Глава 4

Деревянные стены додзё, зала боевых искусств во дворце сегуна, отражали крики юношей и сотрясались от тяжёлых ударов. Семь мальчиков, в возрасте от восьми до четырнадцати лет, и их учитель, одетые в широкие белые куртки и брюки до икр, неистово бросались друг на друга, почти кувыркаясь в воздухе, и выкручивали друг другу руки и ноги прочными захватами, такими, что при большем усилии ими можно было сломать кость. Шима Мунетоки сидел у стены длинной и пустой комнаты, цепким взглядом наблюдая за всем и храня молчание. По приглашению Мунетоки Танико осматривала зал с крытой галереи. Это был первый визит Мунетоки в додзё за шесть месяцев, и юные ученики, все – дети ведущих семей восточных провинций, были готовы убить друг друга, чтобы показать сенсею, что сделали успехи, пока он отсутствовал, сражаясь с монголами при Кюсю.

Мунетоки вышел на середину, его густые усы топорщились, когда углы рта опускались.

– Нападайте на меня! – скомандовал он.

Семь мальчиков и их сенсей образовали полукруг вокруг него. Саметомо, как приёмный сын сегуна, имел честь быть первым. Он налетел на Мунетоки с диким криком. Незаметным движением тяжёлый самурай Шима отбросил восьмилетнего мальчика, так что тот несколько раз перевернулся в воздухе. Казалось, сердце Танико выпрыгнет. Саметомо ударился плечом о травяной мат, перекувырнулся и, оскалившись, вскочил на ноги. По крайней мере, он хорошо падает, подумала Танико. Поодиночке, а потом и вместе мальчишки бросались на Мунетоки, который расшвыривал их во все стороны. Молодой учитель испытал себя последним. Он сделал кулаком выпад, стараясь попасть в голову Мунетоки. Самурай отбросил его почти в другой конец зала. Затем, по команде Мунетоки, класс встал на колени в два ряда, лицом к лицу, пока он стоял в конце зала, держа руки на поясе и обозревая его. Зная от Ейзена о том, что ни похвала, ни критика в действительности не помогают ученикам, он просто смотрел на них сердито. Наконец он указал на Саметомо:

– Что ты об этом думаешь?

Саметомо посмотрел на своего плотного кузена без испуга в глазах:

– Сенсей, мне хотелось бы узнать, удостоите ли вы нас чести услышать, что было в Кюсю. Пожалуйста, простите мою дерзость!

– Ты действительно дерзок, Саметомо, – грубо сказал Мунетоки.

– Пожалуйста, сенсей, это вдохновит нас на лучшее! – сказал Саметомо. Осмелевшие после слов Саметомо, другие ученики присоединили хор своих просьб к его голосу.

– Сидите тихо и почтительно слушайте, – сказал Мунетоки. – Я расскажу вам о храбрости воинов Страны Восходящего Солнца, когда они противостояли варварам-захватчикам.

Он уселся на полу, скрестив ноги. Танико была счастлива. Хидейори держал ее в курсе хода войны с монголами, но она хотела услышать о ней от кого-нибудь, кто сам принимал непосредственное участие в боях.

– Мы знали, что армия Аргуна, около трёх тысяч конников, подстерегает нас где-то в горах, севернее столицы, – начал Мунетоки. – Поэтому на Четвёртый месяц господин Хидейори послал армию в пять тысяч воинов из Камакуры. Я, хоть и не заслужил этого, принял командование. Начиная с Пятого месяца мы находились в лагере к северу от столицы. В это же время сегун послал двадцать тысяч человек в Осю, чтобы наказать Фудзивару-но Ерубуцу за убийство командира Юкио…

Опасаясь, что монголы могут внезапно напасть раньше, чем мы обнаружим их, мы наконец стали осторожно продвигаться в горную страну. Все, что мы нашли, это тлеющие селения, куда монголы приходили и ушли. Ни одной живой души! Так они оставляли петляющий и непредсказуемый след смерти, ведущий нас глубже в горы. Через два месяца фортуна повернулась к нам лицом. С дальнего севера к нам присоединилась наша армия, возвратившаяся из Осю с победой. Осю пал с удивительной легкостью. Когда умер старый Хидехира, что-то случилось с этой страной. Воины не хотели сражаться за Ерубуцу. Один из его собственных людей убил его и принёс его голову в наш лагерь. Конечно, господин Хидейори повелел, чтобы предатель, в свою очередь, был обезглавлен. Никто не должен нарушать клятву своему господину!..

Теперь, когда мы имели десятикратное преимущество над монголами, мы сильно их прижали, преследуя по лабиринту горных троп. Затем, в начале осени, мы остановились, кружа в горах, и начали двигаться к югу. Мы знали, куда они направлялись. До нас донесся слух, что захватнический флот Великого Хана покинул Корею и плыл по направлению к Кюсю. И теперь армия Аргуна начала долгий марш через наши западные провинции к Внутреннему морю. Когда они достигли портов на западном берегу Внутреннего моря, они захватили их, подобно лесному пожару, уничтожая всё и всех, за исключением команд рыбацких лодок, чтобы пересечь Кюсю. К тому времени, как мы высадились при Кюсю, Аргун и его люди уже пробились к захватнической армии Великого Хана в заливе Хаката…

Танико вспомнила потрясение, которое она впервые испытала от известия о том, что передовой отряд армии Кублай-хана оказался в заливе Хаката, где погиб Кийоси и откуда Юкио и Дзебу отплыли в Китай много лет назад. Возможно, дух Кийоси ещё жил там, защищая Страну Восходящего Солнца…

– Когда мы прибыли в залив Хаката, – продолжал Мунетоки, – то обнаружили флот Великого Хана, стоявший на якоре у берега. Корабли были корейские, подчинённые монголам. Там было более тысячи судов всех видов, от небольших береговых галер до семимачтовых сампанов, несущих более сотни воинов с лошадьми. Вражеская армия расположилась в лагерях на берегу. Когда мы прибыли, был вечер, сражение первого дня уже закончилось. По количеству лагерных костров мы подсчитали, что там должно было быть около тридцати тысяч захватчиков. Это чуть ли не превосходило людей Кюсю…

На следующий день я впервые встретился с монголами в бою. Это было горячее и нечистое сражение. Враг был вооружен машинами, которые метали большие камни на земляные укрепления. У них были гигантские арбалеты, они посылали стрелы величиной с копьё. И у них было ужасное оружие, называемое «хуа пао», которое стреляло железными шарами, взрывающимися между нашими воинами с шумом, подобным грому, выбрасывая огонь и смертоносные железные осколки во всех направлениях. Из хуа пао обрушивались тысячи железных шаров на наших людей. Наши войска были изувечены и перебиты, а наши лошади затоптаны, и всё было в чёрном дыму, который был зловонным, как Восемь Горячих Чертей. Ничего не зная о монгольских способах сражения, многие из наших доблестных воинов выехали вперед, бросая вызов на единоборство. Монголы издали пронзили их стрелами. И они использовали отравленные стрелы, которые уничтожали наших людей сотнями…

Снова и снова монголы подтягивали свои силы и собирались то в этом месте, то в том, стараясь прорваться сквозь наши ряды. Камнями и хуа пао они пробили дыры в наших глиняных стенах. Мы заполняли проломы нашими телами, неистово перебегая с места на место, чтобы отбросить неприятеля назад. В конце второго дня сражения мы были измучены и пребывали в отчаянии. Нам оставалось только – насколько мы могли видеть – сражаться, пока нас не перебьют, в надежде, что потом поднимется подкрепление. Мы молились в эту ночь. Священники бродили взад и вперед между нами всю ночь, нося свои походные алтари, распевая и заглушая запах хуа пао ароматным благоуханием ладана…

Другой запах стоял в воздухе в эту ночь – запах дождя. Воздух становился холоднее и влажнее, и мы кутали себя в одеяла и дрожали за нашими земляными стенами. Молния сверкнула в тучах, и гром загрохотал, будто монголы выстрелили огненными шарами. Дождь начался утром, в час Тигра. Он быстро превратился в ливень, но люди Кюсю приветствовали его криками радости. Мы, восточные воины, пока не понимали: почему? Поднялся ветер, гудящий, будто сто тысяч стрел с жужжащими головками…

В этот день не было зари. Темнота ночи захватила часть утра, и до часа Дракона нельзя было ничего разглядеть в двух шагах. Даже потом мы не могли видеть, что творится за стенами. Ветер дул всё сильнее и сильнее, пока не стал разрывать деревья в клочья и валить людей в полном облачении и доспехах навзничь. Обломки прибрежных домов проносились над нашими головами. Я видел, как черепичная крыша монастыря Хаката сорвалась и летела по небу, похожая на змея, пока не рассыпалась на куски. Море с рёвом подступило к берегу, к нашим укреплениям, выбрасывая в воздух струи выше верхушек деревьев. Временами ветер и дождь стихали, и мы могли разглядеть залив. Волны, высотой с Фудзияму, обрушивались на прибрежные селения. Захватчики и их кони беспорядочно толпились маленькими группами вдоль берега. Их тенты и громадные машины исчезли. Мы больше были напуганы волнами, чем врагом, и дрожали перед нашими рушащимися стенами, молясь, чтобы нас не затопило.

Шторм стих к следующему утру. Монголы и их флот исчезли. Воды залива Хаката были усеяны бревнами и дощатой обшивкой. По всему берегу мы могли видеть поломанные корпуса сампанов, которые были выброшены на сушу. С криком восторга мы бежали к береговой кромке. Мы натыкались на остатки врагов, скрывавшихся в руинах Хакаты и других городов вокруг залива. Перед тем как казнить, мы допрашивали их. Корейские шкиперы предупредили монгольских командиров, что будет один из великих штормов, которые китайцы называют «тай фун», и что будет безопаснее в открытом море, чем в гавани. Мы узнали позже, что большая часть флотилии погибла в море и тринадцать тысяч монголов утонуло…

Мунетоки перестал говорить и сел, положив руки на колени, пребывая в воспоминаниях о тех ужасах, которые наблюдал. Мальчики хранили молчание, уткнувшись глазами в пол. На их гладких щеках Танико видела поблескивающие следы слез.

Первым заговорил Саметомо:

– Сенсей, как вы думаете, монголы вернутся?

– Они обязательно вернутся, – твердо сказал Мунетоки. – Может быть, в следующем году или, быть может, через несколько лет, но я знаю, что они придут гораздо более многочисленной армией, чем раньше. Мы должны быть готовы к этому! Спасибо богам за нашего великого и мудрого вождя, господина сегуна Муратомо-но Хидейори, который мобилизует нацию для самозащиты…

– Я надеюсь, что, когда монголы придут опять, я буду достаточно взрослым, чтобы сражаться с ними! – сказал Саметомо пылко. Сердце Танико упало, хотя она и знала, что, как мать, мать самурая, она должна гордиться.

Мунетоки встал, возвышаясь над маленькой группой учеников. Вдруг он обернулся к учителю:

– Они славные, эти мальчики, все молодцы. Держитесь на том же уровне!

Лицо учителя просияло, подобно монастырскому зеркалу. Поклонившись Танико, Мунетоки повернулся и вышел из додзё.

Глава 5

Женский монастырь Дзаккоин располагался в горах Охара, севернее Хэйан Кё. Для приличия Танико позволила доставить её туда в паланкине. Сам монастырь являл собой древнее строение с ветхой черепичной крышей и был построен около водоёма, окруженного величественными деревьями. В горах, скрывающих монастырь, маленькие хижины уютно расположились в тени сосен и дубов. Многие из здешних женщин, ушедших от мирской жизни и давших обет, происходили из семьи Такаши. Эти женщины должны были обижаться на таких, как она, кто значительно приобрел при том же повороте колеса кармы, при каком они были унижены.

Танико отдала дань большой деревянной статуе Амиды, стоящей в монастыре, Будды Безграничного Света. Потом она представилась настоятельнице, справилась о Шисуми и была направлена по спиральной каменной лестнице, ведущей к травянистому склону. Через некоторое время Шисуми предстала перед ней с корзиной горных азалий в руке.

Танико проводила Шисуми к её хижине. Это была комната на бамбуковых сваях. К шози были приколоты листы цветной бумаги со стихами из сутр, которые Шисуми скопировала каллиграфическим почерком, отражавшим её душу танцовщицы. Сама Шисуми постарела. Её лицо было изможденным, волосы – гладкими, – она еще не побрила голову, – и края ее залатанной одежды были потертыми. Единственной ценной вещью в ее хижине был сямисен, висевший на стене.

– Ты часто играешь? – спросила Танико.

– Сырость испортила его, боюсь, – сказала Шисуми с печальной улыбкой. – Но я храню его из-за любви и искусства, с которыми он был сделан.

– Почему ты покинула Камакуру, ничего мне не сказав? – спросила Танико. – Ты бы могла остаться со мной. – Через дымку времени Танико опять увидела хрупкую, красивую, молодую женщину, которая в белых одеждах танцевала перед Хидейори.

– Я принесу несчастье любому, кто постарается защитить меня. Я носила ребенка Юкио!

Страх сжал сердце Танико, когда она задала вопрос, на который не хотела получать ответ:

– Что с твоим ребенком?

– Я не хочу об этом говорить, госпожа. Пожалуйста, простите меня.

Танико сильно сжала обе руки молодой женщины:

– Ты должна рассказать мне! Ты должна!

– Мой ребенок ничего для вас не значил, госпожа. Пожалуйста, не беспокойтесь.

– Шисуми, мой первый ребенок, моя дочь, была вырвана из моих рук и утоплена. Я беспокоюсь о детях…

Худые плечи Шисуми содрогнулись в рыданиях:

– Я сбежала из дворца сегуна, когда поняла, что подошло время. Я спряталась в пещере на берегу. Я была совсем одна, и было ужасно больно, но мой сын родился живым. Группа самураев верхом подъехала к пещере. Они, должно быть, услышали крик мальчика. Один вошел и отнял у меня ребёнка!..

На мгновенье она задохнулась в рыданиях.

– Он схватил его за лодыжки и разбил его голову о стену пещеры…

– О нет, нет! – Танико обняла Шисуми и зарыдала вместе с ней. – Ты знаешь, кто это сделал?

– Мне жаль, госпожа, я не хочу говорить вам.

– Я настаиваю, чтобы ты сказала мне, Шисуми-сан! Кем бы он ни был, я прослежу, чтобы он понёс наказание. Я не беспомощна, Шисуми. Я – жена сегуна.

Шисуми посмотрела на нее завороженным взглядом:

– Простите за то, что скажу вам, госпожа. Я обязана вам, и вы настаивали. Это был ваш муж, сегун.

Танико почувствовала, как её ударили молотком в сердце.

– Только не Хидейори, – сказала она слабым голосом. – Он не убивает детей!

Шисуми сжала руку Танико:

– Забудьте то, о чём я вам рассказала, госпожа. Если вы будете размышлять об этом, это не принесёт вам ничего хорошего. Было бы значительно лучше, если бы вы не поверили мне вовсе.

Танико покачала головой. Несмотря на потрясения и боль, которые она чувствовала, она была совершенно убеждена, что Шисуми говорила ей правду. Согамори оставил Хидейори и Юкио в живых из-за их молодости, но два мальчика выросли и уничтожили семью Такаши. Хидейори не сделает той же ошибки! Танико смахнула слезы рукавом.

– Ты была очень любезна со мной, Шисуми-сан. Никогда не вредно говорить кому-то правду.

Она проговорила с бледной молодой женщиной до того часа, когда звон колокола оповестил о заходе солнца. Потом она попрощалась с танцовщицей. Танико позвала сопровождающих, и они отнесли её в столицу. Вернувшись в свои покои в Рокухаре, она приказала отослать десять платьев из её собственного гардероба в женский монастырь, для Шисуми. Потом она занялась ларцами, содержавшими документы Хоригавы.

Бумаги Хоригавы были принесены Танико священником Кофукудзи, монастыря, который веками богато одаривала семья Сасаки. Она пока не говорила Хидейори, что бумаги попали к ней в руки. Услышав рассказ Шисуми, она теперь решила, что ничего не будет говорить ему. Сегодня вечером он встречался с военачальниками всех провинций, чтобы обсудить оборону столицы на случай нового нападения монголов. Встреча, вероятно, продлится почти до самого утра, и не похоже, чтобы он послал за ней. Танико зажгла лампу и сказала себе, что не желает быть в смятении.