Глава 26

«Великий Хан проявил доброту, – подумала она, – позволив совершить мне прогулку на лошади». Парки Хан-Балига были слегка покрыты снегом, со стороны Монголии дул пронизывающий ветер. Танико, Буркина и Сереметра были одеты в горностаевые шубы и шапки. «Буркина, – подумала Танико, – конечно, поехала, чтобы присматривать за мной».

Она не будет пытаться бежать. По крайней мере, здесь, в Хан-Балиге, она могла надеяться, что Дзебу Где-то рядом. Могла надеяться, что Великий Хан выполнит ее просьбу и позволит ей повидаться с Дзебу, прежде чем казнит. Она хотела быть здесь.

Женщины ехали молча. Темные, присыпанные снегом кипарисы очень походили на те, что были нарисованы на ширме в спальне Кублая. Они ехали по извилистой дороге, которая временами не окаймлялась деревьями и позволяла им посмотреть на новую столицу. Всего несколько месяцев назад болотистая равнина, простирающаяся вокруг них, была необитаемой. Сейчас болота осушили, образовались озера. Вставали стены, ограничивающие территорию, в три раза большую Хэйан Кё. В самом центре разгружались повозки с землей и камнями – сооружалась гора Кублая. Строились одни дворцы, закладывались фундаменты для других. Повозки, входившие в город бесконечным потоком, везли на стройку лес и камень. Даже боевых слонов заставили работать – поднимать грубо обтесанные каменные колонны для великолепных фасадов.

К северу от дворцовых земель мгновенно возник торопливо построенный город, который тут же заселили чиновники, послы, ремесленники, миссионеры, купцы, куртизанки, прорицатели, воры и прихлебатели. На запад бесконечно растянулись по холмистой равнине юрты, в которых жила армия, охраняющая столицу и Великого Хана.

– В той стороне находятся руины Иенкиня, – указала на юг Буркина. Танико ничего не сказала. Она помнила, как Кублай описывал разграбление и поджог Иенкиня в год своего рождения. Его народ был жесток. Сейчас Буркина и Кублай, несомненно, испытывали наслаждение от ее страданий, а она постоянно думала, что с ней станет. И как Кублай поступил с Дзебу.

– Налево находится очень интересный новый храм тибетских лам, – сказала Буркина, – но я устала от храмов. Я уверена, что, как буддистка, ты непременно захочешь посетить его, Танико. Мы можем расстаться здесь. Сереметра может поехать со мной и насладиться видом.

– Ты не хочешь поехать со мной, Сереметра? – спросила Танико с легким испугом в голосе.

– Храмы навевают на меня печаль, – ответила Сереметра. – Они только напоминают мне, что нет такого места, где бы я могла помолиться Ахуре Мазде.

– Поехали, принцесса. – Они уехали, не дав Танико времени на дальнейшие разговоры.

«Они прикончат меня сейчас, – подумала Танико. – Вот почему Буркина завела меня в парк. Там меня ждут палачи».

Она надеялась, что смерть будет быстрой, что ее не станут унижать, продав содержателю публичного дома. «На это непохоже, – подумала она. – В такие дома требовались девушки, только вышедшие из детства, а не тридцатитрехлетние женщины». Она никогда не переставала удивляться, что Кублай находил ее привлекательной в ее-то годы. Именно поэтому трудно было понять его страсть, его нежелание отпустить ее к Дзебу.

Прямо перед ней над деревьями возвышалась круглая белая пагода, крытая плоским листом меди, с которого свисала тысяча маленьких колокольчиков. Колокольчики превращали яростный натиск ветра со степей в музыку. Она могла слышать ее даже на таком расстоянии. Странно, что Кублай выбрал этот тихий храм в качестве места, где она испытает на себе его ревнивый гнев.

Еще более странно, – продолжала она думать о Кублае, – что годы, проведенные с ним, были счастливыми для нее. Не такими счастливыми, как годы, проведенные с Кийоси, даже не такими счастливыми, как годы детства в Камакуре. Находясь с Кублаем, она всегда чувствовала примесь крови во всем, что делали монголы. Тем не менее это были удивительные годы, проведенные рядом с могущественным и проницательным человеком, от решений которого зависели взлеты и падения королевств. Она всегда отдавала себе отчет, что это счастье висело на тонкой нитке благосклонности Кублая. Наконец эта нить не выдержала.

Она выехала из-за поворота и увидела всадника, загораживающего ей дорогу. Ее сердце подпрыгнуло от страха. Это был высокий монгол, одетый в меховую шапку и толстый серый плащ. Его рыжие усы свисали по обеим сторонам рта, придавая ему вид угрюмой свирепости, как и большинству монголов. Его глаза были серыми, как и его плащ.

Он продолжал смотреть на нее, не говоря ни слова. Был ли он ее палачом? Или просто офицером, которому ее подарили в качестве рабыни?

Наконец он сказал:

– Водная птица вечно описывает круги, не находя места, на которое могла бы сесть.

Водная птица? Он говорил не по-монгольски или по-китайски. Он говорил на языке Страны Восходящего Солнца. Слова, которых она не слышала уже несколько лет. Она узнала голос. Снова посмотрела на лицо и тоже узнала его.

Она сидела на лошади, открыв, как дурочка, рот, и плакала.

– Он позволил? Он разрешил нам…

– Да, – тихо сказал он, – Все именно так.

Он сжал бока своей пегой лошади коленями, лошадь прыгнула вперед, и они оказались рядом. Он легко поднял ее из седла и усадил перед собой. Хлопнув лошадь Танико по крупу, он отослал ее прочь, потом они понеслись галопом по другой дороге, извивающейся по парку Кублая.

Ее сердце стучало в такт копытам лошади. И одновременно восторженно парило над Хан-Балигом. Она по-прежнему не могла вымолвить ни слова. Она должна сказать ему что-то. До этого момента из ее гортани вырывались только рыдания и несвязный лепет. Его слова о водной птице были так прекрасны. Но у него было время подготовиться. Он знал, что все так произойдет.

Она вдруг рассердилась на него. Попыталась развернуться в седле и сказать ему об этом, но он держал ее слишком крепко, ей не удалось до конца развернуться. Ветер срывал слова с ее губ:

– Стой, стой.

Он услышал ее слова и еще раз слегка сжал ребра лошади. Она мгновенно остановилась, продемонстрировав идеальную реакцию на команду, которой так славились степные лошади, если знать, как на них ездить. Было очевидно, что Дзебу знал.

– В чем дело?

– Ты ждал меня. Ты узнал об этом задолго до меня. Все это время я умирала, и умирала за нас двоих, а ты все знал. – Она ударила его кулаком в грудь.

Он улыбнулся ей.

– До сегодняшнего утра я тоже умирал и умирал. Теперь она смеялась, все еще сидя развернувшись в седле, схватилась за его плащ, прижалась к нему, растворилась в нем.

– Дзебу, я сойду с ума от счастья.

– В Ордене нас учили, что тот, кто гонится за счастьем, гонится за иллюзией. Те, кто думают, что нашли его, на самом деле нашли еще большую иллюзию. Теперь я думаю, что Орден был не прав. Потому что за то, что чувствую сейчас, я с радостью отдал бы всю свою предыдущую жизнь и всю будущую.

Танико едва не теряла чувств, у нее кружилась голова от изумления и радости ощущения его тела, настоящего, крепкого, которое было здесь, чтобы она могла опереться на него.

– Ты – не иллюзия.

Она полностью развернулась, сев к нему лицом. Они крепко обняли друг друга, не обращая внимания на легкое нервное пританцовывание лошади. Он наклонился и прижал свои губы к ее губам. Ощущение его рта было странным для нее. Она не ожидала этого. Его усы царапали ей губы. Все эти годы она жила воспоминаниями. Это был настоящий мужчина, который во многом был новым для нее.

Они стали совсем другими людьми. Это было безнадежно. Она просто обманывала себя. Дзебу, который все эти годы жил в ее сердце, был не более реальным, чем Бог Безграничного Света.

А разве сам Будда не реален? Тогда она не должна так быстро терять веру в человека, которого вновь обрела после стольких лет. Она не должна снова потерять его.

Все эти мысли пролетели в ее голове во время поцелуя. Она отодвинулась от него и взглянула в эти серые глаза. Они не изменились.

– Что мы будем делать сейчас? Он улыбнулся:

– Что захотим. У меня не было времени придумать. Сегодня утром оркхон Уриангкатай послал за мной и сообщил, что Великий Хан решил удовлетворить мою просьбу.

– Великий Хан. Он даже не попрощался со мной. – Танико почувствовала странное разочарование наряду с огромным счастьем.

– Я понял, когда просил его о воссоединении с тобой, что ему нелегко будет сделать это. До этого утра я не верил, что он решится. Нам следует о многом поговорить. Но не удастся сделать это на спине лошади.

– Нет. – Она прижалась к нему. Он не сильно изменился, в конце концов. Он был Дзебу.

– Если тебе будет приятно, мы можем пойти в мою юрту. Она стоит в лагере армии.

– Мне будет приятно, – сказала она, крепко сжав его ладонь.

Они медленно двинулись по дороге под кипарисами. Прятавшийся в кустах перепел улетел, затрещав крыльями. Деревья были полны птиц, привлеченных в лес тем, что на них здесь никто не охотился. Между деревьев бродили олени и более мелкие животные. Только самому Великому Хану и приглашенным им разрешалось убивать здесь животных. Он еще ни разу не охотился с того времени, как огородили парк, поэтому звери и птицы чувствовали себя в безопасности.

Они больше не разговаривали, когда выехали из леса и спустились по дороге в лагерь армии. Тысячи лошадей паслись на пологих, травянистых холмах.

Сидя на лошади рядом с Дзебу, проезжая вдоль рядов юрт, Танико вспоминала, как впервые попала в лагерь Кублая пять лет назад. В нем царила все та же тихая, организованная активность. Но лагерь, в который она вошла сегодня, был лагерем мирного времени, в нем находилось много женщин и детей. Танико заметила, как пристально они смотрят на нее. Некоторые мужчины приветствовали Дзебу окриком или взмахом руки, разглядывали ее и отворачивались, чуть заметно улыбаясь.

Трудно было поверить, что он жил в юрте, как обычный монгольский воин, но он открыл деревянную дверь, ведущую в серый войлочный шатер.

– Потом придут другие, чтобы приветствовать тебя, но я попросил их подождать, чтобы мы могли побыть одни. Прошу вас, окажите честь моему жалкому жилищу, госпожа Шима Танико.

Она улыбнулась и изящно вошла в дверь. Ей не пришлось нагибаться, входя в юрту, как большинству монголов. Когда она оказалась внутри, слезы вновь потекли из ее глаз, Закрыв дверь, он быстро подошел к ней. Лампы были уже зажжены.

Он обнял ее.

– Что случилось?

– Просто так давно никто не обращался ко мне на родном языке, и так вежливо, как мы делаем это дома. Я не подозревала, как мне не хватало этого. Не позволяла себе думать об этом. Могла ли я думать, что именно ты, Дзебу, будешь первым, кто заговорит со мной на родном языке. Какое счастье. Я не могу поверить в это. Помоги мне сесть. У меня кружится голова.

Дзебу поддержал ее за руку, пока она опускалась на колени на пол, устланный коврами. Посмотрев вниз, она увидела, что узор ковра был таким же изысканным и красочным, как и узор ковров, которые она видела во дворцах Кублая.

– Позволь предложить тебе чаю. – Он растопил угольную жаровню и повесил на треногу литой чугунный котелок. Он принес от стены низкий черный нефритовый столик и поставил его перед ней. Сел напротив нее, ожидая, когда закипит вода.

Танико осмотрела юрту. Пол был устлан коврами, такими же богатыми, как и тот, на котором она сидела. Шелковые занавеси делили помещение на несколько небольших комнат. Золотое изваяние китайской богини милостиво улыбалось ей. По виду оно было сделано из чистого золота и украшено драгоценными камнями.

– Кажется, ты забыл простой жизненный уклад зиндзя, – тихо рассмеявшись, заметила она.

– Я также забыл, как приятно звучит твой смех, – ответил он, глядя на нее сияющими глазами. – Да, я скопил большое богатство. Я не собирался хранить его. Великий Хан проявил исключительную щедрость к своим воинам-победителям. Особенно ко мне.

– Ты хочешь, чтобы я осталась с тобой, Дзебу?

– Моя госпожа, все будет так, как ты пожелаешь.

– Ты просил Великого Хана отдать меня тебе?

– Я выразил свою просьбу таким образом, так как иначе он не понял бы ее. В этом мире каждый принадлежит кому-то другому. Я просто хотел освободить тебя из заточения.

Танико заставила себя внимательно посмотреть на Дзебу, чтобы определить, как сильно он изменился. Ей не хотелось делать этого, так как, заметив перемены в нем, она будет вынуждена признать перемены в себе.

Лицо его было худым, с жестким ртом и ввалившимися глазами, которые с одинаковым успехом могли принадлежать дикому воину пустынь и святому, живущему в горах. Подбородок был острым, скулы – выступающими. Из уголков глаз расходились много численные морщины, появившиеся здесь благодаря тому, что он долгие годы постоянно щурился от солнца и ветра. Благодарение Будде, у него не было ужасных шрамов, которые портили лица большинства воинов-ветеранов. Глубокие морщины проходили от крыльев носа к губам, частично скрытые густыми рыжими усами. Сами усы и волосы на голове, выбритые на макушке и собранные в пряди за ушами – по монгольскому обычаю, – начинали седеть.

Он не сильно постарел. А как она? Женщина ее возраста годилась только на то, чтобы растить первых детей мужчины, в то время как он будет награждать детьми более молодых женщин. Он просил за нее, потому что помнил ее и испытывал к ней жалость. Это было проявлением доброты, не более.

– Ты помнишь, – сказал Дзебу, – как мы с тобой смотрели на Хэйан Кё с горы Хигаши, и я поклялся, что буду твоим вечно?

– Да, – прошептала она. Она снова заплакала, но слезы на этот раз текли медленно, походя на легкий весенний дождь, а не на бурю, сотрясавшую ее прежде.

– А ты сказала мне, что ветка сирени будет всегда ждать водную птицу, – продолжал он.

– Я помню это, – сказала Танико, думая с печалью, как мало значили эти обещания. Его не было рядом, когда он был ей нужен. Он странствовал по миру в поисках сражений, по приказу своего Ордена. И хотя она не забывала его, в ее жизни были другие мужчины. Кийоси и Кублай-хан. Действительно, что значит для нее этот человек, сидящий напротив за нефритовым столиком, по сравнению с теми двумя, которых она близко знала многие годы?

Он, подобно ей, любил воспоминания. Он рискнул всем, чтобы отобрать эти воспоминания у Великого Хана. А сейчас, видя ее потрепанную временем плоть, несомненно, чувствовал разочарование.

– Я подумал сейчас, – сказал Дзебу, – как чудесно, что мы смогли сдержать эти обещания, несмотря ни на что.

– Смогли? – Только сейчас, чувствуя бегущие по щекам слезы, она вспомнила, что почти не накрасила лицо. Грим, подобающий даме из Хэйан Кё, был неуместен для утренней прогулки верхом. Она не только постарела и стала безобразной, он видел ее без защиты, которую в какой-то степени мог предоставить ей грим. Дзебу произнес:

– Подумать только, прошло столько лет, ты была так далеко от Страны Восходящего Солнца, и все равно мне удалось найти тебя и вернуть к своим. После прошедших лет, огромных расстояний ты все равно согласилась вернуться ко мне. – Он замолчал и встревожено посмотрел на нее. Вода для чая бурлила. Он налил ее в блестящую зеленую чашу поверх мелко растолченных зеленых листьев. Поместив чашу на стол между ними, он взбил настой до образования пены метелочкой из бамбука и протянул ее Танико. Все это время он не сводил с нее глаз.

– Я задавал себе вопрос, не стоит ли мне чего-либо опасаться. Я должен поговорить с тобой об этом и успокоить свой разум, В твоем голосе слышались нотки сомнения, когда ты говорила о верности данным друг другу обещаниям. Я боюсь, что ты была счастлива с Кублай-ханом, что ты, возможно, не хотела возвращаться ко мне.

– Не думаешь ли ты, что жизнь среди монголов была худшим из всего, что могло случиться со мной? Хоригава так думал.

– Несомненно, он решил, что с тобой будут обращаться как с рабыней. Ты действительно хотела уйти из дворца Великого Хана в эту юрту простого воина?

– Как ты можешь сомневаться в этом, Дзебу-сан? – Она впервые назвала его так уважительно с той ночи в Дайдодзи.

Дзебу пожал плечами:

– Я не знаю, что произошло между тобой и Кублай-ханом. В день его триумфа над Ариком Букой Аргун был на волосок от того, чтобы убить меня. Великий Хан в благом расположении духа из-за своего триумфа пожелал оказать мне милость, чтобы как-то возместить мои страдания. Я попросил у него тебя, Быть может, он не оставил тебе никакого выбора.

Она вытерла мокрые от слез щеки концом рукава.

– Он спросил, чего я хочу. Я сказала, что хочу уйти к тебе. – Она зарыдала. Дама не должна плакать в присутствии мужчины, ее глаза распухнут, а нос покраснеет. Как ужасно!

Дзебу налил и взбил ей еще чаю. Она с благодарностью приняла у него чашу.

– Почему ты так плачешь? Ты уверена, что не хотела бы остаться с ним?

– Быть может, ты этого хочешь?

– Не понимаю.

– Посмотри на меня, Дзебу. Разве я похожа на женщину, которую ты оставил в Дайдодзи? Тогда мне было шестнадцать. Это было семнадцать лет назад. Я прожила еще такую же жизнь. Ты хотел вернуть меня, потому что помнил, какой я была тогда. Взгляни, какая я стала сейчас.

Дзебу нахмурился, взгляд его стал печальным.

– Ты пытаешься уговорить меня вернуть тебя ему?

– Я не хочу возвращаться к нему, – горячо воскликнула она. – Если бы только я могла поверить, что ты желаешь меня.

Он поставил на стол свою чашку и сжал ее ладонь.

– Посмотри в самую суть своего существа, и ты увидишь, как Сущность светится там, как это вижу я, глядя в твои глаза.

– Ты обманываешь себя?

– Неужели? Когда Кублай-хан говорил о твоем уходе от него, тебе показалось, что ему не терпится расстаться с тобой?

– Он был так разгневан, что я подумала, что он убьет нас обоих. Дзебу, он спросил, хочу ли я уйти от него к тебе, и я сказала ему правду. Сказала, что была счастлива с ним. И тебе я тоже должна сказать это. Я была счастлива с Кублай-ханом, Дзебу. Я не подчинилась ему против своей воли. Но больше всего в жизни я хотела быть с тобой. Я сказала ему это. Он рассердился. Отослал меня.

– Он был так же рассержен, когда я упомянул при нем твое имя, попросил отпустить тебя ко мне. Как и ты, я полагал, что это означает конец нашим жизням. Как и ты, я был ошеломлен, когда нынче утром узнал, что он собирается соединить нас. Кублай-хан совсем не хотел отпускать тебя. Мы, возможно, никогда не узнаем, почему он решился на это. Ты думаешь, он обманывал себя?

– Что ты имеешь в виду?

– Он видел в тебе что-то, с чем не хотел расставаться. Ты можешь считать меня убогим монахом, ум которого размягчился от слишком большого числа медитаций и протух от слишком большого количества боев, но неужели Великий Хан монголов такой же дурак? Он, который может выбирать из сотен женщин? А быть может, ты – женщина, достойная желания?

Слова Дзебу озадачили Танико. Быть может, она думала как капризное дитя. Он был прав. Она разжигает в мужчинах желание. Она почувствовала, как от этой мысли внутри стало нарастать тепло. Потом в голову пришло другое объяснение отношения к ней Кублая, и тепло исчезло.

– Он не хотел отпускать меня. Он сам сказал мне об этом. Независимо от того, насколько ничтожной или непривлекательной могли казаться вещь или место, он желал их, если они ему не принадлежали. Он подобен своему деду. Ему нужен весь мир и каждый человек в нем. – Она опустила глаза на свою чашу и отпила из нее. Она не смела взглянуть на Дзебу.

– Есть только один способ убедить тебя. – Его голос был веселым. Он поднялся и обошел стол. Обнял ее.

Сначала она не хотела, чтобы он прикасался к ней. Она чувствовала себя старой. Ее тело было истощенным, истертым.

Все тело объял холод. «Хорошо, пусть он овладеет мной, – подумала она. – Все, как он говорил. Каждый принадлежит кому-то другому. Нет, все так, как видел это Кублай. Я была его игрушкой, его маленьким созданием. Дзебу не хочет обладать мной. Хочет просто показать, что я привлекательна. Я мудра, я хитра, я прекрасна. Вот что Дзебу пытается сказать мне своими руками и телом. Но нет, этого быть не может. Прошло семнадцать лет. Он делает это не со мной. Он не видит, какая я. Только ему доступно это видение. Во мне он хочет найти своего Будду. Почти всегда происходящее в постели происходит в мозгу».

Несмотря на эти мысли, она плыла как корабль, сорвавшийся с якоря, неслась как лошадь, у которой отпустили поводья, взлетала как сокол, отпущенный на волю. Прошлое и настоящее соединились в один клубок, пока ей не стало казаться, что она находится вместе с Дзебу на холме над Хэйан Кё, с Дзебу в ту убийственную непроглядную ночь в Дайдодзи, с Дзебу в шатре Кублай-хана, – все одновременно. Это действительно происходило. Почему это происходило, больше не имело значения.

Дзебу заполнил ее разум и тело. Она была выше всех вопросов. Радость быть с ним, единственным мужчиной во всем мире, была счастьем, которое поглотило все ее существо, подобно пламени. Это был безграничный свет, который она так часто призывала к себе.

Она слышала голоса, свой и его, слившиеся вместе, но не могла определить, что они говорили, если они говорили что-то вообще, а не просто кричали. Свет внутри нее был ослепительным. Юрта погрузилась в темноту. Ее тело растворилось в его теле.

Они лежали рядом на прекрасном ковре, каждый вслушивался в дыхание другого. Она чувствовала себя так, будто они плыли по озеру на лодке в виде дракона в сияющий золотом день. Она не помнила, испытывала ли когда-либо такой покой, такую завершенность.

Потом вновь подкрались сомнения. Он доказал ей своим телом, что она может быть желанной. Но, быть может, он поддался иллюзии. Она никогда не сможет быть уверенной, что он хотел ее именно такой, какая она есть.

У него были шрамы, но не на лице, а на теле. Грудь была туго перевязана. Шрам, все еще красный, огибал всю шею. Ужасная рана зияла на левой руке.

Кожа вокруг нее сомкнулась и почернела, стянутая вместе подобием шва. Она осторожно коснулась его руки.

– Что это?

Он пожал плечами, устремив взгляд своих серых глаз в ее глаза. Странно, что глаза такого холодного цвета могут излучать такое тепло.

– Один из всадников Аргуна нанес мне эту рану во время боя в прошлом месяце.

– Именно Аргун убил твоего отца. Он был монгольским воином, о котором ты мне рассказывал во время поездки из Камакуры в Хэйан Кё.

– Да, и немного погодя после того, как я оставил тебя в Дайдодзи, он вернулся и попытался снова убить меня.

– Ты должен так много рассказать мне, Дзебу. Прошло столько лет. Я не имею представления о том, какие приключения выпали на твою долю, пока мы были разлучены. Ты должен обо всем рассказать мне, начиная с того момента, как ты сбежал из Дайдодзи. Пусть это займет даже семнадцать лет. У нас есть время.

Взгляд Дзебу странно затуманился.

– Да, я все расскажу тебе. Так много случилось. Этот рассказ требует времени.

– Что беспокоит тебя, Дзебу-сан? – Она улыбнулась. – Ты можешь не рассказывать мне о женщинах, которых знал. Уверена, что их было много.

Он не улыбнулся в ответ.

– Я должен все рассказать тебе. В свое время.

Набежала тень. Она не знала, что это было, но он не хотел, чтобы она узнала об этом. Она не могла себе представить, что Дзебу, которого она знала на дороге Токайдо, захочет что-то скрывать. Многое произошло с ним. Он изменился. Она изменилась. «Когда-нибудь мы узнаем, насколько мы оба изменились, – подумала она, – и разрушилось ли то, что существовало между нами».

Она была счастлива, быть может, как никогда в своей жизни. Тем не менее даже такое счастье было пронизано ростками неловкости, сомнений, страха и печали. Она не знала, что счастье может быть таким. Нужно написать об этом стихотворение.

Глава 27

Танико и Дзебу провели первых три дня наедине. Потом он взял ее на прогулку на север, где Великая Стена пересекала перевал Нанкоу. Несмотря на приближение весны, ветер из Монголии был холодным. На них были меховые шапки, Дзебу защитил себя толстым пальто из овчины, а Танико надела прекрасную накидку из горностаев, которую подарил ей Кублай.