Пуримов. У меня все...
      Итак, Пуримов тоже высказался. Говорил как и обычно: хмуро, глуховато. И все-таки какая-то одухотворенность была видна на его лице. И он меньше горбился. Когда читал цитату из "отчета", даже выгнул грудь колесом.
      Кирилл Петрович. Кто желает продолжить? Вы, Александр Васильевич? Прошу!
      Острогорский. Я, как и Ирина, в очень трудном положении. Спорить: похож - не похож, - глупо. Мы же не дети. Однако как судить в целом об успешности синтеза, если процесс анализа был скрыт от нас? В этом Никита совершенно прав. Если бы автор "отчета" предложил нашему вниманию все факты, которыми он располагал, то, сравнив их с тем, что написано, мы бы ясно увидели, что из написанного достоверно, а что возникло как вольная игра воображения. Мы бы стали соучастниками творческого процесса.
      Автор "отчета". Если возможно, поясните, пожалуйста, подробнее вашу мысль.
      Острогорский. Я говорю о том, что предложенный нашему вниманию материал отличает только серьезная постановка некоторых психологических проблем, например соотношения рационального и чувственного. Все остальное в "отчете" крайне условно. Образы пунктирны. Пять или шесть участников проекта еще как-то намечены. Остальные - лица почти без речей. Когда проходит возбуждение, вызванное тем, что ты сам являешься описываемым объектом, обнаруживаешь, что, конечно, перед тобой никакая не пародия - это было б еще хорошо! - но заурядная фантастическая повесть, в которой довольно безжалостно в одном случае это безусловно так - оскорбляются дружеские чувства. Я говорю о главе "Диалектика поиска", где описывается мое отношение к сотруднице лаборатории Галине Сергеевне Тебелевой.
      Тебелева. Вы... Вы все... Вы...
      Карцевадзе. Галюша, успокойся, это же все выдумано!
      Острогорский. Галя! Куда вы? Галя!
      Карцевадзе. Кирилл Петрович! Ее нельзя оставлять одну. Я тоже выйду!
      Кирилл Петрович. Объявляю перерыв. Просьба, товарищи, не расходиться...
      Глава третья
      Острогорский, Карцевадзе, Речкина и, кажется, еще Вента поспешили вслед за Тебелевой. Все остальные также ушли. Я остался один.
      До сегодняшнего дня, как ни странно, я очень мало думал о том общем, что, несомненно, присуще сразу всем этим людям. Пока я писал "отчет", главной опасностью было причесать всех под одну гребенку, снивелировать их, и я подсознательно сторонился этой проблемы.
      Но ведь общее было. И оно-то в конечном счете определяло, как отнесутся сотрудники лаборатории к представленному мною "отчету".
      КИРИЛЛ ПЕТРОВИЧ. Жизненный путь предельно простой и вместе с тем удивительный. Сын неграмотного крестьянина-бедняка Новгородской губернии. В 1922 году семнадцатилетним парнем уехал в Новгород. Работал на кирпичном заводе (возил в тачке глину), учился на рабфаке, потом в Ленинграде, в электротехническом институте. Стал доктором наук, академиком. Работал много всегда. В его личной судьбе Великая Отечественная война, как он полагал, ничего не изменила: еще 'и до начала ее он, в общем, отдавал оборонным проблемам все свои силы.
      Он принадлежал к поколению, окончательно сформировавшемуся еще в конце 20-х - начале 30-х годов.
      ПУРИМОВ. Судьба этого человека круто переменилась 22 июня 1941 года. Слесарь киномеханического комбината, он уже в 6 утра 23-го явился с повесткой в военкомат. Жена не могла проводить его. Ее, как врача, призвали еще накануне. Все это происходило в Одессе. Дорога к фронту не была долгой.
      В 1943 году, перед одним из боев на Орловско-Курской дуге, подал заявление: "Прошу считать меня членом Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков)".
      После войны в Одессу не вернулся. Жена погибла в дни осады. Возвращаться было не к кому и незачем.
      Закончил геологоразведочный институт. 3 года искал нефть. Рядом с их буровыми располагался испытательный полигон Института энергетики. Поселки экспедиции и института разделяло 5 километров - для степи не расстояние. Ходили в гости. Пуримов заинтересовался электрофизикой. Увлекла мечта: передавать энергию без проводов. Убрать с лика планеты столбы. Познакомился с Кириллом Петровичем. Перешел на работу в лабораторию.
      Личную жизнь заново наладить не смог.
      По сути дела, он и сейчас еще продолжал искать самого себя. Во всяком случае он так считал...
      ИРИНА ГОРДИЧ ни дня не колебалась в выборе жизненного пути. Ее отец - профессор, крупный экономист, уже пожилой человек - безраздельно принадлежал только своей науке. И дочь его с самого раннего детства твердо знала, что станет ученым. Она, так сказать, впитала это с молоком матери, вобрала в себя вместе с воздухом, которым дышала.
      Путь: школа - институт - аспирантура был для нее таким же естественным, как для иных научиться читать и писать.
      Во имя чего?
      Чтобы работать в физике.
      Во имя чего работать в физике?
      Ну а во имя чего дышать?..
      ОСТРОГОРСКИЙ родился в Челябинске в 1927 году. В июне 1941 года отец ушел на фронт. Пропал без вести в октябре.
      В январе 1942 года Острогорский бросил школу и поступил на завод учеником токаря. Мальчишка он был рослый. С делом освоился быстро. Точили корпуса снарядов. Работа была однообразная. Он стал в ней виртуозом.
      Школу закончил вечернюю, но в 1947 году в институт пошел дневной, расставшись и с высокими заработками, и с положением человека, уже известного на заводе.
      Окончил с отличием механико-технологический факультет политехнического института. Кандидатская диссертация выросла из дипломной работы.
      В Коммунистическую партию вступил еще в годы войны, на заводе.
      Кирилл Петрович, Кастромов, Пуримов, Гордич, Острогорский - все это представители поколений, сформировавшихся до или во время войны.
      С ВЕНТОЙ было иначе. Война, если так можно выразиться, только слегка опалила его. Он родился в мае 1941 года в белорусском городе Калинковичи. Родители работали в мастерских при депо: отец - литейщиком, мать - кладовщицей.
      Того, как отец ушел на фронт, как мать бежала из горящего города с ним, Никитой, на руках, он, конечно, не помнил. Он начал помнить себя в Ташкенте, где так ослепительно полуденное солнце и где ранними вечерами в небе высыпает так много звезд, что, еще не умея ни читать, ни писать, он уже пытался пересчитать их. То, что Солнце такая же звезда, как и все, было открытием. Оно .поразило, зачаровало, в конечном счете определило стремление стать астрофизиком. Ну а практически осуществить это оказалось даже не очень и сложно: математическая школа, университет, работа под руководством Кирилла Петровича.
      Какой помнила войну ВЕРА КАРЦЕВАДЗЕ? Она была старше Никиты на четыре с половиной года.
      До их Грузии фронт не дошел. Верины сестры, мать, тетки, старики, школьники, как и обычно, работали на чайных плантациях, дымными кострами отстаивали мандарины от заморозков. Лишь с каждым месяцем все больше женщин надевали черное платье. Траур да причитания по убитым были самыми яркими впечатлениями ее раннего детства.
      Ну а потом - школа, Московский университет, аспирантура...
      ЛЕНОЧКА РЕЧКИНА - одна из тех немногих детей, которые родились в 1942 году в блокадном Ленинграде... Леночка выросла человеком не только удивительно нежным, тонко чувствующим все оттенки взаимоотношений людей, но и человеком с необыкновенно ярко выраженным сознанием собственного достоинства.
      Отец ее умер рано, мать-ткачиха зарабатывала немного. Жилось нелегко. Казалось бы, Речкиной должны быть свойственны приземленные идеалы, а она была существом поэтичным, бескорыстным, скромным и застенчивым до пугливости.
      Но к цели своей - стать физиком - шла упрямо: через работу, вечернюю школу, заочный и вечерний институты.
      Но ведь и РАДА САБЛИНА, которая во многом повторяла путь Речкиной: школа - вечерний техникум, но которая в отличие от нее уже в двадцать лет была замужем, тоже видела смысл своей жизни лишь в занятии физикой!
      Быть бы ей, казалось, мужней женой, с заботами, что и где подешевле купить, что и как повкуснйй приготовить; с отношением к мужу, словно к большому ребенку, с которым нужно всегда немножко хитрить: говорить, по возможности, только то, что ему в данную минуту хотелось бы слышать; делать вид, что ты всегда в восторге от его слов и поступков; представать перед ним только в самом выгодном свете - мужчины любят веселых!.. Но нет же. И для нее быть физиком - лучшая профессия в мире.
      Но может быть, все-таки дети, сами того не сознавая, шли путем, который был им заранее намечен взрослыми, даже если они и не всегда могли им активно помочь, как, например, отец Гордич?
      ГАЛЯ ТЕБЕЛЕВА была одареннейшим программистом. По исходным данным она умела увидеть весь ход вычислений и предсказать приближенный ответ. Проявляя поистине редчайшую математическую интуицию, могла по виду сложнейшего уравнения с хочу начертить график функции. В институте все смотрели на нее как на чудо. Но дома...
      Ее родители - инженеры, специалисты по обработке пластмасс, милые и гуманные люди - не заметили, что их дочь выросла. В ее двадцать четыре года они обращались с ней, как с восьмилетней: не сиди долго за ужином, не моргай так часто, не читай чепуху, не забудь носовой платок.
      Все семейные отношения сводились к утомительнейшему контролю за каждым ее движением, взглядом и вздохом. И Галя Тебелева, в общем, ведь мирилась с этим, словно так и оставшись девочкой-школьницей. Однако и для нее было всегда ясно, и она знала - всегда будет ясно: физика, математика - вот чему надо посвятить жизнь...
      Все эти не очень-то и связные мысли проносились в моей голове, пока я в одиночестве сидел в комнате теоретиков. Было тихо. Попугай искоса смотрел на меня круглым глазом.
      Чем талантливей человек, тем обостренней он чувствует веления эпохи. Тем сильней эпоха ранит или радует человека.
      Эпоха, в которую формировались герои "отчета", не всегда могла хорошо накормить и одеть их. Но одно она им обеспечила всем: возможность выразить себя именно в той области знания, куда их влекло.
      А когда такая возможность предоставляется в полную меру, человек по самой природе своей тянется к творчеству.
      Глава четвертая
      Кирилл Петрович. Друзья мои! Галина Сергеевна уже вполне успокоилась. Она присоединится к нам минут через двадцать. Продолжим нашу беседу.
      Автор "отчета". Может быть, Галину Сергеевну вообще освободить от участия в обсуждении?
      Кирилл Петрович. Я говорил ей об этом. Она считает, что должна участвовать вместе со всеми, и во всяком случае обязательно скажет несколько слов. Я думаю, нет оснований отказывать... Других предложений не будет? Прошу вас, Александр Васильевич!
      Острогорский. Я продолжаю. Слова Никиты, что, будь он на самом деле такой, каким изображен, его едва ли отправили бы в космос в компании женщин, имеют глубокий смысл. Неужели отборочная комиссия не видела этих его особенностей?
      Карцевадзе. А если и видела? Ему за это, предположим, поставили маленький минусик, ну и сто огромных плюсов за быстроту реакции, умение ориентироваться, стабильность психики... В "отчете", как утверждается, расстановка сотрудников сделана наиболее выгодным для дела образом.
      Острогорский. Но в этом и есть главный недостаток "отчета". Происходит противопоставление интересов производства и личных стремлений людей.
      Кастромов. Извините, Александр Васильевич, но ведь и в ту минуту, когда вам хочется гулять по бульвару, а надо идти на работу, происходит подобное столкновение. И как вы предлагаете его разрешать?
      Острогорский. Только не приведением к абсурду. Перед нами результат мысленного опыта. А такой опыт не может быть однозначным.
      Автор "отчета". Вы так думаете? Но почему? Почему?
      Острогорский. И следовательно, мы вправе требовать от автора "отчета" решения в виде серии сочетаний. Скажем: Тебелева - Гордич - Острогорский, но и Саблина - Гордич - Острогорский, Тебелева - Саблина - Гордич; Пуримов - Кирилл Петрович, но и Пуримов - Гордич, Пуримов - Саблина, Пуримов Вента и так далее. Возможно тогда, что десяти человек слишком много, либо следует продлить срок проведения опыта. Недостатком является и то, что в "отчете" единого коллектива фактически не существует: он распался на четыре изолированные группы. Но в таком случае задача - проследить психические особенности коллектива - не выполняется. Что можно на Это возразить?
      Автор "отчета". Видите ли, насколько я понимаю, коллектив - это группа людей, объединенных общим делом. То, что они разделены расстоянием, по-моему не имеет значения, хотя и порождает известные трудности. Трудности, как мне казалось, и для теории управления волноводами, и для коллектива лаборатории: существовать как целое, разделившись на части. Ну и поэтому я...
      Кирилл Петрович. Александр Васильевич! Не поясните ли вы еще свою мысль о неоднозначности выводов из нашего опыта?
      Автор "отчета". Да, да, пожалуйста!
      Острогорский. Я утверждаю, что в мысленных опытах, подобных этому, принципиально не может быть однозначного решения. И не только потому, что объект слишком сложен - люди, а метод - художественное творчество - неточен. Человек - это стохастическая система. Никогда, ни при каком уровне знания генетики, физиологии, психологии нельзя будет предсказать конкретный поступок того или иного человека. Всегда - только тенденцию, всегда - только веер равновероятных поступков.
      Пуримов. Когда наука все узнает, искусство кончится.
      Кирилл Петрович. Понятно. Вы утверждаете, что ни один из выводов - в том числе и тот, который касается лично вас, - в принципе, не может быть категорическим.
      Острогорский. Все не так просто: произошло вторжение во внутренний мир каждого из нас. Прочитав "отчет", мы стали иными, чем были прежде. Разве такими, как раньше, будут теперь отношения между Никитой и Леной? Между ними произошло, в сущности, объяснение в любви. Что же им дальше - жениться?
      Вента. Вы лучше бы о себе, Александр Васильевич!
      Речкина. Это все обязательно говорить, Александр Васильевич?
      Острогорский. Обязательно. Из песни нельзя выкидывать слова... Ну а разработка образа Венты? Это же не человек. Это откровенная схема. В реальной жизни даже очень аморальный человек, домогаясь влюбленной в него девчонки, будет вести себя гораздо сложней. Возможно, автор "отчета" хотел вызвать к Венте неприязнь. Вызывает же он недоумение.
      Вента. Так, по-вашему, Александр Васильевич, там, в разговоре с Речкиной, надо было врать? Думать одно, а говорить другое?
      Острогорский. Я продолжаю. Неудачен и образ Саблиной. Она показана слишком однообразной, убогой, прямолинейной в своей влюбленности. Рада, конечно, очень скованный в жизни человек, это верно, но в "отчете" она не просто скованна. Она тоже не человек, а схема. Рада и Вента...
      Вента. Опять я?
      Карцевадзе. Да, миленький.
      Вента. Скажите пожалуйста!
      Кирилл Петрович. Еще раз прошу, Никита, относитесь к нашей беседе серьезно.
      Острогорский. Повторяю: из песни нельзя выкидывать слова. Категоричность "отчета" диктует и логику моих рассуждений. К сожалению, как аукнется, так и откликнется.
      Автор "отчета". То есть вы вообще за нулевое воздействие искусства на жизнь? Другого ничего вы не видите?
      Острогорский. Знаете, я сейчас вижу колоссальную душевную трагедию очень хорошего человека, глубоко вами обиженного.
      Автор "отчета". Я исполнял свой долг.
      Острогорский. Ну и утешьтесь сознанием исполненного долга...
      Он говорил стоя, бледный и хмурый. Когда кончил, сел, как рухнул, и обхватил руками голову. Как я понимал его! Он думал не о себе и не себя защищал любой ценой... Но сам же он сказал: "Из песни нельзя выкидывать слова". Я этого тоже не мог.
      Кирилл Петрович. Кто желает? Прошу вас, товарищи!
      Вента. Разрешите по второму кругу. Я хочу ответить Ирине. И кроме того, определеннее высказаться на тему: все же понимаю я что-либо из области возвышенных чувств или не понимаю?
      Кирилл Петрович. Этот наш разговор лишь прелюдия к дальнейшему осмыслению "отчета". Нецелесообразно уже сейчас выступать по второму разу. С Ириной вы объяснитесь наедине. Итак, кто продолжит? Пожалуйста, Леночка!
      Речкина. Если говорить честно, роль, которая отведена мне, не так уж ответственна.
      Карцевадзе. Роль идеального сменного инженера, Леночка! Без таких подвижников никакие проекты не воплощаются!
      Речкина. Но ведь получается, что по моим чисто человеческим качествам я нужна лишь одному человеку из всей лаборатории.
      Вента. Так уж ты мне и нужна!
      Речкина. А это не важно - ты это или не ты.
      Вента. Вот тебе раз!
      Карцевадзе. Но это же немало, Леночка, родная ты моя. Чем еще цементируется коллектив? Отдельными сверхсильными тяготениями. Потому-то и переживают коллективы, как люди, пору зарождения, расцвета, падения!
      Кастромов. Вы очень надежный и чуткий товарищ, Леночка.
      Речкина. И потом, в общем, я все это знала.
      Вента. Чего-о?
      Речкина. Да. И знала, что наша лаборатория с заданием справится. Все очень правильно. Но вот когда я слушала Никиту и особенно Александра Васильевича, я вдруг решила, что напрасно все было начато. Но потом я подумала: а если бы мы это узнали о себе не так, сразу, а потом и постепенно, разве лучше было бы?.. Самое страшное, когда несчастье входит незаметно. Уж тогда-то оно наверняка неодолимо, потому что исподволь ослаблены связи, исчезла симпатия. А если случается вот так, как сегодня, когда все мы еще объединены искренним уважением, нам ничего не страшно. Ведь и задача, как я понимаю, была дать ответ на вопрос, сумеем ли мы стать выше наших больших и маленьких слабостей. И все мы вели себя достойно.
      Вента.Даже я?
      Речкина. Конечно. Ты ведь совсем не такой, каким стараешься казаться.
      Вента. По-твоему, значит, я вру?
      Речкина. Нет. Ты как раз совершенно не можешь врать. Ты очень правдивый. Это твоя основная черта. И отсюда все. Я тебя только сейчас поняла... по-настоящему... Жаль другого: вот если бы написать еще одну главу "отчета" - как сложится судьба нашего коллектива теперь, когда мы узнали это о себе. Как он стал еще... ну, что ли, крепче от этого... Если никто больше не хочет, то про меня одну написать, - хотя про одного человека как же напишешь?
      Я смотрел на нее с восхищением. Какая умница! Только занимая такую позицию, можно хоть как-то поддержать Гордич, Острогорского, Тебелеву.
      Вента даже остолбенел, слушая Речкину. Озадачен ее словами? Думает о том, каким он предстал бы в новых главах "отчета"? Хорошо! Пусть почаще глядит на себя с позиции будущего, - это прекрасное лекарство от самовлюбленности.
      На губах Гордич чуть заметная презрительная усмешка.
      Пуримов сидит как чугунная тумба, вкопанная у дороги.
      Кирилл Петрович. Кто теперь?
      Карцевадзе. Ну, я настроена вовсе не так миролюбиво, как Леночка, однако кое в чем я с ней согласна. Конечно, получилось, что я, например, только катализатор при Никите и Леночке; что Ирина Гордич мыслит на уровне студента первого курса, и притом еще троечника. Странно и то, скажем, что лишь ученые старшего поколения оказываются на пределе сил. Но это частности. Что же касается духовного облика нашего брата - молодых физиков-теоретиков... Это верно. В школьные да и в первые студенческие годы мы очень активны и многое успеваем: спорт, музыка... Но потом как-то все меньше времени остается на то, чтобы читать что-либо не по специальности. Сначала страдаешь, выкраиваешь часы, а потом и желание пропадает, как-то становится неинтересно. Еще Агату Кристи или Сименона перелистаешь в электричке и тут же забудешь. Отношение и к искусству, и к спорту становится таким же, как к шахматам: для игры - слишком серьезно, для серьезного дела - слишком игра. Ну и получается - сухие физики. Не всегда порочные (некогда!), но всегда самоуверенные, потому что знают кое-что такое, что неизвестно всем остальным. Ну и далеко не всегда гармонично развившиеся.
      Вента. А вот Эйнштейн любил играть на скрипке, женат был три раза, и каждый раз счастливо. И дедушкой был замечательным!
      Карцевадзе. Я говорю не о гениях... Словом, эта сторона дела меня не затронула. Более спорным мне кажется другое все, что произошло с Новомиром и с вами, Кирилл Петрович; с Радой и Антаром Моисеевичем; и, наконец, со мной.
      Вента. Но с тобой как раз абсолютненько ничего не произошло!
      Карцевадзе. Вот это и есть спорное. И печальное, в общем-то, для меня.
      Кирилл Петрович. Прошу вас, продолжайте. Вера Мильтоновна.
      Карцевадзе. Я кончила...
      Умна. Собранна. Холодновата. И конечно, задета тем, что узнала. Еще бы! Среди всех остальных девяти сотрудников лаборатории не оказалось ни одного такого человека или группы людей, в соприкосновении с которыми ярко вспыхнули бы ее скрытая энергия, блестящий независимый ум. Она случайная здесь. Я высказался достаточно ясно. Она поняла. Что может служить утешением?
      Когда-нибудь она все же еще окажется в своей "стране людей"!
      Кирилл Петрович. Рада, прошу вас!
      Саблина. Прежде всего мне хочется спросить. Кто бы мне ответил: нужно мне оставаться и дальше такой, какая я есть?
      Гордич. Нужно.
      О, оказывается, она слушает!..
      Саблина. Почему я спросила? Получилось, что, кроме Лешки, я ничего в мире не вижу. А если подумать, то почему мне к нему относиться как-то не так? Он летом в командировке три месяца был, так и в город ни разу из гор не выезжал. Я спросила: "Почему?" Он ответил: "Тебя там все равно не было".
      Карцевадзе. Вот это муж!
      Саблина. Через пятьсот или тысячу лет люди будут, и красивее, и умней. Но с тем, что они будут и любить друг друга сильнее нашего, я не согласна. Куда же сильнее-то?.. Не каждый, конечно, и сейчас так. Но и тогда будут все разные... Что в "отчете" правильно? То, будто я стараюсь всегда только о таком говорить, что лично меня касается и лично от меня зависит. Как я с Лешей живу, от меня зависит. Об этом я говорю. О том, что в лаборатории меня касается, тоже говорю. А обо всем остальном какой смысл говорить?..
      Кирилл Петрович. Вы больше ничего не хотите сказать. Рада? Нет? Хорошо, благодарю вас... Антар Моисеевич! Прошу!
      Что же скажет Кастромов? Тоже станет уличать меня в творческой беспомощности?
      Кастромов. Человечество будущего должно быть человечным, или вообще не надо будущего. В этом его долг перед нами, живущими сегодня. В античной Греции некоторые общественные группы считали, что на их долю выпал золотой век. Но золотого века не было в прошлом. Истинное знание, подлинное равенство и человечность связаны неразрывно. Нет одного - нет и другого. О каком же античном золотом веке можно говорить?.. Я не думаю, что будущее окажется безмятежным раем. Останутся и конфликты, и катастрофы, и муки нерааделенной любви. Чувства ненависти и злости не атрофируются. У каждого времени свои трудности. Антонио Грамши в одном из тюремных писем приводил слова Маркса: "Общество никогда не ставит себе задачи, для разрешения которых еще не созрели условия". Грамши видел в этих словах научную основу морали. Но ведь именно потому-то любые попытки литературы перенести в будущее наши нормы морали лишь средство привлечь авторитет будущего для решения сегодняшних злободневных проблем. Представленный нашему вниманию материал удачен прежде всего тем, что он, в сущности, ни на что большее и не претендует. Я полагаю, что автор "отчета" со своей задачей справился.
      Вента. Но какое отношение ваши слова о человечности имеют к тому, что мы прочитали?
      Кастромов. У меня это вызвало такие мысли.
      Кирилл Петрович. О-о, Галя! Как вы себя чувствуете?
      Тебелева. Спасибо, хорошо.
      Кирилл Петрович. Может, вы тоже скажете хотя бы несколько слов?
      Тебелева. Да. Я скажу... Я же сама согласилась участвовать. Понимаете?.. И в опыте, и в обсуждении. А когда сама решаешь... Это счастье - самой за себя решать. И что бы там ни было... Понимаете?.. Только теперь... Теперь...
      Пуримов. Ты думаешь, Тебе одной трудно? А возьми автора "отчета"? Сколько он здесь всего выслушал?..
      Что там я выслушал! Это моя профессия - писать, а потом выслушивать критику. Профессия, так же как их профессия ставить эксперименты и вести вычисления...
      Кирилл Петрович. Ну что же? Несколько слов скажу я... Мы, математики, привыкли к очень равномерному изложению материала. Это понятно. В строке формулы каждый индекс имеет равное право на внимание и всеми постигается одинаково. Что может значить половина формулы? Ничего. Восприятие же произведений искусства ведется гораздо сложнее. Во-первых, даже фрагмент картины, отрывок из повести, часть музыкальной пьесы имеют право на самостоятельную ценность, могут быть подвергнуты практически бесконечному рассматриванию. Во-вторых, при знакомстве с произведением искусства разные детали его привлекают к себе различное внимание. Это зависит от жизненного опыта данного человека, его наклонностей, состояния здоровья, настроения. Двух людей, которые равно воспринимали бы одно и то же произведение искусства, нет... Результаты эксперимента "Тайна всех тайн" оформлены по законам произведения искусства. Я, как и вы, уже ознакомился с ними, но, конечно, далеко еще не охватил всей картины, не разглядел всех деталей. И поэтому пока я могу высказать лишь некоторые суждения. Для меня, естественно, самое важное - в какой степени я сам выдержал испытание. И я перестал бы уважать себя, если бы не сказал вам сейчас, что из предложенных нашему вниманию материалов, бесспорно, следует вывод: я, пожалуй, единственный из всех нас, кто этого испытания не выдержал. В чем это выразилось, разрешите не уточнять.
      Саблина. Ну что вы, Кирилл Петрович!
      Кирилл Петрович. Не скрою: возможно, дело все в старости. А возможно, в том образе мышления, который мне вообще свойствен. Тогда это еще менее утешительно. И то, что такой вывод, в общем, был мной ожидаем, ничего не меняет... И еще одно обстоятельство, косвенно связанное с этим же, представляется мне важным. Я давно уже администратор в науке. Так сложилось. И я часто думал: а что значит "хороший администратор"? Чем измерить его влияние на ход исследований? Количеством печатных работ, выпускаемых лабораторией? Финансовыми показателями? Числом авторских свидетельств, полученных сотрудниками? Сегодня я понял: администратор тогда выполнил свой долг, когда ему удалось создать коллектив, который может в дальнейшем вообще обходиться без администратора, - в пределах, конечно, поставленной перед коллективом задачи. Как сказано у одного из норвежских поэтов: "Тем прекрасен и велик человеческий род: пал знаменосец, а знамя несут вперед". И вот для администратора нет более высокой награды, чем довести коллектив до такой самостоятельности.
      Вента. Да вам поставлено за это, Кирилл Петрович, десять с крестом!
      Кирилл Петрович. Дорогие друзья! Разрешите подвести итог. Эксперимент "Тайна всех тайн" закончен, "отчет" представлен и так или иначе в первом приближении обсужден.
      Ну вот и все. Конец, полный конец, как говорят радисты, завершая очередной сеанс связи.
      И как всегда, когда я ставил последнюю точку в рукописи, ощущение опустошенности овладело мной. Добежал.
      Кирилл Петрович. И теперь, уже совсем в заключение, будет справедливо обнародовать одну тайну. Как известно, коллектив нашего института ищет способы передачи энергии без проводов. Наша лаборатория решает эту проблему в наиболее обобщенном виде. Для удобства вычислений и физической наглядности мы придали ей форму задачи по транспортировке к Земле энергии Солнца. Такая задача фантастична сегодня, но вполне осуществима в будущем. Применительно к ней и строил свою работу автор "отчета". Однако - и вот это и было от него тайной - параллельно проводился еще один опыт. По предложению Института социальных исследований в разных районах нашей страны, сразу в нескольких коллективах - в лабораториях, на заводах, в колхозах, на рудниках, - осуществлялось экспериментальное изучение процесса художественного творчества. В каждый из этих коллективов включили литератора, поставив перед ним задачу: создать прогноз поведения членов коллектива. Как ожидают, в дальнейшем сравнение прогнозов с действительностью позволит сделать важные выводы для теории искусства - от анализа авторской индивидуальности и до выяснения самых общих закономерностей. Поскольку искусство - один из главнейших способов эстетического освоения мира, поскольку оно особая форма общественного сознания и человеческой деятельности, такие иссследования имеют большое значение. Проводились они и в нашем лаборатории. Уважаемый автор "отчета" не знал об этом, что было непременным условием успешного проведения опыта. Сообщить ему об этом - наша обязанность.
      Автор "отчета". Как? Но позвольте! Позвольте! Я был подопытным? Это меня... меня... Меня исследовали - и только?
      Кирилл Петрович. Судя по характеру обсуждения, нет. Результаты опыта достаточно плодотворны для всех его участников, хотя и крайне сложны по своим возможным последствиям. Критика от имени будущего, показ в полный рост того в отношениях людей и в их внутреннем мире, что находится пока еще лишь в зародыше, - очень сильное оружие. Такая критика вообще, пожалуй, самое могучее средство самовоспитания и, следовательно, совершенствования как отдельной личности, так и целого коллектива. Именно потому, как и Леночка Речкина, я, подводя итог, не могу не спросить: следует ли успокаиваться? Не должен ли эксперимент "Тайна всех тайн" продолжаться? И продолжаться всегда, пока мы с вами живем, то есть работаем, наблюдаем, думаем?..
      Глава пятая и последняя
      Я покинул Институт энергетики уже в сумерках. Туман рассеялся. Фонари еще не горели. Свет из окон отражался от влажного асфальта мостовых и тротуаров. Я шел ste торопясь и без цели. Перед моими глазами были цветные треугольники на стенах комнаты теоретиков, я все еще видел Речкину, Гордич, Пуримова, слышал их голоса. Словно разогнанная машина, я никак не мог остановиться, двигался по инерции.
      Сказать, что мне было тяжело? Такое слово не передавало моего состояния. Мысль о том, что я сам был объектом исследования, словно бы придавила меня. Я казался себе чем-то вроде муравья у подножия гигантской бетонной стены, протянувшейся от горизонта до горизонта.
      Я говорил себе: "Потом я все обдумаю. Сейчас важно другое: с этой работой покончено. Я обогатился новым материалом. Я могу взяться за повесть или роман, где главным героем будет человек вроде Гордич. А могу и вообще пока ничего не писать. Жить, думать".