местному купцу со скидкой в двадцать процентов. Мы спешили, у тебя был жар. На выручку мы смогли здесь сносно приодеться. Мы и сейчас иногда совершаем такие операции. Главное — не забываться и не обрушить здесь рынок старинных монет, а там — рынок соли.
      — Ясно, — Чигирев на несколько секунд запнулся. — И что теперь?
      — Доктор говорит, что ты скоро пойдешь на поправку.
      — Нет, я о другом. Я о нас.
      — Вообще-то профессор просил говорить с тобой только о приятных вещах, — заметил Басов.
      — А все же? Ведь столько всего было.
      — Давай решать вопросы по мере их поступления. Сейчас тебе надо вылечиться. Задача не из легких, учитывая, что тебе нужно играть роль человека этого времени. Кстати, выброси из головы слово «хреново». Оно не здешнее.
      — А все же, что вы решили? Как будете действовать дальше?
      — Посмотри правде в глаза. Мы, все четверо, слишком разные люди. Нас объединяет только то, что волей судьбы мы выброшены из своего мира. Но сейчас «окно» закрыто. Кроме нас, в открытых мирах других чужаков нет. Алексеев говорит, что он неоднократно отправлял разные боевые группы, но все они возвращались… кроме Селиванова. А с ним ты разобрался. Так что теперь мы предоставлены сами себе. Как ты помнишь, каждый из нас решил что-то свое. Крапивин уже ушел. Еще тогда, в лесу. Он сказал, что пошел защищать Русь от нашествия поляков.
      — Ну я же говорил ему, что войско Лжедмитрия Первого только в малой части будет состоять из поляков, — вздохнул Чигирев. — На самом деле это реальная альтернатива развития Руси…
      — По-моему, ему на это плевать, — усмехнулся Басов. — Он видит армию, пришедшую из-за рубежа и финансируемую на чужие деньги, и идет с ней сражаться. Знаешь, своя правда в этом есть. Но дело в другом. Вадим — крепкий мужик, который всегда твердо стоял на земле. И когда у него из-под ног выбили опору, он нашел себе другую. Не за ту Россию против чеченцев воевать, так за эту против поляков. Ему не важно, с кем сражаться. Ему важно найти правое дело, за которое надо биться. Это наши, это не наши. Вперед, на танки. Другого мира он не принимает.
      — Какая глупость! — фыркнул Чигирев.
      — Не меньшая, чем твои постоянные попытки превратить Россию в западноевропейскую страну. Просто вы нашли себе идею, за которую можно держаться, как держится хромой за костыль.
      — Но должны же быть какие-то жизненные принципы. Нужно ведь иметь твёрдые ориентиры!
      — Необязательно, — передернул плечами Басов.
      — Но что будет с человеком, если у него выбить из-под ног опору?
      — В принципе, он должен научиться летать, — усмехнулся Басов.
      — А по-моему, он упадет.
      — Вот поэтому ты и держишься. Мало тебе потерянной семьи и кинжала в бок? Хочешь еще за переустройство мира повоевать?
      — Кстати, как мой сын? — вдруг встрепенулся Чигирев.
      — Румян и весел. Я ему няньку нанял. Все в порядке. Скоро увидишь его.
      — Спасибо, — Чигирев немного помолчал, а потом произнес: — Игорь, почему ты меня тогда оставил?
      — Я не буду решать за тебя твои задачи. Это не нужно мне и не пойдет тебе на пользу. Решил поселиться в Средних веках сам расхлебывай кашу, которую заварил. Заодно и опыт приобретешь. По крайней мере, я надеюсь, что теперь-то уж ты не будешь выяснять отношения напролом. Средневековые рыцари — они, брат, только в романах восемнадцатого века благородны все поголовно. А на самом деле пропорции подлецов, дураков и святых во все века одинаковы.
      — Тогда почему ты все же пошёл в дом?
      — Жалко тебя стало. Ты же на явную смерть нарывался. И отговаривать тебя смысла я не видел. У тебя глаза, как у зомби, были. Не сволочь же я, в конце концов, чтобы человека от верной смерти не спасти.
      — А потом оставил меня один на один с Селивановым.
      — У вас были равные шансы. Все было по-честному.
      — А если бы меня все же убили?
      — Твои проблемы, — усмехнулся Басов.
      — Ну спасибо. А все же, что бы ты сделал, если бы Селиванов меня убил?
      — Уехал бы к себе в Ченстохову. Мне в чужие дела вмешиваться нечего.
      — А с Крапивиным вы зачем «окно» полезли закрывать?
      — Я защищал тот мир, в котором поселился, от угрозы извне.
      — А Селиванов ему не угрожал?
      — Не более, чем остальные бояре, которые, как ты утверждаешь, хотят свалить Бориса Годунова. Да и в Польше своих подонков хватает. Всех не перережешь.
      — Так ты все же решил вернуться туда, в семнадцатый век?
      — Как только ты пойдешь на поправку.
      — А я? — спросил вдруг Чигирев.
      — Что ты?
      — Я могу пойти с вами?
      — Мы доставим тебя куда скажешь. Только в две тысячи четвертый год не советую. Уничтожат.
      — Мне не надо в две тысячи четвертый. Я хочу вернуться в тот мир, где Годунов и Лжедмитрий.
      — Хорошо, — кивнул Басов, Дверь палаты открылась, и на пороге возник профессор Бронский.
      — Голубчик, — укоризненно произнес он, — я же просил вас, не более пяти минут.
      — Ухожу, ухожу, — виновато развел руками Басов.
      Следующие десять дней Чигирев провел на больничной койке. Он очень быстро шел на поправку, что вызывало неподдельное изумление Бронского. Басов заходил каждый день, но снова поговорить по душам у Чигирева так и не поручилось, потому что в палате почти все время присутствовали либо кто-то из медсестер, либо сам профессор.
      Через несколько дней Чигирев уже ходил по палате, а потом и начал предпринимать небольшие экскурсии по больнице. Спокойная и доброжелательная атмосфера клиники его поразила. Не было здесь серости, безнадежности и безразличия, которые он наблюдал в российских больницах конца двадцатого века. Больные, многие в сопровождении медсестер и медбратьев, неспешно прогуливались в ухоженном, благоухающем ароматом сирени саду. Да и сами больничные коридоры, несмотря на царящие в них специфические медицинские запахи, были необычайно светлыми, радовали цветами на окнах.
      Вскоре профессор Бронский объявил своему пациенту, что, по настоянию друзей, поместивших его сюда, может выписать его, хотя рекомендовал бы в ближайшие дни спокойный образ жизни, а лучше всего провести месяц-другой на водах в Швейцарии или Австро-Венгрии. Особенно рекомендовал австрийский курорт Карлсбад.
      Чигирев с радостью согласился. Его душа уже требовала действий. Он уже все продумал, все взвесил, наметил планы, теперь только оставалось приступить к их реализации.
      В назначенный день Басов явился за Чигиревым. Он привез историку добротный английский костюм в крупную клетку — бриджи и пиджак, покроем очень напоминавший армейский френч, гольфы и английские же ботинки. Облачившись в новую одежду и взглянув на себя в зеркало, Чигирев подумал, что чрезвычайно похож на доктора Ватсона в исполнении Виталия Соломина. Единственное, что отличало историка от запавшего в память образа викторианского джентльмена, — это борода, аккуратно постриженная приглашенным парикмахером, но все же позволявшая отнести ее обладателя скорее к славянофилам, чем к западникам.
      — Поехали? — спросил Басов, критически осмотрев Чигирева.
      — Куда? — не понял тот.
      — К сыну твоему, конечно, — улыбнулся Басов.
      Они вместе вышли на мощенную булыжником московскую улочку, где их ждала пролетка.
      — На Ильинку, — скомандовал Басов, залезая в экипаж.
      Во время короткого пути оба хранили молчание. Басов сидел, глубоко погруженный в какие-то размышления, а Чигирев жадно рассматривал будто сошедшие с экрана исторического фильма картинки быта дореволюционной Москвы. Уличные торговцы, городовые, элегантно одетые господа, студенты, мастеровые, все они неспешно прохаживались либо спешили куда-то по необычайно зеленым и тихим улочкам. Дорогу заполняли пролетки лихачей и телеги ломовых извозчиков. Однажды они обогнали весело бренчащий по стальным рельсам допотопный трамвай. Ни одного автомобиля на всем пути им так и не встретилось.
      Когда пролетка замерла у подъезда роскошного доходного дома на Ильинке, Басов небрежным движением сунул извозчику какую-то мелочь и бесцветным голосом произнес:
      — Спасибо, голубчик. Езжай.
      — Благодарствуйте, барин, — расцвел в улыбке извозчик, встряхивая монеты в руке. — Завсегда рады стараться.
      Чигирев понял, что Басов подкинул мужику приличную сумму «на чай».
      Путешественники прошли в подъезд мимо угодливо склонившегося перед ними дворника. Басов наградил мужика еле заметным кивком головы.
      — Как ты ухитряешься чувствовать себя в своей тарелке в любом времени? — негромко спросил Чигирев, когда они поднимались по широкой, устланной коврами парадной лестнице дома. — Я год в семнадцатом веке прожил и все никак привыкнуть не мог. А теперь еще здесь. Господи, Столыпин еще не убит, Николай Второй у власти. Сколько людей, которых мы знаем как исторических персонажей, все еще живы и не ведают, что случится вскоре.
      — А мне плевать на всех этих персонажей и персон, — фыркнул Басов. — Я просто живу, чего и тебе желаю.
      Он остановился на площадке третьего этажа и решительно дернул ручку звонка одной из квартир. Через некоторое время до Чигирева донесся лязг отпираемого засова, дверь отворилась. На пороге стояла молоденькая миловидная горничная.
      — Здравствуйте, Игорь Петрович, — присела она в книксене.
      — Здравствуй, Глаша, — ответил ей Басов, — Знакомься, это Сергей Станиславович. Отец Вани.
      — Очень приятно, — Глаша почему-то зарделась. — С выздоровлением, Сергей Станиславович.
      Басов с Чигиревым прошли в невероятных размеров коридор. Глаша обогнала их, юркнула в дальнюю дверь, и вскоре Чигирев услышал ее голос: «Капа, неси скорее Ванечку. Батюшка его приехал». За дверью возникла суета, и из дверей гостиной вышла дородная женщина лет сорока с малышом на руках. Иван Чигирев был одет в длинное платьице и чепчик и сосредоточенно сосал большой палец правой руки. На мужчин он смотрел широко раскрытыми глазами, в которых читались удивление и испуг.
      — Ай, посмотри кто приехал, — засюсюкала державшая его женщина. — Батюшка приехал!
      Ребенок изумленно посмотрел на отца, потом на Басова и, протянув ручки к фехтовальщику, пролепетал:
      — Дядя.
      — Да, дядя Игорь Петрович пожаловал. А посмотри, кто с ним еще. Папенька!
      Оно подошла к Чигиреву и протянула к ему малыша. Чигирев хотел взять сына на руки, но тот неожиданно прижался к няне и громко заплакал.
      — Это ничего, ничего, — затараторила невесть откуда выскочившая Глаша. — Отвык. Скоро снова привыкнет, все будет хорошо.
      Чигирев в полной растерянности смотрел на орущего уже благим матом ребенка. Только теперь он понял, насколько был не готов к этой встрече.
      Они втроем сидели за обеденным столом и неспешно поглощали наваристый борщ и телятину с картофелем. Малолетний Иван спал в детской под бдительным присмотром няни. Глаша суетилась на кухне. За окном мирно цокали подковы извозчичьих лошадей да время от времени доносились крики мальчишек, торговавших газетами: «Последние новости! Последние новости! Загадочное убийство в доме статского советника Арефьева!»
      — Хорошо, спокойно, — Басов откинулся на спинку стула. — Достаток и благоденствие. Так бы и не уезжал никуда.
      — Так не уезжай, — Чигирев внимательно посмотрел на него. — Тебя-то ведь вроде там ничего не держит.
      — Да как тебе сказать, — Басов пожал плеча-ми. — Во-первых, на нас с вами, ребята, тяжкий крест. Мы знаем, что будет. Мне, положим, через несколько лет пятьдесят. В семнадцатом будет под шестьдесят. Ну и зачем мне, старому хрычу, это революционное лихолетье? Я лучше обоснуюсь там, где в ближайшие лет двадцать пять никаких неприятностей не предвидится. Оно, конечно, можно бы и в Швейцарию податься или в Северо-Американские Соединенные Штаты. Но ведь Вадим сдуру там в канитель залез. Да и ты назад собираешься. Все одно его вытаскивать придется, так лучше уж базу иметь.
      — Почему ты думаешь, что вытаскивать придется? — насторожился Чигирев.
      — Потому что вы в политику решили полезть. Ничем хорошим это не кончится ни для тебя, ни для него.
      — Ах, вот ты о чем, — протянул Чигирев. — Снова меня отговаривать решил?
      — Никто тебя не отговаривает. Хочешь в годуновскую Московию, скатертью дорога. Если помощь будет нужна, как найти меня, расскажу. Но я тебя просто предупредить хочу. Если плохим политиком будешь, совесть замучает, хорошим — убьют.
      — Так прямо и убьют.
      — Да нет, могут и в острог сослать. Это как повезет.
      — Почему?
      — Потому что, если тебе удастся действительно провести прогрессивные реформы, ты как кость в горле станешь у тех, кто хорошо жил при старом порядке. Они сделают все, чтобы тебя убрать.
      — Но ведь будут и те, кому новые времена принесут свободу и достаток.
      — Они будут слишком заняты, Сережа, — печально сказал Басов. — Так уж мир устроен, что хорошие люди всегда по горло загружены. Они домом занимаются, творят, мыслят. А подонки только властью и деньгами озабочены. У них на это время уходит. Поверь, если ты станешь им по-настоящему опасен, тебя ничто не спасет.
      — Но я чувствую долг перед тем миром, — настойчиво проговорил Чигирев. — Я знаю, как ему помочь. Я могу помочь. Я не имею права не помочь.
      — Хорошо, что ты мне напомнил о долге, — звонко щелкнул пальцами Басов. — Я давеча в английском клубе Первушину пятьдесят рублей проиграл, да так и не отдал. Надо бы заехать, расплатиться.
      — Игорь, о чем ты? — с укоризной проговорил Чигирев.
      — О долгах. У меня, собственно, других и нет. А то, что ты на себя взвалил, твоя проблема. Действуй, если приспичило.
      — А ты что мне предлагаешь? — запальчиво спросил Чигирев.
      — Уютный дом где-нибудь под Стокгольмом или Лозанной. Хочешь здесь, хочешь в тридцать пятом или семидесятом. Ты будешь скупать для меня соль и перец, а я буду сбывать их в Кенигсберге и Риме века тринадцатого. Это сверхприбыльный бизнес. Будем как сыр в масле кататься. Твой сын получит хорошее образование. Даст бог, ты найдешь себе новую спутницу жизни. Чем плохо?
      Чигирев на мгновение задумался.
      — Вы прямо как змей искуситель, Игорь, — заметил молчавший до этого Алексеев. — Этакий демон соблазна.
      — А почему нет? — усмехнулся Басов.
      — Дела демонов и ангелов — не дела людей. Простите, если бы вы были таким эгоистом, каким хотите казаться…
      — То что? — Басов внимательно посмотрел в глаза Алексееву.
      — Вы бы действовали иначе. И вам бы не требовалось искушать Сергея… Да и Вадима. Вы ведь тоже предлагали ему безбедное существование в разных уголках мира в разные времена. Но вы прекрасно понимаете, что они не из тех, кто сделает целью жизни семейный уют и прибыльный бизнес.
      — Я просто хочу, чтобы их выбор был осознанным, — возразил Басов.
      — Я осознаю, через что мне предстоит пройти, — мрачно произнес Чигирев.
      — Ни черта ты не осознаешь, — резко осадил его Басов. — Ты пока только в подьячих ходил, и то стонал от интриг. Ты хоть понимаешь, какая драка идет у трона, там, где делятся тонны золота и земли с тысячами крепостных? Тебе там не выжить.
      — Выживу! — вспыхнул Чигирев. — Вот увидишь, я добьюсь своего.
      — Чего? — Басов склонил голову набок и с интересом посмотрел на Чигирева. — Ты знаешь, как развивалась история у нас. Даже если тебе удастся где-то изменить ход событий, дальше ты будешь иметь дело с новой реальностью. У тебя больше не будет преимущества в виде знания истории. Да и чего ты вообще хочешь добиться своими потугами?
      — Я хочу ускорить темпы развития Московии, — быстро проговорил Чигирев. — Я хочу сделать ее нормальным европейским государством. Я хочу предотвратить многовековое крепостничество, которое в конце концов приведет к катастрофе семнадцатого года.
      — Ну-ну, — усмехнулся Басов. — Флаг в руки. Так это ты Годунова решил просвещенным политиком сделать?
      — Нет, — Чигирев энергично замотал головой. — Годунов — битая карта. Мы опоздали. Да и не готова та Россия принять выборного царя. Они все ждут царя «природного», помазанника божьего. Поэтому годуновское правление столь непопулярно. Голод, разбойники — это все повод. Народ не принял Годунова как «природного» государя и будет цепляться за любую его неудачу, а его успехи так и останутся незамеченными. Теперь я сделаю ставку на Отрепьва. Я постараюсь войти к нему в доверие. Если нам удастся предотвратить его свержение, то Россия может пойти по западному пути…
      — А он нужен ей, этот западный путь? — уточнил Басов.
      — Игорь! — вспыхнул Чигирев. — И ты это говоришь, зная кровавую историю Руси до конца двадцатого века? Зная, чего добьются за это время западные демократии?
      — Хорошо, — Басов поднял руку, словно отгораживаясь от напора историка. — Выведем мы тебя к Отрепьеву, и поступай как знаешь. Только подумай, как поступишь с сыном? Он ведь у нас на руках. Ты, как я понимаю, решил поучаствовать в предстоящей резне. Ребенок для тебя будет обузой.
      — Да, в поход ему нельзя, — согласился Чигирев. — Может, пристроить в хорошую школу? Например, к иезуитам в Польше. Ведь у тебя есть связи, Игорь. Ты поможешь? У них хорошее образование. Я бы хотел, чтобы он вырос человеком с западным образованием и менталитетом.
      — Я займусь этим, — вздохнул Басов.
      — Спасибо. Я рад, что вы мне помогаете. Значит, возвращаемся в семнадцатый век. В тысяча шестьсот четвертый год. Когда доберемся до Речи Посполитой, я отправлюсь во Львов. Там Отрепьев формирует свое войско. Где будем делать «окно»? На Ильинке нельзя, там при Годунове…
      — Зачем нам Ильинка? — усмехнулся Басов. — Что я, дурак неделями на лошадях через леса таскаться да еще границу пересекать? Сядем здесь на поезд, доедем до Варшавы, это город Российской империи. Там и откроем канал. А мне оттуда до Кракова уже верхом дня три. Ну а ты до Львова сам добирайся. В семнадцатом веке и Варшава, и Краков, и Львов — это Речь Посполитая, так что через границу тайком пробираться не придется.
      Басов поднялся и зычно позвал Глашу. Когда девушка вошла, он сказал:
      — Голубушка, сделайте одолжение. Закажите нам на послезавтра купе в скором до Варшавы. Уезжаем.

Часть 3
САМОЗВАНЦЫ