Глава 7

Татьяна Кирилловна, издали наблюдая за нашими неприглядными действиями, совсем замерзла, и когда мы наконец пустились в дальнейший путь, я закутал ее в свой полушубок. Петра удивляла такая забота о крестьянском парнишке, но он это никак это прокомментировал, только изредка пытливо вглядывался в лицо «святого отрока».

Самое противное и страшное осталось позади. Мы освободились от трупов, оставив их на произвол судьбы и лошадей. Возок со страшным грузом отправили в обратную сторону, сами же выехали на большак и, не спеша, преодолевали последние версты до имения Крыловых. Петр после второго сеанса экстрасенсорной терапии, которую я провел после наших «скорбных трудов», заметно взбодрился, и голова у него, по его словам, «гудеть, почитай, перестала».

Обсуждать случившееся никто не хотел, и мы ехали молча, каждый занятый своими невеселыми мысами. Татьяна Кирилловна от всех невзгод, свалившихся на ее юную, взбалмошную головку, пребывала в полушоковом состоянии. Я, наглотавшись адреналина, уже мечтал о тихом-мирном существовании, без стрельбы и погонь. Петр, как мне казалось, жалел не о своей ране или убитых боевиках, а о пристяжном Серке, брошенном в лесу. Так что у каждого было о чем подумать.

В полном молчании мы и въехали во двор имения. Я вылез из саней и помог выбраться Татьяне Кирилловне. Петр остался сидеть на козлах.

– Пойдем в дом, – пригласил я его, – тебя нужно перевязать.

– Оченно благодарны за заботу, – хмуро ответил он. – Только мы лучше поедем, и так станется...

– Кончай ломаться, – перебил я его, – заходи, отдохнешь, погреешься.

– Это уж благодарствуйте, но мы до дома поедем, – упрямо ответил он.

В это время на крыльцо начали выходить обитатели дома, и я не стал при них его уговаривать.

– Хорошо, как знаешь. На вот, возьми деньги за Серка, – сказал я и сунул ему в карман пачку его же рублей.

– Это лишнее. Мы вами и так благодарны, – поклонился он, но упрямиться не стал и деньги оставил. – Прощевайте, господа хорошие.

– Прощай, может, еще когда-нибудь свидимся.

– Это уж как Бог даст, – ответил мужик и тронул лошадей.

Между тем с крыльца в одном сюртуке ко мне спускался Александр Иванович, Прабабушка Софья Аркадьевна и народница Наталья остались стоять в дверях.

– Алексей Григорьевич, голубчик, что случилось? Куда вы пропали?!

– Немного заплутался. Вот этот человек помог выбраться, – ответил я, указав вслед отъезжавшему Петру.

– А мы не знали, что и подумать, – то ли сердито, то ли взволнованно говорил Александр Иванович. – Несколько раз от Александры Михайловны приезжали нарочные справляться о вас.

– Так случилось, – неопределенно сказал я, – роковое стечение обстоятельств. А где Гутмахер с Ольгой?

– Они уехали в Москву, – вместо мужа ответила Софья Аркадьевна. – Ольге Глебовне непременно захотелось посмотреть вторую столицу.

Разговаривая, мы вошли в дом. Татьяна Кирилловна в своем крестьянском наряде не отставала от меня ни на шаг. Такое непосредственное поведение деревенского мальчика в барских покоях вызвало недоумение у хозяев, но из чувства такта никто не подал вида, что удивлен.

– Этот мальчик – толстовец, – поспешил я объяснить странное поведение девицы Раскиной. – Шел пешком в Ясную Поляну ко Льву Николаевичу, да чуть не замерз.

Раскрывать инкогнито Татьяны Кирилловны мне почему-то не захотелось, возможно, из опасения новых вопросов. Объясняться и тем более рассказывать, что с нами действительно произошло, я не собирался, Чтобы не ставить доброе семейство в двусмысленное Положение. И вообще, мне следовало немедленно убраться отсюда подальше, – мало ли какую еще пакость придумают борцы за народное дело.

Мы прошли в малую гостиную. Татьяна Кирилловна тут же с отсутствующим видом уселась в вольтеровское кресло. Теперь хозяева смотрели на девушку без удивления, а с интересом.

– Так как вам удалось заблудиться в такой близи от дома? – вновь вернулся к теме моего исчезновения хозяин.

Я не успел придумать правдоподобной версии и немного замялся, но потом догадался все свалить на национальный напиток:

– Кучер, шельма, был сильно пьян и завез не в ту сторону, а потом у нас поломался экипаж, и крестьянин, которого вы видели, помог вас найти.

Объяснение, на мой взгляд, получилось довольно правдоподобное, во всяком случае, больше вопросов мне не задавали.

– Вы, наверное, измучились в дороге, – сказала Софья Андреевна, – вам нужно помыться и выспаться. Баня протоплена…

Идея с баней показалась мне настолько забавной, что я чуть не рассмеялся. Опять судьба толкала меня на банные приключения с девицей.

– У нас, к сожалению, в доме нет ванной комнаты, вы, вероятно, привыкли к большему комфорту, – неверно поняв мою улыбку, поспешила оправдаться хозяйка.

– Баня – это замечательно, – поспешил я успокоить Софью Аркадьевну. – Только вот молодой человек, кажется, дал обет не мыться, пока не встретится со Львом Толстым.

– Нет, я не давала, то есть не давал никакого обещания, я один не останусь, я с вами, – неожиданно для меня заявила Татьяна Кирилловна.

Ситуация делалась совсем забавной. Кажется, кроме меня, никто не заметил перепутанного мальчиком родового окончания.

– Ну, мыться так мыться, – сказал я. – Нам это очень не помешает, как и хороший ужин. Правда, Ванюша?

«Ванюшей» я назвал Татьяну Кирилловну, но она не поняла, к кому я обращаюсь, и никак не отреагировала на свое новое имя.

Оскудевшее в средствах чиновничье дворянство уже лишилось былого крепостнического размаха. Никаких прудов и купален при бане не было, да и заведовал ей не специальный человек, а обычный истопник. Впрочем, Софья Аркадьевна зря жаловалась на отсутствие ванной комнаты. Банька была, что надо: отделана мраморными плитами с небольшим мраморным же бассейном и офигительными медными кранами. Краны мне понравились больше всего. В предбаннике стояли два обширных кожаных дивана и висело большое зеркало. Истопник, молодой мужик с глупым, простецким лицом, проводивший нас до этого гигиенического сооружения, предложил, было, свои услуги, но я отправил его восвояси.

Честно говоря, особых стремлений к романтическому приключению у меня не было. Возникшее было теплое чувство к Татьяне Кирилловне не успело настолько окрепнуть, чтобы преодолеть физическую и нервную усталость. Мне хотелось побыстрее помыться, поесть, выспаться и убраться как можно дальше от мертвых и живых революционеров.

Между тем, когда мы остались одни в довольно интимной обстановке, девица Раскина, кажется, впервые подумала о том, что мы с ней вообще-то разнополые особи. Шоковое состояние у нее уже прошло, и теперь она смотрела во все глаза на то, как я снимаю с себя пальто.

– Вы собираетесь раздеваться? – поинтересовалась девушка тонким, каким-то даже фальшивым голосом.

– А вы собираетесь мыться прямо в армяке? – в свою очередь спросил я.

– Нет, но как можно… Я думала, что вы побудете во дворе…

– После того, как вы напросились мыться со мной, это будет довольно странно выглядеть. Тем более, я замерз и устал.

– Но это же невозможно!

– Почему? Идите мойтесь первая, а я посижу здесь. И советую сначала выстирать белье и положить его сушиться на печку…

– Но как я смогу при вас, при вас, – девица запнулась и задумалась, как бы поделикатнее выразиться, потом все-таки решилась и сказала прямо, – раздеться?

– Я отвернусь, – пообещал я. – Вы уже, кажется, спали со мной, и ничего с вами не случилось.

– Да, но это совсем другое…

– Значит, не мойтесь и можете отвернуться, когда я разденусь. Решайтесь на что-нибудь.

– А вы честно отвернетесь?

– Честно, – почти искренно пообещал я.

– Нет, так все равно нельзя, – опять впала в сомнения Татьяна Кирилловна.

В предбаннике было жарко натоплено, и я успел вспотеть. Начинать новую серию пререканий и уговоров ужасно не хотелось, и я прибегнул к прямой, подлой лжи.

– А Лев Николаевич всегда вместе с женщинами моется, удивительно, что вы этого не знаете…

– Почему же не знаю, – обиделась толстовка. – Я об этом, конечно, читала, но ведь не вдвоем же, а так вообще…

– Ну и мы с вами не так, а вообще…

– Ну, хорошо, я разденусь, только помните, вы обещали на меня не смотреть…

– Обещал, – подтвердил я и, сняв пиджак, лег на один из диванов. – Я буду лежать к вам спиной. Вас это устроит?

Как раздевалась девушка, я не слышал, хотя она находилась всего в двух шагах от меня. Только когда скрипнула дверь в моечное отделение, я сориентировался, что она справилась со непривычной мужской одеждой и начала принимать «водные процедуры». Лежать на боку лицом к спинке дивана было неудобно и я перевернулся на спину. В моечном отделении было тихо, я закрыл глаза и начал даже задремывать, когда передо мной возникла одетая в серую, длинную посконную рубаху Татьяна Кирилловна.

– Василий Тимофеевич, я не знаю, как напустить воду, – огорченно сказала она.

Я встал и, как и обещал, не глядя на нее, отправился в моечную. Девушка пошла следом за мной. Я показал ей, как открывать простейшие краны, как смешивать горячую и холодную воду, и вернулся в предбанник на свой диван. Минут через пять опять скрипнула дверь, и в нее выглянуло облепленное мокрыми волосами раскрасневшееся личико.

– Василий Тимофеевич, извините меня, ради Бога, но я не знаю, как выключить воду. Вы мне не покажете? Только вы обещали на меня не смотреть!

Меня удивила такая вопиющая беспомощность, однако я ничего по этому поводу не сказал и опять отправился в моечное отделение. В этот раз ничего не увидеть было просто невозможно, потому что все было в полном, обнаженном естестве. Правда, Татьяна Кирилловна норовила стоять ко мне спиной или боком. В мужском платье она казалась более хрупкой, а так, в естестве, было видно, что херсонская маменька явно не держала девочку в черном теле, и все, что надо, у ней было соблазнительно округло.

Я сумел взять себя в руки и, отгоняя грешные мысли и «соблазнительные образы», показал, как закрывается кран, после чего, ни слова не говоря, вышел.

Новое явление нимфы не заставило себя ждать: девица Раскина принесла развесить на теплой печке постиранное белье.

Теперь она вела себя более непосредственно и прятала от меня не свои женские прелести, а глаза. Меня все это начало забавлять, и только ирония помогла справиться с нахлынувшими эмоциями, тем более, что девочка оказалась очень даже миленькая…

– Теперь идите мыться вы, – сказала Татьяна Кирилловна, очаровательно улыбаясь, когда в очередной раз явилась в предбанник. – Не бойтесь, я не буду подглядывать.

Этого, как ни странно, я почему-то боялся меньше всего. Голенькая Татьяна Кирилловна, между тем, села на соседний диван, скромно поджав ножки, и отвернулась. Ей предстояло ждать, пока высохнет стиранное исподнее белье. Я быстро разделся и, по-прежнему молча, отправился мыться. В моечном отделении было влажно и душно. Я скоренько ополоснулся и отправился в парную. Одному париться оказалось скучно, я немного погрелся и плюхнулся в мини-бассейн с холодной водой. Сидящая в соседнем помещении Татьяна Кирилловна занимала меня куда больше, чем банные удовольствия. Однако холодная вода остудила начинающий подниматься пыл и позволила справиться с грешными мыслями. Замерзнув, я сел на мраморный полок. В этот момент дверь парной рывком распахнулась, и в нее влетела моя обнаженная нимфа.

– Там этот идет! – нечленораздельно выкрикнула она. – Тот, который сюда!

Я вышел в предбанник. В дверях стоял давешний истопник с глупым лицом.

– Тебе чего? – грубо спросил я.

– Велели узнать, может чего надобно, – равнодушно ответил он, потом, будто вспомнив что-то важное, значительным голосом добавил:

– Господа чистое исподнее прислали.

– Положи и иди отсюда, – сказал я, указав пальцем, куда положить сверток с бельем. – И больше нас не беспокой.

– Как прикажете, – ответил он и удалился.

Я вернулся в моечную. Татьяны Кирилловны там не было.

– Выходите, он ушел, – сказал я, заглядывая в парную.

– Идите сюда, – попросила она, – можно, я с вами останусь? А то мне одной страшно… вдруг кто-нибудь войдет.

Я начал подниматься к ней наверх.

Девушка сидела на полке, слегка разведя бедра. Видеть такое снизу было выше человеческих, во всяком случае, мужских сил.

– А я думала, что совсем вам не нравлюсь, – сказала она, сверху вниз разглядывая меня.

Я поднялся к ней наверх, взял ее горячее потное тело на руки, снес вниз и вместе с ней опустился в холодную воду. Разгоряченное тело сладко обожгла прохлада. Девушка обхватила мою шею руками, и мы поцеловались.

Бассейн был совсем мелкий, чуть глубже полуметра, со скользким дном. Я помог Татьяне Кирилловне выбраться из него, попутно гладя у нее все, что подворачивалось под руки. Что обычно в таких случаях «подворачивается» под мужские руки, думаю, нет смысла объяснять. Девушку это ничуть не смутило. Она только вздрагивала непонятно от чего, холодной воды или горячих прикосновений.

– Вы думаете, что я развратная? – спросила Татьяна Кирилловна, прижимаясь ко мне своей юной грудью и близко заглядывая в глаза.

Определенно в этой девчонке что-то было, какая-то изюминка. Она менялась очень быстро, так что я не всегда мог предугадать ее следующий поступок.

– А я вам, правда, нравлюсь? Настолько нравлюсь? – опять спросила она, притрагиваясь к моему уже «бесконтрольно одубевшему естеству». – Почему вы ничего не говорите?

Увы, говорить я не мог по вполне объяснимой причине, мои губы, язык и даже зубы были заняты.

– Еще, сильнее, сильнее, – пришептывала девушка, подставляя моему жадному рту вторую, еще не обласканную грудь. – Как сладко, как сладко!

– Пойдем в предбанник, там диван, – позвал я, сумев взять себя в руки, чтобы ни изнасиловать доверчивую толстовку прямо на мокрой и скользкой моечной скамье.

Мы, тесно прижимаясь друг к другу, вернулись в прохладную комнату с широкими диванами…

Страсти, как известно, правят людьми, а бывает, и миром. Недавно еще неприятная мне, сумасбродная и странная девица стала близкой и желанной женщиной. Наша первая близость, как это в основном и случается, получилась слишком торопливой, в большей степени по моей вине.

Опасность, увиденная смерть по каким-то неведомым мне психологическим причинам обостряют жажду жизни и стремление к ее воспроизводству. Всяких сильных впечатлений за последнее время было в моей жизни предостаточно, так что бедная, почти невинная Татьяна Кирилловна смогла вполне насладиться грубым «мужским началом». Я с такой необузданностью набросился на нее, что весь ее предыдущий скромный сексуальный опыт с каким-нибудь соседским мальчиком-гимназистом показался ей мелким романтическим приключением. Я понимал, что перегибаю палку что юному существу с неразвитой чувственностью такие африканские страсти попросту не нужны, могут испугать, но ничего не мог с собой поделать.

– Василий Тимофеевич, – обратилась ко мне истерзанная девушка, когда я, наконец, оставил ее в покое, и, усталые до изнеможения, мы вытянулись рядом на широком кожаном диване, – а это всегда! когда с мужчинами… так бывает?

– Нет, к счастью или сожалению, довольно редко, только тогда когда девушка очень нравится.

– Жаль. Значит, я вам так нравлюсь? Почему же вы раньше не обращали на меня внимания?

«Лучше час потерпеть, чем всю ночь уговаривать» – хотел процитировать я старый анекдот, но сдержался и компенсировал понесенный ею физический урон комплиментом:

– Я боялся оскорбить тебя своим восхищением. И знаешь что, лучше называй меня, когда мы вдвоем, Алексеем. Василий Тимофеевич – это моя партийная кличка.

– Так вы тоже человек идеи? – обрадовалась она даже больше, чем моим объятиям. – Я сразу поняла что вы необыкновенный человек! Вы, если это не секрет, кто?

– Как это, кто? В каком смысле? – не понял я возгласа.

– Вы, наверное, настоящий революционный герой? – уточнила она.

– Ага, – подтвердил я, – герой, – а про себя добавил: – К сожалению, всего лишь половой, и скотина по совместительству, измочалил бедную непротивленку злу насилием…

После затянувшейся «помывки» нас с Татьяной Кирилловной ждал обильный ужин. Перед ним у меня состоялся серьезный разговор с Александром Ивановичем. Вели мы его, по моей просьбе, с глазу на глаз. Я без излишних подробностей рассказал о своем конфликте с революционерами и возможной неприглядной роли Александры Михайловны, то ли как наводчицы, то ли случайного информатора.

– Откуда-то этим людям стало известно о счете в банке, о котором вы мне рассказали, – объяснял я ситуацию генералу, – думаю, боевики революционной партии пытаются через меня до них добраться. Судя по всему, они просто так не успокоятся, тем более, что теперь задета их профессиональная гордость. К тому же они теперь попытаются мне отомстить за гибель своих товарищей, – резюмировал я свои невеселые заключения.

– Шуре Коллонтай о ваших деньгах могла сказать только Наташа, – виноватым голосом сказал Александр Иванович. – Это полностью моя вина, я не счел возможным скрывать от семьи денежные дела, – генерал болезненно скривился. – Однако, сколько я знаю Александра Михайловна – вполне порядочная женщина, и не думаю, что она намеренно обрекла вас на гибель. – Он задумался, покачал головой.

– Факты – упрямая вещь, – процитировал я сентенцию какого-то советского вождя.

– Нет – это невероятно, – отрицательно покачав он головой. – Возможно, она рассказала это случайно, безо всякого злого умысла. Я хорошо знал ее отца, он вполне порядочный человек… Впрочем…

– При чем тут отец, – возразил я, – когда у этого рода людей дело касается идей, то мораль отдыхает.

– Возможно, возможно. В этом я не разбираюсь. Однако, думаю, что в любом случае в моем доме вам ничего не угрожает. Не посмеют же они, на самом деле…

– Очень даже посмеют, – уверил я. – Притом меня беспокоит не столько моя безопасность, сколько ваша. В смысле, безопасность Софьи Аркадьевны, мальчиков, Наташи, ну и… юного существа, которое я подобрал, – добавил я, не уточняя пола этого существа. – Если кому-нибудь из них будет угрожать смертельная опасность, или их похитят, то нам придется согласиться на все условия этих террористов, максималистов! даже и не знаю, как их правильно называть.